Книги по разным темам Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 8 | Раздел 3 Политические факторы экономического роста В. Мау Руководитель Центра экономических реформ при Правительстве РФ Экономический рост и постиндустриальные вызовы Открывая нашу дискуссию, Егор Гайдар, ссылаясь на Адама Смита и Вильяма Эстерли1, справедливо отметил, что мы не так далеко продвинулись в изучении экономического роста, и что все так же справедливо правило Адама Смита, которое гласит, что для экономического роста необходимы мир, хорошие законы и низкие налоги. Впрочем, опыт последних двух десятилетий позволяет добавить сюда еще несколько правил, которые, впрочем, также достаточно просты.

Первое правило: экономический популизм - это плохо. Андрей Илларионов очередной раз убедительно это доказал в своем выступлении на этой конференции.

Второй вывод: природные ресурсы - это тоже скорее плохо. Во всяком случае, если это не высокоразвитая демократическая страна с прозрачными политическими институтами или не абсолютная монархия, где государственный бюджет является одновременно и бюджетом правящей семьи2. Во всех остальных случаях природные ресурсы - это фактор, негативно влияющий на экономический рост и экономические реформы3. Это чрезвычайно важный вывод, поскольку нужна, по-видимому, специальная политика ограничения зависимости национальной экономики от влияния природных ресурсов.

Третий вывод, который явно вытекает из опыта посткоммунистических стран: следование рекомендациям вашингтонского консенсуса является позитивным фактором возобновления экономического роста. В России и во многих других странах до сих пор идут острые дискуссии на тему о роли 1 Easterly W. The Elusive Quest for Growth. Cambridge, Mass. and London: The MIT Press, 2001.

2 На это обратил внимание С.Хантингтон. (Huntington S.P. The Third Way. Norman and London: University of Oklahoma Press, 1991. P. 65).

3 См., например: Гильфасон Е. Природа, энергия и экономический рост // Экономический журнал Высшей школы экономики. 2001. Том 5. № 4.

вашингтонского консенсуса. Можно сколь угодно долго анализировать детали и особенности экономической политики до и после финансового кризиса 1998 года, но факт остается фактом: в России экономический рост начался тогда, когда требования вашингтонского консенсуса были реализованы в полном объеме. Разумеется, выполнение требований вашингтонского консенсуса является необходимым фактором экономического роста, но не достаточным. Выполнение этих требований само по себе не является гарантией роста навсегда.

И, наконец, четвертый фактор роста: демократическое правительство, стремящееся к экономическому росту, не должно делать ничего, что непонятно рядовому читателю Financial Times (или Ведомостей, если угодно). То есть не надо делать ничего экзотического, что требующего дополнительных сложных объяснений, почему принимаются те или иные решения.

Мне кажется, что эти четыре урока - важные уроки первого посткоммунистического, и отталкиваясь от них целесообразно порассуждать о текущих проблемах консолидации экономического роста в России. И особенно о тенденциях, которые вызывают тревогу. Количественные оценки текущей экономической ситуации были представлены в докладе А.Илларионов, я же намерен рассмотреть здесь аналогичные проблемы, но под несколько иным углом зрения, в терминах экономической политики.

За последнее десятилетие мы несколько раз были свидетелями того, как элементы экономической политики становятся элементами экономической истории. Они как-то незаметно, но быстро уходят в прошлое. Так же регулярно, хотя и несколько реже, приходится сталкиваться с тем, как экономическая история становится экономической реальностью. В конце 20-х гг. Россия была в экономико-политическом смысле в схожем состоянии с современной Россией: завершался революционный кризис, страна находилась в поиске модели устойчивого экономического роста на путях догоняющего развития, шли острейшие дискуссии о причинах замедления темпов роста после достижения довоенного уровня и способах ускорения этих темпов. И именно тогда известный советский экономист Станслав Струмилин произнес блестящую и полную горечи фразу: Лучше стоять за высокие темпы роста, чем сидеть за низкие. Это была реакция на требования власти к экономиста: дайте нам высокие темпы роста.

На самом деле, именно эта проблема является сейчас очень важной.

Существует очень специфическая политическая проблема у страны, выходящей из кризиса и проходящей через период высокого роста, который затем, естественно, падает. В этот момент, как было с Россией в середине 20х гг., возникает очень опасное искушение пойти на какие-то искусственные, экзотические меры по сохранению или увеличению темпов роста. Это новое испытание, может быть, более опасное, чем испытание низкими темпами роста. Власти, причем власти не слабой, а консолидирующейся, укрепляющейся власти (власть, выходящая из революции, укрепляется), очень трудно примириться с такой странной ситуацией: что вертикаль власти укрепляется, а темпы роста падают.

