Книги, научные публикации Pages:     | 1 |   ...   | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 |   ...   | 13 |

ЧАРЛЬЗ Основания теории знаков Уильям МОРРИС Nemo autem vereri debet ne characterum contemplatio nos a rebus abducat, imo contra ad intima rerum ducet. ...

-- [ Страница 6 ] --

Scott, 1970 Ч Scot t D. Advice on modal logic // Philosophical Problems in Ka t z Ч Pos t a l, 1964 Ч K a t z J., P o s t a 1 P. An Integrated Theory of Logic: Recent Developments. Ed. K. Lambert. D. Reidel Publishing Company, Linguistic Descriptions. MIT Press, Cambridge (Mass.), 1964.

Dordrecht, 1970, 143Ч173.

K e e n a n, 1969 Ч Keen an E. A Logical Base for English. Ph. D. dissertation, S t e n i u s, 1967 Ч St e ni us E. Mood and language-game// Synthese, v. 17, duplicated, 1969.

1967, 254Ч274.

K r i p k e, 1963 Ч K r i p k e S. Semantical considerations on modal Logic // S t r a w s o n, 1950 Ч S t a w s o n P. F. On referring // Mind, v. 59, 320Ч344.

Acta Philosophica Logica, v. 16, 1963, 83Ч94.

T a r s k i, 1936 Ч T a r s k i A. Der Wahrheitsbegriff in den formalisierten L a k o f f, 1970 Ч L a k o f f G. On generative semantics // Semantics. An Sprachen// Studia Philosophica, v. l, 261Ч405.

Interdisciplinary Reader in Philosophy, Linguistics, Anthropology and Tho ma s o n Ч St a l na k e r, 1968 Ч Thoma s onR., St a l na k e r R.

Psychology. Ed. D. Steinberg, L. Jakobovits. Cambridge University Press, Modality and reference// Nous, v. 2, 1968, 359Ч372.

Cambridge 1970.

Ve r ma z e n, 1967 Ч V e r ma z e n B. Review of: J. Katz, P. Postal. An Le wi s, 1944 Ч L e wi s C. I. The modes of meaning // Philosophy and Integrated Theory of Linguistic Descriptions and: Katz J. Philosophy of Phenomenological Research, v. 4, 1944, 236Ч-249.

Language// Synthese, v. 17, 1967, 350Ч365.

Lewi s, 1968a Ч Lewi s D. Counterpart theory and quantified modal logic Wal l ace, 1965 Ч W a 11 а с e J. Sortal predicates and quantification//Journal //Journal of Philosophy, v. 65, 1968, 113Ч126.

of Philosophy, v. 62, 1965, 8Ч13.

Lewi s, 1968b Ч Le wi s D. Languages and language. Unpubl., 1968.

Le wi s, 1969 Ч Le wi s D. Convention: A Philosophical Study. Harvard University Press, Cambridge (Mass.), 1969.

Lyons, 1966 Ч L у о n s J. Towards a notional theory of parts of speech //Journal of Linguistics, v. 2, 1966, 209Ч236.

Mat es, 1968 Ч Mat es B. Leibniz on possible worlds// Logic, Methodology and Philosophy of Science, v. 3. Ed. B. van Rootselaar, J. F. Staal, North Holland Publ. Co., Amsterdam, 1968.

M с С a w l e у, 1968 Ч Mc Ca wl e y J. Concerning the base component of a transformational grammar// Foundations of language, v. 4, 1968. 243Ч269.

McCawl ey, 1969 Ч McCawl ey J. Semantic representation. Paper presented to a Symposium on Cognitive Studies and Artificial Intelligence Research, University of Chicago Center for Continuing Education, March, 1969.

Mont a g ue, 1960 Ч Mo n t a g u e R. Logical necessity, physical necessity, ethics, and quantifiers// Inquiry, v. 3, 1960, 259Ч269.

Mo n t a g u e, 1968 Ч Mo n t a g u e R. Pragmatics // Contemporary Phi losophy Ч La philosophie contemporaine. Ed. R. Klibansky. La Nuova Italia Editrice, Florence, 1968, Mo n t a g u e, 1969 Ч Mo n t a g u e R. Intersional logic and some of its connections with ordinary language. Talk delivered to the Southern California Logic Colloquium, April 1969.

Mont a g ue, 1970a Ч Mo n t a g u e R. English as a formal language. 1 // Linguaggi nella societa e nella tecnica. Edizioni di Communita, Milano;

1970.

Mont ague, 1970b ЧMont ague R. Universal grammar// Theoria, v. 36,1970.

Mont a g ue, 1970c Ч Mo n t a g u e R. Pragmatics and intensional logic // Synthese, v. 22, 1970, 68Ч94 (русский перевод см. в сб. Семантика мо дальных и интенсиональных логик. М.: Прогресс, 1981).

БАРБАРА ХОЛЛ ПАРТИ на роль лингвистической теории семантики. В настоящей статье я БАРБАРА Грамматика Монтегю, хочу остановиться на некоторых проблемах, которые мне представ ляются фундаментальными, когда речь идет о применении теории Холл Монтегю в лингвистике.

мысленные представления В качестве начала я сформулирую три утверждения;

первые два, если они справедливы по отдельности, указывают на существова ПАРТИ и реальность ние одной важной проблемы;

третье, также если оно справедливо, гласит, что решение ее будет непростым. Далее я попытаюсь обри совать природу этой проблемы и ее истоки. Заключение статьи со держит, к сожалению, не ее решение, а лишь некоторый проект воз можного подхода к нему..

Упомянутые три утверждения, сформулированные лишь в са мой грубой и первоначальной форме, следующие:

(1) Если какой-либо естественный язык, например английский, 1. Введение состоит отчасти из его синтаксиса и семантики, то, согласно тео рии синтаксиса и семантики Монтегю, английский язык таков, что В течение последних десяти лет лингвисты и никакой природный носитель английского языка не может знать философы продолжали заметно сближаться английского языка.

на почве общего интереса к проблемам семан (2) Согласно взглядам Хомского на язык и грамматику, любой тической теории и семантического описания естественный язык определяется его грамматикой, а грамматика яв естественных языков. Для того направления ляется мысленным конструктом человека, поэтому любой природ исследований, которое сложилось под воздей ный носитель данного языка должен по определению знать свой ствием работ Монтегю, особенно характерно язык.

влияние формальных семантических теорий, (3) Конфликт между (1) и (2) возникает из-за различного отве разрабатываемых логиками, на семантический та на вопрос о том, что такое семантика, и это различие оказывает анализ естественных языков и, в то же время, ся решающим уже на лексическом уровне.

обратное влияние семантического описания Возможно, что конфликт возникает толъко на уровне лекси естественных языков на разработку и обога ческой семантики. Но я подозреваю Ч и постараюсь далее в этой щение формальных теорий. Во многом анало статье подтвердить, Ч что конфликт распространяется и на конст гичный путь прошли в последние два десяти рукции, выражающие пропозициональные установки. Все же для летия исследования синтаксиса, начатые начала я ограничусь указанным расхождением на лексическом уров работами Хомского и других генеративистов;

не и проведу контрастивное сопоставление синтаксической и там также, по крайней мере вначале, было за структурной семантики, с одной стороны, и лексической семан метно взаимное влияние все более утончен тики Ч с другой.

ных формальных синтаксических теорий и все Предварительно замечу, что мои взгляды на этот вопрос сфор более формализующихся описаний синтакси мировались под воздействием взглядов Хилари Патнэма, а пробле ческих явлений естественных языков. Одна ма, которую я сформулировала с помощью утверждений (1)Ч(3), ко, что касается семантики, то известная часть очень похожа на то, о чем Патнэм писал: Итак, теория значения лингвистов все еще очень скептически смот утвердилась на двух следующих незыблемых положениях: (1) знать рит на возможности применения формальных значение языковой единицы Чэто нечто иное, как находиться в не логических моделей к семантике естественно котором психологическом состоянии;

(2) значение языковой еди го языка.

ницы (в смысле линтенсионал) устанавливает ее экстенсионал В своих предыдущих работах я выдвигала (в том смысле, что тождество интенсионалов определяет тождество концепцию семантики возможных миров, раз экстенсионалов). Я утверждаю, что два эти положения, взятые витую в духе Монтегю, в качестве кандидата 20 Семиотика Г! JL\\J БАРБАРА ХОЛЛ ПАРТИ совместно, не удовлетворяются никаким понятием, не говоря уже зой лексической части является некоторый список, как и в синтак о понятии значения1.

сисе4. Ниже я остановлюсь подробнее на следствиях, которые вы Я не думаю, что Монтегю когда-либо разделял первое из поло текают из разных взглядов на форму и содержание при описании жений Патнэма и что Хомский подписался бы под вторым;

и таким значений базовой части;

здесь же я хочу только подчеркнуть, что образом, констатировав конфликт, можно было бы затем просто если считать центральным вопрос о том, как значения ассоцииру сказать, что лингвистическая семантика и философская семантика ются с бесконечным множеством предложений какого-либо языка, типа Монтегю Ч это две разные дисциплины2 и что, следователь то естественно сосредоточить внимание на рекурсивных механиз но, не имеет смысла пытаться применить что-либо подобное тео мах, которые обеспечивают бесконечность языка, и связывать с рии Монтегю к лингвистике. Напротив, одна из моих задач заклю конечным набором базовых элементов такие свойства, которые не чается в том, чтобы показать, что на структурном уровне подход обходимы для того, чтобы эти элементы могли подаваться на вход Монтегю отвечает целям лингвистической теории, а следователь рекурсивных правил.

но, вполне оправданна попытка разрешить конфликт и на лекси Эта стратегия, или ра'бочая гипотеза, очень ясно видна, на ческом уровне.

пример, у Монтегю в его описании фрагментов английского язы ка. Монтегю считал базисом семантики описание свойств истин ного предложения (при его данной интерпретации) и следования 2. Синтаксические и семантические структуры (entailment)5, принимая в качестве отправной точки предложенное Центральная задача синтаксиса состоит в том, чтобы дать конеч фреге различие между интенсионалом и экстенсионалом. Далее, ное описание бесконечного множества предложений данного ес он принимал тезис Фреге (который может формулироваться по тественного языка. Фундаментальное наблюдение, на котором ос разному)6 о том, что интенсионал сложного выражения является новано это утверждение, заключается в том, что носитель языка производным от интенсионалов составных частей, в то время как может произвести и понять предложения, которые он никогда не экстенсионал выражения не всегда есть производное от экстен производил и не встречал раньше, что не существует ограничений сионалов составных частей, но всегда является производным от на максимальную длину предложений и что мозг представляет со экстенсионалов и интенсионалов составных частей. Поэтому ес бой нечто конечное. Лингвисты и философы равно согласны3 отно тественно, что семантические правила Монтегю исходят из ин сительно пути к решению этой задачи: необходимо охарактеризо тенсионалов базовых лексических единиц как чего-то заданного, вать конечный набор лексических единиц языка и некоторый поскольку интенсионалы необходимы для подачи на вход семан конечный набор синтаксических правил Ч совместное использо тического правила и не могут быть установлены на основе экстен вание того и другого позволит порождать бесконечное множество сионалов какого бы то ни было мира.

предложений. Что касается детального описания природы лекси Если принимается соглашение относительно интенсионалов кона, то здесь существуют конфликтующие теории, однако все они базовых лексических единиц как исходной точки, то затем можно предполагают некоторый базис в виде конечного набора элемен проделать большую содержательную работу (и она действительно тов, которые природный носитель языка должен в действительно была проделана) с эмпирически проверяемыми следствиями, для сти просто заучивать списком.

того чтобы установить правила для семантической интерпретации Применительно к тому, что я буду называть структурной час сложных выражений. Возьмем, например, типичные конструкции тью семантики, или логической формой, центральная проблема высшего уровня, такие, как комбинация именной составляющей, полностью аналогична центральной задаче синтаксиса: необходи содержащей общее (нарицательное) имя, с ограничительным отно мо дать конечное описание значений бесконечного множества пред сительным предложением, или конструкция из общего имени и при ложений данного языка. И здесь также, несмотря на разногласия лагательного-атрибута. Семантическое правило интерпретации для относительно того, что такое значения и как надо подойти к ним в подобных конструкций позволяет делать предсказания относитель деталях, все согласны в том, что путь к решению задачи тот же са но бесконечного класса выражений, и эти предсказания могут быть мый: необходимо эксплицитно описать значения конечного набора проверяемы в отношении условий истинности и следования без лексических единиц и некоторого набора правил для приписыва обращения к конкретному семантическому содержанию лексичес ния значений сложным выражениям, исходя из значений их состав ких единиц, помимо их логического типа. Работа такого типа была ных частей. Те, кто работает над структурной частью семантики, в проведена и лингвистами, и философами, и, за исключением, пожа общем в явной или неявной форме исходят из допущения, что ба луй, проблемы пропозициональных установок, не было обнаруже 20* И AU bAfbAJTA 11ЛПУ но никакого конфликта между методами Монтегю и целями линг тивную систему мышления человека . Катц принимает более фре вистического описания в этих областях. Правила комбинации ин гевскую точку зрения на свои собственные семантические мар терпретации частей для получения интерпретации целого допуска керы: Семантический маркер Ч это теоретический конструкт, ко ют конечное представление и соответствуют, насколько это может торый создается для того, чтобы репрезентировать концепт.

быть выражено в словесной форме, интуиции носителей языка, так...Концепты Ч это не... элементы в субъективном процессе мышле что в принципе, по-видимому, можно сказать, что носитель языка ния, а скорее объективное содержание процессов мысли. Однако знает эти правила как часть своего владения языком (своей ком Катц считает, что эти семантические репрезентации, если и не яв петенции).

ляются сами по себе мысленными сущностями, являются познавае В своем введении к Формальной философии Монтегю Тома мыми: Способность носителя языка понять любое предложение зон недооценил разделимость лексической и структурной семанти частично зависит от его знания значений компонентов Ч морфем .

ки и, основываясь на этом, писал: Следует отличать проблемы се В последнее время лингвисты начинают осознавать важность вза мантической теории от проблем лексикографии....Главная задача имодействия лязыковой способности с другими компонентами ме семантики состоит в том, чтобы объяснить, как различные типы зна ханизмов восприятия и познания у человека. Важное лингвистичес чений связываются с различными синтаксическими категориями.

кое значение имеет, например, недавно обнаруженное явление:

Другая задача Ч объяснить, как значения фраз зависят от значения универсальность таких, казалось бы, несомненно базовых терми их составных частей....Но мы не можем ожидать от семантической нов, как красный, мол-сет быть поставлена в связь с самим устрой теории, чтобы она объяснила, каким образом любые два выраже ством механизма восприятия цвета у человека. Можно сказать, ния, принадлежащие к одной и той же синтаксической категории, хотя, пожалуй, слишком упрощенно, что обычная точка зрения лин различаются по значению. Например, идти и бежатъ или единорог гвиста такова: если есть семантические отношения между языко и зебра явно различаются по значению, и мы ждем от словаря анг выми выражениями и внеязыковыми, немыслительными сущностя лийского языка, чтобы он объяснил нам, в чем именно. Но составле ми, то эти отношения опосредованы конструктами познания и ние словаря требует существенных знаний о мире....Это вопрос при восприятия человека, и семантические представления, которые ложения, а не вопрос теории (выделено Томазоном. Ч Б. П.).

