Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 |   ...   | 43 |

В конце нашей второй встречи я обсудил сТельмой терапевти­ческий контракт. Она дала мне ясно понять, что не хочетдолго­срочной терапии;кроме того, я рассчитывал, что за шесть месяцев должен разобраться, смогу ли япомочь ей. Поэтому мы договори­лись встречаться раз в неделю в течение шести месяцев (и,возмож­но, продлитьтерапию еще на шесть месяцев, если в этом будет необходимость). Она взяла насебя обязательство регулярно посе­щать меня и участвовать в исследовательском проекте. Проектпре­дусматривалисследовательское интервью и батарею психологичес­ких тестов для измерениярезультатов. Тестирование должно было проводиться дважды: в начале терапии ичерез шесть месяцев пос­ле ее завершения.

Мне пришлось предупредить ее о том, чтотерапия наверняка будет болезненной, и попросить не жаловаться наэто.

— Тельма,эти бесконечные размышления о Мэтью — для крат­кости назовем ихнавязчивостью...

— Тедвадцать семь дней были величайшим даром, — ощетини­лась она. — Это одна из причин, по которой яне говорила о них ни с одним терапевтом. Я не хочу, чтобы их рассматривали какболезнь.

— Нет,Тельма, я имею в виду не то, что произошло восемь лет назад. Я говорю о том,что происходит теперь, и о том, что Вы не можете жить нормально, потому чтопостоянно, снова и снова, проигрываете в голове прошлые события. Я полагал, Выпришли ко мне, потому что хотите перестать мучить себя.

Она посмотрела на меня, прикрыла глаза икивнула. Она сдела­лапредупреждение, которое должна была сделать, и теперь опять откинулась в своемкресле.

— Я хотелсказать, что эта навязчивость... давайте найдем дру­гое слово, если "навязчивость" звучит оскорбительно дляВас...

— Нет, всев порядке. Теперь я поняла, что Вы имеете в виду.

— Итак, этанавязчивость была основным содержанием Вашей внутренней жизни в течение восьмилет. Мне будет трудно изба­вить Вас от нее. Мне придется бросить вызов некоторым Вашиммнениям, и терапия может оказаться жестокой. Вы должны дать мне обещание, чтоне станете обвинять меня в этом.

— Считайте,что получили его. Когда я принимаю решение, я от него неотказываюсь.

— Еще,Тельма, мне трудно работать, когда надо мной висит угроза самоубийствапациента. Мне нужно Ваше твердое обещание, что в течение шести месяцев Вы непричините себе никакого фи­зического вреда. Если Вы почувствуете, что находитесь на гранисамоубийства, позвоните мне. Звоните в любое время — я буду к Вашим услугам. Но еслиВы предпримете хоть какую-нибудь по­пытку —даже незначительную, — то наш контракт будет расторг­нут, и я прекращу работать с Вами.Часто я фиксирую подобный договор письменно, но в данном случае я доверяю Вашимсловам о том, что Вы всегда следуете принятому решению.

К моему удивлению, Тельма покачалаголовой:

— Я не могуВам этого обещать. Иногда на меня находит такое состояние, когда я понимаю, чтоэто единственный выход. Я не могу исключить эту возможность.

— Я говорютолько о ближайших шести месяцах. Я не требую от Вас более длительныхобязательств, но я не могу иначе присту­пить к работе. Если Вам необходимоеще об этом подумать, давай­те встретимся через неделю.

Тельма сразу стала более миролюбивой. Недумаю, что она ожи­дала от меня столь резкого заявления. Хотя она и не подала виду, японял, что она смягчилась.

— Я не могуждать следующей недели. Я хочу, чтобы мы при­няли решение сейчас и сразу женачали терапию. Я готова сделать все, что в моих силах.

"Все, что в ее силах..." Я чувствовал, чтоэтого недостаточно, но сомневался, стоит ли сразу начинать качать права. Яничего не сказал —только поднял брови.

После минутного или полутораминутногомолчания (большая пауза для терапии) Тельма встала, протянула мне руку ипроизнес­ла: "Я обещаюВам".

На следующей неделе мы начали работу. Я решил сосредоточитьвнимание лишь на основных и неотложных проблемах. У Тельмы было достаточновремени (двадцать лет терапии!), чтобы исследо­вать свое детство, и мне меньшевсего хотелось сосредоточиваться на событиях шестидесятилетнейдавности.

Ее отношение к психотерапии было оченьпротиворечивым: хотя она видела в ней последнюю соломинку, ни один сеанс неприно­сил ейудовлетворения. После первых десяти сеансов я убедился, что если анализироватьее чувства к Мэтью, всю следующую неде­лю ее будет мучить навязчивость.Если же рассматривать другие темы, даже такие важные, как ее отношения с Гарри,она будет считать сеанс пустой тратой времени, потому что мыигнорирова­ли главнуюпроблему —Мэтью.

Из-за этого ее недовольства я тоже сталиспытывать неудовлет­воренность работой с Тельмой. Я приучился не ждать никаких личныхнаград от этой работы. Ее присутствие никогда не достав­ляло мне удовольствия, и уже ктретьему или четвертому сеансу я убедился, что единственное удовлетворение,которое я могу полу­чить от этой работы, лежит в интеллектуальной сфере.

