Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 |   ...   | 43 |

Почти сразу же после смерти ее мужа докторZ., несмотря на то, что у него была жена и пятеро детей, возобновил своиухаживания и сексуальные инициативы. Она с негодованием пресекла их, но это егоне обескуражило. Он подмигивал и намекал ей по телефону, в церкви, даже в залесуда (она подала в суд на госпиталь, обвинив персонал в смерти мужа). Марисчитала его поведение недопустимым и отвергала его все более резко. Доктор Z.успокоился только тогда, когда она сказала ему, что он ей противен, что он— последний мужчина вмире, с которым она завела бы роман, и что если он не прекратит еепреследовать, она сообщит его жене, женщине весьма крутого нрава.

Когда Мари выпала из кабины фуникулера,она ударилась головой и была без сознания около часа. Очнувшись от невыносимойболи, она почувствовала себя отчаянно одинокой: у нее не было близких друзей, адвое ее дочерей находились в Европе на каникулах. Когда медсестра скорой помощиспросила, как зовут ее врача, она простонала: "Позвоните доктору Z". По общемумнению, он был самым талантливым и опытным хирургом-стоматологом в этом районе,и Мари чувствовала, что слишком многое поставлено на карту, чтобы рисковать снеизвестным хирургом.

Доктор Z. сдерживал свои чувства во времяпервых и основных хирургических процедур (несомненно, он прекрасно поработал),но во время послеоперационного лечения его понесло. Он был циничным, властными, мне кажется, слегка садистом. Убедив себя в том, что у Мари истерическипреувеличенная реакция, он отказался прописать обезболивающие и успокоительныепрепараты. Он пугал ее безапелляционными утверждениями об опасных осложненияхили остаточных лицевых повреждениях и угрожал бросить это дело, если она будетпродолжать жаловаться. Когда я разговаривал с ним о необходимости облегченияболи, он становился задиристым и напоминал мне, что знает намного больше, чемя, о хирургической боли. Возможно, предположил он, я устал от разговоров и хочусменить специальность. Я опустился до того, что выписал ей успокоительноетайно.

Многие часы я выслушивал жалобы Мари наболь и на доктора Z. (который, как Мари была убеждена, лечил бы ее лучше, еслибы она даже теперь, с лицом, искаженным от боли, приняла его сексуальныепредложения). Сеансы в его кабинете были унизительны для нее: каждый раз, когдаего ассистент покидал комнату, он начинал делать непристойные намеки и частоприкасался руками к ее груди.

Не в силах помочь Мари в ее ситуации сдоктором Z., я настаивал на том, чтобы она поменяла врача. По крайней мере,убеждал я, ей нужно проконсультироваться с другим хирургом-стоматологом, иназывал ей имена прекрасных консультантов. Она ненавидела все то, что с нейпроисходило, ненавидела доктора Z., но любое мое предложение встречалось фразой"да, но..." Она мастерски владела искусством говорить "да, но" (напрофессиональном языке это называется "жалобщик, отвергающий помощь"). Ееглавное "но" заключалось в том, что поскольку доктор Z. начал работу, он— и только он— действительнознает, что происходит у нее во рту. Она ужасно боялась, что ее рот или лицонавсегда останутся деформированными. (Она всегда очень заботилась о своемвнешнем виде, а тем более теперь, когда осталась одна). Ничто — ни гнев, ни гордость, ниоскорбительные прикосновения к груди — не могли перевесить еепотребность в косметическом восстановлении.

Было и еще одно дополнительное, но важноесоображение. Поскольку кабина фуникулера накренилась, что и вызвало ее падение,она начала судебный процесс против города. В результате своей травмы Марипотеряла работу, и ее финансовое положение было ненадежным. Она рассчитывала насущественную финансовую компенсацию и боялась вступать в конфликт с докторомZ., чье важное свидетельство о степени ее повреждений и ее страданий могло быстать решающим для победы в этом процессе.

