Практическое значение исследования связано с тем, что его материалы несут в себе возможную теоретическую основу для построения психологического обеспечения образовательных систем, направленных на развитие рефлексивной способности (на разных ступенях образования: от дошкольной до вузовской). Вместе с тем эти результаты могут быть использованы при чтении курсов по специальности Психология (общая психология, психофизиология, психология развития и возрастная психология, педагогическая психология, психология образования и др.) в вузах, а также в системе повышения квалификации специалистов.
Аргументированность и достоверность результатов и выводов исследования обеспечивается многообразием данных, которые анализируются в работе и отражают различные аспекты исследуемой проблемы, а также методологической обоснованностью принципов этого анализа.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Идея рефлексивности отношения субъекта к миру под определенным углом зрения задает целостность и цельность теоретической модели развивающейся психической реальности.
2. Обращение Л.С.Выготского, А.Н.Леонтьева и Э.В.Ильенкова к теоретическому наследию Спинозы служит свидетельством единого подхода перечисленных авторов к решению фундаментальных проблем теоретической психологии.
3. Спинозовская трактовка мышления как атрибута Субстанции (Природы) предполагает выработку содержательного теоретического понимания жизни, определяющего возможности раскрытия своеобразия ее психической формы.
4. Теоретическое понимание жизни как особой активности, определяемой единством спонтанности, продуктивности и предметности, наиболее адекватно специфике предмета психологии.
Апробация и внедрение в практику теоретических положений и результатов исследования проводилось в ходе чтения лекций и проведения семинаров по курсам психологии в Московском городском психолого-педагогическом институте и Российском государственном гуманитарном университете, на Ильенковских чтениях (Москва, 1990-2004), на V Чтениях памяти Л.С.Выготского Культурно-историческая теория и изучение социализации (Москва, 2004), на Московском семинаре по культурно-исторической психологии (2004), на заседаниях Международной кафедры культурно-исторической психологии МГППИ (2004) и кафедры психологии личности Института психологии им. Л.С.Выготского РГГУ, на лекциях и семинарских занятиях по психологии развития для студентов РГГУ.
Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, выводов, списка литературы.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении обосновывается актуальность темы, определяется цель, объект, предмет, задачи, гипотеза, методы исследования, раскрывается его научная новизна, теоретическая и практическая значимость, формулируются положения, выносимые на защиту.
Первая глава - Философско-теоретические предпосылки идеи активности и рефлексивности в культурно-деятельностной психологии - посвящена анализу логики исторического развития того проблемного поля, которое охватывает настоящее исследование. Это поле, конституируемое понятием рефлексивная активность, весьма неоднородно и включает в себя ряд эпицентров.
Анализируя состояние современной ему науки, Л.С.Выготский констатировал, что камнем преткновения для многочисленных попыток построить целостную психологическую теорию является явная, а чаще скрытая для самих теоретиков, нерешенность (и принципиальная неразрешимость) картезианской психофизической проблемы. Эту мысль Л.С.Выготского разделял и А.Н.Леонтьев, а П.Я.Гальперин так даже упрекнул в своем Введении в психологию (1976) Рене Декарта за сомнительную честь авторства дуалистической идеи.
Несмотря на продуктивные попытки основоположников культурно-деятельностной школы найти принципиальное решение этой проблемы и, опираясь на него, построить целостную психологическую теорию, сделать это они так и не успели. Неизжитый дуализм не только продолжает раскалывать живую ткань их собственной теоретической мысли, но и препятствует ее дальнейшему развитию, созданию целостной культурно-деятельностной психологической теории. Несмотря на принципиально общие теоретико-мировоззренческие установки основоположников российской психологии на сегодняшний день мы имеем два вместо одного – культурно-исторический подход Л.С.Выготского и деятельностный подход А.Н.Леонтьева вкупе с непрекращающейся полемикой на тему единства или противоположности этих подходов (М.Г.Ярошевский, А.В.Брушлинский, В.В.Давыдов, В.П.Зинченко, Г.П.Щедровицкий и др.). Забегая вперед, отметим, что мы убеждены в тождественности теоретических оснований этих подходов, в существовании единой культурно-деятельностной психологической школы а, значит, и в возможности создания подлинно целостной культурно-деятельностной психологической теории, основанной на базисных принципах последней.
