Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 |

Может быть, поэтому человеческая эмоциональность слишком односторонне и грубо упрощенно сводилась к чувственности. Здесь стоит еще раз зафиксировать, что взволнованность по своей специфике отличается от возбуждения. Они отличаются друг от друга не только по степени, но и по существу. Даже самая сильная взволнованность не является возбуждением. Также и компонент соматических реакций, который сопровождает взволнованность, оказывается иным, чем компонент, сопровождающий возбуждение. В определенном смысле можно было бы сказать, что возбуждение приводит в действие некие эмоциональные переживания, для которых одной только взволнованности было бы недостаточно. Однако при этом речь идет не столько о силе чувства, сколько об области, в которой "разряжается" эмотивная потенциальность в человеке. Именно об этом отличии мы и думаем, когда говорим о взволнованности как о чем-то отличном от возбуждения, что следует отделять от возбудимости и способности человека чувствовать. Но поскольку речь идет о различных областях, эмоциональная жизнь способна сублимироваться, то есть переходить от одной области к другой. В этом отношении человеческая потенциальность сублимативна. В общем смысле психологи отличают более низкие чувства от более высоких. Они также указывают на различную глубину человеческих чувств, на более эфемерный или значительный характер. В этой дифференциации внутренний мир человека мыслится как нематериальное пространство, в котором, исходя из ощущения, можно выделять центр и периферию, а также различные глубинные плоскости. Эти глубинные плоскости нельзя путать с самими эмоциональными плоскостями, которые, как мы уже сказали, могут быть более низкими или более высокими. Глубинные плоскости сами по себе уже говорят о некоторой интеграции состояний взволнованности и чувств в человеке и находят свое выражение в воздействующей силе личности.

Из этого последнего фрагмента анализа можно убедиться в том, что динамизм чувств по-своему связан со всей системой ощущений и интуитивного указывания; эта система пронизывает собой сознание и в каждом отдельном случае образует конкретную специфику эмоционального переживания.

Осуществленный анализ не исчерпывает богатства той действительности, которая представлена эмоциональной жизнью человека; его хватает лишь для того, чтобы обратить внимание на эту действительность и чтобы помочь составить ее характеристику. Наша эмоциональная жизнь характеризуется эмотивностью. Всякое чувство имеет свою эмотивную основу в форме взволнованности, из которой и исходит это чувство. Всякое чувство определяет само себя на основании этой взволнованности как абсолютно изначального психического факта. Если чувству соответствует определенное содержание, а известно, что состояниям взволнованности и чувствам такое содержание соответствует, то это также происходит эмотивно. Не как познание, не как стремление (то есть как "appetitus"**), а именно эмотивно. Всякое чувство представляет собой некое содержание, которое выступает в человеке непосредственно и абсолютно эмотивно; например, "гнев" представляет собой одно содержание, "любовь" – другое, "ненависть" – третье; "тоска", "скорбь", "радость" и т. д. – все они отличаются своим содержанием. Каждое из этих содержаний своеобразно и аутентично проявляется только как эмоция. И каждое содержание представляет собой некоторое проявление и актуализацию психической потенциальности человека. Каждое содержание особым образом демонстрирует субъективность человека. В чувствах, в человеческой эмотивности совершенно отчетливо проявляется напряжение между воздействующей силой и субъективностью человека. Поэтому синтез воздействующей силы и субъективности (и тем самым конкретное значение интеграции в этой сфере) заслуживает особенно подробного анализа.

Эмоциональные переживания – переживания состояний взволнованности или возбуждения, а вследствие них отдельные чувства и даже страсти – в основном "происходят" в человеке как субъекте. Они происходят спонтанно, а это значит, что они не являются следствием воздействующей силы личности или самоопределения. Поэтому в глубине эмотивного динамизма нужно предположить собственную активность психики; без такого предположения все, что эмотивно происходит в человеке как субъекте, осталось бы необъяснимым. В некотором смысле эмотивность обозначает именно эту спонтанную активность человеческой психики. Если мы констатируем, что эта активность спонтанна, то тем самым мы хотим указать на ее динамическую независимость от воздействующей силы личности или от самоопределения. Когда человек испытывает различные чувства или страсти, он очень часто четко осознает, что он не активен, не действует, но что-то происходит в нем; даже более того: что в нем происходит что-то так, словно он не хозяин самого себя, словно он потерял самообладание или не может его сохранить. В таком случае в связи с эмоциями, чувствами или же страстями перед человеком ставится особая задача, которую он должен выполнить, учитывая, что для него как личности характерны самообладание и самопринадлежность.