Все это подталккивает к поиску рецептов ускорения экономического роста. И, естественно, те простые рецепты, о которых говорилось выше, как-то не очень удовлетворяют политических лидеров. Это было в прошлом, так же обстоит ситуацию и в настоящее время. Возникает два подхода к решению этой проблемы.

Один - это вернуться к истокам. В данном случае - к политике двухлетней давности, предполагающей сохранение макроэкономической стабильности с поправкой на адекватную политику валютного курса и дополняемую комплексом институциональных реформ.

Второй подход - придумать что-то экзотическое, что-то такое, что может удивить мир, читателей Financial Times. И тут мы сталкиваемся с набором критических заявлений, которые приходится нередко слышать в последнее время: зачем нам жалкие 3Ц-5 процентов годового роста Нам нужны 6, 8, 10, лучше 12 процентов. Да, начальные реформы, экономический либерализм обеспечил какой-то рост, но этого мало. Есть известные, хорошо проверенные меры активного вмешательства государства в экономику, концентрация ресурсов на приоритетных направлениях. Давайте более активно перераспределять деньги через госбюджет. Раньше это было неэффективно, но то было результатом слабости прежних правительств.

Мы-то сможем а быть лучше их, эффективнее.

В общем, начинается нечто, что можно назвать психозом роста. Причем это не только феномен российский. Мне представляется, что происходящее сегодня в Соединенных Штатах отчасти объясняется этими же причинами. Ограничения на импорт стали, помимо очевидных политических предпосылок, является, несомненно, проблемой президента, который пришел во власть на волне длительного высокого роста и который стремится недопустить падения темпов, принять любые (или почти любые) меры для этот рост поддержания этого роста. Это - это типичный психоз роста.

В современной России стоит очень сложная проблема консолидации роста, проблема выхода на устойчивые темпы экономического роста, сопровождающиеся глубокой структурной реформой. Собственно, суть нашего кризиса, начавшегося в середине 80-х гг., состояла в неспособности советской системы адаптироваться к постиндустриальному вызову, к новой политической и экономической структуре.

За последние 10-15 лет мы прошли на самом деле не через один, а через четыре кризиса, четыре трансформационных процесса4. Перечислю их:

тяжелый макроэкономический кризис, вызовы постиндустриального общества и адаптация к постиндустриальной структуре, собственно посткоммунистический кризис и, наконец, четвертый процесс - революционная форма трансформации (т. е. трансформация в условиях слабого государства, когда все эти процессы происходят вне национального консенсуса и без государственного контроля).

Три из названных процесса сейчас завершены. Осталось адаптация экономики к постиндустриальной структуре, и это будет доминантой нашего развития на протяжении следующих, наверное, двух десятилетий. Адаптация экономики к постиндустриальной структуре при всей ее исключительной сложности тоже не является беспрецедентной задачей, поскольку Запад уже решал эту задачу в 70Ц80-е гг. В этой части наш кризис и кризис Запада 70Ц80-х гг. схожи друг с другом. Задача, повторю, исключительно сложная, она можент быть определена как догоняющая постиндустриализация. Тем самым мы используем тот анализ, который был предпринят в свое время Александром Гершенкроном5, но теперь уже применительно к постиндустриальному обществу.

Правда, задача формирования стратегии долгосрочного роста в условиях догоняющей постиндустриализации является гораздо более сложной, чем та, которую решал Гершенкрон. Тому есть несколько причин.

Во-первых, постиндустриальное общество находится только в процессе своего становления. Его основные, конституциирующие черты еще не проявились в полной мере. Пока даже трудно определенно сказать, в какой И если уж говорить о специфике России, то она состоит как раз в переплетении этих четырех процессов. См. подробнее: Мау В. Экономико-политические итоги 2001 года и перспективы устойчивого экономического роста // Вопросы экономики.

2002. № 1.

Gerschenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective: A Book of Essays.

Cambridge, Mass.: The Belknap Press of Harvard University Press, 1962.

мере современное общество несет в себе постиндустриальные признаки6.

Между тем, Гершенкрон писал свои работы на основе более чем столетнего опыта развития индустриального общества.