лингвист выдвигает в качестве гипотез, в конечном счете основы Я думаю, что Томазон неудачно противопоставляет здесь ваются на состояниях и процессах в психике. Центральное поло приложение и теорию, но я согласна с мыслью о том, что лек жение психологических понятий является, на мой взгляд, следстви сическая семантика Ч дисциплина, фундаментально отличная от ем и работ Хомского, которые выдвинули лязыковую компетенцию структурной семантики (которую Томазон называет просто се как центральный объект лингвистики: Зачем изучать язык?...Изу мантикой). Мне близко также по духу замечание Томазона о том, чая язык, мы можем открыть абстрактные принципы, которые уп что нельзя требовать от специалиста по структурной семантике, равляют его структурой и функционированием, которые являются чтобы он одновременно давал решения в области лексической се универсальными в силу биологической необходимости, а не про мантики. Но можно задавать вопросы относительно допущений в сто исторической случайности, которые обусловлены свойствами области лексической семантики, вытекающие из структурной те мышления, присущими всему биологическому роду....Язык Ч про ории Монтегю, если эти допущения прямо касаются существа про дукт человеческого сознания, создаваемый заново в каждом инди блемы: может ли носитель языка знать свой язык?

виде посредством операций, которые лежат далеко за пределами воли и сознания.

б. Семантика возможных миров. Если говорить о том подходе 3. Проблема примитивов на лексическом уровне к семантике возможных миров, который представлен работами Мон а. Точка зрения лингвиста. Мне кажется, можно сказать, что боль тегю, то лексическая семантика связана с особой интенсиональной шинство лингвистов-генеративистов рассматривают семантические моделью, приписывающей тот или иной интенсионал каждой базо примитивы, подобно синтаксическим примитивам, как в основе вой лексической единице. Интенсионал есть функция (производ мысленные конструкты. Так, Джеккендоф пишет: Предположить, ное) от возможных миров к объектам соответствующего типа, вы что существует некоторое универсальное семантическое представ бирающая экстенсионал лексической единицы в каждом возможном ление, значит выдвинуть важное утверждение о врожденности се мире, Нужно подчеркнуть следующие положения.

мантической структуры. Можно обоснованно предполагать, что 1. Данное Монтегю описание английского языка не устанавли семантическое представление весьма органично встроено в когни вает единственной интенсиональной модели для данного фрагмен БАРБАРА ХОЛЛ ПАРТИ та английского языка. Скорее, он создает семейство моделей, ко 4. Установление функции актуальной интерпретации торые могут различаться по какому-либо одному или по всем пара Крипке убедительно утверждает, что собственные имена Ч это метрам, составляющим интенсиональную модель: множество А ин жесткие десигнаторы, которые выбирают один и тот же инди дивидов;

множество / возможных миров;

множество / моментов вид в каждом возможном мире. Какого именно индивида выбирает времени;

функция интерпретации F, которая приписывает интен собственное имя, устанавливая референцию к нему, Ч это зависит сионалы базовым лексическим единицам. Постулаты значения мо от причинной истории использования данного имени, а она вос гут быть добавлены для ограничения класса допустимых моделей;

ходит в прошлое, к какому-то акту первоначального именования Ч но даже это добавление всего лишь урезывает множество моделей так окрестили. В своей типичной форме этот первоначальный акт до того количества, которое Монтегю называет логически возмож устанавливает референцию посредством указательного местоиме ными интерпретациями, что достаточно для логических понятий ния или прямого указания на объект реального мира. Если при логической истинности, логической импликации и логической эк нять эту точку зрения, то, оаевидно, следует считать, что интенси вивалентности.

онал собственного имени не фиксирован на каком-либо одном 2. Альтернативные характеристики функции интерпретации F представлении в головах говорящих, общим для всех, кто исполь в модели сводятся к альтернативе возможных словарей. В работе зует это имя как единицу данного языка. Но большинство лингвис Английский язык как формальный язык Монтегю замечает: Ис тов не считает этот пример, взятый сам по себе, типичным для про пользование какого-либо языка должно в идеале предполагать не блемы семантического представления. Катц, например, полагает, только установление набора всех моделей этого языка.., но также что собственные имена просто не имеют значения. (Из положе характеристику отдельной, актуальной модели;

это предполагается ний Катца об интерпретации сложных выражений, по-видимому, в характеристике абсолютной истинности (в противопоставлении следует, что предложения, содержащие собственные имена, тоже истинности по отношению к одной модели) . Заметим, что эта лек не должны иметь значения;

мне не известно, предложил ли Катц сическая неопределенность не затрагивает структурную часть се как-нибудь восполнить этот явный пробел в его положениях.) мантики;

принципы установления интерпретаций сложных выраже Патнэм в ряде статей стремился показать, что подобный про ний на основе их частей формулируются единообразно, так что их цесс имеет место в очень многих случаях;

он, в частности, выделяет применение не требует знания какого-либо из особых значений термины лестественных классов Ч такие, как имена биологичес частей.

ких видов, названия болезней, физических явлений вроде электри 3. Вариации в множествах А и / от модели к модели соответ чества и магнетизма и т. п. Если в язык успешно внедряется ка ствуют альтернативным метафизикам. Я думаю, что Монтегю, кой-либо термин, подобный, скажем, термину тигр, то этот процесс как и Д. Льюиз, стоит на реалистской позиции в вопросе о суще в типичной форме включает в себя два первичных фактора: указы ствовании правильного выбора для Ли/. Если знание какого- вающую (остенсивную) референцию к одному или более тиграм и либо языка требует знания того, что такое в действительности все правильную презумпцию первоначальных пользователей этим тер возможные миры и возможные индивиды, то, разумеется, ни один мином о том, что индивиды, о которых идет речь, ЧХ представители человек не знает ни одного языка. Но обычно этот аспект моде некоторого естественного класса, скал-сем, одного биологического лей оставляется в стороне и сохраняется только следующее тре вида. В типичном случае пользователи таким термином обладают с бование: владеющий языком знает значение предложения, если, психологической точки зрения вполне надежным критерием для при условии, что дан какой-либо возможный мир, он знает, явля 14 отождествления тигров ЧХ стереотипом тигра, последний, вооб ется ли предложение истинным или ложным в этом мире. Поэто ще говоря, может быть недостаточен для отличения тигров от дру му если какой-либо человек не в состоянии воспринять полную гих возможных видов с внешне сходными признаками, но термин характеристику какого-либо возможного мира и тем самым дан все же будет, в силу своей причинной истории в языке, сохра возможный мир не является фактом его сознания, то это ничего нять референцию к актуально данному виду, к тиграм, поскольку не говорит против владения языком (лязыковой компетенции) она была установлена в первоначальном акте внедрения термина.

этого человека.

Вообще можно сказать, что для каждого термина, введение ко Посмотрим теперь, что значит установить какую-либо конкрет торого в английский язык хотя бы частично было основано на явно ную актуальную модель для английского языка или фрагмента это указательном или местоименно-указательном акте фиксации ре го языка;

в частности, что значит фиксировать лексикон посред ференции, интенсионал этого термина частично устанавливается ством какой-либо частной интерпретации функции F.

лилл ilAJf l и щения на основании одинаковых данных своего опыта. В этом слу на основе свойств объекта (или объектов) реального мира, перво чае вполне могут быть экспертами архитекторы и агенты по прода начально вовлеченных в акт введения термина. В таких случаях не же домов, подобно тому, как в примерах с терминами биологичес знание говорящим экстенсионала термина или причинной исто ких видов у Патнэма экспертами являются специалисты-биологи, в рии термина ведет к незнанию интенсионала, но не мешает термину примерах с химическими терминами Ч химики и т. п.20. Но как об иметь интенсионал в языке говорящего. Поэтому вполне имеет стоит дело с оценочными словами типа нежный, милый, скромный, смысл, а возможно и истинно, утверждение, что носитель языка в дружеский, нудный, противный и т. п.? Экспертов для таких слов общем случае не знает полностью своего языка. (Далее мы обсу нет, как нет и не предвидится теории об их действительной при дим, каким образом получается так, что коммуникация обычно не роде. Применительно к ним есть, по-видимому, только общая пред нарушается этим недостатком знания.) расположенность носителей языка к некоторым индуктивным обоб Есть, однако, один психологический фактор, значение которо щениям.

го Патнэм, возможно, недооценил. Он замечает мимоходом в од Резюмирую свои соображения о важности психологического ном месте: Конечно, даже в свете более новой теории границы фактора в значениях следующим образом: для каждого термина, между классами, о которых идет речь, устанавливаются более или введение и распространение которого в языке частично основано менее произвольно: в этом смысле в содержании существующего на индукции от отдельных индивидов, верно, что его экстенсионал технического определения может быть отражено частично просто и интенсионал являются неотграниченными (indeterminate) в той условное соглашение19. На мой взгляд, вопрос о границах боль мере, в какой нет единственного основания наилучшего сходства шинства терминов гораздо более важен. В обычных собственных для индукции, и предрасположенность носителей языка делать оди именах мы имеем дело с разновидностями референтов реального наковые индуктивные заключения из одинаковых данных опыта мира, которые мы схватываем и постигаем лучше всего как раз на является решающим фактором для минимального отграничения тер их границах. Конечно, когда речь идет о лицах, то проблемы инди мина, достаточного для его использования в коммуникации.

видуализации и идентификации на практике возникают редко и Кэтлин Дальгрен в своей недавно опубликованной интерес относятся в большинстве случаев к области философии. Что каса ной статье поддерживает мысль Патнэма о роли актуального эк ется биологических видов, то там ситуация почти такая же, но все стенсионала в отграничении значения. Дальгрен обсуждает груп же очевидно, что мы не можем назвать целый вид, просто локрес пу терминов, обозначающих социальное положение человека, и тив одного его представителя каким-либо именем. При этом обя показывает роль исторических изменений в обществе в измене зательно должна существовать и презумпция, что выбранный ин нии экстенсионала и значения этих слов. Она рассматривает анг дивид является показательным для всего вида, и должна быть лосаксонский период и завоевание Англии норманнами21. Так, на интенция называющего применять это имя ко всему виду, причем пример, термин ceorl, предок современного английского слова churl возникают проблемы отграничения вида от подвидов, и т. п. Тео грубый, грубиян, мужлан, претерпело семантическое изменение, рия видов, действительно, дает нечто вроде критерия сходства как обозначая вначале свободного крестьянина низшего социального основание для распространения имени-термина на другие актуаль ранга (690г.), затем полукрепостного (1050г.) и наконец крепост ные и возможные экземпляры.

ного, serf (1100 г.). При этом одна линия названного семантическо Но такой теории нет или почти нет для многих других терми го изменения может быть описана в терминах семантических мар нов естественного языка, когда приходится устанавливать грани керов Катца примерно как замена маркера (Свобод) на его цы для того, чтобы распространить применение имени-термина с отрицание (Свобод). Здесь же можно отметить и многие другие первоначального множества индивидов на множество, покрывае изменения концептуального содержания и ассоциаций, которые мое определенным экстенсионалом и интенсионалом. Возьмем для более или менее поддаются описанию в терминах компонентного примера слова, описывающие разновидности домов, Ч коттедж, анализа и постулатов о значении. Но Дальгрен не обсуждает, в ка особняк, дача (с верандой), ранчо и т. п.* Различия, устанавливае ком смысле в подобных случаях можно говорить о том, что экстен мые этими словами, во многом зависят от случайных фактов совме сионал остался фиксированным, а его свойства изменились, и по стной встречаемости признаков в имеющихся домах, а если их ин чему, например, не говорить, что экстенсионал и значение тенсионалы резко разграничены, то это, несомненно, результат изменились оба. Я думаю, что ответ на этот вопрос может быть дан склонности носителей языка делать одинаковые индуктивные обоб в духе работ Патнэма: экстенсионал в данном случае отграничен членством в некотором социальном классе, который сохраняется * Ср. рус. особняк, дача, изба и т. п. Ч Прим. перев.

CJM'MU'l ИК.А И AUl'MKA БАРБАРА ХОЛЛ ПАРТИ как самотождественная сущность (entity), несмотря на постоянные ляется независимым от носителей языка и чего они полностью замещения в его членстве, подобно тому, как наше тело сохраняет не знают, и общие перцептивные и когнитивные свойства че ся тождественным при всех изменениях его атомов и молекул. (Та ловеческого сознания, определяющие природу генерализации, кое описание, возможно, не подходит к иной социальной структу при которой названная выше парадигма начинает служить об ре, где членство в социальном классе более мобильно;

но в этом разцом для обобщения.

случае и термины социальных рангов, вероятно, были бы не столь Я говорю о фиксации интерпретации;

Патнэм говорит о фикса застывшими.) ции экстенсионала и выступает против понятия интенсионала;

Даль Но как бы ни была важна роль актуального экстенсионала в грен принимает патнэмовское понятие экстенсионала и истолко фиксации значения термина, примеры Дальгрен указывают, на мой вывает аргументы Патнэма в пользу референтной семантики взгляд, на важность и еще одного фактора Ч на роль мыслитель против семантики линтенсиональной. Но оба эти автора основы ных склонностей, когнитивных установок носителей языка. В са вают свои доводы на таком понятии линтенсионал, когда после мом деле, еще более ранним значением слова ceorl было просто дний понимается как нечто содержащееся в голове говорящих. (К то человек, мужчина, а сопутствующим значением, которое про му же доводы Дальгрен направлены против теории Катца, который шло сквозь все изменявшиеся значения социальных рангов, было рассматривает свои семантические репрезентации как интенсио то, которое в сущности сохраняется и теперь Ч грубый, неоте налы и как нечто, что знает говорящий;

в этом я полностью соглас санный парень;

"мужик"22. Семантическое изменение, состоящее на с Дальгрен.) в том, что сначала термин обозначал социальное положение, а за Но Крипке и Монтегю употребляют термин линтенсионал ина тем стал обозначать нечто другое Ч черту характера, облика или че: они не рассматривают интенсионалы как мысленные представ социального поведения, предполагает изменение в критерии вос ления говорящих. Поэтому я не вижу противоречия между тем, как принимаемого сходства, на основании которого производится выше была описана фиксация интерпретаций, и тем, что интерпре индукция от данного набора образцов-индивидов к более широ тации Ч это интенсионалы. То, что фиксирует экстенсионал, фик кой области применения. Невозможно (разве что в каких-нибудь сирует также и интенсионал.

маловажных периферийных случаях) наглядно указать полный Когда в язык впервые был введен термин лошадь, то лишь ка экстенсионал какого-либо предиката, и отношение подобия, на кая-то небольшая часть существовавшего тогда множества лоша котором основано обобщение от одного примера или образца к дей была в истории термина связана с этим языковым актом. Те полному экстенсионалу, не всегда поддается научному исследо же самые факторы, которые обеспечивали правильность приме ванию. Именно так обстоит дело и в примерах с естественными нения этого термина ко всем остальным существовавшим тогда классами у Патнэма. Для таких слов, как агрессивный, нежный, же лошадям, обеспечивают применение этого термина ко всем милый и подобные, не существует подходящего родового терми лошадям, народившимся после того, и ко всем возможным лоша на, который можно было включить в остенсивное определение, как дям, которые появились бы на свете при каком-либо ином ходе Патнэм включает термин жидкость в остенсивное определение дел. Актуальная природа объектов, вовлеченных в первоначаль термина вода, говоря Эта жидкость называется вода. Самое ный акт введения термина, имеет результатом то, что интенсио большее, что можно сделать подобным образом с приведенными нал термина становится частично жестким, в том смысле, в каком словами, это сказать нечто расплывчатое, вроде Эта манера пове Крипке говорит, что собственные имена делают их интенсионалы дения называется лагрессивная. Но отношение такая манера полностью жесткими.