ЭМОЦИОНАЛЬНОСТЬ И ЕЕ ИНТЕГРАЦИЯ

Тот факт, что человек с возникновением чувств или страстей стоит перед потребностью некоей интеграции как специфической задачи, ни в коем случае не означает, что это чувство или эта страсть сами по себе представляют дезинтеграцию. Такое воззрение можно обнаружить в философии стоиков, а в Новое время оно в некоторой степени нашло отражение у Канта. На основе этих концепций, которые различными способами убеждают, что действие человека нужно отделить от чувств, чтобы оно исходило исключительно от разума (кантовская концепция категорического императива), можно предположить, что вся эмотивная потенциальность как таковая является источником дезинтеграции личности в действии. Но более глубокий опыт человека, в особенности опыт человеческой нравственности, не допускает такого воззрения. Например, это выражается в антропологии и этике Аристотеля в противоположность стоикам, у Шелера в противоположность Канту.

Мнение, согласно которому человеческая эмотивность (и особенно эмоциональность) являются якобы источником дезинтеграции, демонстрирует этическую и антропологическую априорность. А по своей сути априорность не принимает во внимание опыт. Если представлять эмотивность и эмоциональность человека исключительно как источник дезинтеграции личности в действии, то человек будет опрометчиво рассматриваться как такое существо, которое неизбежно обречено на дезинтеграцию. В этом отношении взгляды стоиков можно охарактеризовать как пессимистические. Их пессимизм, но в особенности пессимизм Канта, вытекает из особой формы идеализма.

В отличие от такого воззрения, мы придерживаемся того мнения, что ни чувство, ни человеческая страсть как таковые не составляют дезинтеграции личности в действии. На самом деле они возникают перед человеком как особая задача. Если для структуры личности характерны самообладание и самопринадлежность, то эта задача интеграции человеческой эмоциональности и эмотивности будет полностью решена в самоопределении личности. И здесь отчетливо намечается напряженность между спонтанной активностью человеческой психики и воздействующей силой личности.

Речь идет о многоаспектной напряженности, и в некотором смысле она представляет собой ключевой момент для личности и нравственности. В традиционной антропологии эта напряженность понималась прежде всего как напряженность между способностями человеческой души, между appetitus rationalis u appetitus sensutivus***.

Хотя мы уже упоминали проблему преобладания эмоций в сознании, хотя известен и признан тот факт, что в отдельных случаях ответственность за действия смягчается, если это действие осуществлялось в состоянии аффекта, все это, однако, еще не позволяет приписывать эмоциям дезинтегрирующие функции. Эмотивность может влиять на сокращение дистанции между субъективным и воздействующим "я", она может в некоторой степени навязывать воле свой ценностный мир, но она не является всего лишь препятствием на пути к интеграции личности в действии. Можно даже представить себе интеграцию, в которой эмоция придает воздействующей силе и вместе с ней всей структуре самообладания и самопринадлежности особую выразительность.

Отношение эмотивности к воздействующей силе человека требует дополнительного анализа, так как до сих пор не все элементы этого отношения были достаточно подчеркнуты. Видно, что эмотивность в человеке становится источником спонтанной индивидуализации и способности чувствовать, которые отличаются от индивидуализации в чистом виде степенью осознанности. Здесь своеобразным "пограничным явлением" будет преобладание эмоций в сознании, когда избыток эмоций разгружает сознание и связанную с ним способность нормально переживать. В таких случаях человек живет только своими эмоциями, состоянием возбуждения или страстями – без сомнения, он живет субъективно, но эта "субъективность" несет с собой вредные полследствия для воздействующей силы, самоопределения и трансцендентности личности в действии. Тем самым пограничный случай спонтанной индивидуализации через эмоции является как бы отторжением человеческой субъективности от осознанного воздействия.

Это те ситуации, в которых человек не способен на осознанное действие, и тем самым он не способен нести ответственность. Ситуации, в которых действие перестает быть таковым и от него остается лишь своеобразное "происшествие": нечто происходит в человеке и с человеком, то, чего он не способен не определить, ни осуществить. Собственно говоря, человек не может взять на себя ответственность за такое действие, хотя всегда следует спросить, в какой степени человек несет ответственность за ту ситуацию, в которой он не может взять на себя ответственность.

