
Единичный эпизод, конечно, не приводит кневрозу. К сожалению, сложившиеся обстоятельства таковы, что в нашей культуремногие дети страдают далеко не только в связи с отсутствием полноценногопитания, а также обеспечения и поддержки, которые позволили бы им вырастинезависимыми и зрелыми взрослыми; помимо этого, они еще испытывают угрожающеевоздействие со стороны родителей, наказывающих своих чад за совершенно невинныепроступки. Большинство сегодняшних родителей сами выросли в домах, где состороны по меньшей мере одного, а то и обоих родителей имело местонасильственное поведение. Не обладая собственной внутренней безопасностью истабильностью, многие родители вымещают свою фрустрацию, разочарование и гневна детях, которые в результате живут в состоянии постоянно действующей угрозыпотерять родительскую любовь, равно как и в состоянии неизменного страха.Указанный страх проявляется в многочисленных эмоциональных или физическихрасстройствах, от которых страдают современные дети. Ничего удивительного, еслиединственное, что им оказывается известным, — это борьба завыживание.
Кто-то может возразить, что случаи,попадающие в поле моего зрения, по определению необычны и не служатпредставлением среднестатистического детства. Однако на самом деле никто незнает, что такое усредненный дом, за исключением тех, кто живет в нем, и дажечлен исключительно неблагополучной и несчастной семьи может отрицатьфактическую глубину злоключений, которую ему довелось испытать. Люди, которыевсе же обращаются ко мне в качестве пациентов, — это совершенно средние, обычныелюди, которых никто не стал бы рассматривать как психически больных илистрадающих иными серьезными расстройствами. Они работают, могут состоять вбраке, иметь детей и быть относительно преуспевающими в деловом и финансовомсмысле. Но когда удается узнать их поближе, то начинаешь осознавать такуюинтенсивность ведомой ими борьбы и такую степень испытываемого ими несчастья,что сам оказываешься едва ли не в шоке. В качестве иллюстрации приведу историюдетства и дальнейшей жизни одной из моих пациенток.
Алисе сейчас тридцать два года, и оназамужем уже десять лет. Вот ее собственный рассказ: Ребенком я всегда быласильно напуганной и нервной. Я чувствовала ненависть, исходящую от матери, иотторжение со стороны обоих родителей. Мать беспрестанно меня критиковала. Яощущала себя ужасно одинокой, ничего не стоящей, забитой. Любое проявлениеэмоций, равно как и рассказ о любой проблеме моя семья встречала в штыки иобращала против меня, сперва трактуя случившееся как мою вину, а затем простоигнорируя все приключившееся. Во мне жило чувство, что я недостаточно хороша иникогда не смогу подтянуться до нормы.
Став подростком, я пыталась быть идеальной,но в результате только заработала бессонницу и разные проблемы с желудком. Уменя появились беспокойство и депрессия. Я принимала препарат под названиемхальцион для улучшения сна и различные лекарственные средства с цельюоблегчения желудочных расстройств. За долгие годы я прошла несколько курсовпсихотерапии, как индивидуальной, так и групповой, и добилась определенногопрогресса, но мне по-прежнему были необходимы таблетки снотворного, чтобызаснуть и утром быть в состоянии функционировать и вести свою жизнь. Япродолжаю страдать от запоров и от мышечного напряжения в области диафрагмы, иво мне растет ощущение одиночества и пустоты, в результате которого я чувствуюсебя изолированной как в супружестве, так и в жизни.
Можно ли сомневаться в том, чтоответственность за те проблемы, которые она испытывала в качестве взрослогочеловека, несли какие-то события ее детства Во всяком случае, сама Алиса никапли не колебалась по этому поводу. Однако при всем проникновении в даннуюпроблематику, которое она обрела благодаря своим многочисленным терапевтическимкурсам, в момент, когда я впервые увиделся с нею, она все еще чувствовала, чтосама по себе не в состоянии зажить лучше и освободиться от прошлого. Отсюдавозникал вопрос: какой именно страх приковывал Алису к ее прошлому настолькопрочно, что она, невзирая на все свои немалые усилия, была сегодня по-прежнемуне в силах освободиться и начать полноценно жить Но прежде чем приступить кответу на указанный вопрос, нужно с большей полнотой понять еенастоящее.
Когда Алиса пришла ко мне, в ее жизнисовершенно отсутствовала радость и было очень мало удовольствия. Она страдалаот сильного беспокойства и опасения потерпеть неудачу, для чего, казалось бы,имелись определенные основания, поскольку за истекшие десять лет ей— из-за неспособностинормально функционировать — пришлось сменить массу мест работы и специальностей. Но в то жесамое время было ясно, что при той степени беспокойства, которая ейсвойственна, Алисе было почти невозможно хорошо функционировать. Она попала впорочный круг. Беспокойство не позволяло ей удержаться на работе, а потеряработы, в свою очередь, способствовала росту ее беспокойства. Попав в этоткапкан, Алиса превратила свою жизнь в отчаянную борьбу завыживание.