Большая часть наших бесед была посвященаМэтью. Я рас­спрашивало точном содержании ее фантазий, и Тельме, казалось, нравилось говорить о них.Образы были очень однообразны: боль­шинство из них в точности повторяли какую-либо из их встреч втечение тех двадцати семи дней. Чаще всего это было первое сви­дание — случайная встреча на ЮнионСквер, кофе в "Сан Френ­сис", прогулка по набережной, вид на залив, которым онилюбо­вались, сидя вресторанчике, волнующая поездка в "берлогу" Мэтью; но иногда она вспоминалапросто один из их любовных раз­говоров по телефону.

Секс играл минимальную роль в этихфантазиях: она редко ис­пытывала какое-либо сексуальное возбуждение. Фактически, хотя задвадцать семь дней романа у них было много сексуальных ласк, они занималисьлюбовью лишь один раз, в первый вечер. Они пытались сделать это еще дважды, ноу Мэтью не получилось. Я все больше убеждался в верности своих предположений опричи­нах егоповедения: а именно, что он имел серьезные сексуальные проблемы, которыеотыгрывал на Тельме (а, возможно, и на дру­гих несчастныхпациентках).

У меня было много вариантов начала работы,и оказалось труд­новыбрать, на каком остановиться. Однако прежде всего было необходимо, чтобыТельма поняла, что ее наваждение должно быть рассеяно. Ибо любовное наваждениеобкрадывает реальную жизнь, "съедает" новый опыт — как положительный, так иотрицательный. Я пережил все это на собственной шкуре. В самом деле, большаячасть моих терапевтических взглядов и мои основные интересы в областипсихологии выросли из моего личного опыта. Ницше ут­верждал, что любая философскаясистема порождается биографи­ей философа, а я полагаю, что это верно и в отношениитерапев­тов, во всякомслучае, тех, кто имеет собственные взгляды.

Примерно за два года до знакомства сТельмой я встретил на одной конференции женщину, которая впоследствии завладелавсеми моими мыслями, чувствами и мечтами. Ее образ стал пол­ным хозяином моей души исопротивлялся всем моим попыткам вытравить его из памяти. До поры до времениэто было даже здо­рово: мне нравилось мое наваждение, я упивался им. Черезнесколь­ко недель яотправился с семьей в отпуск на один из красивейших островов Карибскогоархипелага. Только спустя несколько дней я понял, что все путешествие прошломимо меня: красота побережья, буйство экзотической растительности, дажеудовольствие от рыбал­ки и погружения в подводный мир. Все это богатство реальныхвпечатлений было стерто моим наваждением. Я отсутствовал. Я был погружен всебя, раз за разом проигрывая в голове одну и ту же бессмысленную фантазию.Встревоженный и совершенно опосты­левший сам себе, я обратился за помощью к терапии, и черезнес­колько месяцевнапряженной работы снова овладел собой и смог вернуться к волнующему занятию— проживать своюсобственную реальную жизнь.(Забавно, что мой терапевт, ставший впоследствии моим близким другом, черезмного лет признался мне, что во вре­мя работы со мной он сам был влюблен в одну прекраснуюиталь­янку, вниманиекоторой было приковано к кому-то другому. Так, от пациента к терапевту, а затемопять к пациенту передается эста­фета любовного наваждения.)

Поэтому, работая с Тельмой, я сделал упорна том, что ее одер­жимость обескровливает ее жизнь, и часто повторял ее собственноезамечание, что она проживает свою жизнь восемь лет назад. Неудивительно, чтоона ненавидела жизнь! Ее жизнь задыхалась в тюремной камере, где единственнымисточником воздуха были те давно прошедшие двадцать семь дней.

Но Тельма никак не соглашалась субедительностью этого те­зиса и, как я теперь понимаю, была совершенно права. Перенося нанее свой опыт, я ошибочно предполагал, что ее жизнь обладала богатством,которое отняла у нее одержимость. А Тельма чувство­вала, хотя и не выражала этогопрямо, что в ее наваждении содер­жалось бесконечно больше подлинности, чем в ее повседневной жизни.(Позже нам удалось установить, правда, без особой поль­зы, и обратную закономерность— наваждениезавладело ее душой именно из-за скудости ее реальной жизни.)

Примерно к шестому сеансу я доконал ее, иона — вероятно, чтобыподшутить надо мной —согласилась с тем, что ее навязчи­вость —это враг, которого нужно искоренять. Мы проводили се­анс за сеансом, просто изучая еенавязчивость. Мне казалось, что причиной страданий Тельмы была та власть наднею, которую она приписывала Мэтью. Нельзя было никуда двигаться, пока мы нелишим его этой власти.

— Тельма,это чувство, что единственное, что имеет значение, — это чтобы Мэтью думал о Васхорошо, — расскажитемне все о нем.

— Этотрудно выразить. Мне невыносима мысль о том, что он ненавидит меня. Он— единственныйчеловек, который знает обо мне все. И поэтому возможность того, что он любит меня, несмот­ря на все, что знает, имеет дляменя огромное значение.

