Книги по разным темам Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 43 |

Экзистенциальная изоляция — третья данность — вызвана не­преодолимым разрывом между "Я" иДругими, разрывом, который существует даже при очень глубоких и доверительныхмежличностных отношениях. Человек отделен не только от других людей, но, помере того, как он создает свой собственный мир, он отделяется также и от этогомира. Эту экзистенциальную изоляцию необходимо отличать от других типовизоляции —межличностной и внут­ренней.

Человек переживает межличностную изоляцию, илиодиноче­ство, если унего отсутствуют социальные навыки или черты харак­тера, располагающие к близкомуобщению. Внутренняяизоляция возникает, когда личность расколота, например, когда человекот­деляет свои эмоцииот воспоминаний о событии. Самая острая и драматическая форма расщепления— множественнаяличность —встречается довольно редко (хотя о ней стали часто говорить). Когда терапевтдействительно сталкивается с таким случаем, как я в слу­чае с Мардж ("Терапевтическаямоногамия"), перед ним может возникнуть странная дилемма: какую из личностейему лечить

Поскольку проблема экзистенциальной изоляциинеразрешима, терапевт должен развенчивать ее иллюзорные решения. Попыткичеловека избежать изоляции могут препятствовать нормальным отношениям с другимилюдьми. Многие дружбы и браки распада­ются потому, что вместо проявлениязаботы друг о друге партнеры используют друг друга как средство борьбы со своейизоляцией.

Довольно распространенная, попытка избежатьэкзистенциаль­нойизоляции, встречающаяся в нескольких моих новеллах, — это слияние, размывание границсобственной личности, растворение в другом. Сила тенденции к слиянию былапродемонстрирована экспериментом с подпороговым восприятием, в котором фраза"Мы с мамой одно целое" мелькала на экране так быстро, что испытуе­мые не могли сознательновоспринимать ее. Однако она влияла на их самочувствие (они чувствовали себялучше, сильнее, увереннее) и даже приводила к улучшению результатовповеденческой тера­пиикурения, полноты и подростковых правонарушений.

Один из величайших жизненных парадоксовзаключается в том, что развитие самосознания усиливает тревогу. Слияниерассеива­ет тревогусамым радикальным образом — уничтожая самосозна­ние. Человек, который влюбляется и переживает блаженноесосто­яние единства слюбимым, не рефлексирует, поскольку его одинокое сомневающееся "Я", порождающеестрах изоляции, ра­створяется в "мы". Таким образом, человек избавляется оттрево­ги, теряя самогосебя.

Вот почему терапевты не любят иметь дело свлюбленными па­циентами. Терапия и влюбленность несовместимы, посколькуте­рапевтическаяработа актуализирует сомневающееся "Я" и трево­гу, которая служит указанием навнутренние конфликты.

Кроме того, мне, как и большинствутерапевтов, трудно устано­вить продуктивные отношения с влюбленным пациентом. Например,Тельма из новеллы "Лечение от любви" не хотела взаимодей­ствовать со мной: вся ее энергиябыла поглощена ее любовным наваждением. Берегитесь исключительной ибезрассудной привя­занности к другому; она вовсе не является, как это часто кажется,примером абсолютной любви. Такая замкнутая на себе и питающа­яся собою любовь, не нуждающаяся вдругих и ничего им не даю­щая, обречена на саморазрушение. Любовь — это не просто страсть,вспыхивающая между двумя людьми. Влюбленность бесконечно далека от подлиннойлюбви. Любовь — это,скорее, форма суще­ствования: не столько влечение, сколько самоотдача, отношение нестолько к одному человеку, сколько к миру в целом.

Хотя мы обычно стремимся прожить жизньвдвоем или в кол­лективе, наступает время, чаще всего в преддверии смерти, когдаперед нами с холодной ясностью открывается истина: мы рожда­емся и умираем в одиночку. Яслышал признание многих умираю­щих пациентов, что самое страшное — не то, что ты умираешь, а что тыумираешь совсем один. Но даже перед лицом смерти истин­ная готовность другого быть рядомдо конца может преодолеть изо­ляцию. Как выразился пациент из рассказа "Не ходи крадучись":"Даже если ты один в лодке, всегда приятно видеть огни других лодок,покачивающихся рядом".

Итак, если смерть неизбежна, если в одинпрекрасный день погибнут все наши достижения, да и сама солнечная система, еслимир — игра случая, ивсе в нем могло бы быть иным, если люди вынуждены сами строить свой мир и свойжизненный замысел в этом мире, то какой же смысл в нашемсуществовании

Этот вопрос не дает покоя современномучеловеку. Многие об­ращаются к психотерапии, чувствуя, что их жизнь бесцельна ибессмысленна. Мы —существа, ищущие смысл. Биологически мы устроены так, что наш мозгавтоматически объединяет поступаю­щие сигналы в определенные конфигурации. Осмыслениеситуа­ции дает намощущение господства: чувствуя себя беспомощными и растерянными перед новыми инепонятными явлениями, мы стре­мимся их объяснить и тем самым получить над ними власть. Ещеважнее, что смысл порождает ценности и вытекающие из них пра­вила поведения: ответ на вопрос"зачем" ("Зачем я живу) дает ответ на вопрос "как" ("Как мнежить").