поведения, как является крайне неопределенным;

во внеязыко Подчеркнем в этой связи, что имеется резкое различие между вом реальном мире нет ничего, что могло бы послужить адекват подходом к собственным именам в семантике возможных миров и ным основанием для теории манер поведения, и общие нам всем в семантике Катца: Катц считает, что собственные имена не име склонности определять сходства в поведении так, а не иначе, ос ют значения, в то время как Крипке считает, что они имеют интен таются решающим фактором.

сионал, который просто выбирает один и тот же объект в каждом Итак, из приведенных выше наблюдений я делаю следую возможном мире. Оба автора сходятся на том, что референция не щее заключение. Фиксация определенной интерпретации лек определяется тем, что имеется в голове говорящего;

но если ин сических единиц почти всегда предполагает два основания: лак тенсионалам приписывается статус мысленных представлений в туальную природу данных индивидуальных (parti cul ar) голове говорящего, то интенсионалы перестают отграничивать эк объектов, которые выступают как парадигма23Ч то, что яв стенсионалы.

лилл ПАП и 5. Семантическая компетенция слово в английском языке не имело бы референции к данному веще ству. Таким образом, свойства говорящих, вводящих слова в язык, Итак, мы пришли к заключению, что интенсионалы лексических еди являются решающим фактором, но это не их психические свойства.

ниц Ч это не мысленные сущности и они не фиксируются свойства Как обстоит дело с другими говорящими и с последующей пе ми психики носителей языка. Для философа, работающего в русле редачей уже существующего слова языка? Хомский, отвечая на по логической традиции, такого, как Монтегю или Томазон, подобный добный вопрос, приравнивает усвоение языка к созданию языка.

вывод ни в коей мере не является проблематичным. Ведь в этой тра Например, в синтаксисе, по его мнению, обучающийся языку ребе диции семантика всегда рассматривалась как дисциплина об отно нок должен сконструировать некоторую грамматику на основе ис шениях между выражениями языка и внеязыковыми объектами, о пользования языка окружающими его взрослыми и с помощью сво которых говорят эти выражения, а не как дисциплина об отноше его собственного врожденного механизма усвоения языка. Если ниях между выражениями языка и действующими в сознании пра люди нового поколения по каким-то причинам конструируют грам вилами и представлениями, составляющими языковую компетенцию матику, отличную от грамматики предшествующего поколения, то носителей языка.

синтаксис данного языка просто меняется;

при этом первые со Но для лингвиста это заключение может на первый взгляд по здатели синтаксиса находятся нисколько не в более привилегиро казаться парадоксальным: ведь интенсионалы лексических единиц, ванном положении, чем другие. Я думаю, что здесь лежит одно из подобно всему остальному в семантике и синтаксисе, должны быть главных различий между синтаксисом и структурной семантикой, фиксированы для данного языка носителями этого языка, посколь с одной стороны, и лексической семантикой Ч с другой. В лекси ку естественные языки Ч это создание человека, они отличаются ческой семантике обстоятельства, сопровождавшие первоначаль друг от друга и изменяются с течением времени. Интенсионалы сами ное введение термина в язык, вносят решающее отличие в экстен по себе, как функции от возможных миров к объектам различного сионал и интенсионал этого термина.

вида, являются абстрактными объектами, могущими существовать Передача лексической единицы сквозь меняющиеся состояния независимо от людей, подобно числам;

но то, чем определяется, что языка, от одного говорящего к другому, от одной эпохи к другой, некоторый интенсионал является именно интенсионалом какой-то решающим образом вовлекает в процесс социальные намерения лю лексической единицы в каком-то естественном языке, Ч это долж дей говорить на одном языке. В принципе, вполне может быть так, но зависеть от явлений и фактов, связанных с данным естествен что какой-либо говорящий ввел какое-то слово с жесткой референ ным языком, и, следовательно, должно зависеть от свойств людей Ч цией к какому-то данному объекту, затем этот объект перестал су носителей этого языка.

ществовать и вообще не оставил никаких следов;

но слово остается Я считаю, что существует выход из этого кажущегося парадок в языке и сохраняет ту лее жесткую референцию к тому же объек са. Разрешение парадокса основано на понятии причинной исто ту, несмотря на то, что последующие говорящие никогда не попа рии, которое разрабатывали Крипке и Доннеллан24, и на социо дали в ситуацию первого, кто ввел это слово;

слово сохраняется лингвистической гипотезе о лингвистическом разделении труда, просто потому, что говорящие придерживаются молчаливого со выдвинутой Патнэмом.

глашения употреблять слово с такой же референцией, с какой его Действительно, то, чем являются актуальные интерпретации лек употреблял тот человек, от которого они это слово усвоили. На сических единиц в данном языке, определяется свойствами носите практике слово с таким эфемерным интенсионалом вряд ли сохра лей этого языка, но не узко свойствами их психики. Равно важны нится, потому что оно мало полезно для целей коммуникации. Тот взаимодействия носителей языка с внешним миром, которые сопро факт, что интенсионалы слов меняются с течением времени, свиде вождают введение слов в язык, и важны также необходимые интен тельствует о том, что процесс передачи слов в языке вовсе не такое ции, намерения говорящих использовать слова языка одинаковым пассивное явление, как можно было бы заключить из моих приме образом. Если в момент введения слова вода в язык в определенном ров на крайние и предельные случаи25.

отношении к носителю языка находилось вещество Н2О, а не XYZ, Если мы рассмотрим, как протекает процесс приобретения лек то это обстоятельство является определенным фактором в фикса сических единиц, то, мне кажется, начнем лучше понимать, каким ции интенсионала слова вода. Этот фактор решающим образом вов образом говорящий научается компетентно пользоваться словами, лекает в процесс говорящего, а не только вещество воды и слово вода;

интенсионалов которых он в действительности не знает, и сможем ведь без первоначального намерения говорящего использовать сло объяснить, почему в процессе передачи слов'их интенсионалы иног во, например water, для обозначения вещества данного образца, это да замещаются другими.

VL l\\Jl БАРБАРА ХОЛЛ ПАРТИ Существует два способа для человека, обучающегося языку, В этом примере при передаче слова возможны по крайней мере сле узнать что-либо об интенсионалах слов этого языка: переходить дующие случаи: (1) образец, к которому обратятся при дальнейшей от этого языка к другому и переходить от этого языка к миру. Пе- передаче, вообще будет отличным от образца первичного именова реход от языка к языку совершается так, что некоторые предложе- ния;

(2) лишь некоторые свойства образца доступны восприятию го ния принимаются как истинные, для этой цели особенно подходят ворящих, обычно наиболее легко воспринимаемые свойства;

внеязы предложения, которые в данной языковой общности рассматрива- ковые объекты, которые участвуют в фиксации интенсионалов ются как недоступные опровержению данными опыта, например терминов, участвуют в понимании интенсионалов говорящим только Холостяки Ч это неженатые мужчины. Постулаты о значении Кар- через посредство его органов восприятия и связанной с ними систе напа и компонентный анализ Катца, Джеккендофа и многих других мы мнений, поэтому, вообще говоря, человеку никогда не бывает дан лингвистов могут рассматриваться как способы кодирования об- в чистом виде никакой образец экстенсионала;

(3) даже в вообража щепринятых мнений об отношениях между интенсионалами различ- емом случае, где говорящему А и говорящему Б каким-то образом ных миров. (Некоторые из этих общепринятых мнений могут быть будет дан в чистом виде один и тот же образец и дано прямое зна ложными, но полезными, Ч например Киты Ч это рыбы;

это пред- ние о нем, все же основная проблема индуктивного обобщения оста положение может помочь изучающему язык в усвоении слова кит, нется: каким из путей пойдет установление интенсионала на основе подобно тому, как ложная дескрипция отождествления может по- обобщения первоначального образца. Если имеется правильная био мочь слушателю понять, какое лицо имеет в виду говорящий.) Но, логическая теория видов и интенсионал слова вид уже фиксирован в как справедливо отметил и Ричард Грэнди и другие, даже самое соответствии с этой теорией, то направление генерализации на ос большое количество таких межъязыковых соответствий не помо- нове первоначального образца может быть следующим: для установ гает связать внеязыковое содержание с интенсионалами. Дей- ления интенсионала слова лошадь следует сказать Животные это ствительно, кроме этого, должно быть также некоторое соответ- го вида называются словом лошадь. Но обычно при передаче слов ствие от языка к миру. Именно в этой роли выступает лексическая в языке ни говорящий А, ни говорящий Б не владеют такой теорией, семантика, которая в этом отношении не имеет аналогов ни в син- и интенсионал передаваемого слова психологически не может быть таксисе, ни в структурной семантике и в которой взаимоотноше- обоснован подобным образом.

ния языка, мысли и реальности, наверное, сложнее всего. Куайн подробно обсуждал, почему передача языка совершается Можно представить себе молодого члена в сообществе всезна- успешно, несмотря на столь очевидные трудности. Он писал: Наши ющих взрослых богов, который хочет усвоить, выучить интенсио- врожденные перцептивные механизмы, устанавливающие сходства, налы слов путем прямого указания;

тогда какой-нибудь взрослый бог действуют в гармонии с окружающей нас природой. Этот паралле лизм объясняется, конечно, естественным отбором, и затем: Мы может луказать ему на какую-либо определенную функцию от всех можем ожидать, что наши врожденные механизмы, устанавливаю возможных миров к объектам или множествам соответствующего щие сходства, одинаковы у всех, поскольку они Ч наследственное вида и сказать: Вот интенсионал слова гларк*. Но человеческие достояние расы;

а если они постепенно и меняются с опытом, то мы существа ограничены в разных существенных отношениях, и это кла все равно можем ожидать, что они останутся одинаковыми, посколь дет жесткий предел их возможности схватить мыслью интенсио ку они и меняются в общей природной среде, общей культуре, об налы. Положим, говорящий А ввел в язык новое слово, скажем ло шадь, и хочет передать его говорящему Б. Поскольку дело идет о щем языке и во взаимовлиянии. (Принимая такой тип объяснения вслед за Куайном, который не считает понятие интенсионала полез слове со столь сильно обращенным к реальному миру содержани ным, я все же остаюсь при своем мнении, а именно, что фиксация ем, то говорящий А мог бы попытаться поставить говорящего Б в интенсионалов на самом деле тот же самый процесс, что и фиксация ситуацию, подобную той, в какой произошло первоначальное введе экстенсионалов.) Итак, гармония наших механизмов перцептивного ние слова, и сказать что-нибудь вроде Вот этот тип животных восприятия и наших индуктивных способностей между человеком и называется лошадь. Говорящий А, как мы сказали, не знает интен природой и человеком и человеком Ч вот что главным образом по сионала слова лошадь, и к тому же интенсионал остается неуста зволяет нам если не схватить мыслью интенсионалы, то все же новленным по отношению к возможным в дальнейшем генерали связать с ними известное знание, достаточное для того, чтобы всту зациям, которые могут быть сделаны исходя из предъявления пать в коммуникацию друг с другом и использовать предложения, первоначального образца под рубрикой тот же тип животных.

условия истинности которых не установимы на основе нашего соб ственного внутреннего психического состояния.

" Ничего не значащий набор звуков. Ч Прим. перев.

лилл НАГ 1J Я хотела бы теперь вернуться к другому вопросу, который упо- имеют в виду одну и ту же вещь;

но, говоря о churl, разные поколе мянула выше, Ч к вопросу об изменении языка. В описанном выше ния говорят не об одном и том же;

поэтому следует, по-видимому, процессе передачи языка среди трудностей, которые сопровождают считать, что интенсионал в этом случае тоже изменился.

этот процесс, была отмечена сложность индукции от образца прило- Х Исходя из этих соображений о различии между интенсионала жения термина к его более широкому приложению. Поскольку этот ми и мыслями в голове человека, мы приходим к выводу, что лингви стический термин семантическое представление, или семантичес процесс не имеет четких границ, я думаю, что интенсионалы боль кая репрезентация вполне пригоден, но только если поместить его шинства слов в естественном языке в действительности не являются в. несколько иную сетку отношений, чем обычно бывает у лингвис жестко фиксированными и что это обстоятельство стоит в тесной тов. Компетентный носитель языка не знает Ч как мы старались по связи с историческими изменениями, происходящими в лексической казать Ч интенсионалов слов своего языка, а это почти то же самое, семантике. Патнэм, говоря о важной роли внепсихических факторов, что он не знает всего о мире, в котором живет. Оба эти обстоятель факторов реального мира в интерпретации лексических единиц, со ства и в действительности.тесно связаны. Чтобы компетентно дей средоточил внимание на терминах естественных классов. Но можно ствовать в мире, разумеется, не нужно знать всего мира;

но люди заметить, что такие термины принадлежат как раз к исторически наи обычно отражают в своем сознании восприятие мира и мнения о нем, более устойчивым. Если рассмотреть термины не естественных клас что мы назовем репрезентациями мира (лпредставлениями о сов, такие, как термины социального положения, обследованные Даль мире), Ч они составляют богатую область исследований для пси грен, термины, описывающие свойства личности или политические хологии познания. Итак, если аналогичным образом понимать под взгляды, то можно прийти к выводу, что типы индуктивных обобще семантическими представлениями психологические конструкты, ний, которые совершаются от данного образца приложения термина которые отражают наши восприятия и мнения о семантике нашего к другим, здесь отграничиваются гораздо менее четко, идет ли речь о языка, а не как саму семантику, то конфликт между взглядами на се внешних факторах, лот мира, или о факторах внутренних, лот меха мантику психологов и непсихологов будет значительно уменьшен.

низмов установления сходств. И тот, кто первоначально ввел тер Однако для этого необходимо согласиться, что лексические мин, и те, кому он передается, как будто не идут дальше расплывча единицы языка имеют интенсионалы, что ассоциации лексических того критерия похоже на такой-то и такой-то образец, который единиц и интенсионалов составляют часть семантики языка и что они применяют к лицам, политическим взглядам и т. п. Когда термины то, чем являются сами интенсионалы лексических единиц, не мо не являются терминами объектов, для которых имеется научная тео жет быть установлено исходя из чисто психических свойств ком рия, то нет основания говорить, что их интенсионалы полностью фик петентных носителей языка.

сированы;

они не фиксированы ни интенциями говорящих, ни пра Этим, как я и сказала вначале, лексическая семантика резко от вильной теорией тех объектов, которые послужили первоначальным личается от синтаксиса: то, чем является синтаксис естественного образцом экстенсионала. Отсюда, однако, еще не следует, что интен языка, может быть установлено, как я считаю, исходя из психичес сионалы в таких случаях могут быть отождествлены с психическими ких состояний носителей языка.

