Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 |

Другие творят человека; я же только рассказываю о нем и изобра­жаю личность, отнюдь не являющуюся перлом творения, и будь у меня возможность вылепить ее заново, я бы создал ее, говоря по правде, совсем иною. Но дело сделано, и теперь поздно думать об этом. Черты моего рисунка нисколько не искажают истины, хотя они все время меняются и эти изменения исключительно разнообразны. Весь мир — это вечные качели......Даже устойчивость — и она не что иное, как ослабленное и замедленное качание. Я не в силах закрепить изображаемый мною предмет. Он бредет беспорядочно и пошатыва­ясь, хмельной от рождения, ибо таким он создан природою. Я беру его таким, каков он предо мной в то мгновение, когда занимает меня. И я не рисую его пребывающим в неподвижности. Я рисую его в движе­нии и не в движении от возраста к возрасту или, как говорят в наро­де, от семилетия к семилетию, но от одного дня к другому, от минуты к минуте. Нужно помнить о том, что мое повествование относится к определенному часу. Я могу вскоре перемениться, и не только непро­извольно, но и намеренно. Эти мои писания — не более чем протокол, регистрирующий всевозможные проносящиеся вереницей явления и неопределенные, а при случае и противоречащие друг другу фан­тазии, то ли потому, что я сам становлюсь другим, то ли потому, что я постигаю предметы при других обстоятельствах и с других точек зрения. Вот и получается, что иногда я противоречу себе самому, но истине, как говорил Демад, я никогда не противоречу...

...Авторы, говоря о себе, сообщают читателям только о том, что отмечает их печатью особенности и необычности; что до меня, то я первый повествую о своей сущности в целом как о Мишеле де Монтень, а не как о филологе, поэте или юристе.

Если людям не нравится, что я слишком много говорю о себе, то мне не нравится, что они занимаются не только собою.

Там же. - Кн. III— С. 26-27.

Глава Ш

О трех видах общения

[прекрасное как естественное; сравнение красоты тела

с красотой души; сопоставление искусства и игры]

...Самые прекрасные движения нашей души — это наименее напря­женные и наиболее естественные ее движения...

...Ссылаются на Платона и святого Фому, говоря о вещах, кото­рые мог бы столь же хорошо подтвердить первый встречный и попе­речный. Наука, которая не смогла проникнуть к ним в душу, осталась

367

на кончике их языка. Если бы благородные дамы соблаговолили по­верить мне, им было бы совершенно достаточно заставить нас оце­нить их собственные и вложенные в них самою природой богатства. Они прячут свою красоту, под покровом чужой красоты. А ведь это великое недомыслие — гасить свое собственное сияние, чтобы полу­чить свет, заимствованный извне; они погребли и скрыли себя под ворохами наигранного...

...Причина тут в том, что они недостаточно знают самих себя; в мире нет ничего прекраснее их; это они украшают собою искусст­ва и румянят румяна. Что им нужно, чтобы быть любимыми и почи­таемыми Им дано и они знают больше, чем необходимо для этого. Нужно только немного расшевелить и оживить таящиеся в них спо­собности.

Там же.—С. 47-50.

...Я обращал очень много внимания на духовные качества, однако же при том условии, чтобы и тело было, каким ему следует быть, ибо, по совести говоря, если бы оказалось, что надо обязательно выбирать между духовной и телесной красотой, я предпочел бы скорее прене­бречь красотой духовной: она нужнее для других, лучших вещей; но если дело идет о любви, той самой любви, которая теснее всего связа­на со зрением и осязанием, то можно достигнуть кое-чего и без ду­ховных прелестей, но ничего — без телесных...

Там же.— С. 56.

...Кто заявляет, что видеть в музах только игрушку и прибегать к ним ради забавы означает унижать их достоинство, тот, в отличие от ме­ня, очевидно, не знает действительной ценности удовольствия, игры и забавы. Я едва не сказал, что преследовать какие-либо другие цели при общении к музам смешно. Я живу со дня на день и, говоря по со­вести, живу лишь для себя; мои намерения дальше этого не идут. В юности я учился, чтобы похваляться своей ученостью, затем, ко­роткое время, чтобы набраться благоразумия, теперь — чтобы те­шить себя хоть чем-нибудь; и иногда — ради прямой корысти.

Там же.— С. 59.

Глава IV

Об отвлечении

[перевоплощение в искусстве]

...Справедливо ли что даже искусства используют вложенные в нас самой природою легковерие и слабоумие и извлекают из них свои выгоды Оратор, как утверждает риторика, лицедействуя в фарсе, именуемом его судебной речью, будет тронут звучанием своего голо­са и своим притворным волнением и, в конце концов, даст обмануть себя страсти, которую старается изобразить...

