Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 |   ...   | 43 |

— Но в тотмомент, — продолжаКарлос, — у менявозникло видение их обнаженных сердец. Их грудная клетка исчезла,прос­то растворилась,обнажив лиловую квадратную полость с ребрис­тыми стенками и в центре— сияющеетемно-красное пульсирую­щее сердце. Всю неделю я видел бьющиеся сердца у каждого, и ясказал себе: "У каждого есть сердце, у каждого". Я видел сердце в каждом— в уродливомгорбуне, который работает в регистратуре, в ворчливой старухе, даже в мужчинах,с которыми я работаю!

Рассказ Карлоса вызвал у меня такой приливрадости, что сле­зывыступили на моих глазах. Я думаю, он увидел это, но, чтобы не смущать меня, неподал виду, поспешив перейти к следующему открытию: "Мои ботинки — это не я сам".

Он напомнил мне, что на последнем сеансе мыобсуждали его сильную тревогу по поводу предстоящего доклада на работе. У неговсегда были большие трудности с публичными выступлениями: болезненночувствительный к любой критике, он часто, по его соб­ственным словам, устраивалпредставления для самого себя, злоб­но нападая на всех, кто подвергал сомнению любой аспект егодок­лада.

Я помог ему понять, что он утратил ощущениесвоих личных границ. Естественно, сказал я, что человек враждебно реагирует наугрозу его личной безопасности, когда речь идет о самосохранении. Но яподчеркнул, что Карлос расширил границы своей личности, включив в них работу, ипоэтому реагировал на мелкую критику любого аспекта своей работы так, как еслибы покушались на само его существование. Я призывал Карлоса различать основноеядро своей личности и другие, второстепенные свойства или действия. Затем ондолжен был разотождествиться с этими второстепенны­ми частями: это могут быть его предпочтения, ценности илипос­тупки, но это неон сам, не егосущность.

Карлоса увлекла эта идея. Она не толькообъясняла его агрес­сивное поведение на работе — он смог распространить этумодель "разотожцествления" и на свое тело. Другими словами, хотя его тело инаходилось в опасности, он сам, его сущность, оставалась неза­тронутой.

Эта интерпретация намного снизила еготревожность, и его выступление на работе было очень ясным и спокойным. Онникогда не выступал так удачно. Во время выступления у него в головевер­телась фраза: "Мояработа — это не я".Когда он закончил и сел напротив своего шефа, фраза обрела продолжение: "Я—это не моя работа.Не мои слова. Не моя одежда. Ни одна из этих вещей. Он скрестил ноги и заметилсвои поношенные, стоптанные ботинки: "Мои ботинки — это тоже не я сам". Он сталпокачивать ногой, чтобы привлечь внимание шефа и объявить ему: "Мои ботинки— это нея!"

Два открытия Карлоса — первые из многих, последовавшихза ними, — былиподарком мне и моим ученикам. Эти два открытия, ставшие плодами разных формтерапии, лаконично иллюстриро­вали разницу между тем, что человек может извлечь из групповойтерапии с ее акцентом на отношениях между людьми и из инди­видуальной терапии с ее вниманием к внутреннему общению. Я до сих пориспользую образы Карлоса для иллюстрации своих идей.

Последние месяцы, оставшиеся у него, Карлоспосвятил само­отдаче.Он организовал группу взаимопомощи для раковых боль­ных (пошутив при этом, чтоявляется "конечной остановкой" это­го маршрута), а также вел группу развития межличностных навыковпри одной из церквей. Сара, к тому времени ставшая одним из его преданныхдрузей, присутствовала на одном из занятий в качестве почетного гостя исвидетельствовала о его умелом и тонком руко­водстве.

Но больше всего он отдавал себя детям,которые заметили про­исшедшие в нем перемены и решили жить с ним, переведясь вближайший колледж. Он был удивительно добрым и мудрым от­цом. Мне всегда казалось, что то,как человек встречает смерть, в огромной степени зависит от модели, заложеннойродителями. Последний дар родителей своим детям — это урок принятиясоб­ственной смерти. ИКарлос дал своим детям необычайный урок смирения. Его смерть не была окутанамрачной тайной. До самого конца он и его дети были откровенны друг с другомотносительно его болезни и вместе шутили над его манерой пыхтеть, коситьгла­зами и морщитьгубы, когда он произносил слово "лимфо-о-о-ома".

А мне он преподнес свой главный дарнезадолго до смерти, и это был окончательный ответ на вопрос, стоит лизаниматься те­рапиейсо смертельно больными людьми. Когда я навещал его в госпитале, Карлос был такслаб, что почти не мог двигаться, но он поднял голову, пожал мне руку ипрошептал: "Спасибо. Спасибо, что спасли мою жизнь!"

3. Толстуха.