свойствами носителей языка, но роль психических факторов здесь гораздо больше;

изменения в свойствах самого объекта-образца и последующие изменения в индуктивных обобщениях, которые про 6. Язык как локно в мышление изводят носители языка исходя из этого образца, действуя совмест Я решительно поддерживаю утверждение, первоначально выдвину но, могут быстро привести к изменениям в интенсионале.

тое Патнэмом, что значения лексических единиц не заключены в голо Сравним, к примеру, термин естественного класса электриче вах носителей языка. Я подчеркнула также, что этим лексическая се ство, про который Патнэм справедливо замечает, что он не изме мантика коренным образом отличается от синтаксиса и от структурной нил своей референции (и, добавим, своего интенсионала), вопреки семантики. Закончу несколькими соображениями о лингвистической многочисленным переменам в истории науки, Ч с термином churl и философской семантике и моралью всего сказанного.

(см. выше в связи с работой Дальгрен), который из обозначения Во-первых (хотя это соображение, возможно, представляет членов некоторого социального класса превратился в предикат, интерес для немногих), Монтегю не ошибался, относя семантичес обозначающий манеру социального поведения. Электричество не кие интерпретации к разряду таких вещей, которые не обретаются менялось в ходе времени, а структура социальных классов преоб в голове говорящего. В его системе взглядов правила синтаксиса и разовывалась, и в известной мере она определяется психологичес структурной семантики допускают конечное представление и яв кими факторами, которые никак не воздействуют на электричество.

ляются интуитивно приемлемыми, и только интенсиональные мо Какое бы поколение ни использовало термин электричество, они 21 Семиотика 320 imri и дели недоступны непосредственному когнитивному восприятию.

жет открыть доступ к глубинным структурам мышления. Человечес Этими положениями закладывается основа для психологического кий язык Ч это наш код, и, возможно, мы в какой-то степени на исследования психических представлений, посредством которых следственно настроены на него, подобно тому, как пчелы настро мы можем оперировать с интенсионалами лексических единиц, не ены на их менее сложные кодовые танцы.

зная их прямо;

такая область исследования составила бы парал Но исследование синтаксиса (также как и структурной части лель к психологии логики и математики. В той мере, в какой лингви семантики) именно по этой причине может оказаться не столь пря сты склонны рассматривать лингвистику как отрасль психологии, мым путем к другим, равно важным свойствам человеческого мыш подобные исследования могли бы представить интерес и для линг ления, Ч таким, как способность делать заключения по индукции, вистов, пожалуй, даже больший, чем изучение самих интенсиональ решать задачи со множественными решениями, развивать понятия ных моделей;

однако оба направления вполне могут уживаться.

причинности, действия, времени, воли, свободы и т. д. Исследова Во-вторых, Ч соображение весьма умозрительное. Возможно, ния того, как язык приобретает лексические единицы, какова роль существует прямая зависимость между разделением интенсионалов -психических факторов в установлении интенсионалов лексических и репрезентаций, представлений интенсионалов у говорящего, с единиц, как нам удается усваивать язык, базовые термины которо одной стороны, и проблемой предложений с пропозициональной ус го имеют относительно фиксированные интенсионалы, Ч все это тановкой, Ч с другой. Многие трудности, возникающие в связи с трак представляется мне хоть во многом и более сложной, и менее четко товкой предложений пропозициональной установки, коренятся, на мой определенной задачей, чем исследование синтаксиса, но задачей взгляд, в Том, что представления об интенсионалах слов нельзя четко важнейшей, решение которой для понимания человеческого мыш отграничить от других представлений и мнений. Когда мы рассматри ления будет иметь поистине неоценимые результаты.

ваем такое предложение, как Многие дети считают, что облака жи вые, то невозможно провести четкую границу между, с одной сторо ны, различиями в представлениях детей и нас, взрослых, относительно Примечания природы облаков и причин их движения, и, с другой стороны, разли чиями в представлениях детей и наших представлениях об интенсио налах слов облако, живой. Конечно, это не единственный источник P u t n a m H. Mind, language and reality // Philosophical papers, v. 2., проблем, возникающих в связи с контекстами пропозициональной ус- Cambridge, 1975, p. 219.

тановки, но, мне кажется, один из главных источников. Пока путь к Choms k y N. Reflections on language. New York, 1975.

решению мне не ясен, но уже ясно, что нельзя рассматривать объекты Но не все, см.. H i n t i k k a J. On the limitations of generative grammar// мнения как возникающие из лактуальных интенсионалов.

Proceedings of the Scandinavian seminar on philoshophy of language, I.

Последнее. Если рассматривать лексическую семантику как резко Uppsala, 1975, p. 1-95.

отличную от структурной семантики, то открывается богатое поле K a t z J. J. Semantic theory. New York, 1972, p. 36;

M o n t a g u e R. English исследований мышления и путь к этому, совершенно иной, нежели as a formal language // Linguagio nella societa e nella technica, Milano, тот, который столь усиленно отстаивал Хомский. Хомский и Патнэм 1970, p. 189Ч191;

перепечатано в: Mont a g ue R. Formal philosophy.

в ряде работ утверждали постулат врожденности некоторой весьма Selected papers of Richard Montague/ Ed. and introduction by R. Thomason.

специфической системы механизмов и принципов, которая действу New Haven, 1974;

Ch o ms k y N. Reflections on language, p. 80Ч81.

ет в мышлении ребенка при усвоении им языка. Эта система, посту Mo n t a g u e R. Universal grammar // Theoria, 36, N 2, p. 373Ч398;

лированная Хомским, противопоставлялась другим взглядам, соглас перепечатано в: Mont a g ue R. Formal philosophy.

но которым ребенок в процессе усвоения языка основывается на Монтегю, по-видимому, занимал разные позиции по этому вопросу в более общих принципах обучения. Наиболее сильные аргументы в English as a formal language и в Universal grammar;

Д. Льюиз счи пользу взглядов Хомского были взяты из синтаксиса, где, как кажет тает, что эти и другие альтернативные позиции, в общем, сходны, см.:

ся, существуют очень специфические универсалии, такие, например, Le wi s D. Tensions // Semantics and philosophy / Eds. M. Munitz and как трансформационный цикл, который ребенок без труда усваива P. Unger. New York, 1974, p. 49Ч60.

ет в такой период, когда другие задачи обучения, на первый взгляд Thomason R. Introduction// Montague R. Formal Philosophy, p. 48Ч49.

гораздо более простые, решаются им с гораздо большими трудно J a c k e n d o f f R. Semantic interpretation in generative grammar.

стями. Я думаю, что вполне может быть, что у человека генетически Cambridge, 1972, p. 1.

передается наследственная специфически синтаксическая мыслитель K a t z J. Semantic theory. New York, 1972, p. 38.

ная структура, и что, следовательно, исследование синтаксиса мо Ibi d.,p. 35.

21* ИКА И ЛОГИКА Интересное обсуждение и материалы к истории вопроса см.: Br own R.

Reference. In memorial tribute to Eric Lenneberg // Cognition, 4, 1976, p. 125 Ч 153.

Reflections on language, p. 4.

Mont a g ue R. Formal philosophy, p. 209.

Gr e s s w e l l M. J. Semantic competence // Meaning and translation.

Philosophical and linguistic approaches / Eds. M. Guenthner-Reuter and F. Guenthner, London.

K r i p k e S. Naming and necessity// Semantics of natural language/ Eds.

D. Davidson and G. Harman, Dordrecht, 1972.

Semantic theory, p. 381Ч392.

Примеры см.: Put nam H. The meaning of meaning // Language, mind IV and knowledge/ Ed. K. Gunderson;

Minnesota studies in the philosophy of science, v. VII, Minneapolis, 1975;

Pu t n a m H. Language and reality// Mind, language, and reality. Philosophical papers, v. 2, Cambridge, 1975.

Указание может быть непрямым, например То животное, которое ос СЕМИОТИКА тавило вот эти отпечатки лап;

тот микроб, который вызывает заболевание вот с такими симптомами.

P u t n a m H. Dreaming and depth grammar // Analytical philosophy ЛИТЕРАТУРЫ (First series)/ Ed. R. Butler, Oxford, 1962.

Однако, если эксперт-специалист в биологии может при желании заняться определением существенных признаков видов и критериев для применения имен к названиям конкретных объектов, то эксперт по домам и постройкам находится здесь не в лучшем положении, чем обычный говорящий, он будет говорить скорее, например, не о существенных свойствах дач, а о том, при менимо ли слово дача для называния той или иной постройки.

Dahl gr en К. Referential semantics// Proposals for semantic and syntactic theory/ Ed. J. Emonds. UCLA Papers in syntax, v. I. Los Angeles, 1976, p. 23.

Приведенные здесь слова мыслятся не как синонимы, а как описания Ч на данный случай Ч экстенсионалов терминов.

The meaning of meaning, p. 245.

Naming and necessity;

Donnel l an K. Speaking of nothing // Philosophical review, 83, 1974.

Evans G. The causal theory of names // Aristotelian society, supplementary volume, 47,1973, p. 187Ч208. Автор убедительно показывает, что даже соб ственные имена могут изменять свои интенсионалы с течением времени (от жесткого десигнатора одного лица к десигнатору другого), поскольку оши бочное мнение относительно интенсионала может, приобретая все большее число сторонников, перекрыть первоначальный акт наименования.

G r a n d у R. Some remarks on logical form (manuscript).

Постулаты значения могут быть достаточными для логических слов типа ли , которые в некотором смысле не имеют внеязыкового содержания.

Q u i n e W. V. O. The roots of reference. La Salle, Illinois, 1974, p. 19.

РоЛАН Нулевая степень письма БАРТ ВВЕДЕНИЕ Эбер не начинал ни одного номера своего Па паши Дюшена без какого-нибудь ругатель ства вроде черт подери или еще похлеще. Эти забористые словечки ничего не значили, зато служили опознавательным знаком. Знаком чего? Всей существовавшей тогда революцион ной ситуации. Перед нами пример письма, фун кция которого не только в том, чтобы сообщить или выразить нечто, но и в том, чтобы утвер дить сверхъязыковую реальность Ч Историю и наше участие в ней.

Всякое писанное слово отмечено подоб ным ярлыком, и то, что верно по отношению к Папаше Дюшену, верно и по отношению к Литературе. В ней тоже должен быть опозна вательный знак чего-то, что отлично от ее со держания и конкретной формы, и это что то Ч ее замкнутость, благодаря которой она, собственно, и заявляет о себе как о Литера туре. Отсюда Ч совокупность знаков, суще ствующих вне связи с конкретными идеями, языком или стилем и призванных обнаружить изоляцию этого ритуального слова среди плотной массы всех остальных возможных способов выражения. Этот обрядовый статус письменных знаков утверждает Литературу как особый институт и откровенно стремится отвлечь ее от Истории, ибо любая замкну СЕМИОТИКА ЛИТЕРАТУРЫ РОЛАН БАРТ тость обряда не обходится без представления о вечной неизмен- исполненного таинственности, ее ощущают как грезу и как угроз) ности. Однако именно тогда, когда Историю отвергают, она дей- одновременно.

ствует наиболее открыто;

вот почему можно проследить историю Отсюда следствие;

литературная форма как объект обрела воз литературного слова, которая не будет ни историей языка, ни ис- можность вызывать к себе экзистенциальные ощущения, сопряжен торией стилей, но лишь историей знаков Литературности. Мож- ные с глубинной сущностью всякого объекта: ощущение чуждости, но даже предположить, что такая история формы по-своему, но с родственности, отвращения, приязни, обыкновенности, ненависти* достаточной ясностью, сумеет обнаружить свою связь с глубин- Вот почему уже в течение ста лет всякое письмо является попыткой ной Историей. приручить или отвергнуть ту Форму-Объект, с которой писатель Дело, разумеется, идет о такой связи, формы которой способ- неизбежно встречается на своем пути, в которую ему надлежит ны меняться вместе с самой Историей. Нет никакой необходимос всматриваться, приходить с ней в столкновение или примиряться и:

ти прибегать к идее прямого детерминизма, чтобы почувствовать которую он не может разрушить, не разрушив самого себя как пи влияние Истории на судьбу различных видов письма: движение сателя. Форма маячит перед его взором как объект;

что с ней ни де некоего функционального фронта, вовлекающего события, ситуа- лай Ч она вызывает скандал: если форма блестяща, то кажется ус ции и идеи в поток исторического времени, предопределяет не таревшей, если анархична Ч то становится антиобщественной, если столько последствия, сколько границы совершаемого выбора. Ис- необычна для своего времени и своих современников Ч превраща тория предстает перед писателем с предложением обязательного ется в воплощенное одиночество.

выбора между несколькими языковыми моралями;

она понуждает Весь девятнадцатый век был свидетелем этого драматического его означить Литературу исходя из наличных возможностей, над процесса отвердения формы. У Шатобриана это еще лишь незна которыми он не властен. Так, мы увидим, что идеологическое един- чительное отложение, почти невесомый груз языковой эйфории, ство буржуазии привело к возникновению единого письма и что в своего рода нарциссизм, когда письмо еще только едва заметно буржуазную (то есть классическую и романтическую) эпоху фор- отвлеклось от своего инструментального назначения и принялось ма не могла разрываться между несколькими возможностями, по- вглядываться в свой собственный лик. Флобер (мы указываем здесь тому что разорванным не было само сознание писателя. Напротив, лишь на наиболее характерные моменты названного процесса), со с того момента (1850г.), как писатель перестал быть выразителем здавший рабочую стоимость письма, окончательно превратил Ли универсальной истины и превратился в носителя несчастного со- тературу в объект: форма стала конечным продуктом производ знания, его первым актом стал выбор формы: он принимает на себя ства, подобно горшку или ювелирному изделию (это значит, что обязательство, ангажируется, приемля либо отвергая письмо, при- сам акт производства был лозначен, иными словами, впервые пре надлежащее его прошлому. Так вдребезги разлетелось классичес- вращен в зрелище и внедрен в сознание зрителей). И наконец, этот кое письмо, и вся Литература Ч от Флобера до наших дней Ч пре- процесс конструирования Литературы-Объекта Малларме увенчал вратилась в одну сплошную проблематику слова. последним актом, завершающим всякую объективацию, Ч убий Име'нно в этот момент Литература (само слово возникло не- ством: известно, что все усилия Малларме были направлены на раз многим ранее) бесповоротно стала объектом рефлексии. Класси- рушение слова, как бы трупом которого должна была стать Лите ческое искусство неспособно было ощутить себя в качестве языка, ратура.

