
Когда мы вернулись в Боготу, Деннис почтиполностью пришел в норму; он настаивал на том, что его состояние было вызваноне проявлением хронически неуравновешенной структуры личности, а некимвременным нарушением химического равновесия. От любого напоминания осверхпроводящих связях четвертого измерения, аяхуаске или шаманизме его бросалов дрожь. "Слушай, я сыт этим по горло", - говорил он. И его можно былопонять.
Брат почти пришел в норму, дли меня жетолько начинался многолетний период нового мышления - состояние затянувшегосянедоверия, породившее идеи о природе времени, которые я изложил в книге"Невидимый ландшафт".
Двадцатого марта мы пришли к единомумнению, что Деннис окончательно вернулся к нам. Все были несказанно счастливы иотпраздновали это событие в одном из лучших ресторанов Боготы. Это "былоколоссальное достижение - позволить обратному процессу пройти своей чередой,без пагубного воздействия методов современной психиатрии. Решающее испытание вдикой глуши, испытание, которому рано или поздно должен подвергнуться каждыйшаман, закончилось успехом. Мы сделали первый шаг на пути к знанию.
Двадцать первого марта я сделал запись всвоем дневнике - первую за несколько недель и единственную, что мне удалосьсделать за пару следующих месяцев. Вот что я написал: 21 марта 1971 года
Прошло семнадцать дней с четвертого марта иконкретизации амперсенда. Если я более или менее верно понял этот феномен, тозавтрашний - восемнадцатый - день ознаменует собой середину эксперимента. Помоим прогнозам, завтра Деннис вернется к тем психологическим установкам,которые были у него до первого марта, хотя может случиться и так, что вместоостаточной амнезии относительно событий в Ла Чоррере, у него проявится растущеепонимание эксперимента, авторство которого принадлежит ему. Прошедшие неделидались нам нелегко, казалось, они состояли из стольких времен, мест и умов, чтоизложить события рационально, в хронологическом порядке, было бы простоневозможно. Только "Поминки по Финнегану" дают некоторое понятие о парадоксе втом виде, в котором его, испытали мы, благодаря обретенной способностипроникать за двуликую сущность времени. Несмотря на прежнее непонимание иневерные представления о циклах времени и чисел, оперирующих внутри этогофеномена, теперь я уверен, что за эти семнадцать дней мы пережили - правда,порой с отступлениями и, разумеется, в чрезвычайно сжатом виде - достаточнополный цикл, чтобы суметь предвидеть, пусть и не вполне ясно, события следующихдвадцати с лишним дней и иметь некоторое представление о приблизительнойприроде и направленности развития опуса.
Из этой записи ясно видно: если Денниспочти оправился от захватившей все его существо титанической борьбы, я все ещенаходился в самой гуще своей собственной битвы. Мною завладела и, завладев, ужене отпускала навязчивая до одержимости идея о природе времени. Заурядные заботыповседневности потеряли для меня всякий интерес. Внимание мое полностьюсосредоточилось на попытках построить новую модель времени, истинного времени.Меня занимали резонансы, рекуррентности и идея, что события - этоинтерференционные картины, появление которых вызвано другими событиями,отдаленными по времени и причинам. В этих ранних своих умопостроениях я изобрелнекий мифический цикл, на завершение которого требовалось сорок дней. Толькопозднее, под впечатлением календарной природы временных циклов и их связи сДНК, я обратил внимание на циклы продолжительностью в шестьдесят четыре дня.Эти раздумья в конце концов привели меня к "Ицзин". В тех ранних моихсоображениях по поводу сорокадневного цикла алхимического искупления едваугадывается окончательная теория, разработанная в конкретных деталях, и все жеочевидно, что цель у них одна. Резонансы, интерференционные картины ифрактальные регрессии времени во времени - вот материалы, из которых я началвозводить свою теорию. И в конце концов, после нескольких лет трудов, ейсуждено было обрести некоторую стройность. Однако стройность эта - делобудущего. Первые наметки отличались неуклюжестью, самоцитированием исвоеобразием. Только уверенность в том, что их удастся привести вчленораздельный и понятный для других вид, все эти годы удерживала меня оттого, чтобы бросить все к черту, пока первые интуитивные прозрения наконец непреобразовались в систему формальных доказательств.
Конец марта мы провели большей частью вБоготе. То был довольно мрачный период. Муравьиная сутолока перенаселенногосовременного города плохо действовала на наше обостренное пребыванием вджунглях восприятие. Деннис вел себя совершенно нормально, вот только вид унего был болезненный и слегка пришибленный. От Дейва никаких вестей не было, иВанесса в конце концов вернулась в Штаты одна. Двадцать девятого Денниспоследовал ее примеру и вылетел в Колорадо. Я уговаривал Ив поехать в ЮжнуюКолумбию: мне нужна была передышка для размышления. Так мы и сделали. Явосстановил в памяти события в Ла Чоррере - при этом никаких новых открытий мнесделать не удалось - и пришел к выводу, что домой нас влекла какая-тофизическая сила притяжения. Тринадцатого апреля, спустя без одного дня месяцпосле моей встречи с НЛО, мы вернулись в Беркли.