учшие в мире теннисисты тренируются попять часов в день, чтобы устранить недостатки в своей игре. Мастер дзэнпостоянно добивается невозмутимости мыслей, балерина — отточенности дви­жений, а священник все времядопрашивает свою совесть. В каж­дой профессии есть область еще не достигнутого, в которойчело­век можетсовершенствоваться. У психотерапевта эта область, это необъятное поле длясамосовершенствования, которое никогда нельзя пройти до конца, напрофессиональном языке называется контрпереносом. Если переносом называются чувства, которыепа­циент ошибочноотносит к терапевту ("переносит" на него), но которые на самом деле коренятся вболее ранних взаимоотноше­ниях, контрперенос представляет собой обратное — похожие ирра­циональные чувства, которыетерапевт испытывает к пациенту. Иногда контрперенос бывает столь драматичен,что делает невоз­можной глубокую терапию: представьте себе еврея, который лечитнациста, или изнасилованную женщину, которая лечит насильни­ка. Но в более мягких формахконтрперенос проникает в любую психотерапию.

В тот день, когда Бетти появилась в моемкабинете, когда я уви­дел, как она несет свою огромную 250-фунтовую тушу к моему легкомуи хрупкому офисному креслу, я понял, что мне уготовано великое испытаниеконтрпереносом.

Толстые женщины всегда вызывали у меняотвращение. Я на­хожуих омерзительными: их безобразная манера ходить, перевали­ваясь из стороны в сторону, ихбесформенное тело —грудь, коле­ни, зад,плечи, щеки, подбородок — все, все, чтомне обычно нравится в женщинах, превращено в гору мяса. И еще я ненавижу иходежду — этибесформенные мешковатые платья или, хуже того, слоноподобные тугие джинсы сперетяжками, как у бочки. Как они осмеливаются выставлять свое тело на всеобщееобозрение

Откуда взялись эти недостойные чувства Яникогда не пытал-с выяснить это. Они уходят так глубоко впрошлое, что мне и в голову не приходило считать их предрассудком. Но если быот меня потребовали отчета, возможно, я сослался бы на свою семью, на толстыхвластных женщин, окружавших меня в детстве, в число которых входила и моя мать.Полнота, характерная для моей семьи, была частью того, что я должен былпреодолеть, когда я, самолю­бивый и целеустремленный американец в первом поколении,ре­шил навсегдаотряхнуть со своих подошв прах русской колонии.

Я могу высказать еще одно предположение.Меня всегда восхи­щаложенское тело —возможно, больше, чем других мужчин. И не просто восхищало: я возвышал,идеализировал, превозносил его сверх всякой разумной меры. Возможно, толстыеженщины раз­дражалименя тем, что оскверняли мою мечту, были насмешкой над прекрасными чертами,которые я боготворил. Возможно, они раз­рушали мою сладкую иллюзию иобнаруживали ее основу — плоть, буйство плоти.

Я вырос в Вашингтоне с его расовойсегрегацией —единствен­ный сын вединственной белой семье в негритянском квартале. На улицах черные нападали наменя за то, что я белый, в школе бе­лые — зато, что я еврей. Но для меня оставались еще толстяки, жирдяи, мишени длянасмешек, те, кого не хотели брать в спортивные команды, те, кто не могпробежать круг по стадиону. Мне тоже нужно было кого-то ненавидеть. Может быть,там я этому и на­учился.

Конечно, я не одинок в своем предубеждении.Оно повсюду поддерживается культурой. У кого хоть раз нашлось для толстухидоброе слово Но мое отвращение превосходит все культурные нормативы. В началесвоей карьеры я работал в тюрьме строгого режима, где наименее тяжким преступлением,совершенным любым из моих пациентов, было простое одиночное убийство. И, тем неменее, мне было легче принять этих пациентов, понять их и найти способподдержать.

Но когда я вижу, как толстая женщина ест,это вообще перехо­дитвсе границы моего терпения. Я хочу выбросить пищу. Хочу ткнуть ее лицом вмороженое. "Прекрати набивать себе брюхо! Господи, разве уже не достаточно"Мне хочется заткнуть ей рот!

Бедняжка Бетти, слава Богу, не подозревалаобо всем этом, когда невозмутимо продолжала свой путь к моему креслу, медленноопус­кала свое тело итщательно устраивалась. Она села так, что ее ноги не совсем доставали до пола,и в ожидании поглядела на меня.

Интересно, подумал я, почему у нее ноги недостают до земли Она ведь не такая уж маленькая. Она так возвышалась в кресле,как будто сидела на коленках. Может, это задница у нее такая толстая, чтомешает достать до пола Я постарался поскорее выкинуть эту загадку из головы— в конце концов,человек пришел ко мне за помощью. Через минуту я поймал себя на том, что думаюо карика­турной фигуремаленькой толстушки из фильма "Мэри Поплине", потому что именно ее напоминаламне Бетти. Не без труда мне уда­лось выкинуть из головы и это. Так и пошло: весь сеанс я пыталсяподавить одну отвлекающую мысль за другой, чтобы сосредоточить внимание наБетти. Я вообразил себе, как эти мысли похищает Микки Маус, ученик чародея из"Фантазии", а потом мне пришлось отогнать и этот образ, чтобы обратиться,наконец, к Бетти.

