Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |   ...   | 22 |

- Значит, я могу теперь всем рекомендоватьменять положение своих тапочек перед сном и таким вот действием гарантироватьчудо личногопреображения

- Пора бы тебе научиться делать обобщения.– Пожал плечамиИмагинатор. – Я жесказал – дело не втапочках, а в том, что в ее жизни они стали стойким стереотипом, событийнымузлом, хотя ею и неосознаваемым. Ищи в своих форматах такие лузлы, и тыобязательно найдешь уязвимое звено, которое ослабляет всю нить твоейтраектории. Свойства же этих узлов тебе уже известны. Их основной признак– стереотипия– ежедневное,монотонное повторение, как правило, тобою не замечаемое. Но, как только тыопознаешь и разрушишь стереотип, то тут же и освободишься от его тяготеющей надтобой гравитации.

Действительно, как все просто!

Я поменял положение тапочек.

И жизнь моя изменилась.

Окно

око

влюбленное в улицу.

27. Дневник недеяния. (Эта осень). Столику окна.

Ноябрьский ветер поглощает пространства,заглатывая удавом скучившиеся дома и горстями пожирая суетливо ссутулившихсяпрохожих.

Время – тот же удав. Неустанный хронос,беспрестанно устраивающий похороны наших иллюзий. Нет, время не убивает, онотолько хоронит. Хронос – Харон.

Сквозь ноябрьский ветровой, кружащийсяметельными куражами, пробираюсь по улице Пятницкой, той самой, невдалеке откоторой я начинал свое студенчество. Продувным вселенским сквознячком пронесломеня через двадцать лет скитаний и странствий по миру и мирам спродолжительными стоянками у разных побережий различных океанов, задувая виноязычные сутолоки запада и востока, и вот опять вынесло – выдуло на старую добруюПятницкую. Я и по ней проезжал не один десяток раз. Который раз – теперешний

А вот и угол дома, где двадцать лет назадв полуподвальчике ютилось кафе с телевизором, оживленными посетителями, пиццеюи телячьими котлетками. Видимо, его съело время – вместе с телевизором,посетителями и фирменными блюдами. Съело, испражнило и предало погребению. Ну асейчас

Я поворачиваю за угол и паркую машину.Сейчас там маленький ресторанчик с домашней обстановкой и деликатным севропейскими манерами сервисом.

- Добро пожаловать. Рады вас видеть.Проходите, пожалуйста. Где бы вам хотелось расположиться

Не заказать ли мне тихий поминальный обедв изысканной компании самого себя А что, разве это не мысль Разлетаютсясудьбы, словно галактики. Отлетели обветшавшей штукатуркой от жизни моей,дал-то Бог, деловые партнеры, совместные с пранирующими гуруЕ А я приблизилсяли я к себе А, вот, я сейчас отобедаю с собой и выясню.

- Столик у окна.

- Извольте.

За спиной моей жил телевизор. Ясосредоточился на меню. Внезапно телевизор замолчал. И я почему-то вздрогнул.Хотя, впрочем, понятно, почему. И на всякий случай посмотрел в сторону входнойдвери, но кроме ресторанного работника никого не обнаружил.

Вместе с тем, ко мне уже поспешалофициант, исполненный готовности быть приветливым ипредупредительным.

- Что-нибудь выбрали

- Да.

- А мне, пожалуйста, для начальныхраздумий нарзанчику. – Услышал я слева от себя. Интересно, кто так своеобразноизъясняется На мгновенье переметнув взгляд в сторону столика, который ещеминуту назад пустовал, я увидел посетителя – сухощавого, жилистого человечканеопределенного возраста. Он медленно повернулся ко мне, и я немедленно узналзнакомые зрачки.

- Имагинатор!

Повесть о злобных детках

(VITRIOL)

Предисловие публикатора.

Однажды на конференции, посвященнойвопросам синхронии, во время короткого перерыва ко мне приблизился некийгосподин. Он легким щелчком сбросил невесть как залетевшую на его отутюженныйкостюм, пылинку, изящно подправил золотую оправу очков и заговорил.

- Я давно испытывал желание с вамипознакомиться, ибо прочитанное в ваших книгах, для меня оказалось столь близкими интересным, что невольно зародилось желание встретиться савтором.

Я вежливо кивнул. Он обозначил своюпризнательность ответным кивком и продолжил.

- Вместе с тем, мотивы моего стремленияобусловлены не только праздным любопытством. – Незнакомец чуть понизил голос ислегка наклонился к моему уху. – Позвольте перейти прямо кделу

Я опять кивнул, ощущая некоторуюрастерянность и, находя манеры причудливого господина несколькостранными.

- Так вот, - перешел тот, чуть ли не нашепот, - книги книгамиЕ - в короткой паузе он задержал дыханиеЕ - а бывают вещии потаинственней книг.Да-с.

Я неприметно заглянул в его глаза.– Спокоен ли ондушой – Но мой жестмгновенно был перехвачен, а намерение, как будто прочитано.

- Вы напрасно проявляете беспокойство поповоду моего состояния. Не буду отрицать его определенной волнительности, но вмоей адекватности можете несомневаться.