Пребывание там было кратким и нелегким. Яуже начал различать смутные очертания того, чему суждено было стать теориейвременной волны "Ицзин". Как раз тогда были составлены схемы иерархиигексаграмм "Ицзин", иерархии, которая в конце концов превратилась вкомпьютерную программу под названием "Временная волна ноль". Я сторонился людейи с головой ушел в работу - ни к чему другому у меня не было ни интереса, нитерпения. Мной овладела мания творчества такой силы, какой я не мог себе дажепредставить. Казалось, каждый разговор на эту тему только усугубляет зияющуюпропасть непонимания.
Мои попытки получить отклик у тех, кого ятогда считал "столпами науки", сопровождались самыми смехотворными случаями. Водин прекрасный майский день это нелепое намерение привело меня в лабораториювирусологии и бактериологии Калифорнийского университета в Беркли. Я заранеедоговорился о встрече с доктором Гюнтером Стентом, специалистом мирового классав области молекулярной генетики, автором "Молекулярной химии гена". В то времяя еще не знал ни того, что Стент славится своей легендарной скандинавскойпрямотой, ни того, что он мнит себя человеком Возрождения и социальнымфилософом. Через год или два он опубликует книгу, призывающую к реформеобщества в целом, где в качестве идеальной модели предложит традиционныйобщественный уклад жителей Самоа.
Я застал великого ученого в лаборатории.Одетый в белое, он царил меж пузатых колб и обожающих его старшекурсников. Меняоттуда шуганули, и какой-то ассистент провел меня в кабинет Стента, окнакоторого выходили на запад, где вдали, за университетским городком, угадывалсясилуэт моста Золотые Ворота. С высоты десятого этажа студенческий городокпоходил на копошащихся на зеленой лужайке муравьев. Через несколько минут комне присоединился сам Гюнтер Стент.
Аскетического вида, он откинулся в кресле,а я пустился излагать идеи, стоявшие за экспериментом в Ла Чоррере. Я старалсяначать исподволь, но мне мешали нервозность и излишнее благоговение. Черезнесколько минут я почувствовал, что Стент, кажется, прикидывает, не наброшусьли я на него с кулаками. К чести своей, он, похоже, отогнал эти тревожныеподозрения и предоставил мне разглагольствовать дальше. Лицо его приобрелоабсолютно бесстрастное выражение, и я все больше недоумевал, в какомнаправлении пойдет наша беседа. Наконец после особо длинного и оригинальногопассажа, на всем протяжении которого он сохранял полнейшую непроницаемость, ярешил поставить вопрос ребром.
- Доктор Стент, я пришел, чтобы рассказатьвам об этом только потому, что хотел бы узнать, есть ли в моей теории что-тостоящее, или она целиком ошибочна.
Он слегка оттаял и, поднявшись из-застола, подошел к окну. Мы оба постояли, глядя на запад через толстое стекло.Потом со вздохом сожаления, от которого у меня упало сердце, Стент повернулсяко мне и проговорил: - Дорогой мой юный друг, эти идеи нельзя даже назватьошибочными.
Отчаяние мое было столь глубоко, что яобратился в бегство, сгорая от смущения. Ну и поделом мне, нечего было пытатьсязаигрывать с традиционной наукой.
Подобные встречи убедили меня, чтопридется заново изучить эпистемологию, генетику, философию науки - всю гаммудисциплин, необходимых для разговоров на темы, к которым у меня пробудилсястоль безудержный интерес. По мере того как я все глубже постигал "Ицзин"("Книгу перемен"), моя идея о том, что ее структура есть основа временной волныили волн, продолжала развиваться. Эти волны представляют собой дискретныепериоды перемен, которые следуют друг за другом и одновременно включают в себядруг друга. Я пришел к пониманию того, что логика временных волн явноподразумевает окончание обычного времени и конец общепринятой истории. На этомэтапе идея симбиотической психометрии и увиденный в Ла Чоррере НЛО,встретившись у меня в голове, отождествились друг с другом и с темой концасвета, присутствующей в западных религиозных традициях.
Первая - еще количественно неопределенная- временная карта изобиловала совпадениями, связанными с моей личнойбиографией. В частности, получалось, что граничные точки каждого участка волныимеют для меня особое значение. Если совместить одну из этих точек сэкспериментом в Ла Чоррере, то получалось, что некоторые точки в прошлом(смерть матери и встреча с Ив) и в будущем (двадцать пятый день рождения)приобретают особый смысл. Я убедился, что важные для меня события происходят спугающей регулярностью - каждые шестьдесят четыре дня. Над этими идеями нужнобыло поработать в одиночку, поскольку моя маниакальная сосредоточенность на нихи их парадоксальность производили на окружающих нелепое впечатление. Я понял:чем бы ни был исследуемый эффект - обычным явлением природы или единственным всвоем роде исключением, - ясно одно: он насущно важен для меня лично, и потомунужно позволить силам, с которыми меня связала судьба, довести игру до конца.
