Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 |   ...   | 19 |

• Вот, деточка, почитайте...
• Что это
• Это, деточка, стихи. Настоящие.

Шаровая молния пробивала крышу, и в черной дыре дышала вселенная: звезды, метеориты, таин­ственный свет и все такое прочее. Смысл бытия прори­совывался со скрижальной четкостью: расширить лун­ки чердачной обсерватории до размеров неба над оте­чеством. В эфире божественной миссии бесследно таяли мелкие земные проблемы типа экономии элек­троэнергии в общественной уборной, сезонной обуви и статьи о тунеядстве. Но у соседей, правоохранитель­ных органов и государства были свои собственные соображения насчет правильного использования элек­троэнергии, трудовых ресурсов и воздушных про­странств. Не альтернативные, а прямо-таки абсолютно' противоположные.

Несовпадение расстраивало и удивляло:

• О чем вы Куда вы Вот же она, истина, boт же она, красота! Я знаю, я видел, пойдемте со мной. я и вам покажу.
• Нет уж, гражданин, это вы— пройдемте, это вам покажут.

Смотрины заканчивались пенсией по инвалидно­сти в размере тридцати шести рублей. Да нет, никто никого специально не калечил. Как-то так, само собой...

К моменту нашего знакомства (6 октября 198( года) Эммануил Ефимович уже имел означенную пен сию и четвертьвековой стаж служения мертвому Мастеру. Обычно он приезжал на кладбище после полудня. Распределял по банкам и фамильным могилам свежие цветы, возложенные бесконечными паломниками:

эти — Борису Леонидовичу, эти — Евгении, первой жене, эти — Зинаиде, второй жене, эти — сыну. Схема раздачи была подвижной и непредсказуемой. Неизмен­ным оставался лишь первый букет. Пышность и сорт­ность остальных варьировались и, видимо, зависели от сложных внутренних поворотов симпатий и отноше­ний Эммануила Ефимовича с домочадцами поэта.

Убирал с дорожки листву. Потом садился и ждал. Зрителей и поклонников в свой камерный театр имени Пастернака. Они появлялись: фаянсовые интуристы, бледные юноши, парниковые барышни, сиплые поэтес­сы, уездные диссиденты, коллекционеры знаменитых захоронений (л...а кроме Пастернака поблизости кто-нибудь интересный закопан), мятая совковая интел­лигенция.

Замирали в вежливой скорби напротив арабского профиля. Потом кто-то не выдерживал напора соб­ственной эрудиции и многозначительно изрекал:

Гул затих. Я вышел на подмостки.

Заминка, пауза и громкий суфлерский шепот за спиной:

Прислонясь к дверному косяку, Я ловлю в далеком отголоске, Что случится на моем веку.

Взвивался занавес. Начиналось действо. Манера чтения Эммануила Ефимовича наверняка восхитила бы античных театралов — от фальцета к басу, от форте к пианиссимо, с замираниями и внезапными бросками. Галактики сжимались до точки и тут же взрывались. Но неподготовленный посетитель, настро­енный на мирный, меланхолический лад, вздрагивал от ударной волны подозрения: уж не псих ли Вокруг кресты. Под крестами — покойники. В случае чего защитить некому.

Но вот заключительное крещендо, качнув кроны, пропадало в вышине, а Эммануил Ефимович замирал в финальной позе: корпус вперед, локти на коленях, глаза прикрыты ладонями. Антракт.

Если напуганные зрители не сбегали, начиналась долгая беседа. Иногда, расщедрившись, Эммануил Ефимович награждал терпеливого слушателя одной из своих многочисленных кладбищенских новелл:

• ...В тот день никого не было, я убрал могилу и уже собирался уезжать, когда услышал пение. От церкви к погосту двигалась необычная процессия. То есть процессия была нормальная — похоронная, а вот люди в ней... явно не здешние, не переделкинские, с лицами словно со старинных портретов.— Кого везете— спрашиваю.— Тарковского... Его голова на подушке была чуть повернута набок, точно у спяще­го, и речи звучали без экзальтации, надрыва и фальши. Слушаю, запоминаю. Вдруг кто-то сжал мой локоть. Обернулся. Высокий и весь в белом — кто Правиль­но — Евгений Александрович. Наклонился и гулким шепотом: — Это я все устроил!
• Что,— пугаюсь я,— смерть Арсения Александ­ровича

Оказалось, место на кладбище... Однажды мне удалось заманить Эммануила Ефимовича в свою дворницкую на Кропоткинской. С дву­мя утилитарными целями: накормить и записать кас­сету его устного творчества. Обе задачи были выпол­нены. Кассету потом кто-то заиграл. Жаль.

Месяц спустя я появилась на переделкинском клад­бище. Эммануил Ефимович был на посту. Увидев ме­ня, он просиял, смутился, полез в карман утильного пальто. Выудил оттуда, вероятно, платок, сухой сте­бель, допотопный ключ, напоминавший о тайных дверцах, замковых лабиринтах, кованых сундуках, и матовый аптечный пузырек. Опять просиял, сму­тился и протянул пузырек мне:

• По моим наблюдениям, у вас отсутствует дома телефонный аппарат. Вот...