В этих десяти психотерапевтических новеллахоткрытое обсуж­дениесмысла жизни встречается нечасто. Поиск смысла, как и поиск счастья, возможентолько косвенным путем. Смысл является результатом осмысленной деятельности.Чем настойчивее мы ищем его, тем меньше вероятность, что найдём. О смысле учело­века всегдабольше вопросов, чем ответов. В терапии, как и в жиз­ни, осмысленность являетсяпобочным продуктом дел и свершений, и именно на них терапевт должен направлятьсвои усилия. Дело не в том, что свершение дает рациональный ответ на вопрос осмыс­ле, а в том, чтооно делает ненужным сам вопрос.

Этот экзистенциальный парадокс — человек, который ищет смысл иуверенность в мире, не имеющем ни того, ни другого, — обладает огромным значением дляпсихотерапевта. В своей еже­дневной работе терапевт, который стремится искренне относиться ксвоим пациентам, испытывает постоянную неопределенность. Столкновение пациентовс неразрешимыми вопросами бытия не только ставит перед терапевтом те же самыевопросы, но и застав­ляет его понять, как пришлось понять мне самому в рассказе "Двеулыбки", что переживания другого неуловимо интимны и недос­тупны окончательномупониманию.

В самом деле, способность переноситьситуацию неопределен­ности является ключевой для профессии психотерапевта. Хотя публикаможет верить, что терапевты последовательно и уверенно ведут пациентов черезпредсказуемые стадии к заранее известной цели, на самом деле такое бываетредко. Наоборот, как свидетель­ствуют эти истории, терапевт может часто колебаться,импровизи­ровать ивслепую нащупывать путь. Сильное искушение достичь уверенности,идентифицировавшись с определенной идеологичес­кой школой или узкойтерапевтической системой, часто приводит к обманчивому результату: предвзятыемнения могут препятство­вать спонтанной, незапланированной встрече, котораянеобходи­ма дляуспешной терапии.

Эта встреча, составляющая самую сутьпсихотерапии, является заинтересованным и глубоко человечным контактом двухлюдей, один из которых (обычно это пациент, но не всегда) страдаетболь­ше, чем другой.Терапевт выполняет двойную задачу: он является и наблюдателем, инепосредственным участником жизни пациен­та. В качестве наблюдателя ондолжен быть достаточно объектив­ным, чтобы обеспечивать необходимый минимальный контроль запроцессом. В качестве участника он погружается в жизнь пациен­та, испытывает на себе еговоздействие и иногда меняется благо­даря встрече с ним.

Избрав путь полного погружения в жизньпациентов, я как те­рапевт не только сталкиваюсь с теми же экзистенциальнымипроблемами, что и они, но и должен быть готов исследовать эти проблемы всоответствии с экзистенциальными законами. Я дол­жен быть уверен в том, что знаниелучше незнания, решительность лучше нерешительности, а магия и иллюзия, какимибы прекрас­ными исоблазнительными они ни были, в конечном счете ослаб­ляют человеческий дух. Как оченьточно заметил Томас Харди: "Если хочешь найти Добро, внимательно изучиЗло".

Двойная роль наблюдателя и участника требуетот терапевта большого мастерства, и она поставила передо мной в описанных здесьслучаях ряд мучительных вопросов. Например, вправе ли я ожидать, что пациентсможет справиться с той проблемой, реше­ния которой я сам всю жизньизбегал Могу ли я помочь ему про­двинуться дальше, чем смог я сам Должен ли я ставить передму­чительнымиэкзистенциальными вопросами, на которые у меня самого нет ответа, умирающегочеловека, безутешную вдову, мать, потерявшую ребенка, опасного изгоя спотусторонними видения­ми Могу ли я обнаружить свою слабость перед пациенткой,кото­рая смущает меняи порождает соблазн Способен ли я установить искренние и заинтересованныеотношения с безобразной толсту­хой, внешний вид которой меня отталкивает Должен ли я во имяторжества самопознания разрушать нелепую, но стойкую и удоб­ную любовную иллюзию старойженщины Вправе ли силой на­вязывать свою волю человеку, не способному действовать в своихинтересах и позволившему терроризировать себя трем нераспеча­танным письмам

Хотя все новеллы пестрят словами "терапевт"и "пациент", эти термины не должны вводить вас в заблуждение: речь идет окаж­дом человеке.Страдание является всеобщим уделом; медицинские ярлыки во многом условны ибольше зависят от культурных, обра­зовательных и экономических факторов, чем от тяжести патологии.Поскольку терапевты в той же мере, что и пациенты, сталкивают­ся с данностями существования,профессиональная позиция неза­интересованной объективности, столь необходимая в научномис­следовании, в нашейобласти неприемлема. Мы, психотерапевты, не можем просто сочувственно охать илипризывать пациентов решительнее бороться со своими трудностями. Мы не можемго­ворить им: "Этоваши проблемы". Наоборот, мы должны говорить о нас и наших проблемах, потомучто наша жизнь, наше существо­вание приговорены к смерти, в которую мы не хотим верить, к любви,которую мы теряем, к свободе, которой мы боимся, и к опыту, который насразделяет. В этом мы все похожи.