ибо оно само было языком, то есть чем-то прозрачным, находящимся Таким образом, письмо пережило все этапы постепенного от в безостановочном перетекании без осадка, Ч способом идеаль- вердевания;

сделавшись сначала объектом разглядывания, затем производства и, наконец, убийства, ныне оно пришло к конечной ного слияния универсального разума и декоративных знаков, не об точке своей метаморфозы Ч к исчезновению: в тех нейтральных ладавших собственной плотью и не обязывавших ни к какой ответ ственности;

этот язык был замкнут в себе самом в силу социальных, типах письма, которые мы назовем здесь нулевой степенью пись ма, нетрудно различить, с одной стороны, порыв к отрицанию, а с а отнюдь не естественных причин. Известно, что к концу восем надцатого века эта прозрачность была замутнена;

литературная другой Ч бессилие осуществить его на практике, словно Литера форма развила в себе дополнительную силу, не связанную ни с ее тура, которая вот уже в течение столетия пытается превратить свой строением, ни с ее благозвучием;

она начинает очаровывать, сму- лик в форму, лишенную всяких черт наследственности, обретает щать, околдовывать;

она обретает весомость;

Литературу воспри- таким путем большую чистоту, чем та, которую способно ей при нимают отныне не в качестве социально привилегированного спо- дать отсутствие всяких знаков, позволяя наконец сбыться орфее вой мечте: появлению писателя без Литературы. Белое письмо, на соба обобщения, но в качестве оплотненного, углубленного слова, РОЛАН БАРТ СЕМИОТИКА ЛИТЕРАТУРЫ определяемой к тому же совершенно негативно: сказать, что Камю пример письмо Камю, Бланшо, Кейроля, или же разговорное пись и Кено говорят на одном и том же языке, Ч значит всего лишь по мо Кено Ч это последний эпизод Страстей письма, шаг за шагом средством операции различения напомнить обо всех языках про сопровождающих процесс раскола буржуазного сознания.

шлого или будущего, на которых они не говорят: занимая проме Мы хотим здесь наметить эту связь, а также обосновать нали жуточное положение между уже исчезнувшими и еще неведомыми чие некоего формального образования, не зависящего ни от языка, формами, язык писателя являет собой не столько почву, сколько ни от стиля;

мы намереваемся показать, что это третье измерение крайний предел;

это геометрическая граница, за которой он не мо Формы также Ч хотя и не без доли трагизма Ч связывает писате жет сказать ничего, не утратив при этом, подобно обернувшемуся ля с обществом;

мы собираемся подчеркнуть, наконец, что не быва Орфею, устойчивого смысла своего речевого поступка и главного ет Литературы помимо языковой морали. Объем настоящей рабо признака своей принадлежности к обществу.

ты (страницы из которой публиковались в газете Комба в 1947 и.. Итак, язык располагается как бы по эту сторону Литературы.

в 1950 годах) ясно показывает, что речь идет лишь о Введении в кни Стиль же находится едва л*и не по другую ее сторону: специфичес гу, которая могла бы стать Историей Письма.

кая образность, выразительная манера, словарь данного писателя Ч все это обусловлено жизнью его тела и его прошлым, превращаясь мало-помалу в автоматические приемы его мастерства. Так, под ЧАСТЬ ПЕРВАЯ именем стиль возникает автономное слово, погруженное исклю чительно в личную, интимную мифологию автора, в сферу его ре чевого организма, где рождается самый первоначальный союз слов I. Что такое письмо?

и вещей, где однажды и навсегда складываются основные вербаль ные темы его существования. Как бы ни был изыскан стиль, в нем Известно, что язык представляет собой совокупность предписаний всегда есть нечто от сырья: стиль Ч это форма без назначения;

его и навыков, общих для всех писателей одной эпохи. Это значит, что толкает некая сила снизу, а не влечет к себе известный замысел свы язык, подобно некой природе, насквозь пронизывает слово писа ше;

стиль Ч это человеческая мысль в ее вертикальном и обособ теля, хотя при этом не придает ему никакой формы и даже никак ленном измерении. Он отсылает к биологическому началу в челове его не питает: он похож на абстрактный круг расхожих истин;

лишь ке или к его прошлому, а не к Истории: он Ч природная материя за его пределами начинает сгущаться своеобычность одинокого писателя, его богатство и его тюрьма, стиль Ч это его одиночество.

писательского слова. Язык окружает всю сферу литературы при Безразличный для общества, которое смотрит сквозь него, стиль мерно так же, как линия, у которой сходятся небо и земля, очерчи представляет собой самодовлеющий личностный акт, а вовсе не вает пределы привычного для человека мира. Язык Ч это не столько продукт выбора и рефлексии писателя относительно Литературы.

запас материала, сколько горизонт, то есть одновременно терри Стиль участвует в литературном обряде на частных правах, он вырас тория и ее границы, одним словом, пространство языковой вотчи тает,;

из глубин индивидуальной мифологии писателя и расцветает вне ны, где можно чувствовать себя уверенно. Писатель в буквальном пределов его ответственности. Это живописный голос потаенной, не смысле ничего не черпает в языке;

скорее, язык для него подобен ведомой плоти;

он действует подобно самой Необходимости, так, черте, переход через которую откроет, быть может, надприродные словно в порыве к прорастанию являет собой конечную стадию сле свойства слова;

язык Ч это площадка, заранее подготовленная для пой и упрямой метаморфозы, оказывается частью некоего низшего действия, ограничение и одновременно открытие диапазона воз языка, возникающего на границе между плотью и внешним миром.

можностей. Язык Ч это не та сфера, где человек принимает на себя Стиль Ч некий феномен растительного развития, проявление вов социальные обязательства, это лишь рефлекс, не ведающий выбо не органических свойств личности. Вот почему все, на что намека ра, нераздельная собственность всех людей, а не одних только пи ет стиль, лежит в глубине;

обычная речь обладает горизонтальной сателей;

он не участвует в обрядовом действе Словесности;

соци структурой, любые ее тайны располагаются на той же поверхнос альным объектом он является по своей природе, а не в результате ти, что и составляющие ее слова, и все, что она пытается скрыть, человеческого выбора. Ни одному писателю не дано беспрепятствен немедленно раскрывается в самом процессе ее развертывания;

в речи но привнести свою свободу в этот непроницаемый язык, ибо на нем все явлено непосредственно, предназначено для немедленного по держится вся История Ч непрерывная и единая подобно природе.

требления;

здесь слово, молчание и их движение устремлены к от Вот почему язык для писателя Ч это всего лишь человеческий го сутствующему пока смыслу: это бег, не знающий задержки и не ризонт, где в отдалении вырисовывается возможность близости, РОЛАН БАРТ полагает общую возможность избрать известный тон или, точнее, оставляющий за собою следа. Напротив, стиль обладает лишь вер как мы говорим, этос, и вот здесь-то наконец писатель обретает тикальным измерением, он погружен в глухие тайники личностной отчетливую индивидуальность, потому что именно здесь он при памяти, сама его непроницаемость возникает из жизненного опы нимает на себя социальные обязательства, ангажируется. Язык и та тела;

стиль Ч это всегда метафора, то есть отношение между стиль предшествуют любой проблематике слова, они Ч естествен литературной интенцией автора и структурой его плоти (вспомним, ные продукты Времени и биологической личности автора. В облас что в структуре свернута всякая длительность). Вот почему стиль Ч ти же формы писатель может действительно стать самим собой это неизменная тайна, однако его безмолвствующая сторона вовсе не связана с подвижной, чреватой постоянными отсрочками при- лишь за пределами установлений, диктующих ему грамматические нормы и константы его стиля, Ч там, где писанное слово автора, родой речи. Тайна стиля Ч это то, о чем помнит само тело писате ля;

его намекающая сила не зависит от быстроты движения речево- поначалу укорененное и замкнутое в пределах абсолютно нейтраль го потока, где даже невысказанное становится формой сказанного;

ной языковой природы, превращается наконец во всеобъемлющий эта сила проявляется в самой оплотненности стиля, ибо под ним знак, в способ выбора определенного типа человеческого поведе прочно и глубоко залегают такие слои реальности, которые абсо- ния, в способ утвердить известное Благо, тем самым вовлекая пи лютно чужды слову, и эта реальность интенсивно сгущена или мяг- сателя в сферу, где он получает возможность уяснить и сообщить другим ощущение счастья или тревоги, где сама форма его речи Ч ко разлита во всех его фигурах. Стиль оказывается своего рода в ее языковой обыкновенности и стилевой неповторимости Ч впле сверхлитературным действом, в котором человек стоит на пороге тается наконец в необъятную Историю других людей. Язык и всемогущества и магии. Биологическая природа стиля ставит его стиль Ч слепые силы;

письмо Ч это акт исторической солидарнос вне искусства, иначе говоря, вне договора, связывающего писателя ти. Язык и стиль Ч объекты;

письмо Ч функция: оно есть способ с обществом. Вот почему нетрудно представить себе авторов, пред связи между творением и обществом, это литературное слово, пре почитающих безопасность, которую сулит им мастерство, одино честву, на которое обрекает их стиль. Так, Андре Жид, извлекаю- ображенное благодаря своему социальному назначению, это фор щий благодаря своей ремесленнической манере удовольствие из ма, взятая со стороны ее человеческой интенции и потому связан ная со всеми великими кризисами Истории. Так, Мериме и Фенелона современной обработки классического этоса, подобно тому как Сен Сане переделывал Баха, а Пуленк Ч Шуберта, являет собой самый разделяли не только феномены языка, но и особенности их стиля;

и тем не менее их слово было пронизано одной и той же интенцией, тип писателя без стиля. Напротив, поэзия нового времени Ч Гюго, они исходили из одинакового представления о форме и содержа Рембо, Шара Ч насыщена стилем, а искусством оказывается лишь нии, прибегали к одной и той же системе условностей, пользова в той мере, в какой сохраняет связь с интенциями Поэзии. Именно лись одними и теми же техническими приемами;

разделенные по могущество стиля, иначе говоря, совершенно свободная связь сло луторавековой дистанцией, они работали Ч одними и теми же ва с его телесным двойником, придает писателю свежесть дыха приемами Ч одинаковым инструментом, несколько изменившим, ния, как бы веющего над Историей.

конечно, свой внешний вид, но отнюдь не свое положение или на Горизонт языка и вертикальное измерение стиля очерчивают значение;

короче, у них было одно и то же письмо. Напротив, Ме для писателя границы природной сферы, ибо он не выбирает ни свой риме и Лотреамон, Малларме и Селин, Жид и Кено, Клодель и язык, ни свой стиль. Язык действует как некое отрицательное оп Камю Ч почти современники, говорившие или говорящие на одном ределение, он представляет собой исходный рубеж возможного, и том же исторически сложившемся французском языке, Ч пользу стиль же воплощает Необходимость, которая связывает натуру ются глубоко различными видами письма;

их разделяет все: тон, вы писателя с его словом. В одном случае он обретает близость с Ис разительная манера, цели творчества, мораль, особенности речи, торией, в другом Ч с собственным прошлым. Но каждый раз речь так что общность эпохи и языка мало что значит перед лицом столь идет о чем-то природном, то есть о привычном образе действий, контрастных и столь определенных именно в силу этой контраст когда сама энергия писателя имеет лишь орудийный характер и ности типов письма.

уходит в одном случае на перебор элементов языка, в другом Ч на Тем не менее, хотя эти типы письма и отличаются друг от дру претворение собственной плоти в стиль, но никогда на то, чтобы га, они все же сопоставимы между собой, ибо порождены одним и вынести суждение или заявить о сделанном выборе, означив его.

тем же порывом Ч рефлексией писателя относительно социально Между тем всякая форма обладает также и значимостью;

вот го использования формы и связанного с этим выбора. Письмо Ч почему между языком и стилем остается место еще для одного фор находясь в самом центре литературной проблематики, которая воз мального образования Ч письма. Любая литературная форма пред ^P^^V ЛИТЕРАТУРЫ РОЛАН БАРТ никает лишь вместе с ним, Ч по самому своему существу есть мо- ма, перекрывают звучание моего нынешнего голоса. В любом зак раль формы, оно есть акт выбора того социального пространства, в репленном на письме слове происходит процесс выпадения осадка, которое писатель решает поместить Мир своего слова. Но это вов как в химическом растворе, поначалу прозрачном, чистом и нейт се не то пространство, где происходит фактическое потребление ральном;

однако уже само течение времени выявляет в нем его про Литературы. Для писателя речь идет вовсе не о выборе той или иной шлое, концентрирующееся, словно суспензия, и все яснее застав социальной группы, для которой он намеревается писать: он хоро ляет проступать скрытую в нем криптограмму.

шо знает, что Ч за вычетом революционных эпох Ч всегда пишет Итак, подобно самой свободе, письмо есть только момент, но для одного и того же общества. Его выбор Ч это выбор в сфере это Ч один из наиболее очевидных моментов в Истории, ибо Ис духа, а не в сфере практической эффективности. Письмо Ч это тория, в первую очередь, как раз и несет в себе возможность выбо способ мыслить Литературу, а не распространять ее среди читате- ра и одновременно указывает на его границы. Именно потому, что лей. Или так: именно потому что писатель не в силах изменить объек- письмо возникает как продукт значимого поступка писателя, оно тивных условий потребления литературы (эти сугубо историчес- соприкасается с Историей несравненно более ощутимо, нежели кие условия неподвластны ему даже тогда, когда он их осознает), любой другой пласт литературы. Переход от единства классичес он умышленно переносит свою потребность в свободном слове в кого письма, в течение веков сохранявшего свою однородность, к область его истоков, а не в сферу его потребления. Вот почему пись- разнообразию современных видов письма, распространившихся за мо представляет собой двойственное образование: с одной сторо- последние сто лет вплоть до крайних пределов, уже на границе ли ны, оно, несомненно, возникает на очной ставке между писателем тературы, Ч этот своеобразный взрыв, происшедший во француз и обществом;

с другой Ч увлекает писателя на трагический путь, ском письме, глубоко сопричастен великому кризису, пережитому который ведет от социальных целей творчества к его инструмен- общей Историей и гораздо более смутно различимому в литера тальным истокам. Не имея возможности предоставить в распоря- турной Истории в собственном смысле слова. То, что отличает жение писателя свободно потребляемый язык, История тем не ме- мышление Бальзака от мышления Флобера, есть разница лите нее способна внушить ему потребность в свободно производимом ратурных направлений, к которым они принадлежали;

но что дела языке.

ет противоположным их письмо, так это решительный перелом, слу Итак, и сам выбор письма, и налагаемая им ответственность чившийся в тот самый момент, когда происходила смена двух свидетельствуют о свободе писателя, однако пределы этой свобо- экономических структур, и повлекший за собой Ч на стыке этих ды различны в различные периоды Истории Писателю не дано вы- структур Ч коренные перемены в области миропонимания и созна бирать свое письмо в некоем вневременном арсенале литератур ния.

ных форм. Возможные для данного писателя виды письма возникают под давлением Истории и традиции: существует История письма, у II. Политическое письмо которой, однако, два лика: в тот самый момент, когда общая Исто Для любого письма характерна внутренняя замкнутость, чуждая рия выдвигает Ч или навязывает Ч новую проблематику литера разговорной речи. Письмо Ч вовсе не орудие общения между людь турного слова, письмо все еще погружено в воспоминания о своей ми, не свободная дорога, по которой могла бы устремиться чисто прошлой жизни, ибо слово никогда не бывает безгрешным: слова языковая интенция. Обычная речь извергается как хаотический обладают вторичной памятью, которая чудесным образом продол поток, ей свойственно безоглядное, навеки незавершимое движе жает жить среди новых языковых значений. Письмо Ч это не что ние вперед. В противоположность этому письмо представляет со иное, как компромисс между свободой и воспоминанием, это при бой отвердевший язык, оно живет, сконцентрировавшись в самом поминающая себя свобода, остающаяся свободой лишь в момент себе, и отнюдь не стремится превратить процесс собственного раз выбора, но не после того, как он свершился. Да, сегодня я вполне вертывания в подвижную последовательность поэтапных прибли могу избрать для себя то или иное письмо и тем самым утвердить жений к известной цели;

напротив, располагая цельными и непро свою^ свободуЧ притязнуть на новизну или, наоборот, заявить о ницаемо плотными знаками, оно утверждает лишь такую речь, своей приверженности к традиции;

но все дело в том, что я неспо которая предустановлена задолго до ее реального возникновения.