368

...Квинтилиан говорит, что ему доводилось видеть актеров, на­столько сжившихся со своей ролью людей, охваченных безысходной скорбью, что они продолжали рыдать и возвратившись к себе домой; и о себе самом он рассказывает, что, задавшись целью заразить кого-нибудь сильным чувством, он не только заливался слезами, но и лицо его покрывала бледность, и весь его облик становился обликом чело­века отягощенного настоящим страданием.

Там же.—С. 71-72.

Глава V

О стихах Вергилия

[здоровье и творчество; органичность темы любви в

искусстве; неразделенность мысли и формы;

истинная и ложная выразительность;

умение восстанавливать естественную образность языка;

ценность индивидуального; роль недосказанного]

... Наши учителя допускают ошибку, когда, исследуя причины по­разительных взлетов нашего духа и приписывая их божественно­му наитию, любви, военным невзгодам, поэзии или вину, забывают о телесном здоровье и не воздают ему должного, — здоровье пышу­щем, неодолимом, безупречном, беззаботном, таком, каким некогда наделяли меня по временам мои весенние дни и ничем не нарушае­мая беспечность. Этот огонь веселья воспламеняет дух, и он вспы­хивает порой с ослепительной яркостью, намного превосходящей обычную меру его возможностей и порождающей в Нем безудерж­ный, если не безграничный восторг...

Там же.— С. 79.

...Нижеследующими стихами древние наставляли свою молодежь, а их школа, по-моему, не в пример лучше нашей

И от Венеры кто бежит стремглав

И кто за ней бежит — равно неправ.

Не знаю, задавался ли кто-нибудь целью разлучить Палладу и муз с Венерою и отдалить их от Бога любви; что до меня, то я не вижу других божеств, которые бы были настолько подстать друг другу и столь многим друг другу обязаны. Кто отнимет у муз любовные вы­мыслы, тот похитит у них драгоценнейшие из их сокровищ; а кто за­ставит любовь отказаться от общения с поэзией и от ее помощи и ус­луг, тот лишит ее наиболее действенного оружия; и сделавший это обвинил бы тем самым Бога близости и влечения и Богинь, покрови­тельниц человечности и справедливости, в черной неблагодарности и в отсутствии чувства признательности.

Я не настолько давно уволен в отставку из штата и свиты этого Бога, чтобы не помнить о его мощи и доблести.

Там же.—С. 84-85.

369

...Когда я присматриваюсь к столь бесхитростным способам выра­жаться столь живо и глубоко, я не называю это хорошо говоритьно называю хорошо мыслить. Неукротимость воображения — вот что возвышает и принаряжает слова. Pectus est quod disertum facit (Дух — вот что придает красноречие (Квинтилиан. Обучение ора­тора, X, 7,15 ). Наши люди зовут голое суждение речью и остроуми­ем — плоские измышления! Картины древних обязаны своей силой не столько ловкой и искусной руке, сколько тому, сто изображаемые ими предметы глубоко запечатлелись в их душах. Галл говорит про­сто, потому что и мыслит просто. Гораций никоим образом не до­вольствуется поверхностными, внешне красивыми выражениями, они предали бы его. Его взгляд яснее и проникает вещи насквозь; его ум обыскивает и перерывает весь запас слов и образов, чтобы об­лечься в них; и они ему нужны не обыденные, потому что не обыден­ны и творения его мысли...

...Использование и применение языка великими умами прида­ет ему силу и ценность; они не столько обновляют язык, сколько, по­нуждая его нести более трудную и многообразную службу, раздви­гают ему пределы, сообщают ему гибкость. Отнюдь не внося в него новых слов, они обогащают свои, придают им весомость, закрепляют за ними значение и устанавливают, как и когда их следует приме­нять, приучают его к непривычным для него оборотам, но действуя мудро и проницательно. Как редок подобный дар, можно убедиться на примере стольких французских писателей нашего века. Они до­статочно спесивы и дерзки, чтобы идти общей со всеми дорогой, но недостаток изобретательности и скромности безнадежно их губит. У них мы замечаем жалкие потуги на вычурность и напыщенность, хо­лодную и нелепую, которые, вместо того чтобы возвысить их тему, только снижают ее. Гоняясь за новизной, они не помышляют о выра­зительности и ради того, чтобы пустить в оборот новое слово, забра­сывают обычное, порой более мужественное и хлесткое.

Я нахожу, что материала у нашего языка вдоволь, хотя он и не блещет отделкой; ведь чего только ни нахватали мы из обиходных выражений охоты и войны — этого обширного поля, откуда было что позаимствовать; к тому же, при пересадке на новую почву формы ре­чи, подобно растениям, улучшаются и набираются сил. Итак, я нахо­жу наш язык достаточно изобильным, но недостаточно послушли­вым и могучим. Под бременем сильной мысли он, как правило, споты­кается...