1. Лечение от любви.

Я не люблю работать с влюбленнымипациентами. Быть может, из зависти — я тоже мечтаю испытать любовноеочарование. Воз­можно,потому, что любовь и психотерапия абсолютно несовмес­тимы. Хороший терапевт борется стемнотой и стремится к яснос­ти, тогда как романтическая любовь расцветает в тени и увядает подпристальным взглядом. Мне ненавистно быть палачом любви.

Но когда Тельма в самом начале нашей первойвстречи сказала мне, что она безнадежно, трагически влюблена, я, ни минуты несомневаясь, взялся за ее лечение. Все, что я заметил с первоговзгля­да: ееморщинистое семидесятилетнее лицо с дряхлым трясущим­ся подбородком, ее редеющиенеопрятные волосы, выкрашенные в неопределенно-желтый цвет, ее иссохшие руки свздувшимися венами —говорило мне, что она, скорее всего, ошибается, она не может быть влюблена. Какмогла любовь поразить это дряхлое бо­лезненное тело, поселиться в этомбесформенном синтетическом трико

Кроме того, где ореол любовногонаслаждения Страдания Тельмы не удивляли меня, поскольку любовь всегда бываетсмешана с болью; но ее любовь была каким-то чудовищным перекосом — она совсем не приносила радости,вся жизнь Тельмы была сплошной мукой.

Таким образом, я согласился лечить ее,поскольку был уверен, что она страдает не от любви, а от какого-то редкогоизвращения, которое ошибочно принимает за любовь. Я не только верил, что смогупомочь Тельме, но и был увлечен идеей, что эта ложная любовь поможет пролитьсвет на глубокие тайны истинной любви.

Во время нашей первой встречи Тельмадержалась отстранено и чопорно. Она не ответила на мою приветственную улыбку, акогда я провожал ее в свой кабинет, следовала на один-два шага позади меня.Войдя в мой кабинет, она сразу же села, даже не оглядевшись. Затем, недожидаясь моих вопросов и даже не расстегнув толстого жакета, одетого поверхтренировочного костюма, она глубоко вздох­нула и начала:

— Восемьлет назад у меня был роман с моим терапевтом. С тех пор я не могу избавиться отмыслей о нем. Один раз я уже почти покончила с собой и уверена, что в следующийраз мне это удаст­ся.Вы — моя последняянадежда.

Я всегда очень внимательно слушаю первыеслова пациента. Часто они каким-то загадочным образом предсказывают то, каксложатся мои отношения с пациентом. Слова человека позволяют другому проникнутьв его жизнь, но тон голоса Тельмы не содер­жал приглашенияприблизиться.

Она продолжала:

— Если Вамтрудно мне поверить, возможно, это поможет! Она порылась в большой вышитойсумке и протянула мне две старые фотографии. На первой была изображена молодаякрасивая танцовщица в гладком черном трико. Взглянув на ее лицо, я был поражен,встретив огромные глаза Тельмы, всматривающиеся в меня сквозьдесятилетия.

— А эта,— сообщила мнеТельма, заметив, что я перешел к сле­дующей фотографии, изображавшейпривлекательную, но увядаю­щую шестидесятилетнюю женщину, — была сделана около восьми летназад. Как видите, —она провела рукой по своим непричесан­ным волосам, — я больше не слежу засобой.

Хотя я с трудом мог вообразить себе романмежду этой запущен­нойженщиной и ее терапевтом, я не сказал ни слова о том, что не верю ей.Фактически я вообще ничего не успел сказать. Я пытался сохранятьневозмутимость, но она, вероятно, заметила какой-то признак моего недоверия,возможно, непроизвольно расширивши­еся зрачки. Я решил не опровергать ее обвинения в недоверии. Длягалантности было неподходящее время, к тому же в самом деле не каждый деньможно встретить растрепанную семидесятилетнюю женщину, обезумевшую от любви. Мыоба это понимали, и глупо было делать вид, что это не так.

Вскоре я узнал, что в течение последнихдвадцати лет она стра­дала хронической депрессией и почти постоянно лечилась упси­хиатров. Восновном лечение проходило в местной психиатричес­кой клинике, где ее лечилинесколько терапевтов. Примерно за одиннадцать лет до описываемых событий онаначала лечение у Мэтью, молодого и красивого психолога-стажера. Она встречаласьс ним каждую неделю в течение восьми месяцев в клинике и про­должала лечение как частнаяпациентка весь следующий год. Затем, когда Мэтью получил полную ставку вбольнице, ему приш­лось бросить частную практику.

Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 43 |    Книги по разным темам