Таким образом, Мари и доктор Z. сплелись всложном танце, фигуры которого включали отвергнутые ухаживания хирурга,миллионный судебный процесс, сломанную челюсть, несколько выбитых зубов иприкосновения к груди. Именно в эту невероятную неразбериху Майк — конечно, не зная всего этого— внес свое невинноеи резонное предложение, чтобы Мари попросила своего доктора помочь ей понятьсвою боль. И в этот момент Мари улыбнулась.

Второй раз она улыбнулась в ответ на стольже "хитрый" вопрос Майка: "Вы бы стали кормить свою собаку отравленной пищей"За этой улыбкой тоже была своя история. Девять лет назад Мари и ее муж Чарльзприобрели собаку —неуклюжую таксу по имени Элмер. Хотя в действительности Элмер был собакойЧарльза, а Мари питала неприязнь к собакам, она постепенно привязалась кЭлмеру, который много лет спал с ней в одной постели.

Элмер стал старым, больным и облезлым и,после смерти Чарльза, требовал так много внимания к себе, что, возможно,сослужил Мари хорошую службу — вынужденная занятость часто становится подспорьем в горе и как быотвлекает от душевной боли на ранних стадиях. (В нашей культуре этаискусственная занятость обеспечивается устройством похорон и бумажной работой,связанной с медицинской страховкой и недвижимостью.)

После приблизительно года психотерапиидепрессия Мари снизилась, и она обратилась к переустройству своей жизни. Онабыла убеждена, что может достичь счастья, только выйдя замуж. Все остальноепредставлялось ей прелюдией: все другие типы дружбы, все другие переживаниябыли только способом убить время, пока ее жизнь не возобновится с новыммужчиной.

Но Элмер оказался главной преградой напути Мари к новой жизни. Она была озабочена поиском мужчины, однако Элмер,очевидно, считал, что он вполне подходящий мужчина для нее. У него началосьнавязчивое недержание: он отказывался писать на улице и вместо этого,дождавшись возвращения домой, орошал ковер в гостиной. Никакие наказания ивоспитательные меры не помогали. Если Мари оставляла его на улице, он выл непереставая, так что соседи, даже живущие через несколько домов от нее, звонили,чтобы заступиться за него, или требовали что-то сделать. Если она каким-тообразом наказывала его, он отвечал тем, что пачкал ковры в другихкомнатах.

Запах Элмера заполнил весь дом. Онвстречал посетителей у входной двери, и никакие проветривания, шампуни,дезодоранты или духи не могли его заглушить. Стесняясь приглашать гостей домой,она сначала пыталась компенсировать это приглашениями в рестораны. Постепенноона отчаялась наладить какую-либо нормальную социальную жизнь.

Я вообще не большой любитель собак, но этаказалась мне абсолютным чудовищем. Я видел Элмера один раз, когда Мари привелаего ко мне в кабинет — дурно воспитанное создание, которое целый час рычало и с шумомвылизывало свои гениталии. Возможно, именно там и тогда я решил, что Элмеранужно убрать. Я не собирался позволить ему разрушить жизнь Мари. А заодно имою.

Но тут обнаружились огромные препятствия.Дело не в том, что Мари была нерешительной. В доме обитал еще один жилец,загрязнявший воздух —квартирантка, которая, по словам Мари, питалась исключительно тухлой рыбой. Вэтой ситуации Мари действовала с исключительным рвением. Она последовала моемусовету и вступила в открытую конфронтацию; и когда квартирантка отказаласьизменить свои кулинарные привычки, Мари без колебаний попросила женщинуубраться.

Но с Элмером Мари чувствовала себя вловушке. Он был собакой Чарльза, и частица Чарльза еще жила в Элмере. Мы с Марибез конца обсуждали ее возможности. Интенсивная и дорогая ветеринарнаядиагностическая работа не приносила никакой пользы. Визиты к зоопсихологу итренеру также оказались бесплодными. Постепенно она с горечью осознала(подстрекаемая, конечно, мною), что с Элмером необходимо расстаться. Онаобзвонила всех своих друзей и спросила, не возьмут ли они Элмера, но не нашлосьни одного сумасшедшего, который бы согласился взять такую собаку. Она далаобъявление в газете, но даже обещание бесплатной еды для собаки не вызвало ни укого энтузиазма.

