
С тобой, должно быть, сегодня случилосьчто-то неприятное: ты не можешь выпрямиться во весь рост и держаться прямо.Крис немедленнооткликался на эти замечания, бросая быстрый взгляд или кивая головой в знаксогласия.
В это время я вела группу детей его возраста.Я подумала, что теперь ему было бы полезно включиться в группу. Дома у него небыло друзей и он не общался со сверстниками. В школе он занимался в специальном классе, и там унего тоже не было друзей.
Крис пришел в группу с опаской. У негоусилились явления регресса поведения, выключения из реального мира. Дети былиудивлены его поведением, но следовали указаниям, полученным от меня и моегопомощника. После прогулки он начал говорить вещи, которые никто не понимал. Мывыслушали его внимательно и поблагодарили. Иногда мы напоминали ему оченьмягко, что должныдвигаться дальше. Когда он рисовал какие-то невообразимые картинки, онпоказывал и иногда обсуждал их, хотя мы не могли проследить за ходом егорассуждений. Он делал попытки участвовать во всем, но своим собственнымспособом.
Он стал приставать к одной из девочек, пыталсясесть рядом с ней, трогать ее, брать за руку. Это раздражало Сэлли, онапопыталась избежатьобщения с Крисом, отодвинуться от него подальше. Мы знали, что об этом нужнопоговорить открыто. Мы попросили детей нарисовать картинки с изображением того,что сердило их и что им нравилось в некоторых участниках нашей группы. Сэллиизобразила картинку, на которой Крис глупо вел себя с ней. Когда она приполном нашем одобрении поделилась своими соображениями, на глазах у Криса выступилислезы. Это давало хорошую возможность обсудить его огорчение и раздражениеСэлли и поговорить отом, что с ними реально происходило. После этого обстановка стала намного спокойнее. Позже мыделали устное упражнение (по типу упражнения с картинкой) и Сэлли сказалаКрису: Мне нравится, что ты меня больше не беспокоишь. Мне не нравится, когдаты говоришь вещи, которых я не понимаю. Многие дети поддержали последнееутверждение. Они беседовали с Крисом мягко и доброжелательно. Когда ониразговаривали с ним, он смотрел на них с изумлением, потому что они видели еголизнанку.
Вскоре мы заметили, что когда он рисовал, онрисовал сразу две картинки: одну в виде каракулей, которая приводила нас взамешательство, идругую, вполне соответствовавшую указаниям.
Однажды мы играли в игру, в которой каждыйребенок должен был побывать в роли животного. Крис сказал, что он уличный кот састмой. Он прогуливался по комнате, мурлыча и выпрашивая ласки. К его удовольствию детиудовлетворяли его просьбы. Мы спросили его, знает ли он, что такое астма. Он ответил: Да! У негоздесь (показывая на грудь) большая преграда, и из-за этого ему невозможнодышать свободно! (он часто говорил о себе в третьем лице — лон, ему,—когда имел в виду себя). Мы знали,что у него не было астмы, но мы верили, что он чувствует преграду в груди. Мызнали, что стали лучше понимать, в чем выражалась эта преграда.
Мы заметили, что Крис всё лучше контактирует снами, и я сталанастаивать на этом. Я чувствовала, что мы должны были позволить ему в течение длительноговремени говорить бессвязные вещи, с нашей точки зрения лишенные смысла, нотеперь, когда он это делал, я уже могла твердо сказать: Я не понимаю, о чем ты говоришь,Крис. Скажи это снова, чтобы я могла понять, что ты говоришь. Или, когда онначинал беседу и затем вновь уходил в свой безопасный мир, попросить: Скажи мне, начто ты злишься или кто тебя злит. (То, что ничего нельзя было поделать сосвоим гневом, ужаснопугало его и это, несомненно, заставляло его сочинять небылицы). Я знала, что настало времятерпеливо, целенаправленно вводить Криса обратно в группу всякий раз, когда ониз нее выходил. Я знала, что теперь он уже может принять группу. В концекаждого группового занятия мы охотно выслушивали заключительные комментарии,реакцию на занятия, всё, что кто-нибудь хотел сказать. Один мальчик сказал однажды:Я рад, что Крис теперь стал одним из нас!. Когда его попросили сказать этоКрису, он сказал:
Я рад, что ты теперь часть нашей группы. Ярад, что ты теперь не разговариваешь так по-сумасшедшему, как раньше. Крисзалился румянцем, и оба мальчика прошлись в обнимку.
а
Аутизм
а
Я не собираюсь много писать о работе саутичньши детьми. Это, несомненно, вопрос, который может быть темой отдельнойкниги. Я недолго работала с аутичньши детьми, но я хотела бы поделитьсянекоторыми интересными наблюдениями своих коллег, имеющих больший опыт работы сдетьми с выраженными проявлениями аутизма.