Наряду с пограничными ситуациями, в которых эмотивность как бы уничтожает воздействующую силу личности, необходимо назвать еще целый ряд случаев, когда происходит лишь некоторое ограничение этой воздействующей силы. Степень ограничения может быть различной в зависимости от силы эмоции. Когда мы говорим о силе эмоции, мы осуществляем определенное упрощение, которое само по себе кажется правильным, однако не охватывает всей комплексности факта. Если степень, которой ограничивается осознанное воздействие и ответственность, мы делаем зависимой от силы эмоции, то мы просто противопоставляем эмотивность и воздействие как две силы. Между тем, противопоставление гораздо глубже; само понятие психической силы никак нельзя понимать по аналогии с физической силой. Сила чувства исходит главным образом из переживания ценности. Поэтому именно в данной сфере возникает особая возможность творческой интеграции. Когда мы говорим, что сила чувства главным образом исходит из переживания ценности, мы наталкиваемся на нечто, что оказывается абсолютно характерным для человеческой эмотивности и что отличает эту эмотивность от чисто соматического реагирования.

Правда, с объективной точки зрения, соматическая способность реагировать на раздражители, особенно на почве человеческих импульсов, имеет существенное отношение к ценностям, однако о самом переживании ценностей в этом плане не может идти речь. Возможно, это тоже причина того, почему соматический динамизм как таковой не связан с сознанием; эта связь, а вместе с ней и чувство тела образуется с помощью ощущения. Иначе обстоит дело с эмоциями. Как таковые, они постигаемы сознанием, они даже обнаруживают особую способность как бы притягивать сознание к себе. Таким образом, мы не только осознаем наши эмоции, но сознание, а особенно переживание, перенимает от них свою характерную четкость. Четкость человеческих переживаний имеет, по-видимому, не столько осознанную, сколько эмоциональную природу. Можно сказать, что человек при нормальном протекании переживания (исключая пограничные случаи) обязан эмоциям особенной "ценностью" своих переживаний; ценностью, которая представляет собой субъективную четкость этих переживаний, а это значит не так уж мало даже в отношении познавательного аспекта этих переживаний.

Напряженность между эмотивностью и воздействием – то, о чем уже много раз шла речь, поскольку это напряженность между двумя силами в человеке есть напряженность на основании двоякого отношения к ценности. Воздействующая сила, а вместе с ней и самоопределение личности образуется в решении и выборе, а это предполагает отношение к истине, динамическое отношение к ней в самой воле. Таким образом, в спонтанном переживании ценности появляется новый трансцендентный фактор. А так как с этим переживанием связано также и стремление осуществить собственную субъективность, то этот трансцендентный фактор проникает и в стремление. Этот фактор побуждает личность осуществить себя в действии не эмоциональной спонтанностью, а путем трансцендентного отношения к истине и связанными с ней долгу и ответственности. В традиционном понимании этот динамический фактор жизни личности назывался "разум". Это определение очень часто выражается во фразах разговорной речи, где чувство как раз противопоставлено разуму, причем в этом случае "разум" обозначает не только способность интеллектуального познания. Разум обозначает стоящую над чувствами, над эмотивной спонтанностью человека силу и способность подчиняться истине о добром в решении и выборе.

Однако собственный смысл этой силы никоим образом не заключается в том, что она перечеркивает спонтанно пережитые ценности, даже если эта сила требует определенной дистанции к спонтанно пережитым ценностям (речь идет о некоторого рода "дистанции истины"). Также мало эта сила заключается и в том, что во имя "чистой трансцендентности" она отвергает эти ценности, чего, по-видимому, требовали стоики и Кант. Аутентичное подчинение истине как принцип решения и выбора свободной человеческой воли, скорее, требует в сфере эмоций особой связи трансцендентности и интеграции. Мы уже констатировали, что и то и другое является дополнительными аспектами, которыми объясняется комплексность человеческого действия. Особенно в сфере человеческой эмотивности оказывается необычайно важным, что речь идет об объяснении комплексности, а не об упрощающем сведении.

Проделанный анализ достаточно осветил ту напряженность, которая наблюдается между спонтанным динамизмом эмоций и воздействующей силой личности. Под конец нам стало ясно, какое значение имеет эта напряженность на почве соотношения ценностей, которое существует между чувством и понимающим отношением к истине. Настоящая интеграция в этой сфере предполагает некоторое использование разума, а также предполагает отношение к объектам действия по принципу истины о добром, которое представляют собой эти объекты. Под таким углом зрения необходимо также рассмотреть интегрирующую функцию добродетели или умения.

Pages:     | 1 |   ...   | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 |    Книги по разным темам