На секунду, смутившись, я, поправляя моенеловкое положение, с чуть преувеличенной быстротой задал вопрос.

- Что же бывает потаинственнейкниг

- Рукописи. – Коротко и скоро ответилон.

-Рукописи!

- Именно! – Не без торжественности и,увеличивая интонацию, провозгласил респектабельный незнакомец, стряхивая слацкана пиджака, на сей раз несуществующуюпылинку.

- И что же в нихтаинственного

- Как что Сам факт их существования. Как,по-вашему, откуда ониберутся

- Полагаю, из-под пераавтора.

- М-даЕ -с. – Задумчиво откликнулся визави икачнулся на сияющих мысах лакированных ботинок. – Вы сами прекрасно понимаете, чтоотделались дежурной фразой. – И, признаться, попал в точку. Я ответил, скорее формально,поддерживая разговор, нежели, проявляя заинтересованность в его вопросе. Сдругой стороны, позвольте, а где же еще берутся, как производятся эти самыерукописи Вкладываешь в руку пишущий инструмент и слева направо начинаешьводить им по бумаге, сочетая буквы одну с другой. И упорствуешь так, пока,вдруг не обнаружишь перед собой груду исписанных листов.

Он снова уловил мои мысли.

- Так-то оно так. – Спружинил на мысочках.– С позволениясказать, вы и водите. – Ладонью чиркнул по седой волне. – Ну, а кто же водит вами– Ноготком подправилплаточек, элегантным клинышком пробившийся из нагрудного кармана. – Точнее сказать, кто верхо-водит,пока выводите

- Эк, вы куда замахнули. – Имитируя старомодную интонацию,в тон собеседнику парироваля.

- ГмЕ - Чуть нахмурился он. – Может быть, и замахнул.– Затем бровиослабил, подушечками большого и указательного пальцев погладил щеголеватуюбородку. – Впрочем,это я так, философически. Причина же моего интереса, равно как и удивленияобусловлена событием следующего характера. – В упор открытым взором глянул наменя. – Что выскажете на то, если, вдруг, совершенно случайно, разбираясь в своих бумагах, выобнаруживаете совершенно незнакомую рукопись Полинялую, выцветшую, в такой вотодряхлевшей картонной папочке с потрепанными тесемочками Открываете первыйлист. Почерк явно не ваш, и вам совершенно не знаком. Вы силитесь припомнить,откуда взялась эта папка и начинаете понимать, что вам никто ее не приносил, неоставлял у вас, не забывал ее. И уж, тем более, не подкидывал. Некому, да и незачем.

Я пожал плечами.

- Мало ли случайностей на свете Что-тотеряем, что-то находимЕ

- И, - продолжал он, не обращая вниманияна мою реплику, - в числе действующих лиц вы узнаете себя самого, вплоть досовпадения имени. Вы продолжаете читать, увлекаясь, все больше и больше и кконцу повествования подходите со странным ощущением – бред какой-то. Сплошнаяфантасмагория, не имеющая к вашей действительной жизни никакого отношения. Всенаписанное, кроме вашего имени и портрета – один вымысел. Начинаете вестирасследование среди друзей и знакомых, не подшутил ли кто, но вскореубеждаетесь в нелепости собственной затеи. И, в конце концов, вовсе оставляетесвое предприятие, и рукопись забывается как-то сама собой, заваленная ворохомболее важных и насущных дел. А потом с вами начинает все это, вдруг,происходить. Точь-в-точь, как написано. Точно по написанному. Вот здесь-то дивуи даешься. М-да.

С этими словами мой собеседник звонкощелкнул замочком кожаного портфеля Cartier, выпростал оттуда папку и протянулее мне.

- Почитайте на досуге. Полагаю, вас данныйслучай заинтересует. – Глубоко вздохнул и откланялся, направляясь в сторону буфета, тихоприговаривая под нос: ли откуда только рукописиберутся

Вскоре ко мне подошел мой недавнийзнакомый по конференции и коллега, Иван Перелетный, автор любопытной монографииПсихотерапевтический И-цзин, которого я не приметил, будучи вниманиемсосредоточен на своеобразном господине, и выказал бурное удивление:

- Вот это да! Ты знаком ссамимЕ

Однако в тот же миг его окликнул одинпрофессор. Иван быстро перебил себя:

- Извини. Это – мой научный руководитель. Явскоре вернусь.

И молниеносно исчез из моего полязрения.

Вскоре он, между тем, не возвратился.Заинтригованный желанием узнать, с кем же я, по его мнению, знаком, я самотправился на его поиски, но, к сожалению, безрезультатные. Впрочем, одна дама,из тех, кто знает все и про всех, сообщила, что Иван вместе с профессоромсрочно отбыли в лабораторию. Тогда мне пришла в голову мысль разыскать своегозагадочного собеседника, к тому же я вспомнил, что даже не узнал его имени. Ноего, словно и след простыл. А всеведущая дама на мое описаниеответила:

- Да мало ли здесь таких, которые сбородками, лакированными башмаками, при элегантных костюмах и кожаныхпортфелях

Перерыв же подходил к концу. Некий бравыйголос объявил о продолжении заседания. Участники, продолжая между собойоживленно обсуждать животрепещущие темы, поспешили в зал. Через несколько минутя остался в холле один, сжимая под мышкой изрядно потрепанную канцелярскуюпапку, среди внушительного натиска сияющего модерна выглядевшую жалким инеприкаянным анахронизмом.