Флакон был доверху наполнен двухкопеечными мо­нетами.

Через три года 6 октября (мистическая рифмовка дат) Эммануил Ефимович умер. Судьба наградила нищего безумца: он умер, как великий актер,— на своей сцене, великолепным осенним днем, во время чтения стихов, от разрыва сердца.

Тот аптечный пузырек с двухкопеечными монета­ми остался навсегда самым драгоценным из да­ров, поднесенных мне на этой не слишком щедрой земле.

Но вернемся к обыденности. Обучать наших кава­леров искусству устроительства праздников — заня­тие, обреченное на провал. Попытки лишь будут мно­жить досаду и обиды. Оптимальное, на что можно рассчитывать, это сухое спонсорство. Но и для формирования его в качестве черты характера требуются серьезнейшие усилия. Тяга к межполовой халяве у на­ших мэнов на ментальном уровне. До рыночной эко­номики это как-то растушевывалось и скрадывалось скудностью социального контекста: ну что с него взять Похмеляется на свои и ладно. Нынче что взять есть. Но попробуй отними. Не приучены: они давать, мы — брать. Он на меня тратится! Неловко как-то.— Ой, что ты, милый, не надо, я сама.— Сама так сама,— охотно соглашается милый, молниеносно пряча бумажник. В другой раз он вообще не торопится его достать, терпеливо наблюдая, как ты судорожно роешься в сумочке. А в третий небрежно занимает у тебя на мотор, сигареты, финансовую операцию с авантюрным душком, на которую свои или чужие средства тратить слишком рискованно. Извини, все было так классно задумано, но меня кинули.— И смотрит преданным собачьим взглядом. Хотя на самом деле кинули вовсе не его, а тебя.

Такое надо выжигать каленым железом. Однажды мою подругу жених пригласил в дорогой кабак. То ли в качестве свадебного подарка, то ли авансом вместо медового месяца. Заказал заранее столик, надел гал­стук — все как положено. Пришли. Сели. Он открыл меню, начал читать. По-арабски справа налево. Ув­лекся так, что про все позабыл. Шевелит губами, при­щуривается, что-то прикидывает, только что не выта­щил калькулятор. Официант переминается за плечом, приготовил блокнотик — ждет. Тогда барышня нена­вязчиво так потянула папку на себя.

• Давай,— говорит,— родной, я тебе помогу. И начала диктовать заказ. Сверху вниз, без пропусков, как стихотворение. Официант стенографирует. Жених ослабил галстук (видимо, упрел и давит на ее ногу под столом как на тормоз). Никакой реакции. Дошла до даты и директорской визы, улыбнулась официанту — приступайте! когда остались одни, ка­валер зашипел:
• Ты что — рехнулась

Но она успокоила его, объяснив, что получила крупную сумму и за последствия пира он может не беспокоиться. Поверил, повеселел — они долго встре­чались, и он отлично знал, что она легко тратит свои деньги, любит шикануть и сделать дорогой подарок. Ел с аппетитом, за троих. Перед десертом она уда­лилась припудрить носик. С тех пор они не встре­чались.

Еще один замеченный мною характерный пара­докс: начало интимных отношений воспринимается многими как сигнал к прекращению любых трат на подругу. Не заставляй меня думать, что спишь со мной из-за денег,— заявляет бой-френд, переселив­шись в твою съемную квартиру с неколебимой уве­ренностью, что холодильник по ночам заполняет про­дуктами хозяйственный домовой. Лишить его этой детской уверенности невозможно. А надо бы. Для чего:

прекрати немедленно финансировать любые хозяй­ственные расходы. Обедай и завтракай вне дома. Ужин отдай врагу. Если это не даст нужного эффекта — расстанься. Это все равно случится, но позднее и в бо­лее обидной для тебя форме. Мужчина никогда не будет ни ценить, ни хотеть женщину, которая ему ничего не стоит. Разница в том, что мы — одариваем,они — вкладывают. То, во что ничего не вложено, не жалко терять;

на рандеву никогда не имей при себе наличности, превышающей стоимость сабвейного жетона. Как раз­влекаться всухую — его, а не твоя проблема;

не руководствуйся соображениями экономии, когда в припадке щедрости он предлагает выбрать себе по­дарок;

не позволяй жаловаться на финансовые затрудне­ния;

не давай в долг.

ИЛИТ И ЕВА

Что предание нам говорит Прежде Евы была Лилит. Не женой была, не женой, Стороной прошла, стороной.