Я думаю, что именно по этой причинетерапевтам нельзя эмо­ционально увлекаться пациентами. Благодаря своейпривилегиро­ваннойпозиции, своему доступу к глубоким чувствам и секретным сведениям, их отношениевсегда имеет для пациента особое значе­ние. Для пациентов почтиневозможно воспринимать терапевтов как обычных людей. Моя ярость к Мэтьювозрастала.

— Но,Тельма, он всего лишь человек. Вы не виделись восемь лет. Какая разница, что оно Вас думает

— Я не могуобъяснить Вам. Я знаю, что это нелепо, но в глу­бине души чувствую, что все былобы в порядке и я была бы счас­тлива, если бы он думал обо мне хорошо.

Эта мысль, это ключевое заблуждение быломоей главной ми­шенью.Я должен был разрушить его. Я воскликнул со страстью:

— Вы— это Вы, у Вас— свой собственныйопыт, Вы остаетесь собой непрерывно, каждую минуту, изо дня в день. В основесвоей Ваше существование непроницаемо для потока мыслей или электромагнитныхволн, которые возникают в чужом мозге. Постарайтесь это понять. Всю ту власть,которой обладает над Вами Мэтью. Вы сами передали ему — сами!

— От одноймысли, что он может презирать меня, у меня начи­нает сосать подложечкой.

— То, чтопроисходит в голове у другого человека, которого Вы никогда больше не увидите,который, возможно, даже не помнит о Вашем существовании, который поглощенсвоими проблемами, не должно влиять на Вас.

— О нет,все в порядке, он помнит о моем существовании. Я оставляю множество сообщенийна его автоответчике. Кстати, я сообщила ему на прошлой неделе, что встречаюсьс Вами. Думаю, он должен знать, что я рассказала Вам о нем. Все эти годы якаж­дый разпредупреждала его, когда меняла терапевтов.

— Но ядумал, что Вы не обсуждали его со всеми этими тера­певтами.

— Верно. Яобещала ему это, хотя он меня и не просил, и я выполняла свое обещание— до последнеговремени. Хотя мы и не разговаривали друг с другом все эти годы, я все жедумала, что он должен знать, с каким терапевтом я встречаюсь. Многие из нихбыли его однокурсниками. Они могли быть его друзьями.

Из-за своих злорадных чувств к Мэтью я небыл расстроен сло­вамиТельмы. Наоборот, меня позабавило, когда я представил себе, с какимзамешательством он в течение всех этих лет выслушивал мнимо заботливыесообщения Тельмы на своем автоответчике. Я начал отказываться от своих плановпроучить Мэтью. Эта леди знала, как наказать его, и не нуждалась в моейпомощи.

— Но,Тельма, давайте вернемся к тому, о чем мы говорили. Как Вы не можете понять,что сами это делаете Его мысли на самом деле не могут повлиять на такогочеловека, как Вы. Вы позволяете ему влиять на себя. Он — всего лишь человек, такой же,как мы с Вами. Если Выбудете думать плохо о человеке, с которым у Вас никогда не будет никакогоконтакта, смогут ли Вашимысли — этипсихические образы, рожденные в Вашем мозгу и известные толь­ко Вам, — повлиять на этого человека Единственный способдо­биться этогоназывается колдовством. Почему Вы добровольно отдали ему власть над собой Онтакой же человек, как другие, он борется за жизнь, он стареет, он можетпукнуть, может умереть. Тельма не ответила. Я продолжал:

— Выговорили уже, что трудно нарочно придумать поведение, которое бы сильнее ранилоВас. Вы думали, что, быть может, он пытается довести Вас до самоубийства. Он незаботится о Вашем благополучии. Так какой же смысл так превозносить егоВерить, что в жизни нет ничего важнее, чем его мнение о Вас

—По-настоящему я не верю в то, что он пытается довести меня до самоубийства. Этовсего лишь мысль, которая иногда приходит мне в голову. Мои чувства к Мэтьюпеременчивы. Но чаще всего я чувствую потребность в том, чтобы он желал мнедобра.

— Но почемуэто желание столь архиважно Вы подняли его на сверхчеловеческую высоту. Но,кажется, он — всеголишь слабый человек. Вы сами упоминали о его серьезных сексуальныхпробле­мах. Взглянитена всю эту историю целиком — на ее этическую сторону. Он нарушил основной закон любойпомогающей профес­сии.Подумайте о том горе, которое он Вам причинил. Мы оба зна­ем, что просто-напростонедопустимо для профессионального те­рапевта, который давал клятвудействовать в интересах клиента, причинять кому-либо такой вред, какой онпричинил Вам.

С тем же успехом я мог бы разговаривать состенкой.

— Но именнотогда, когда он началдействовать профессиональ­но, когда он вернулся к своей формальной роли, он и причинил мневред. Когда мы были просто двумя влюбленными, он препод­нес мне самый драгоценный дар вмире.

Pages:     | 1 |   ...   | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 |   ...   | 43 |    Книги по разным темам