Надвигалось неизбежное решение. Ее дочери,ее друзья, ее ветеринар — все убеждали Мари усыпить Элмера. И, само собой, я сам незаметноподталкивал ее к этому решению. Наконец, Мари согласилась. Она сделала знакрукой, опустив вниз большой палец, и однажды серым утром повезла Элмера на егопоследний прием к ветеринару.

Однако одновременно возникла проблема надругом фронте. Отец Мари, который жил в Мехико, стал так слаб, что онаподумывала о том, чтобы пригласить его жить с ней. Мне это казалось неудачнойидеей для Мари, которая так боялась и не любила своего отца, что многие годыпочти не общалась с ним. Фактически именно стремление избежать его тирании былоглавным фактором, заставившим ее 18 лет назад эмигрировать в Соединенные Штаты.Идея пригласить его жить с ней была вызвана, скорее, чувством вины, чем заботойили любовью.

Указав на это Мари, я также усомнился втом, что имеет смысл отрывать восьмидесятилетнего человека, не говорящегопо-английски, от его культуры. В конце концов она уступила и организовала длянего постоянный уход в Мехико.

Взгляд Мари на психиатрию Она частошутила со своими друзьями: "Сходите к психиатру. Они прелестны. Во-первых, онипосоветуют вам выгнать вашу квартирантку. Затем они заставят вас отдать вашегоотца в приют для престарелых. И, наконец, они убедят вас убить вашусобаку!"

И она улыбнулась, когда Майк старалсяубедить ее и мягко спросил: "Вы же не будете кормить свою собаку отравленнойпищей, не так ли"

Так что, с моей точки зрения, две улыбкиМари не означали ее согласия с Майком, а были, наоборот, ироническими улыбками,которые говорили: "Если бы Вы только знали..." Когда Майк попросил еепоговорить со своим хирургом-стоматологом, я представил себе, что она должнабыла подумать: "Поговорить с доктором Z.! Это верно! Хорошо, я поговорю! Когдая буду здорова и мой судебный иск будет удовлетворен, я поговорю с его женой исо всеми, кого я знаю. Я подниму об этом подонке такой шум, что у него всюжизнь будет в ушах звенеть!"

И, конечно же, улыбка насчет отравленнойсобачьей пищи была столь же ироничной. Должно быть, она думала: "О, я бы некормила его отравленной пищей — до тех пор, пока он не стал бы старым и несносным. А затем я быпросто избавилась от него — раз и все!"

Когда на следующем индивидуальном сеансемы обсуждали консультацию, я спросил ее о двух улыбках. Она очень хорошопомнила каждую.

— Когдадоктор К. посоветовал мне подробно поговорить с доктором Z. о своей боли, мневнезапно стало очень стыдно. Я стала спрашивать себя, не рассказали ли Вы емувсе обо мне и докторе Z. Мне очень понравился доктор К. Он оченьпривлекательный, как раз такой мужчина, какого я хотела бы встретить вжизни.

— А какнасчет улыбки, Мари

— Ну,очевидно, я была обескуражена. Неужели доктор К. думает, что я шлюха Если бы ядействительно подумала об этом (на самом деле — нет), я бы поняла, что этосводится к товарообмену — я ублажаю доктора Z. и потакаю его грязным и мелким чувствам вобмен на его помощь в моем судебном процессе.

— Такулыбка говорила...

— Мояулыбка говорила... А почему Вас так интересует моя улыбка

—Продолжайте.

— Полагаю,моя улыбка говорила: "Пожалуйста, доктор К., давайте сменим тему. Неспрашивайте меня больше о докторе Z. Надеюсь, Вы не знаете о том, чтопроисходит между нами.