Угадай, какое твое главное преимущество перед лю­бой женой, какими бы достоинствами она ни облада­ла Внешность Но любовь, как известно, зла. Напро­тив меня живет чудная пара: он— само мужество, она — само очарование. А регулярно навещает этот Сталлоне настоящую театральную тумбу (метр, метр, метр — где талию будем делать). Возраст Опять пальцем в небо — и от юных жен бегают к старым, потрепанным клячам. Сексуальная раскованность Но, во-первых, весь его обширный сексуальный опыт нако­плен в браке, значит, и там кое-что умеют. А если не в браке, то где они теперь, эти наставницы Во-вторых, в монашках и весталках есть своя изюминка. Твои печенья, соленья, цыплята табака Все одно для муж­чины эталон кулинарного искусства — кухня его ма­тушки, даже если в ее меню в зависимости от сезона меняются два блюда — яичница с помидорами и яич­ница без помидоров.

Еще не догадалась, какой твой главный козырь, которого нет и не может быть на руках у жены Правильно, это то, что ты не жена. Можешь позволить себе мелкие и крупные вольности, коих она из-за сво­его высокого сана лишена, которые, если их правильно смешивать и дозировать, превращаются в отменное приворотное зелье.

Половая любовь потому и половая, что ее земная ось — эрос. Удали его — и останется друг и соратник Н. К. Крупская. Средство, обеспечивающее относи­тельную сохранность стержня,— расстояние, которого между супругами нет. Не физическое, конкретное, а за­зор неокончательной принадлежности. Притяжение предполагает наличие свободного пространства между предметами. Нет пространства — нет притяжения. Здесь скрывается неразрешимое противоречие плот­ской любви: она стремится к слиянию, а достигнув его, пропадает, как пропадает течение двух рек, соединен­ных в озере.

Очень точно сформулировано это у Раджнеша:

Любовь — средство получить секс. Вот почему вы не можете любить вашу собственную жену или мужа — это очень трудно. Нужда исчезла. Любовь — это уха­живание, прелюдия, чтобы склонить другого к сексу. Жене или мужу не нужно никакого склонения — они получены в дар. Муж может требовать, жена может требовать, нет никакой нужды склонять. И поэтому любовь исчезает. Они могут только претендовать. и такая претензия становится тяжелой вещью для каж­дого. Претендующая любовь! Тогда вы чувствуете, что ваша жизнь бессмысленна. Вот почему, когда люди вступают во внебрачные связи, это дает им немного энергии и немного чувства любви, т. к. за новым чело­веком вы должны снова ухаживать, вы не можете взять его в дар — вы должны его склонить.

Вот и пусть склоняет до самого тына, но чувствует:

стоит слегка расслабить руку, ствол хлоп! — и опять распрямится. Заново надо карабкаться, повисать, ле­теть вниз, рискуя свернуть шею. Достигается это ощу­щение у партнера просто — внутренним осознанием своей независимости как отрадного факта. Тогда и внешние признаки возникнут сами собой.

Хотя не стоит пренебрегать и режиссурой: когда отмени свидание, желательно в последний момент,— самый лакомый кусок тот, что пронесли мимо рта;

когда пропади на уик-энд без предупреждения, не забо­тясь по возвращении о железном алиби. Не жена, чтобы оправдываться и запускать вперед парламен-терш со скошенными от вранья глазами.

Ты вправе читать при нем письмо, не информируя о корреспонденте, подъезжать к месту свидания на частнике, не объясняя, почему расплачиваешься только улыбкой. Ты можешь навсегда исключить из графика встреч определенный день недели с туманной аргумен­тацией так получается.

А туалеты напрокат! А их феерическая смена! Гар­дероб, который тебе явно не по карману! Это жены прячут дорогую обновку, купленную на загадочные средства, в ожидании хорошего расположения духа хозяина. А тут не его забота, откуда что берется и куда девается. Только не эпатируй открыто, соблюдай меру и ритм, который есть великое организующее начало всякой мелодии, в том числе и мелодии любви.

Но все ухищрения будут напрасны, если они лишь плод ума и бессонницы, а не органичные движения натуры. Это кошка выпускает когти и дыбит шерсть в наивной надежде, что ее примут за тигрицу. А насто­ящая тигрица может мурлыкать и ластиться, не скры­вая свою принадлежность к кошачьему роду. Ей дос­таточно зевнуть, чтобы напомнить, кто есть кто. Но эти царственные зевки нам удаются редко. Оставаться внутренне свободной и любить — это уравнение из высшей математики.

Замужней любовнице проще. Она объективно не принадлежит целиком своему тайному партнеру. Ей не надо изображать из себя вольнолюбивую Радду и обносить колючей проволокой некую зону своего существования. Все уже есть. Довольно, собственно говоря, того, что она ложится каждую ночь в по­стель с другим, и нетрудно догадаться, чем они там занимаются. А что любовник возразит, когда сам спит не с одной открытой форточкой. Тут-то и раз­горается охотничий азарт, накапливается решимость для заячьего прыжка, вспарываются перины в поис­ках спрятанного паспорта, обручальное кольцо соска­льзывает с безымянного пальца и, прощально свер­кнув, пропадает навеки за решеткой канализационно­го люка.

Pages:     | 1 |   ...   | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 |   ...   | 19 |    Книги по разным темам