собен оставаться свободным и дальше, ибо мало-помалу превраща Письмо и обычная речь противостоят друг другу в том отношении, юсь в пленника чужих или даже своих собственных слов. Остаточ что письмо явлено как некое символическое, обращенное вовнутрь ные магнитные токи, упорно исходящие не только от всех самого себя, преднамеренно нацеленное на скрытую изнанку язы разновидностей чужого, но и от моего собственного прошлого пись РОЛАН БАРТ У Г Dl родила Ч в лоне великой Классической Формы Ч собственно ре

речь есть лишь там, где язык от тика, как никогда в Истории, оказалась связана с потоками лившейся :рыто функционирует как процесс некоего пожирания, захватыва вокруг крови. У революционеров не было ни малейших причин стре эщего одни только неустойчивые маковки слов;

корни же письма, миться к изменению классического письма, им и в голову не прихо :апротив, уходят во внеязыковую почву, письмо прорастает вверх, дило усомниться в природе человека и еще менее Ч в его языке;

ловно зерно, а не тянется вперед, как линия;

оно выявляет некую авторитет лорудия, унаследованного от Вольтера, Руссо и Вове крытую сущность, в нем заключена тайна;

письмо антикоммуни нарга, не мог быть подорван в их глазах. Своеобразие революцион ативно, оно устрашает. В любом письме можно обнаружить дво.й ного письма возникло за счет своеобразия исторического момента.

твенность, свойственную ему как особому объекту, который од Бодлер обронил как-то фразу об лэмфатической истинности жес овременно является формой языкового выражения и формой та, сделанного в решающих жизненных обстоятельствах. Револю ринуждения: в глубине письма всегда залегает некий фактор, ция как раз и оказалась одним из таких решающих обстоятельств, уждый языку как таковому, оттуда устремлен взгляд на некую когда истина настолько пропиталась заплаченной за нее кровью, неязыковую цель. Этот взгляд вполне может быть направлен на что для ее выражения могли подойти лишь помпезные средства те MO слово и заворожен им, как это имеет место в литературном атрального преувеличения. Революционное письмо явилось тем са ясьме;

но в таком взгляде может сквозить и угроза наказания Ч и мым эмфатическим жестом, который только и пристал людям, еже згда перед нами политическое письмо: в этом случае задача пись дневно всходившим на эшафот или посылавшим на него других.

з состоит в том, чтобы в один прием соединить реальность фак Язык, поражающий сегодня своей напыщенностью, в то время был эв с идеальностью целей. Вот почему всякая власть, или хотя бы под стать самой действительности. Письмо, отмеченное всеми при 1димость власти, всегда вырабатывает аксиологическое письмо, знаками языковой инфляции, было единственно точным для своей е дистанция, обычно отделяющая факт от его значимости Ч цен эпохи: никогда еще человеческая речь не была более искусствен зсти, уничтожается в пределах самого слова, которое одновре ной и менее фальшивой. Эмфаза оказалась не просто формой, ко шно становится и средством констатации факта, и его оценкой.

торую породила совершавшаяся драма, она стала ее самосознани юво превращается в алиби (т. е. в свидетельство об отсутствии ем. Без тех экстравагантных словесных одеяний, в которые месте преступления, в оправдательный акт). Сказанное верно не облекались тогда все великие революционеры и которые позволи лько по отношению к различным видам литературного письма, ли жирондисту Гаде, арестованному в Сент-Эмильоне, без тени г знаки испытывают завораживающее влияние доязыковых или улыбки (ибо он шел на смерть) воскликнуть: Да, я Гаде! Палач, де ^рхъязыковых сфер, но и Ч в еще большей степени Ч по отно лай свое дело! Ступай, отнеси мою голову тиранам отечества. Один Хнию к политическому письму, где языковое алиби есть одновре ее вид всегда приводил их в трепет: узрев ее отрубленной, они зат нно и средство устрашения, и средство прославления;

поистине, репещут еще более! Ч без этих одеяний Революция не смогла бы енно власть (или борьба за нее) порождает наиболее характер е типы письма. сыграть роль того мифологического события, которое оплодотво рило дальнейшую Историю и предвосхитило любое будущее пред ставление о Революции. Революционное письмо стало как бы энте лехией революционной легенды: оно устрашало и давало гражданское Ниже мы увидим, что классическое письмо торжественно за ^яло о коренной причастности писателя к определенному поли- благословение на Кровь.

Совсем не таково марксистское письмо. Сама замкнутость его lecKOMy социуму и что выражаться в соответствии с предписа формы возникает не как результат риторического усиления или ши Вожла значило в первую очередь вставать на сторону тех, в речевой эмфазы, но вследствие употребления особой лексики, столь :х руках была власть. И если в результате Революции нормы этого же специфической и функциональной, как и в технических слова :ьма не претерпели изменений (ибо носителем мыслительной рях;

даже метафоры подвергаются здесь строжайшей кодифика ргии в целом продолжал оставаться один и тот же класс, и лишь ции. Письмо эпохи Французской революции давало право либо на духовное владычество переросло в политическую власть), то кровь, либо на моральное оправдание;

марксистское же письмо по :а исключительность условий, в которых протекала борьба, по 22 Семиотика РОЛАН БАРТ i пкл ЛИТЕРАТУРЫ щ^^рг облик гражданина, а от писателя перенимает представление о том, самому своему происхождению есть язык познания;

это письмо что произведение письма есть акт творчества. Параллельно с тем, однозначно, ибо призвано утвердить внутреннюю монолитность как происходил процесс подмены писателя интеллектуалом, в жур Природы;

лексическое единство этого письма позволяет ему давать единообразное объяснение действительности и поддерживать ус- налистике, в эссеистике происходил процесс рождения активист тойчивость метода;

с языками политической практики марксистс- ского письма, полностью освободившегося от стиля и выступаю кое письмо соприкасается лишь у крайних пределов своей языко- щего в роли профессионального языка, который предназначен для вой территории. Насколько революционное письмо во Франции использования на службе. Такое письмо изобилует оттенками.

было эмфатичным, настолько марксистское письмо литотично в силу Никто не станет отрицать, что существует, например, письмо марки того, что каждое слово здесь есть лишь намек на целостную сово- Эспри или письмо марки Тан модерн. Общей чертой любых купность стоящих за ним, хотя и не обязательно высказываемых разновидностей интеллектуального письма является то, что язык здесь же принципов. Так, выражение повлечь за собой, нередкое здесь перестает быть особой., привилегированной областью и стре мится превратиться в наглядный опознавательный знак социаль для марксистского письма, обычно лишено того нейтрального зна чения, которое оно имеет в словаре, но служит указанием на совер- ного обязательства. Приобщиться к такому языку, обособивше муся под напором тех, которые на нем не говорят, значит выставить шенно определенный, конкретно-исторический процесс;

оно упо добляется алгебраическому символу, которым обозначают целую напоказ и подтвердить самый акт совершившегося выбора;

пись совокупность сформулированных ранее постулатов, выносимых, мо здесь превращается в своего рода подпись, которую мы ста однако, за скобки. Марксистское письмо связано с действием, и вим под коллективным заявлением, далее если не принимали ни потому оно очень скоро превратилось в выражение определенной какого участия в его составлении. Освоить или, лучше сказать, системы оценок. Эта особенность заметна уже у Маркса, хотя в присвоить то или иное письмо Ч значит сэкономить на самих целом его письмо сохраняет объяснительный характер. предпосылках сделанного нами выбора, это значит объявить, что Очевидно, что любой политический режим располагает своим причины такого выбора подразумеваются сами собой. Вот почему всякое интеллектуальное письмо является первым среди всех воз собственным письмом, чью историю еще предстоит написать. Со можных скачков интеллекта. Если письмо, воплощающее абсо циальные обязательства языка проявляются в письме с особой на глядностью;

в силу своей утонченной двусмысленности письмо пред- лютную свободу, никогда не сможет стать этикеткой моей лично сти и не сообщит ничего ни о моей истории, ни о моей свободе, то ставляет всякую власть, и как то, что она есть, и как то, чем она кажется;

оно раскрывает и то, какой эта власть является на самом готовое письмо, которому я вверяюсь, есть не что иное, как обще деле, и то, какой она хотела бы выглядеть, Ч вот почему история ственное установление;

оно обнаруживает и мое прошлое, и мой различных видов письма могла бы стать одной из лучших форм со- выбор, оно снабжает меня историей, выставляет напоказ мое по циальной феноменологии. Эпоха Реставрации, например, вырабо- ложение, накладывает на меня социальные обязательства, осво тала такое классовое письмо, при помощи которого любой репрес- бождая от необходимости сообщать об этом. Более чем когда бы сивный акт немедленно представал как обвинительный приговор, то ни было форма оказывается самодовлеющим объектом, опоз навательным знаком коллективной и охраняемой собственности, естественным образом исходящий от самой классической Приро и этот объект подобен сберегательному вкладу, он функциониру ды: бастующие рабочие неизменно именовались здесь субъекта ет как экономический показатель, при помощи этого объекта ин ми, штрейкбрехеры Ч благоразумными рабочими, а раболепство дивид, занимающийся письмом, дает знать о своем обращении в судей превращалось в лотеческую бдительность магистратов (в на известную веру, избавляясь при этом от труда объяснять исто ши дни, используя аналогичный прием, голлисты называют комму нистов сепаратистами). Мы видим, что письмо в данном случае рию своего обращения.

выступает в роли спокойной совести, и его задача состоит в том, Двуличие всех видов современного интеллектуального письма чтобы самым жульническим образом смешать первопричины явле- усугубляется тем обстоятельством, что, вопреки всем усилиям эпо хи, в которую мы живем, Литературу так и не удалось уничтожить ния с его отдаленнейшими последствиями, оправдывая любое дей ствие самим фактом его существования. окончательно: она представляет собой манящий горизонт словес ности. Интеллектуалы и поныне продолжают оставаться все теми Вторжение политической и социальной действительности в поле сознания Словесности породило новый тип занимающегося же писателями, только не до конца сменившими кожу: и если толь ко такой писатель не стремится сесть на мель и не хочет навеки письмом индивида (scripteur) Ч нечто среднее между активистом превратиться в активиста, который больше не способен писать и писателем. От активиста такой индивид заимствует идеальный 22* РОЛАН БАРТ (а ведь с некоторыми так и случилось, почему они и были забыты), Простое прошедшее время (le pass simple), исчезнув из разго он не может не поддаться гипнозу всех предшествующих видов ворного французского языка, остается краеугольным камнем По письма, которые Литература вручает ему как прекрасно сохранив вествовательности (le Rcit), сигнализируя о том, что мы находим шийся, хотя и устаревший инструмент. Вот почему интеллектуаль ся в сфере искусства;

простое прошедшее время входит в ритуал ное письмо отличается такой неустойчивостью: мера его литератур Изящной Словесности. Его задача отныне не в том, чтобы просто ности оказывается мерой его бессилия, а политическим оно является выразить определенное действие в прошлом, а в том, чтобы свести лишь в силу неотвязного стремления к ангажированности. Короче, действительность до размеров точки, выделить из бесконечного речь вновь идет об этическом" письме, в котором индивид, занимаю переплетения конкретно переживаемых человеком временных со щийся письмом (отныне трудно решиться назвать его писателем), вокупностей вербальный акт в его чистом виде, отсеченный от эк обретает успокоительный образ коллективного спасения.

зистенциальных корней человеческого опыта и ориентированный Однако подобно тому как при современном состоянии Истории на логические связи с другими действиями, процессами, с общим любое политическое письмо способно служить лишь подтвержде движением действительности: простое прошедшее время стремит нию полицейской действительности, точно так же всякое интеллек ся поддержать иерархию в Царстве фактов. Благодаря его упот туальное письмо может создать одну только паралитературу, не реблению глагол незаметно включается в цепочку причинно-след решающуюся назваться собственным именем. Это значит, что тупик, ственных отношений, входит в совокупность взаимозависимых и свойственный обоим этим видам письма, безысходен;

они приводят однонаправленных событий;

это время подобно алгебраическому либо к пособничеству, либо к бессилию и, следовательно, Ч так или знаку, символизирующему определенную цель;

выдавая временную иначе Ч к отчуждению.

последовательность явлений за их каузальное следование, оно тем самым вызывает к жизни разумное начало любого Повествования Ч его способность к развертыванию. Вот почему это время является III. Письмо романа идеальным инструментом при создании различных замкнутых ми Между Романом и Историографией существовали тесные связи ров;

это искусственное время, свойственное космогониям, мифам, в ту самую эпоху, которая стала свидетельницей их наиболее Историографиям и Романам. Его употребление предполагает су пышного расцвета. Глубина этих связей, позволяющая одновре ществование сконструированного, отделанного и обособленного менно понять и Бальзака, и Мишле, обусловлена тем, что каж мира с осмысленными опорами, а отнюдь не разомкнутого мира дый из них создавал свой автономный мир, имеющий собствен произвола, хаоса и беспорядка. В простом прошедшем времени все ное измерение и собственные границы, собственное время и гда проглядывает лик демиурга Ч бога или рассказчика;

ведь пове собственное пространство, Ч мир со своими обитателями, пред дать о мире как раз и значит изъяснить его Ч любую случайность метами и мифами.

представить как продукт определенных обстоятельств. Простое Сферическая замкнутость великих произведений XIX века во прошедшее время оказывается именно тем операциональным зна плотилась в долгих, пространных повествованиях Романистов и Ис ком, при помощи которого повествователь укладывает мозаичную ториков, Ч повествованиях, представлявших своего рода плоскость, действительность в тесное стерильное ложе слова, не имеющего на которую проецировался тот завершенный и внутренне связан ни плоти, ни объема, ни протяженности;

единственная цель кото ный мир, чью вырождающуюся разновидность являл собою возник рого Ч скорейшим образом связать причины со следствиями. Ког ший в ту пору роман-фельетон со всеми его хитросплетениями.

да историк утверждает, что герцог де Гиз умер 23 декабря 1588 года, Между тем повествовательность (наррация, la narration) не есть а романист сообщает, что Маркиза вышла из дому в пять часов, то обязательный закон этого жанра. Ведь была же эпоха, способная эти события возникают из абсолютно бесплотного прошлого;

из помыслить роман в письмах, а в иную эпоху возможно существова бавленные от бытийной трепетности, они обладают устойчивостью ние Истории, пользующейся аналитическим приемом разбора пер и контурами алгебраической системы: они суть воспоминание, но сонажа. Это значит, что Повествование (le Rcit) как форма, свя воспоминание, исполненное пользы: его интерес несравненно важ зывающая Роман и Историографию, в целом оказывается именно нее его длительности.