Во-вторых, ситуация усугубляется отсутствием вообще какого бы то ни было опыта догоняющего развития в постиндустриальном мире. То есть отсутствует сам феномен, который мы намерены анализировать. Все наиболее успешные примеры догоняющего развития (в том числе и догоняющего развития за последние пятьдесят лет) относятся к принципиально иному классу проблем - к трансформации традиционных обществ в индустриальные. Более того, как показывают события последнего десятилетия, пример их индустриального скачка вовсе не гарантирует им успешную адаптацию к вызовам постиндустриальной эпохи. Быстрый рост Японии и близких к ней стран Юго-Восточной Азии натолкнулся к началу 90-х годов на серьезные препятствия, связанные как раз с ограниченностью индустриальной модели роста и их неспособностью (во всяком случае, пока) перейти в постиндустриальную систему координат. Можно предположить, что с серьезными проблемами такого же рода столкнется позднее и быстро растущий в настоящее время Китай.

В-третьих, сама специфика постиндустриальной системы (в той мере, в какой мы в настоящее время знакомы с ней) несет дополнительные трудности для анализа. Важнейшей характеристикой этой системы является очевидное усиление неопределенности всех параметров жизнедеятельности общества. Это связано с двумя особенностями постиндустриального общества, радикально отличающими его от общества индустриального. С одной стороны, происходит резкое повышение динамизма технологической жизни, что обусловливает столь же резкое сужение временных горизонтов экономического и технологического прогноза. С другой стороны, можно говорить о практически безграничном росте потребностей и, соответственно, резком расширении возможностей их удовлетворения (как в ресурсном, так и в технологическом отношении). Все это многократно О крайней ограниченности наших представлений о новой системе общественной жизни свидетельствует и сам факт отсутствия пока даже собственного (позитивного) устоявшегося его наименования. Пока его преимущественно называют через противопоставление предыдущей системе: постиндустриальное, постэкономическое. Позитивные названия хотя и существует (типа линформационное общество или Уnetwork societyФ), до сих пор не стали общепринятыми.

увеличивает масштабы экономики и одновременно резко индивидуализирует (можно сказать, приватизирует) ее - как потребности, так и технологические решения становятся все более индивидуальными7, что и обусловливает повышение общего уровня неопределенности.

Динамизм предполагает отказ от отраслевых приоритетов, устанавливаемых и поддерживаемых государством. Проблема здесь состоит не в общей неэффективности государственного вмешательства в хозяйственную жизнь, а в изменении самих принципов функционирования экономической системы. Если в индустриальную эпоху можно было наметить приоритеты роста на 30-50 лет и при достижении их действительно войти в ряды передовых стран (что и сделали в свое время сперва Германия, а потом Япония и СССР), то теперь приоритеты быстро меняются.

Скажем, можно попытаться превзойти весь мир по производству компьютеров на душу населения, разработать программы производства самых лучших в мире самолетов и телефонов, но к моменту их успешного осуществления выяснится, что мир ушел далеко вперед. Причем ушел в направлении, о возможности которого при разработке программы всеобщей компьютеризации никто и не догадывался. Потому что главным в наступающую эпоху являются не железки (пусть даже и из области пресловутого high tech), а информационные потоки. Злоупотребление государства пресловутым стратегическим планированием есть лопасная самонадеянность (если использовать выражение Ф.Хайека) и может привести лишь к консервации отставания.

Действительно, как генералы всегда готовятся к сражениям прошлой войны, так и структурные прогнозы всегда ориентируются на опыт прошлого, на опыт тех, кого принято считать передовиками. Это имело определенный смысл (хотя и довольно ограниченный) на этапе индустриализациии, когда представления о прогрессивности хозяйственной структуры и об отраслевых приоритетов оставались неизменными по крайей мере на протяжении нескольких десятилетий.

По некоторым оценкам, современное массовое производство в развитых странах составляет уже не более трети всей продукции, остальное приходится на мелкосерийные изделия (от 10 до 2000 штук), ориентированные на вкусы того или иного контингента покупателей, причем значительно сокращается цикл изготовления (Хорос В.Г. Постиндустриализма - испытание на прочность // Глобальное сообщество: Новая система координат. (Подходы к проблеме). СПб:

Алетейя, 2000. С. 170).

Тем самым проблема выявления сравнительных преимуществ страны становится гораздо более значимой, чем в условиях индустриализации.

Вновь, как и на ранних стадиях современного экономического роста, необходимо отказаться от заранее заданных и предопределенных секторов прорыва и ориентироваться на выявление тех факторов, которые наиболее значимы для данной страны при данных обстоятельствах.

Индивидуализация обусловливает важность децентрализации. Если для индустриального общества важнейшей характеристикой была экономия на масштабах, то в постиндустриальном мире роль ее все более сокращается.

Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 8 |    Книги по разным темам