Вторая улыбка Вторая улыбка вовсе небыла, как я думал, иронической реакцией на тему заботы о своей собаке, а имеласовершенно иной смысл.

— Мнестало смешно, когда доктор К. стал говорить о собаке и яде. Я поняла, что Вы нерассказали ему об Элмере — иначе он не выбрал бы для иллюстрации собаку.

—И...

— Ну, обэтом трудно говорить. Но, хотя я и не показываю этого — я не умею говорить "спасибо"— я на самом делеочень ценю то, что Вы сделали для меня за последние несколько месяцев. Я бы несправилась со всем этим без Вас. Я уже рассказывала Вам свою психиатрическуюшутку (моим друзьям она очень нравится): сначала — квартирантка, затем — отец и, наконец, они заставляютвас убить вашу собаку.

—И...

— И, мнекажется, Вы вышли за рамки своей роли доктора — я Вас предупреждала, что об этомбудет трудно говорить. Я думала, психиатры не должны давать прямых советов.Может быть, Вы позволили своим личным чувствам в отношении собак и отцов взятьверх!

— И улыбкаговорила...

— Боже, дочего Вы настойчивы! Улыбка говорила: "Да-да, доктор К., я поняла. А теперьдавайте быстрее перейдем к другому предмету. Не расспрашивайте меня о моейсобаке. Я не хочу, чтобы доктор Ялом выглядел плохо".

Ее ответ вызвал у меня смешанные чувства.Неужели она была права Неужели я позволил вмешаться своим личным чувствам Чембольше я думал об этом, тем больше убеждался, что это не так. Я всегдаиспытывал теплые чувства к своему отцу и обрадовался бы возможности пригласитьего жить в моем доме. А собаки Это правда, что я не симпатизировал Элмеру, ноя знал, что меня не интересуют собаки, и строго следил за собой. Любой человек,который познакомился бы с этой ситуацией, посоветовал бы ей избавиться отЭлмера. Да, я был уверен, что действовал так лишь в ее интересах.Следовательно, мне было неловко принимать от Мари ее благородную защиту моегопрофессионализма.

Это выглядело какой-то конспирацией— как будто япризнавал, что мне есть что скрывать. Однако я также осознавал, что онавыразила мне благодарность, и это было приятно.

Наш разговор об улыбках открыл такойбогатый материал для терапии, что я отложил свои размышления о разномвосприятии реальности и помог Мари исследовать свое презрение к себе за то, чтоона пошла на компромисс с доктором Z. Она также выразила свои чувства ко мне сбольшей откровенностью, чем раньше: свой страх зависимости, свою благодарность,свой гнев.

Гипноз помог ей переносить боль в течениетрех месяцев, пока ее поврежденная челюсть не зажила, стоматологическое лечениене завершилось и лицевые боли не утихли. Ее депрессия снизилась, а гневуменьшился; но, несмотря на все эти улучшения, я все же не смог изменить Маритак, как мне хотелось. Она осталась гордой, несколько критичной исопротивлялась новым идеям. Мы продолжали встречаться, но у нас, казалось,становилось все меньше и меньше тем для обсуждения; и, наконец, несколькомесяцев спустя мы согласились, что пора завершать работу. Мари приходила ко мнево время незначительных кризисов каждые несколько месяцев в течение следующихчетырех лет; и с тех пор наши жизни больше не пересекались.

Процесс длился три года, и она получила дообидного маленькую сумму. К тому времени ее гнев по отношению к доктору Z. ужеиссяк, и Мари забыла о своем решении опорочить его. В конце концов она вышлазамуж за пожилого добродушного человека. Я не уверен, что она когда-нибудьснова была по-настоящему счастлива. Но она никогда больше не выкурила ни однойсигареты.

Эпилог.

Pages:     | 1 |   ...   | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 |   ...   | 43 |    Книги по разным темам