продуктом выбора и выражением определенного исторического Итак, в конечном счете простое прошедшее время есть вопло момента.

щение упорядоченности, а следовательно, простодушного оптимиз ма. Благодаря ему действительность не кажется ни таинственной, ни абсурдной, напротив, она становится понятной, почти родной;

в От термина этос в его авторском понимании (см. комм.). Ч Прим. ред.

340 СЕМИОТИКА ЛИТЕРАТУРЫ РОЛАН БАРТ любой данный момент длань создателя обнимает и удерживает ее в ного и тут же указывает на его фальшивость. Общей целью Романа себе всю целиком;

и действительность поддается нажиму этой длани. и повествовательной Историографии является объективация фак В глазах всех великих рассказчиков XIX века мир может выглядеть тов: простое прошедшее время воплощает самый акт, при помощи возбуждающим страсти, но отнюдь не брошенным на произвол которого общество овладевает своим прошлым и своими возмож судьбы, ибо он представляет собой совокупность упорядоченных ностями. Оно создает правдоподобный мир, немедленно заявляя о отношений;

ибо явления действительности, будучи описанными, его иллюзорности;

оно является высшим выражением диалектичес уже не могут бессмысленно громоздиться друг на друга;

ибо тот, кого процесса, протекающего в области формы, в ходе которого кто рассказывает об этом мире, властен отвергнуть мысль о непро- воображаемые факты сначала облекаются в одеяния истины, а за ницаемости и одиночестве составляющих его человеческих суще- тем Ч разоблаченной жи. Все это следует поставить в связь с из ствований;

ибо каждой своей фразой повествователь может сви- вестным мифом об универсальности данного мира, свойственным детельствовать о способности людей к общению друг с другом и буржуазному обществу, характерным продуктом которого являет об иерархической упорядоченности их поступков;

ибо Ч говоря ко- ся Роман: снабдить воображаемый мир формальным свидетельством роче Ч сами эти поступки могут быть без остатка сведены к выра- о его реальности, в то же время сохранив за этим знаком двусмыс жающим их знакам. ленный характер двойственного объекта, Ч одновременно прав доподобного и ненастоящего, Ч вот операция, обычная для всего западного искусства, которое приравнивает настоящее к ненас Итак, прошедшее время повествования Ч наррации входит в тоящему отнюдь не в силу своего агностицизма или поэтической систему безопасности Изящной Словесности. Воплощая саму идею неискренности, а в силу убеждения, что все настоящее несет в себе упорядоченности, оно служит одним из тех многочисленных фор- семя универсальности или, если угодно, некую сущность, способ мальных соглашений, которые заключают между собой писатель и ную оплодотворить Ч уже одним тем, что она воспроизводится в общество Ч ради оправдания писателя и во имя спокойствия об- романе, Ч как жизнь других слоев общества, в различной степени щества. Простое прошедшее время означивает самый факт создан- отдаленных от данного, так и самый вымысел. Именно за счет тако ности произведения, иначе говоря, сигнализирует о нем и его заяв- го приема восторжествовавшая в прошлом столетии буржуазия ляет. Даже подчиняясь целям самого мрачного реализма, оно получила возможность считать созданные ею ценности как бы уни продолжает вселять уверенность, заставляя слова выражать завер- версальными и переносить на совершенно разнородные слои об шенные в себе, устойчивые, субстантивированные поступки. По- щества все понятия собственной морали. Но в этом-то и заключа вествование дает вещам имена, ему неведом ужас, который внуша- ется механизм мифотворчества, и потому-то Роман, а в пределах ет слово, рвущееся за свои собственные пределы: в результате Романа Ч простое прошедшее время суть мифологические явления, действительность как бы ужимается, обретает привычные черты, и их прямое назначение перекрывается вторичной потребностью в укладывается в рамки стиля и не выходит за границы языка. В об- дидактике или, лучше сказать, в педагогике, ибо задача состоит в ществе, где сама форма слов указывает на смысл потребляемой про- том, чтобы преподать некую сущность, завернув ее в упаковочную дукции, Литература играет роль потребительной стоимости. На- обертку искусства. Чтобы понять значение простого прошедшего против, когда Повествование отвергают ради иных литературных времени, достаточно сравнить искусство романа на Западе с такой, жанров или когда внутри самой повествовательной литературы например, традицией в китайской культуре, где искусство понима простое прошедшее время уступает место менее орнаментальным, ется исключительно как совершенное подражание действительно более естественным, упругим и близким к разговорной речи фор- сти;

однако там не должно быть ничего, ни малейшего признака, мам (настоящему или сложному прошедшему [le pass compos] вре- который позволил бы отличить натуральный предмет от предмета искусственного вот этот деревянный орех, лежащий предо мной, мени), тогда Литература превращается в хранилище самой плоти бытия, а не его внешних значений. Поступки, будучи отъяты от отнюдь не должен сообщать мне Ч помимо образа ореха Ч ника Истории, воссоединяются с конкретными человеческими личнос- кой информации, сигнализирующей о том мастерстве, с помощью тями.

которого он был изготовлен. Напротив, письмо Романа делает имен Теперь понятно, в чем польза и в чем неприемлемость простого но последнее. Его цель состоит в том, чтобы, надев маску, тут же прошедшего времени в Романе: это Ч ложь, выставляющая себя указать на нее пальцем.

напоказ;

простое прошедшее время очерчивает границы того, что Двойственную функцию простого прошедшего времени мож следует считать правдоподобным, оно раскрывает область возмож- но обнаружить и в другом факте Ч в повествовании от третьего 342 РОЛАН БАРТ i\.l l Г/ГЛ 1 У ГЫ является История. Он у Бальзака Ч это не конечный продукт, лица, свойственном Роману. Читатели, возможно, помнят роман, где который породило ля, претерпевшее ряд трансформаций и возве вся хитрость заключалась в том, что убийца скрывался за место денное в ранг всеобщности;

это Ч первичный, исходный элемент имением первого лица. Читатель подозревал преступника в каж романа, его материал, а не плод созидательного акта: бальзаковс дом сюжетном лон, но им был тот, кто говорил ля. Автор пре кий роман не знает ни одной сюжетной истории, которая существо красно знал, что ля в романе обычно бывает свидетелем, а вала бы помимо истории того или иного третьего лица. Третье лицо действующим лицомЧ лон. Почему? Он Ч это условно-типи у Бальзака аналогично третьему лицу у Цезаря: оно придает по ческая фигура любого романа, подобно повествовательному про ступкам алгебраическую форму, при которой роль экзистенциаль шедшему времени, местоимение лон сигнализирует сам факт на ного начала оказывается ничтожной, а на первое место выдвигает личия романа;

отсутствие третьего лица означает, что автор либо ся логическая связность, определенность или трагизм человеческих не в состоянии создать роман, либо стремится его разрушить. Ме отношений. Однако Ч в противоположность или по крайней мере стоимение лон формально удостоверяет, что перед нами миф;

так в отличие от бальзаковского мира Ч третье лицо способно выра вот, мы только что видели, что, по крайней мере на Западе, не суще жать и экзистенциальный опыт. У многих современных писателей ствует искусства, которое не указывало бы пальцем на свою соб развитие истории индивида как бы совпадает с последовательной ственную маску. Вот почему третье лицо оказывает искусству ро сменой спрягаемых форм глагола: начав с ля как с наиболее пол мана ту же услугу, что и простое прошедшее время, Ч оно ного воплощения безымянности, автор как личность Ч по мере того гарантирует его потребителям чувство безопасности, которое вну как экзистенция отливается в форму конкретной судьбы, а моно шает вымысел правдоподобный, но непрестанно напоминающий о лог, обращенный к самому себе, превращается в Роман Ч шаг за своей живости.

шагом завоевывает право доступа к третьему лицу. Сам факт появ Местоимение ля отличается меньшей двойственностью, и по ления третьего лица предстает тогда не как исходная точка Исто тому романическое начало в нем ослаблено: употребление ля мо рии, а как результат, увенчивающий известное усилие, благодаря жет одновременно служить как наиболее простым Ч в тех случа чему из интимного мира переживаний и душевных движений из ях, когда повествование не вступает в пределы литературной влекается чистая, выраженная в знаках форма, которая, однако, Ч условности (произведение Пруста, например, претендует лишь на в силу сугубой условности и хрупкости декораций, образованных роль введения в Литературу), Ч так и наиболее изощренным реше третьим лицом, Ч тут же и рушится. В этом отношении, безуслов нием проблемы Ч когда ля выходит за эти пределы и пытается но, показательна линия развития первых романов Жана Кейроля.

разрушить условность, придавая повествованию интонации мни Но если у классиков Ч а мы уже знаем, что в области письма эпоха модоверительной откровенности (таков хитроумный замысел не классицизма продлилась вплоть до Флобера, Ч само неприятие био которых произведений Жида). Равным образом и употребление логической личности свидетельствовало о водворении на ее место местоимения лон в романе приводит в действие две противопо человека, понятого как сущность, то у романистов, подобных Кей ложные этические тенденции: будучи общепринятой условностью, ролю, внедрение третьего лица Ч это плод планомерного, победо третье лицо в романе прельщает как наиболее академичных и наи носного наступления на плотную тень экзистенциального ля;

вот менее озабоченных судьбами Литературы писателей, так и тех, кто почему Роман, взятый со стороны его наиболее формальных при полагает, будто условность в конечном счете неизбежно придаст знаков, предстает как акт приобщения к социуму;

он учреждает свежесть их творчеству. Однако в любом случае такая условность Литературу.

выступает как знак соглашения, открыто заключенного между об Морис Бланшо заметил по поводу Кафки, что развитие безлич ществом и автором, но для автора она служит еще и средством пред ного повествования (укажем в связи с этим термином, что третье ставить действительность, как он сам того хочет. Условность, сле лицо во всех случаях есть не что иное, как не-лицо, как отрица довательно, выходит за рамки сугубо литературного опыта и тельная степень лица) Ч это процесс, отвечающий самой сущности оказывается актом человеческого поведения, который связывает языка, ибо последний по своей природе тяготеет к саморазруше творение либо с Историей, либо с человеческим существованием нию. Теперь понятно, почему местоимение лон возникает как плод (экзистенцией).

победы над ля в той мере, в какой третье лицо одновременно воп У Бальзака, например, сама множественность персонажей, обо лощает и идею литературности, и идею отсутствия. Однако эта по значаемых местоимением лон , вся сложная система почти бесплот беда непрестанно подрывается изнутри: условно-литературное ных, но зато последовательных в своем поведении индивидов сви третье лицо, призванное уничтожить личность, тем не менее в лю детельствует о существовании целого мира, первоосновой которого СЕМИОТИКА ЛИТЕРАТУРЫ РОЛАН БАРТ бой момент способно придать ей неожиданную полноту. Литера- Роман Ч это воплощенная Смерть;

жизни он придает облик тура подобна фосфору: ярче всего она горит тогда, когда готова судьбы, воспоминание превращает в утилитарный акт, а длитель сгореть окончательно. Однако, с другой стороны, коль скоро Ли- ность Ч во время, обладающее направленностью и осмысленнос тература, и в особенности Роман, Ч это акт, с необходимостью тре- тью. Однако подобная трансформация способна совершиться лишь бующий временной длительности, то, значит, в конечном счете, под взглядом общества. Именно общество освящает Роман (то есть Романа, полностью свободного от ига Изящной Словесности, су- совокупность известных знаков) в качестве трансцендентного об ществовать не может. Вот почему третье лицо в Романе Ч это один.разования и сюжетно организованной длительности. Итак, распоз из самых навязчивых признаков той трагедии письма, которая ро- нать пакт, который с торжественностью, характерной для искусст дилась еще в прошлом столетии, когда под давлением Истории Ли- ва, связывает писателя и общество, можно благодаря тому, что сами тература и общество, ее потребляющее, оказались разобщены. Меж- цели этого пакта с очевидностью проглядывают в знаках романа.

ду третьим лицом у Бальзака и третьим лицом у Флобера пролегает Употребление простого прошедшего времени и третьего лица в целая эпоха (эпоха 1848 года): у Бальзака царит История, зрелище Романе Ч вот тот неотвратимый жест, которым писатель указыва которой хотя и сурово, но зато отличается внутренней последова- ет на надетую им маску. Вся Литература имеет право сказать о себе:

тельностью и твердой определенностью;

это само торжество упо- Larvatus prodeo ля шествую, указывая пальцем на свою собствен рядоченности;

у Флобера же царит искусство, которое, дабы обма- ную маску. Будь то жестокая практика поэта, решившегося на са нуть свою собственную нечистую совесть, либо нарочито утрирует мый серьезный из возможных разрывов Ч разрыв с социальным условные приемы литературного письма, либо же стремится к их языком, или же правдоподобная ложь романиста Ч в любом слу безудержному разрушению. Наша современность начинается с чае для того, чтобы естественность их переживания смогла обрес поисков Невозможной Литературы. ти плоть и превратиться в предмет потребления, она нуждается в искусственных, причем нарочито искусственных, знаках. Продук том, а в конечном счете и источником такой двойственности как Итак, мы обнаруживаем в романе тот Ч разрушительный и со- раз и является письмо. Этот особый язык, пользуясь которым писа зидательный одновременно Ч механизм, который характерен для тель приобретает блистательное положение, хотя и попадает при всего современного искусства. Объектом разрушения является дли- этом под постоянный надзор, выдает его (незаметное на первых тельность Ч эта невыразимая связующая нить существования: са- порах) рабское положение (что связано со всякой ответственнос мый акт упорядочения (идет ли речь о поэтическом континууме, о тью). Будучи поначалу свободным, письмо под конец превращает знаках романа, об ужасе поэтического слова или о правдоподобии ся в цепь, приковывающую писателя к Истории, которая в свою оче слова в романе) есть акт предумышленного убийства. Однако в кон- редь сама опутана кандалами: общество метит писателя совершенно це концов длительность вновь подчиняет себе писателя, ибо про- ОТЧЕТЛИВЫМИ знаками, свидетельствующими о его причастности к цесс отрицания, будучи развернут во времени, оборачивается со- искусству, для того, чтобы как можно вернее вовлечь его в круг зданием позитивного искусства Ч той самой упорядоченности,.собственного отчуждения.

которая как раз и подлежит разрушению. Вот почему наиболее вы дающиеся произведения современности, словно выдерживая некую IV. Существует ли поэтическое письмо?

магическую паузу, стараются как можно дольше задержаться на В классическую эпоху проза и поэзия были подобны математичес пороге Литературы, застыв в состоянии неустойчивого равнове ким величинам, разница между ними поддавалась измерению;

они сия, когда жизнь уже явлена, уже развернута перед нами во всей были удалены друг от друга не больше и не меньше, чем два различ плоти, но еще не раздавлена грузом увенчивающих и упорядочива ных числа Ч сопоставимых друг с другом, однако неодинаковых ющих ее знаков: таково, например, первое лицо у Пруста, чье твор именно в.силу своих количественных различий. Если минимальную чество от начала и до конца есть неуклонный, хотя и неуклонно речь (дискурс), наиболее экономный способ передачи мысли, назвать откладываемый, порыв к Литературе. Таков и Жан Кейроль. Он прозой, а некоторые специфические Ч пусть бесполезные, но зато сознательно приходит к Роману как к последнему пределу одино обладающие декоративной функцией Ч языковые атрибуты, такие, кого монолога, Ч как будто литературный акт, двойственный по как метр, рифма или свод общепринятых образов, обозначить бук самой своей сути, лишь тогда закончится произведением, одобряе вами а, в, с, то на поверхности вся совокупность слов уложится в мым обществом, когда будет наконец разорвана экзистенциальная систему из двух уравнений г-на Журдена:

упругость всякой длительности, лишенной до того всякого смысла.