...Среди слов, только что подобранных мною ради изложения этой мысли, найдутся такие, которые покажутся вялыми и бесцвет­ными, поскольку привычка и частое обращение некоторым образом принизили и опошлили заложенную в них прелесть. Точно так же и в нашем обыденном просторечии попадаются великолепные метафоры и

370

обороты, красота которых начинает блекнуть от старости, а краски тускнеть от слишком частого употребления. Но это не отбива­ет к ним вкуса у всякого, кто наделен острым нюхом, как не умаляет славу старинных писателей, которые, надо полагать, и придали этим словам их былое сияние...

...Исходя их этих моих намерений, мне сподручнее всего писать у себя, в моем диком краю, где ни одна душа не оказывает мне помо­щи и не поддерживает меня, где я обычно не вижусь ни с кем, кто по­нимал бы латынь своего молитвенника, а тем более по-французски. В другом месте я мог бы написать лучше, но мой труд был бы меньше моим, а его главнейшая цель и его совершенство в том именно и состо­ят, чтобы быть моими, и только моими. Я с готовностью исправляю случайно вкравшуюся ошибку, которых у меня великое множество, поскольку я несусь вперед, не раздумывая, но что касается несовер­шенств, для меня обычных и постоянных, то изымать их было бы просто предательством. Допустим, что мне сказали бы или я сам себе сказал: Ты слишком насыщен образами. Вот словечко, от которого так и разит Гасконью. Вот опасное выражение (я никоим образом не избегаю тех выражений, которые в ходу на французских улицах: си­лящиеся побороть с помощью грамматики принятое обычаем зани­маются пустым и бесплодным делом). Вот невежественное сужде­ние. А вот суждение, противоречащее себе самому. А вот слишком шалое (ты частенько дурачишься; сочтут, что ты говоришь в прямом смысле, тогда как ты шутишь). На это я бы ответил: Все это верно, но я исправлю лишь те ошибки, в которых повинна небрежность, но не те, что свойственны мне, так сказать, от природы. Разве я говорю тут иначе, чем всюду Разве я изображаю себя недостаточно живо Я сделал то, чего добивался: все узнали меня в моей книге и мою кни­гу—во мне.

Там же.—С. 117-120.

...Стихи двух поэтов (Вергилия и Лукреция), повествующих о любострастии со свойственной им сдержанностью и скромностью, рас­крывают, как мне кажется, и освещают его возможной полнотой. Да­мы прикрывают грудь кружевной сеткой, священники набрасывают покровы на многие предметы священной утвари, художник накла­дывает тени на произведения, созданные его искусством, чтобы тем ярче заиграл на них свет, и, как говорят, лучи солнца и дуновения ве­тра наделены большей силою не тогда, когда они прямые, как нитка, но когда они преломляются. Один египтянин мудро ответил тому, кто спросил его: Что ты прячешь там под плащом - Потому-то оно и спрятано под плащом, чтобы ты не знал, что там такое. Но сущест­вуют иные вещи, которые только затем и прячут, чтобы их показать. Послушайте-ка вот этого, он не в пример откровенее: Ed nudam pres-

371

si corpus adusque meum (Я прижал ее нагую к моему телу // Овидий. Любовные стихотворения); да я читаю эти слова, точно бес­полое существо. Сколько бы Марциал не задирал Венере подол, ему все равно не показать ее в такой наготе. Кто говорит все без утайки, тот насыщает нас до отвала и отбивает у нас аппетит; кто, однако, бо­ится высказать все до конца, тот побуждает нас присочинять то, чего нет и не было. В скромности этого рода таится подвох, и он-то выво­дит нас, как эти двое [Вергилий и Лукреций], на упоительную дорогу воображения. И в делах любви, и в изображении их должна быть лег­кая примесь мошенничества.

Там же.—С. 126-127.

Глава XII

О физиогномии

[связь телесной и душевной красоты, красоты, и добра;

власть красоты.]

Как жаль мне, что Сократ, являющийся величайшим примером всех добродетелей, был, как утверждают, безобразен лицом и фигурой — это так не соответствовало красоте его души: ведь он был до безумия влюблен во все прекрасное. Природа оказалась несправедливой к не­му. Ибо вероятнее всего, что между духом и плотью существует не­кое соответствие...

Я без конца готов повторять, что исключительно ценю красоту, силу могучую и благородную. Сократ называл ее благостной тирани­ей, Платон — величайшим преимуществом, которым может наде­лить природа. Среди свойств человеческих нет ни одного, которое бы так ценилось всеми. Оно имеет первостепенное значение во взаимо­отношениях между людьми: ее замечают раньше всего; производя на нас чудодейственное впечатление, она властно завладевает на­шими помыслами. Фрина проиграла бы свое дело, хотя оно находи­лось в руках отличного адвоката, если бы, сбросив одежды, не поко­рила судей блеском своей красоты... По-гречески два понятия — кра­сота и добро — обозначаются одним словом. И в Писании святой дух часто называет благим тех, кого он хочет назвать прекрасными.

Pages:     | 1 |   ...   | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 |    Книги по разным темам