Я начал испытывать похожее чувство и решилотправиться домой, в тишину уютных стен, где вдали от внезапно ставшего такимотчужденным, общества, можно вслушаться в шепот неведомых страниц.

Я заварил доброго чаю с мятой, устроился вглубоком кресле, набил трубку любимым вечерним табаком Dunhill My mixture иизвлек на свет ночника безымянную рукопись, в заголовке которой чернильнымкарандашом было выведено: Повесть о злобных детишках. Комментарий к изощреннойигре.

Тяжелым куском ваты об окно ударилсяветер, и мне показалось, что листы, исписанные бегущими буковками, слегказашевелились. Впрочем, это могло быть случайным совпадением.

Весь остальной текст был написан также отруки и, по всей видимости, все тем же карандашом. Я отважно продирался сквозьчастокол колючих каракулей, к своему удовольствию отмечая, что мне удается безособого труда разобраться в капризах замысловатого почерка. Однако в некоторыхместах бумага вытерлась настолько, что кроме сизых разводов на сеткецеллюлозных капилляров обнаружить ничего не удалось, не смотря на все моидобросовестные усилия.

Поэтому при последующем перепечатывании яэти невнятные фрагменты, с растворившимися во времени буквами, традиционнозаменил многоточием, забранным в скобки, таким вот манером – (Е).

Что же касается правописания и стилистики,то, само собой, я оставил их без изменений, проявляя уважение к волеповествователя.

Словоповествователя.

ПОВЕСТЬ О ЗЛОБНЫХ ДЕТКАХ.

(Комментарий к изощреннойигре).

Вести берутся невесть откуда.

Вести приходят невесть откуда.

Вести являются из Неведомого.

Собрание же вестей естьповесть.

И автор всякой повести – Неведомый. Он может быть дажеизвестен, и весьма известен, но всегда – Неведом.

Неведомый – это все равно, что невидимый. Апотому и никем не ведомый.

Значит, один лишь только текст– автор повествующий,то бишь излагающий (или слагающий) повесть. И он вовсе не складывается, ибодавно уже сложился –во всяком случае, задолго до того, как приобрел форму написанную или сказанную.Просто до поры до времени он витает невидимый и неведомый, пока не поселяется вчьей-то голове, вернее – вселяется в чью-то голову и не начинает этой самой головедиктовать.

Значит, повесть и есть единственныйповествователь.

Он диктует сам себя.

И его диктат не закончится до тех пор,пока принявшая его голова не выпустит его в материализованной форме наружу, допоследней точки. Тогда он какое-то время отлеживается, придирчиво поверяя своесуществование в новых условиях, после чего начинает воздействовать на другиеголовы, меняя их судьбы.

А воздействует он именно потому, что уженикак не действует. Одним лишь только присутствием своимвоздействует.

Это мною давно замечено – чем меньше действуешь, тембольше воздействуешь. А я уж повидал на своем веку всякого.

В пространстве нас разгуливает великоемножество. Естественно, мы все не видимы. Как микробы. Мы вселяемся в теголовы, которые готовы нас принять. Почти никто из тех, кто нас принимает, насне понимает. Но нам и не нужно понимание. Внимание – вот что насущно. Поэтомувнимание гораздо важнее, чем понимание.

Впрочем, мы и не особенно торопимся. Мыгуляем сами по себе, получая наслаждение от самих же себя.

Между тем, некоторые нетерпеливые головывтягивают нас внутрь себя каким-то таинственным образом и делают достояниемпублики – публикуют.Публика охает или плюется. Но всегда достается голове. А мы неуязвимы. Публикаи не подозревает, что авторы – мы, а не головы.

Однажды меня уловил один отрок. Он подумалтогда, что сочинил рассказ. И отослал свой продукт в редакцию школьного журналаЮный следопыт. Меня напечатали, а отрока похвалили. Но я сам тогда былмаленьким и еще не созревшим. Поэтому, не смотря на свою известность, япосчитал ее несколько преждевременной. Быть может, я еще и не был в полной мереготов тогда к проникновению в меня стольких взглядов. Одни щекотно скользили помне, другие нахраписто ввинчивались, иные тяжело обрушивалисьЕ но я выдержалнатиск этой тьмы глаз.

Постольку поскольку я не полностью тогдавлетел в мальца, и какая-то часть меня осталась в пространстве, то эта часть истала расти и развиваться.

А, когда я вырос, то невольно задалсявопросом – в какуюголову вселиться Тот малец тоже изрядно подрос. И стал известным охотником занами. Книжки с его именем стали пользоваться спросом. Что ж, можно и напомнитьо первой дружбе.

Pages:     | 1 |   ...   | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |   ...   | 22 |    Книги по разным темам