По данным CathySaliba некоторые из таких детей в течениеопределенного времени после психотерапии способны доступным образом выражатьсвои потребности, но эти знаки могут ускользать от внимания наблюдателя и легкоостаются незамеченными. Потребности таких детей часто проявляются в столь замысловатой форме, чтоэто затрудняет создание заранее структурированных программ.
С. Saliba обнаружила, что интересных результатов скорее можно добиться, еслиследовать за намерениями ребенка, чем если пытаться заставить его делать то, чтозапланировано. Например, Шон (5 лет) в полный рост стоял перед зеркалом, необращая внимания на призывы С. Saliba поработать вместе с ней над головоломкой. Тогда она сама подошла кнему, села возле зеркала, не говоря ни слова, и стала наблюдать за тем, как онрассматривал себя в зеркало и ощу
пывал свое лицо. Она понимала, что ондействительно созерцал себя.Внезапно он заметил, что в зеркале было также и ее отражение. Это удивило его ипривело в восторг. В течение 20 минут С. Saliba не произнесла ни единого слова, неотдала ни одной команды. Потом она начала называть части его лица по мере того,как он показывал на них, глядя в зеркало, но промолчала, когда он дошел до рта.Он выжидательно глядел на нее в зеркало и потом выкрикнул: Рот!. С.Saliba описывает этотпроцесс, который она регулярно использовала с чрезвычайно положительнымирезультатами:
До того дня, когда Шон проявил интерес кзеркалу, я планировала,что должен делать каждый ребенок в классе в течение тех часов, что мы общаемсяс ними. Я намечала, какую головоломку должен выполнять каждый из детей, когда икак долго. Я полагала, что аутичные дети нуждаются в работе с большимколичеством смысловых и структурных элементов. Я требовала, чтобы они во времязанятий устанавливали что,когда, как, где и в какой степени". По моим предположениям этодолжно было занять у них весь день. Когда я дала Шону время постоять передзеркалом, я получила от него сигнал, который явственно свидетельствовал:Яхочу изучать свое отражениеи мне нравится заниматься этим". С этого времени я стала осознавать, что Шонможет понятным образом выражать другие потребности и желания. Для меня сталосамо собой разумеющимся, что нужно просто позволить себе самой увидеть его знаки иреагировать на них вместо того, чтобы постоянно предъявлять свои собственныетребования.
Накопленный С. Saliba опыт убедительно свидетельствует,что если проводить с детьми длительное время, то использование такого методапозволяет научить их оченьмногому. Она выяснила также, к своему большому удивлению, что каждый ребенокзнает больше, чем можно было предполагать. Например, оказалось, что один издетей был в состоянии прочитать рекламу в журналах. Она использовала это в качестве основы для того,чтобы научить его читать. Следует иметь в виду, что такое внимание каждомуребенку трудно уделить, если у специалиста, ведущего класс, нет достаточногоколичества взрослых помощников.
Моя коллега рассказала мне об уникальномспособе использованиякрасок при работе с аутичными детьми. Рисуя пальцами, эти дети часторазмазывают по себе краску. Однажды она использовала это как общий подход иразрисовала лицо каждому ребенку перед зеркалом, называя при этот те частилица, которые раскрашивала. Дети были в восторге и через некоторое времянаучились делать это сами, глядя в зеркало. Затем они проделывали то же самоесо своей учительницей. Они не только по-новому познавали ощущение самих себя (вчем они, безусловно, нуждались), но и оказались вовлеченными в поведение, требующееконтактов и совместных действий.
Merilyn Maiekопробовала подход, похожий на метод С. Saliba. Она также обнаружила, что можнодобиться гораздо больших успехов, просто следуя за детьми, чем добиваясь предписаннойинструкциейдеятельности. Она говорит: Я могу начать урок с обучения ребенка использованиюкрасного цвета, а затем сконцентрировать внимание на преодолении егосопротивления участию в работе. Нужно очень точно выдерживать равновесие междусоблюдением плана терапевта (учителя) и наблюдением за сигналами, которыеребенок может адресовать терапевту, л...у меня обычно возникает желаниенарушить план урока, чтобы следовать за важными сигналами, которые ребенок дает мне. Я верютакже, что весьма ценно предоставление ребенку возможности одерживать победу вуправлении нашимвзаимодействием.