Как обычно, чтобы сориентироваться, я началзадавать биогра­фические вопросы. Бетти сообщила мне, что ей двадцать семь лет,она не замужем, работает в отделе связей с общественностью круп­ной нью-йоркской розничной сети,которая три месяца назад пе­ревела ее на восемнадцать месяцев в Калифорнию, чтобы помочь соткрытием нового филиала.

Она была единственным ребенком в семье ивыросла на малень­комбедном ранчо в Техасе, где ее мать жила одна с тех пор, как 15 лет назад умеротец Бетти. Бетти была хорошей ученицей, посеща­ла университет, поступила наработу в универмаг в Техасе, и после двух лет работы ее перевели в центральныйофис в Нью-Йорке. Она всегда страдала от излишнего веса, заметно полнеть началас кон­ца подростковогопериода. За исключением двух или трех корот­ких периодов, когда она потеряла40 или 50 фунтов благодаря стро­гой диете, после двадцати одного года ее вес колебался от 200 до250 фунтов.

Я перешел к делу и задал свой стандартныйпервый вопрос:

— На чтожалуетесь

— На все,— ответилаБетти.

Все было не слава Богу в ее жизни. Онаработала шестьдесят часов в неделю, не имела ни друзей, ни личной жизни, низанятий в Калифорнии. Ее жизнь как таковая, сказала она, осталась в Нью-Йорке,но просить сейчас о переводе означало погубить свою карь­еру, которой и так угрожалаопасность из-за непопулярности Бет­ти среди сотрудников. Первоначально Бетти вместе с восемью Другиминовичками прошла в компании обучение на трехмесячных курсах. Бетти былаозабочена тем, что ни ее достижения, ни про­движение по службе не были стольже успешными, как у однокаш­ников. Она жила в меблированной квартире в пригороде и, по еесловам, не делала ничего, а только работала, ела и считала дни, оставшиеся доокончания восемнадцати месяцев.

Психиатр доктор Фабер, которого онапосещала в Нью-Йорке, около четырех месяцев, лечил ее антидепрессантами. Хотяона про­должала ихпринимать, от них было мало проку; она была глубоко подавлена, каждый вечерплакала, хотела умереть, спала урывками и всегда просыпалась в четыре или пятьутра. Она слонялась по дому, а по воскресеньям, в свой выходной, никогда неодевалась и весь день проводила у телевизора, поглощая конфеты. На прошлойнеделе она позвонила доктору Фаберу, который назвал ей мое имя и предложилпроконсультироваться.

—Расскажите мне подробнее о своих проблемах, — попросил я.

— Я неконтролирую свое питание, — улыбнулась Бетти и до­бавила: — Можно сказать, что мое питание никогда не было под контролем, носейчас я и в самом деле немогу взять себя в руки. За последние три месяца я набрала около двадцати фунтови теперь не могу влезть в большинство своих платьев.

Это меня удивило. Ее одежда казалась такойбесформенной, что я не мог себе представить, как она может статьмала.

— Есть ещепричины, по которым Вы пришли именно теперь

— Напрошлой неделе я обратилась к врачу с головными боля­ми, и он сказал, что у меняслишком высокое давление, 220 на 110, и мне нужно начать худеть. Он выгляделозабоченным. Не знаю, следует ли мне принимать это всерьез — в Калифорнии все просто помешанына здоровье. Он сам был на работе в джинсах и крос­совках.

Все это она произнесла веселымнепринужденным тоном, как будто говорила о ком-то другом и как будто мы с нейбыли студен­тами-второкурсниками, которые травят байки дождливымвоскрес­ным вечером.Она шутила, пыталась заставить меня смеяться вме­сте с ней. У нее была способностьимитировать акцент и мимику своего бывшего врача из Мэрин Кантри, своихпокупателей-китай­цев,своего босса со Среднего Запада. Должно быть, она хихикала раз двадцать втечение часа, очевидно, вовсе не смущенная моим упорным отказом веселитьсявместе с ней.

Я всегда очень серьезно отношусь кзаключению терапевтичес­кого контракта с пациентом. Когда я берусь лечить кого-то, топринимаю на себя обязательство поддерживать этого человека:

потратить столько времени и сил, сколькобудет необходимо для улучшения состояния пациента, и прежде всего относиться кпа­циенту с теплотой иискренностью.

Но мог ли я так относиться к Бетти Честноговоря, она меня отталкивала. Мне требовалось усилие, чтобы заставить себясмот­реть на ее лицо,настолько оно заплыло жиром. Ее глупые коммен­тарии также были мне неприятны. Кконцу нашего сеанса я почув­ствовал себя усталым и раздраженным. Мог ли я стать ей близок Мнебыло трудно представить себе человека, с которым мне еще меньше хотелось бы сблизиться. Ноэто была моя проблема, а не проблема Бетти.

После двадцатипятилетней практики насталовремя измениться. Бетти олицетворяла собой дерзкий вызов, брошенный мнеконтр­переносом, иименно по этой причине я сразу согласился стать ее терапевтом.

Pages:     | 1 |   ...   | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 |   ...   | 43 |    Книги по разным темам