346 Поэзия = Проза + а + b + с не готовая мысль разрешается словом, которое ее выражает и Проза = Поэзия Ч а Ч b Ч с передает. Классическая мысль лишена длительности, а в класси ческой поэзии есть лишь такая длительность, которая необходима Отсюда с очевидностью следует, что Поэзия всегда отличает для технического построения высказывания. Напротив, в современ ся от Прозы. Однако это не сущностное, а количественное отличие.

ной поэзии слова создают своего рода формальный континуум, Оно, следовательно, не посягает на классическую догму о единстве мало-помалу выделяющий из себя некие оплотненные интеллекту языка. Речевые обороты по-разному дозировались в зависимости альные или эмоциональные образования, невозможные без этих от социальной ситуации, в одном случае было принято говорить на слов;

время развертывания речи оказывается здесь сгущенным вре языке прозы или красноречия, в другом Ч на языке поэзии или пре менем, вмещающим более одухотворенный процесс вызревания циозности, как будто существовал целый светский требник вырази мысли, которая Ч перебирая множество слов Ч понемногу на тельных средств, но при этом повсюду сохранялся один и тот же щупывает, находит сама себя. Эта словесная игра случая в речевой язык, воплощавший вековечные категории разума. Классическая цепи, увенчанная зрелым плодом состоявшегося значения, предпо поэзия воспринималась лишь как украшенный орнаментами вари лагает, следовательно, особое поэтическое время, но это Ч не вре ант прозы, как продукт определенного искусства (то есть техни мя, затраченное на лизготовление произведения, а время возмож ки), но не как иной язык или плод особого мироощущения. Всякая ного приключения, время встречи известных знаков с известными поэзия оказывалась в этом случае аналогом Ч декоративным, ал целями. Современная Поэзия противостоит классическому искус люзивным или отягощенным Ч некоей виртуальной прозы, кото ству в силу различий, охватывающих всю структуру языка, так что рая, как сущность и как потенциальная сила, лежит в глубине любо точкой соприкосновения между обеими поэзиями оказывается лишь го способа словесного выражения. В классическую эпоху слово их одинаковая социологическая цель.

поэтическое не обозначало ни особого диапазона, ни особой оп лотненности человеческих переживаний, ни особых внутренних сцеплений, вообще никакого замкнутого, особого мира. Оно под Строение классического языка (Проза и Поэзия) имеет реля разумевало лишь известный способ словесной техники, позволяв ционную природу: сами слова здесь несравненно менее важны, чем ший выражаться в соответствии с более изящными, а значит, и отношения между ними. Ни одно слово не обладает здесь собствен более социальными правилами, нежели те, которые используются ной плотью, они служат не столько знаками вещей, сколько связу в обычной беседе, иными словами, позволявший облечь внутрен ющими нитями. Каждое слово, будучи изреченным, отнюдь не стре нюю мысль Ч в полном вооружении вышедшую из недр Разума Ч мится погрузить нас во внутренний мир, связанный с его внешним в ее внешнюю форму Ч слово, социализированное уже в силу того, обликом, но немедленно начинает тянуться к другим словам, так что его условный характер был очевиден.

что на поверхности возникает связная цепочка интенций. Возмож Известно, что в современной поэзии (той, которая восходит не но, реляционную природу классической прозы и поэзии позволит к Бодлеру, а к Рембо) от этой структуры не осталось ничего, если уяснить сравнение с языком математики. Известно, что в матема не считать, что она сохранила, перестроив традиционные нормы, тическом письме, где каждой числовой величине соответствует формальные требования классической поэзии: отныне поэты начи определенный знак, сами отношения, связывающие эти величины, нают утверждать собственное слово в качестве самодовлеющей также изображаются при помощи знаков математического дей Природы, одновременно охватывающей как функцию, так и струк ствия, знаков равенства или неравенства;

можно сказать, что раз туру языка Поэзия перестает быть декоративно-орнаментальной вертывание математического континуума происходит в результа или подвергнутой ограничениям Прозой. Она приобретает качество, те эксплицитного чтения этих знаков-связок. Классическая речь не сводимое ни к чему иному, утрачивает черты наследственности.

приводится в движение сходным образом, хотя, разумеется, под Отныне она Ч не атрибут, а сущность и, следовательно, может от чиняется при этом менее строгим правилам: слова, составляю казаться от всяких опознавательных знаков, ибо ее природа зак щие эту речь, нейтрализованные, абстрагированные под давлени лючена в ней самой и не нуждается во внешнем обнаружении своей ем суровой традиции, поглотившей их свежесть, чуждаются любой сути: поэтический и прозаический языки настолько отдалились друг звуковой или семантической неожиданности, которая позволила бы от друга, что способны обойтись без знаков своей взаимной само в одной точке сгустить аромат языка, прервать продуманное дви стоятельности.

жение речи вперед ради внезапного наслаждения, доставляемого Более того, предполагаемое соотношение мысли и языка ока данным отдельным словом. Континуум классической речи Ч это залось теперь перевернутым: в классическом искусстве некая впол 348 г>п СЕМИОТИКА ЛИТЕРАТУРЫ речь шла о том, чтобы, уничтожив реляционную интенциональность последовательность элементов одинаковой плотности, подвержен речи, поставить на ее место взрывчатую силу отдельных слов. Дей ных ровному эмоциональному напору, когда пресекается любая ствительно, современная поэзия Ч в той мере, в какой она противо попытка создать индивидуальное и как бы впервые рождающееся стоит классической поэзии, равно как и всякой прозе, Ч подрывает значение. Сама поэтическая лексика Ч это лексика, определяемая стихийную функциональность языка и оставляет в неприкосновен привычным употреблением слов, а не созидательным актом: свое ности только его лексические основы. В реляционных отношениях образие здесь свойственно метафорике в целом, а не отдельным она сохраняет лишь само их движение, их музыкальность, но не ис метафорам, тут правит обычай, а не творческое начало. Вот почему тину, которую они в себе заключали. От отношений остается одна задача поэта-классика состоит не в том, чтобы искать новые, все только пустая оболочка, и высоко над их горизонтом вспыхивает более плотные и яркие слова, а в том, чтобы располагать их в соот сияние отдельного Слова;

грамматика лишается своей особой цели, ветствии с традиционными требованиями, совершенствовать сим превращается в просодию, это не более чем модуляция, длящаяся метрию и точность связей, укладывать, ужимать мысль строго до лишь затем, чтобы явить Слово. Строго говоря, отношения здесь не размеров стихотворного метра. Блеск классического ума проявля распадаются, они просто приобретают сходство с зарезервирован ется тогда, когда дело доходит до отношений между словами, а не ными, но никем не занятыми местами, это пародия на связи, и такое до самих слов: это искусство выражения, а не искусство изобрете отсутствие необходимо, чтобы Слово, во всей своей насыщеннос ния. В отличие от позднейшей эпохи, когда слова, словно поддав ти, смогло вырваться за пределы волшебного, но бесплотного мира шись неистовому, внезапному порыву гордыни, стали раскрывать реляционности и зазвучать подобно гулу или бездонному знаку, всю глубину и неповторимость индивидуального человеческого подобно голосу лярости и тайны.

опыта, в классической поэзии они выстраиваются на поверхности, В классическом языке именно поток отношений влечет за со подчиняясь требованиям изящной, декоративной упорядоченнос бой Слово и уносит его вслед за убегающим впереди смыслом;

в ти. Нас чарует их сочетание, а не их собственная сила или красота.

современной же поэзии эти отношения возникают как продолже Конечно, классическая речь не достигает функционального со ние Слова;

Слово Ч это их родной дом, оно Ч корень, глубоко вершенства, свойственного математическим построениям: отноше сидящий в самой просодии слышимых, но незримых функций. Син ния выражены здесь не при помощи специальных знаков, а только таксические связи обладают завораживающей силой, но питает их побочными средствами формы и композиции. Реляционная приро все же Слово, явление которого потрясает, подобно неожиданно да классической речи проявляется в том, что сами слова отступают открывшейся истине. Назвать эту истину поэтической Ч значит на второй план, а на первый выходит их линейная упорядоченность;

признать, что поэтическое Слово не может быть живым, потому изнашиваясь в тесном контексте всегда одних и тех же отношений, что оно всеобъемлюще;

в нем сияет безграничная свобода, готовая слова классического языка тяготеют к тому, чтобы превратиться в озарить ьсе множество зыбких потенциальных синтаксических свя элементы некоей алгебраической системы: риторическая фигура, зей. Когда незыблемые связи распадаются, в Слове остается одно клише оказываются потенциальными инструментами связи;

они лишь вертикальное измерение, оно уподобляется опоре, колонне, утрачивают свою собственную плотность ради того, чтобы занять глубоко погруженной в нерасторжимую почву смыслов, смысло более прочное место внутри речевой последовательности;

подоб вых рефлексов и отголосков: такое слово похоже на выпрямивший но химическим элементам, они обладают свойством валентности и ся во весь рост знак. Поэтическое слово превращается в акт, ли образуют языковое пространство, насыщенное симметричными шенный ближайшего прошлого и окружающего контекста, но зато связями, пересечениями и узлами, из которых Ч не имея времени в нем сгущена память обо всех породивших его корнях. Под каж задержаться и удивиться отдельному слову Ч вырастают все но дым Словом современной поэзии залегают своего рода геологичес вые и новые смысловые интенции. Едва успев передать собствен кие пласты экзистенциальности, целиком содержащие все нерас ный смысл, любой элемент классической речи превращается в свое торжимое богатство Имени, а не его выборочные значения Ч как в образный проводник или анонс, передающий все дальше и дальше прозе или в классической поэзии. Отныне ни одно Слово уже не иной смысл, который стремится не укорениться в глубинах отдель задано наперед в силу одной лишь общей целенаправленности со ного слова, а пронизать собою весь акт понимания, то есть акт ком циализированного дискурса. Потребитель поэзии, лишившись пу муникации в целом.

теводных нитей в мире избирательных реляционных связей, стал Расшатывание, которому Гюго попытался подвергнуть алексан кивается со Словом лицом к лицу, оно вырастает перед ним как некая дрийский стих Ч наиболее реляционный из всех стихотворных абсолютная величина со всеми скрытыми в ней возможностями.

метров, Ч в зародыше таило все будущее современной поэзии, ибо ЬЛКГ ты, так что Природа начинает открываться только отдельными кус Такое Слово энциклопедично, оно разом содержит в себе все свои ками. Когда языковые функции отступают на задний план, погру значения, тогда как реляционный дискурс заставляет его выбирать жая во мрак все связующие отношения действительности, тогда на одно из них. Оно, следовательно, осуществляет то, что возможно почетное место выдвигается объект как таковой: современная по лишь в словаре или в поэзии, то есть там, где имя способно жить эзия Ч это объективная поэзия. Природа здесь превращается в независимо от артикля, где оно приведено к своего рода нулевой разорванную совокупность одиноких и зловещих предметов, ибо степени и чревато всеми своими прошлыми и будущими конкрети связи между ними имеют лишь потенциальный характер;

никто не зациями. Такое слово выступает в своей родовой, категориальной подбирает для этих предметов привилегированного смысла, не по форме. Вот почему каждое поэтическое слово Ч это всегда нео дыскивает им употребления или использования, не устанавливает жиданность, это ящик Пандоры, из которого выскальзывают все среди них иерархических отношений, никто не наделяет их значе потенциальные возможности языка;

подобное слово творят и вку нием, свойственным мыслительному акту или практике человека, а шают с особым любопытством, как священное лакомство. Этот го значит, в конечном счете, и не наделяет человеческой теплотой.

лод по Слову, которым томится вся современная Поэзия, придает Ослепительная вспышка поэтического слова утверждает объект как поэтической речи устрашающий, нечеловеческий облик. Зияющие абсолют;

Природа превращается в последовательность вертикаль темнотой провалы чередуются в ней со вспышками света, недомолв ных линий, а предметы со всеми своими возможностями вдруг под ки соседствуют с перенасыщенными смыслом знаками;

в такой по нимаются в рост: как одинокие вехи высятся они в опустошенном и эзии отсутствует устойчивая, предсказуемая целенаправленность, потому жутком мире. Эти слова-объекты, лишенные всяких связей, и благодаря этому она настолько противостоит социальной функ но наделенные неистовой взрывчатой силой, слова, сотрясаемые ции языка, что уже само употребление речи, распавшейся на от чисто механической дрожью, которая таинственным образом пе дельные слова, открывает дорогу любым значениям возможных редается соседнему слову, но тут же и глохнет, Ч эти поэтические миров.

слова не признают человека: наша современность не знает понятия поэтического гуманизма: эта вздыбившаяся речь способна наводить только ужас, ибо ее цель не в том, чтобы связать человека с други Что значит рациональное устройство классического языка, как ми людьми, а в том, чтобы явить ему самые обесчеловеченные обра не то, что сама Природа представлялась в ту эпоху единой и пости зы Природы Ч в виде небес, ада, святости, детства, безумия, наго жимой, что в ней не было ничего невыразившегося или неясного, ты материального мира и т. п.

что она до конца укладывалась в категории языка? Классический С этого момента становится затруднительным говорить о су язык всегда сводился к своей убеждающей функции, он домогался ществовании поэтического письма, поскольку дело идет о таком диалога, он создавал мир, где люди не были одиноки, где над сло языке, чье неистовое стремление к обособленности разрушает лю вом не тяготел чудовищный груз вещей, где всякая речь оказыва бую возможную этическую установку. Словесный жест как вопло лась формой встречи с другим человеком. Классический язык нес в щенный демиург стремится здесь изменить самый лик Природы;

он себе ощущение блаженной безопасности, потому что его природа не выражает нравственной позиции, но оказывается актом принуж была непосредственно социальной. Не было ни одного классичес дения. Таков по крайней мере язык тех современных поэтов, кото кого жанра, ни одного классического текста, который не предпола рые доводят свой замысел до логического конца и приемлют По гал бы коллективного потребления, происходящего как бы в атмо эзию не как интеллектуальное упражнение, выражение своего сфере общения и беседы. Классическое искусство литературы было душевного состояния или точки зрения на мир, а как воплощение объектом, циркулировавшим между лицами, принадлежавшими к мечты о торжестве невиданного по своей свежести языка. Приме одному классу, оно было продуктом, предназначенным для устной нительно к этим поэтам столь же бесполезно говорить о письме, передачи и для потребления, регулируемого обстоятельствами свет как и о поэтическом чувстве. Современная Поэзия в ее наиболее ского общения: вопреки своей строгой кодификации, классический чистых проявлениях Ч например, поэзия Рене Шара Ч лишена той язык, по самому своему существу, был языком разговорным.

Pages:     | 1 |   ...   | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 |   ...   | 13 |    Книги, научные публикации