Наша убежденность основывается на том, что сегодня мы располагаем средством, которого был лишен Л.С.Выготский, и, к которому по некоторым причинам так и не обратился А.Н.Леонтьев. Речь идет о категориальном анализе фундаментальных проблем теоретической психологии, содержащемся в трудах Э.В.Ильенкова. Приоритет в открытии теоретико-психологического значения этих трудов принадлежит В.В.Давыдову, который, помимо всего прочего, оставил нам блестящий образец креативного освоения идей выдающегося российского мыслителя. Опираясь на них, мы обратимся к анализу прежде всего самой психофизической проблемы.
Психофизическая проблема есть конкретно-историческая форма вечной философской проблемы - проблемы тождества мышления и бытия. В XVII веке последняя приняла в философии Рене Декарта ту форму, в котором она и по сей день ставит психологов-теоретиков перед серьезными трудностями.
Декарту, как основоположнику новоевропейской философии, было необходимо так или иначе разобраться с уравнением, которое в средневековой редакции могло бы выглядеть следующим образом:
m1v1 + m2v2 = m1v1 + m2v2+ш
где m и v это масса и скорость, то есть величины в терминологии Декарта вполне УпротяженныеФ, а ш – некоторая потусторонняя прибавка.
Алхимики, как типичные представители средневековой теоретической культуры, именно в ш видели главный параметр, магически воздействуя на который можно получить желаемый результат.
В той же средневековой редакции (ал)химическое равенство могло выглядеть так:
Pb + ш = Au,
где Pb – свинец, Au – золото, а ш - все та же магическая переменная.
Между тем Новое время требовало от теоретиков химических, а не алхимических технологий, механики, а не магии. Традиционный, имевший глубочайшие исторические и культурные корни тип средневекового мышления не мог обеспечить решение этих задач. И Декарт совершил одну из величайших теоретических революций, разрубив гордиев узел старого мышления шпагой своего критического разума, раз и навсегда устранив пресловутую ш из уравнений, описывающих физические и химические взаимодействия.
Декарт различает в мире два строго независимых начала, два типа причинности: субстанцию мыслящую и субстанцию протяженную. Все конечные вещи представляют собой лишь модусы указанных субстанций. Они суть либо бездушно-протяженные тела, либо различные определения мышления. Невозможность какого-либо естественного взаимодействия между этими двумя субстанциями, их абсолютная независимость друг от друга вытекает уже из самого их определения в качестве субстанций абстрактно противоположных, не имеющих между собой абсолютно ничего общего.
Иначе говоря, если речь идет о механическом взаимодействии природных тел, то в уравнении, описывающем это взаимодействие могут присутствовать только члены, природа которых может быть полностью сведена к чистой протяженности, пространственности. И наоборот, любые ш, то есть любые бестелесные, непространственные феномены обязаны быть константой строго равной нулю. Не бесконечной сколь угодно малой величиной, но нулем. В противном случае все уравнения современной физики лишаются смысла. Если можно сообщить бильярдному шару некоторый импульс не только воздействуя на него другим шаром, кием или даже рукой, но непосредственно мыслью, если возможен так называемый телекинез, то и уравнения Ньютона и уравнения Эйнштейна не стоят бумаги, на которой они написаны.
Тот же запрет на взаимодействие противоположных субстанций сохраняет силу и для субстанции мыслящей. В логическом луравнении также не могут присутствовать протяженные члены, или последние должны равняться нулю. Иначе говоря, если мысль А имплицирует мысль Б, если из А следует Б, то никакие протяженные тела не могут непосредственно повлиять на это логическое отношение. Конечно протяженный меч может положить конец самому умствующему Архимеду, но он не в силах изменить что-либо в открытом им законе.
Однако сам же Декарт не выдерживает до конца этот последовательно дуалистический принцип, оказавшись вынужденным, вопреки своим же собственным заверениям, признать очевидный факт взаимодействия этих двух субстанций в теле живого и мыслящего человека. Воля, т.е. модус мышления, способна определять человеческое тело к движению, равно как и чисто телесное страдание определяет человеческую душу к мышлению, к восприятию внешних тел.
Иначе говоря, для человека, точнее для его маленькой железы – corpus pineale в его головном мозге – приведенное нами выше уравнение сохраняет свой докартезианский вид. Количество движения шишковидного тела зависит не только от импульса, сообщаемого ему вполне материальными животными духами, но и от определений его мышления и воли, от его непротяженной души или психики. Фактор ш, изгнанный из картезианской физики и физиологии, вновь торжествует в картезианской антропологии и психологии.