Каким бы странным ни казался другим мойплан, я решил вернуться в Ла Чорреру, в ее уединение и таинственность, и простопожить там, наблюдая за тем неведомым, что на меня снизошло. Перед самымотъездом из Колумбии мы с Ив купили изумруды. Теперь, продав их, мы выручилибольше, чем достаточно, чтобы оплатить наше возвращение в сюрреалистический мирсолнца, лесов и рек, давший начало моему наваждению. Я решил, что сноваоказавшись в Ла Чоррере, запишу все, что с нами произошло. Таков был мой план,а результатом стали первые наброски "Невидимого ландшафта". Друзья в Берклигорячо приветствовали мое намерение покинуть Калифорнию. Забота о состояниимоего рассудка стала в нашем кругу излюбленной темой, к тому же до нас дошелслух, будто ФБР пронюхало о моем возвращении и начало розыск. Гашишные моря отБомбея до Эспена тянулись из прошлого. Как говорится, пришла пора сматыватьудочки.
Глава шестнадцатая.Возвращение.
В которой мы вдвоем с Ив возвращаемся в ЛаЧорреру, а новая комета направляется к Земле.
Пятнадцатого июля мы с Ив снова очутилисьна границе внутренней Амазонии. Мое намерение вернуться в Ла Чорреру становитсяреальностью. Записи в моем дневнике возобновляются с того момента, как мыначали спуск по Рио-Путумайо, название которой вызвало у меня тогда новыеэтимологические ассоциации, что-то вроде "иллюзорной шлюхи" (Пута (исп.) -шлюха, проститутка; маня - одно из центральных понятий индийской философии. Вшколе веданты употребляется в значении иллюзии, скрывающей истинную природубрахмана).
15 июля 1971 года
Отплыв несколько часов назад изПуэрто-Легисамо вместе с грузом, состоящим из пива и скота, мы с Ив сновапопали и все глубже погружаемся в свою мечту - леса и реки бассейна Амазонки.Это возвращение, цель которого - продолжить размышления о неведомом покафеномене в том нетронутом окружении, где мы его обнаружили, знаменует верностьэтому феномену и углубление в него, поступок, который, по моим представлениям,любой, кто знаком с событиями, выпавшими на нашу долю в марте, счел быневероятным и даже сопряженным с известной долей риска.
Я имею в виду не те опасности, которыеподстерегают в джунглях, или неизбежные тяготы, спутники путешествующих поотдаленным краям, а скорее психологический стресс, сопряженный со встречей сфеноменом - как ни странно, он во многом является частью нашего собственного"я" и в то же время огромен и чужд - вдали от умиротворяющего круга друзей и отвсего мира, который знать не знает о нашем столкновении с феноменом и том новомпонимании, которое мы из него почерпнули, или относится к этому скептически.Первая моя забота здесь - это исключить любые неожиданности. И потому я ни наминуту не забываю о том загадочно-шизофреническом превращении, котороепроизошло с моим братом. Я уверен, мы имеем дело с чем-то таким, чемунесвойственны неустойчивость или неопределенность внутренней динамики.Тщательный анализ и последующее изучение помогут исключить возможность того,что новый контакт с феноменом произойдет внезапно, что он свалится как снег наголову или поведет себя непредсказуемо.
Вот только как найти к нему правильныйподход, по-прежнему остается неясным. "Внутренний голос" феномена неоднократнозаявлял: "С тех пор как мой брат закончил свой опус по гиперкарболяции, большеделать абсолютно нечего, а если все-таки возникнет необходимость в каких-тодействиях с нашей стороны, то благодаря самой природе контакта они совершатсясами собой".
Мы с Ив тихо-спокойно прожили в Ла Чорререс августа по середину ноября 1971 года. Часто нам бывало весело. И все этовремя мне удавалось сохранять полную погруженность во внутренние процессы,которые я исследовал. Дни мои были заполнены до отказа: то, углубившись враздумья, я бродил по окрестностям Ла Чорреры, то часами корпел над планшетамимиллиметровки. Здесь, в самом сердце амазонских лесов, я разрабатывал своитеории времени и покрывал лист за листом фантазиями из области волновоймеханики. Когда я не читал и не грезил наяву, мы с Ив пускались в долгиебеседы, и постепенно новый взгляд на наше место в мироздании начинал казатьсяпочти реальным.
Во время нашего второго пребывания в ЛаЧоррере снова выплыла на поверхность тема у-ку-хе. Мы познакомились снесколькими индейцами витото, которые регулярно ходили по тропе мимо нашейхижины, а стояла она всего ярдах в ста от того места, где произошел памятныйэксперимент. Среди этих людей, которые останавливались, чтобы перекинутьсясловом или поглазеть, как я ловлю насекомых, был один кряжистый старик по имениДеметриус - старый лис с уклончивым взглядом. Казалось, от него исходитощутимый запах стража космических врат. В моем воспаленном рассудке буквы Д, М,Т выступали из его имени, как пылающие сигнальные огни. Как только мне удалосьостаться с ним наедине, я тут же с места в карьер выпалил: -У-ку-хе!
Pages: | 1 | ... | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | ... | 34 |