Мне кажется, что принципы, которым я следуюпри работе с болеенормальными детьми применимы и к аутичным детям. Начинать там, где находитсяребенок. Оставаться с ним. Принимать во внимание его сигналы. Быть внимательным кпроисходящим в нем процессам и к его(а не к своим) интересам. Возвращать его к самоосознанию вновь и вновь, предоставляяему возможность разнообразной активности, дающей сенсорные ощущения, напримеригры с водой, рисование красками с помощью пальцев, игры с песком и работу сглиной. С. Saliba описывает прогулки с детьми на пляже, где они могут видеть ичувствовать океан, вдыхать его запах, сидеть и кувыркаться в воде и песке, ощущатьсолнце и воздух. Существенны телесные упражнения, массаж. Можно устраивать борьбу с детьми изаставлять их также бороться друг с другом, использовать трамплины, маты и другой инвентарь для игр.Такие дети нуждаются в разнообразных возможностях для развития двигательного контроля.Хотя такого рода работавесьма далека от вербального уровня контактов, чувства выражаются и в такихзанятиях. Наблюдая за языком телодвижений, за выражением лица ребенка,психотерапевт (или учитель) может предположить, что чувствует ребенок и начатьреагировать вербально,сообщая ребенку словесный образ его чувств. Часто звуки, издаваемые ребенком, идвижения его тела очень точно отражают его чувства. Язык проявляется во всех видах активности,поэтому ребенок можетустанавливать соотношения между вербальной коммуникацией и всем тем, что онделает. Язык позволяет ему понять, что он может в какой-то мере осуществлять контроль над своейжизнью, четко осознать свои потребности и т. д.
Наиболее важный аспект этого процесса— самопознание: этонеобходимый шаг, предваряющий увеличение контактов, которые могутосуществляться с окружением, сверстниками, родителями, учителями. И С. Saliba,и М. Maiek находят, что чем лучше контакт детей с самими собой—со своими чувствами, со своимтелом, —чем больше ониоткрывают себя, тем спокойнее они становятся. Неистовые движения уменьшаются,бесцельное возбуждение ослабевает. С. Salibaрассказывает о посещавших ее класс специалистах, которые говорили, что эти детине могут оцениваться ими как действительно аутичные, поскольку лаутичноеповедение столь очевидно уменьшилось. Дети становились обучаемыми, ониустанавливаливзаимоотношения друг с другом и учителями значительно лучше, чем когда-нибудьраньше.
а
Вина
а
Вина в широком смысле этого слова представляетсобой отраженный гнев(или негодование), оборачивающийся в большей степени против себя, чем направленный наобъект гнева. Ребенка ругают за то, что он разливает молоко. Это вызывает егогнев, но ребенок не имеет возможности выразить свой гнев, он загоняет еговнутрь и испытывает чувство вины за пролитое молоко. Если гнев выражается непосредственно, чувствовины исчезает или связывается для ребенка с тем, что он рассердился, взависимости от реакции родителей.
Обида сопутствует любому чувству вины. Еслиребенок не может выразить гнев и испытывает чувство вины, он обижается навзрослого (или,возможно, на другого ребенка), который связан с этим неприятным чувством.Наряду с чувством обиды обычно имеет место неявное требование. Ребенок можетчувствовать обиду на родителей за то, что они ругают его, в то время, кактребование, адресованное родителям, может заключаться в том, чтобы они терпимееотнеслись к тому, что он разлил молоко.
Ребенок также пребывает в состояниизамешательства по поводу того, кто виноват в подавляющей его ситуации (такой,например, как с пролитым молоком), и он готов принять на себя вину, если егопостоянно бранят за то, что он считает непреднамеренным. Он сам себя порицает ичувствует, что он плохой. Таким образом гнев, вина, чувство обиды исамоупреки становятся диффузными и смешиваются для ребенка с образом его Я.Некоторые дети под влиянием окружающих чувствуют себя виноватыми из-запролитого молока или чего-нибудь еще, но задолго до этого они испытываютчувство вины в связи с живостью своего поведения.
Чтобы уменьшить ощущение вины, ребенок,который чувствует себя очень виноватым, пытается делать всё, чего, как емукажется, ожидают от него другие, но в то же время постоянно чувствует себяобиженным. Он теряется и испытывает неуверенность по поводу того, чего именноот него ожидают, но он, несомненно, уверен, что гнев и ярость нужно затаить. Онупорно пытается всем угождать и соглашаться со всеми. Он перестаетдифференцировать свою жизнь и жизнь других людей, утрачивает чувство своего Я исобственной целостности.
Понимание некоторых элементов, участвующих вформировании чувства вины, помогает психотерапевту руководить ребенком, чтобыдать ему возможность во всем разобраться. Ребенок, у которого образовался стереотип избеганиячувства вины путем постоянных попыток не сделать ничего неправильного, нуждается в помощи, чтобыотделить себя от других людей, связанных с его жизнью. Ему нужно помочь понять,кто он, каковы его потребности, чего он хочет. Ему нужно научитьсявербализировать свои желания, мнения, мысли, осуществлять четкий выбор ипринимать на себя ответственность за свой выбор.
Такой ребенок нуждается в приобретении опытавыражения своего гнева, обиды и требований. Чем более откровенно ребенок сможетвыразить свой гнев, тем меньше чувство вины, которое ослабляет и сковываетего.
Pages: | 1 | ... | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | ... | 52 |