Декарт отдавал себе отчет в том, что в этом пункте своей философии он расходится с логикой. Но ничего не мог поделать. Единственной альтернативой своей же наивной гипотезе о шишковидной железе, как седалище для души, была мысль о нерешенности, а возможно неразрешимости этой проблемы в принципе, которой он поделился с принцессой Елизаветой. (Другая альтернатива, предложенная окказионализмом - в лице Гейлинкса, Мальбранша и др., - который, характеризуя, связь духа и тела апеллировал к понятию чуда, по сути, выводила проблему за рамки науки, в том числе – за рамки философии.)
Что же мешало Декарту вовсе устранить непротяженную разумную душу из своей антропологии, так же как он благополучно устранил растительную и анимальную души из ботаники и зоологии То, сохраняющее доказательную силу и поныне обстоятельство, что человек как мыслящее существо свободен и универсален, тогда как его органическое тело ограничено и конечно. Человек, согласно первому критерию Декарта, принципиально отличен от конечной рефлекторной машины тем, что он может действовать по форме любого предмета, даже если он повстречал его впервые в жизни и у него нет ни врожденных, ни благоприобретенных средств для действия по форме именно этого предмета. Точно также, и это второй критерий Декарта, человек нередуцируем к машине, поскольку он способен разумно отвечать на вопросы, ответ на который не только не известен, но и не существовал до того вовсе.
Телесные механизмы, обеспечивающие бесконечно многие способы действия, равно как и бесчисленные ответы на еще не заданные бесчисленные же вопросы, в конечном теле человека просто не уместятся, следовательно, по мнению Декарта разгадку таких способностей надо искать не в теле, а в душе, в чистой субъективности, не в протяженной субстанции, а в субстанции мыслящей.
Но тогда вновь рациональная мысль упирается в тупик невозможности взаимодействия этих субстанций. Под субстанцией мы можем разуметь лишь ту вещь, - пишет Декарт, - коя существует, совершенно не нуждаясь для своего бытия в другой вещи (Декарт, 1989, с. 334). Но это значит, что все причинные цепи замыкаются внутри субстанции. Модус другой субстанции не может причинно взаимодействовать с каким бы то ни было модусом первой субстанции. Следовательно, самые богатые возможности представляемые человеку мышлением, не имеют для него цены, ибо не могут реально вмешаться в каузальную цепь иной субстанциальной природы, цепь телесной, чувственно-протяженной причинности. Если только, вопреки рациональной интенции философии Декарта, не мыслить такое межсубстанциональное психофизическое взаимодействие как иррациональное чудо.
Из этой картезианской ловушки есть только один последовательно рациональный выход, предложенный Спинозой. Суть его заключается в том, что Спиноза исходит из существования не двух, а всего лишь одной субстанции. Спинозовская субстанция тождественна Природе в целом, так что все мыслимые причинные цепи замыкаются внутри нее. Substantia est qausa sui (Субстанция есть причина самой себя) – вот формула Спинозы. Но это значит, что мышление, психика, которыми Спиноза в отличие от Декарта наделяет и животных, есть не нечто трансцендентное, потустороннее для чувственно-протяженного чувствующего и мыслящего тела животного или человека. Это - неотъемлемый атрибут последних, как та же пространственная определенность, протяженность, которая также представляет собой не отдельную субстанцию, но наряду с мышлением – атрибут единой субстанции (Природы).
Следовательно, с точки зрения Спинозы, ошибочно даже задавать вопрос, как взаимодействуют тело и душа. Ни тело не может определять душу к мышлению, ни душа не может определять тело ни к движению, ни к покою, ни к чему-либо другому (если только есть что-нибудь такое) (Спиноза, 1957, с. 458). Между ними в принципе не может существовать каузального отношения, ибо душа и тело составляют одну и ту же вещь (Там же, с. 489).
Но в связи со сказанным естественно встает вопрос о природе мышления. Если спинозовское мышление присуще всей природе, то не означает ли это, что Спиноза, в отличие от Декарта, устранившего мышление из физической природы, наделил им Природу как целое, включая и человека, и животных, и растения и мертвые камни И что есть для Спинозы мышление, мышление как таковое
Действительно, мышление как атрибут неотъемлемо присуще Природе в целом. Вместе с тем мышление как атрибут субстанции Спиноза понимает не как абстракцию от эмпирически данного человеческого мышления, его психики, но напротив, последнее по его убеждению только и может быть рационально понято как частный модус этого (всеобщего) мышления. Наконец, если протяженность характеризует Природу или Субстанцию статически, то мышление есть ее динамическая, процессуальная характеристика. Как мыслящая сущность Природа проявляет себя не абстрактно покоясь, но действуя. Характеристика этого действия и есть характеристика мышления, мышления как такового.
Pages: | 1 | 2 | 3 | 4 | ... | 6 | Книги по разным темам