Путеводной нитью к разрешению ее конфликтабыло собственное заявление Алисы о том, что в отроческие годы она пыталась бытьидеальной. Это усилие провалилось — что было неизбежным, поскольку никто не может быть идеальным. Нокак только Алиса переставала стремиться к идеальности и совершенству, она тутже начинала воспринимать себя как ничего не стоящую и беспомощную особу. Этобыл настоящий ад, и я могу понять ее отчаянное стремление вырваться иосвободиться. Но как Попытки помочь ей стать сильнее, чтобы она могла ещеусерднее стараться стать идеальной, привели бы только к дальнейшим осечкам и,соответственно, к еще большему отчаянию. Любые ее усилия в этом направлении,любые старания были обречены на неудачу. Прекращение попыток измениться,приятие себя такой, какая есть, внушало Алисе страх, но это был единственныйпуть, ведущий к душевному здоровью.
Первое, с чем Алисе следовало сразу жесогласиться, был факт ее несчастья, который невозможно было отрицать, а такжежгучая необходимость плакать. Когда я довел это до ее сведения, она ответила,что и так много наплакалась в своей жизни. Такой ответ почти стандартен и,несомненно, правдив, но встает единственный вопрос: насколько глубоким игорьким был ее прежний плач Если плач столь же глубок, как испытываемая боль ипечаль, то он полностью высвобождает человека. Боль сидела у Алисы глубоко вживоте, пребывая в связи с ее кишечными неприятностями, но она ощущала ее и вобласти диафрагмы, где эта боль была обязана своим появлением полосенапряжения, которая не позволяла ни ее дыханию, ни плачу проникать глубоко вбрюшную полость. А ведь это именно та зона, где располагаются наши наиболееглубокие чувства: наша самая бездонная печаль, наш самый сильный страх и нашанаиболее всепроникающая радость. Ощущение сладостного жжения, котороесопутствует подлинной сексуальной любви, тоже воспринимается где-то глубоко внижней части живота и кажется каким-то жаром, который вот-вот готов охватить ирастопить все тело. Приятные ощущения в животе испытывают и дети, раскачиваясьна доске или на качелях, что, как известно, доставляет им огромноеудовольствие. Но живот, являясь средоточием наслаждения и радости, одновременнопредставляет собой то место, где ощущается печаль кромешного отчаяния,возникающего тогда, когда радости не было и нет.
Чтобы обрести столь ценимую всеми намирадость, Алиса должна была настежь открыться собственному отчаянию. Если бы онасумела расплакаться от глубокого отчаяния, то смогла бы затем и испытатьрадость, которая придает жизни каждого человека ее подлинный смысл. Хотя мыдолжны признать, что в отчаянии есть много пугающего, нужно отчетливоосознавать, что оно берет свое начало в прошлом, а не в настоящем. Алисапребывала в отчаянии, поскольку была не в силах стать совершенством и завоеватьтем самым одобрение и любовь родителей. Владевшее ею отчаяние продолжалосуществовать и в настоящем, поскольку она до сих пор продолжала войну с цельюпреодолеть то, что считала собственными недоработками, слабостями и промахами,и наконец завоевать ту самую недостижимую любовь. В результате Алиса стараласьпреодолеть обстоятельства и победить свое отчаяние, что было неосуществимо,потому что отчаяние являлось ее подлинным, реальным чувством. Разумеется,человек может отрицать собственное отчаяние и жить иллюзиями, но такаяконцепция неизбежно развалится, а ее носитель погрузится в депрессию. Можнопытаться подняться выше отчаяния, но это приведет к подрыву собственногоощущения безопасности; с другой стороны, можно, напротив, принять и понять своеотчаяние, и только это избавляет человека от страха.
Принять собственное отчаяние означаетпочувствовать его и выразить данное чувство в рыданиях и словах. Плачпредставляет собой выступление тела с заявлением; слова исходят от разума.Если эти два проявления надлежащим образом совмещаются, то они способствуютинтеграции тела и разума, что облегчает чувство вины и споспешествует свободе.При этом важны правильные слова. Ключевой является фраза Нет никакого толку.Нет никакого толку стараться; мне никогда не завоевать твоей любви,— вот формулировка,выражающая понимание того, что отчаяние представляет собой результат прошлогоопыта. Однако большинство пациентов проецируют свое отчаяние в будущее. Когдаони впервые ощущают собственное отчаяние, то часто это выражается примернотакими словами: У меня никогда не будет того, кто бы полюбил меня или Мненикогда не найти себе пару. Они не понимают, что человек не может найти длясебя любовь, как бы упорно он ни искал, и что чем больше в человеке отчаяния,тем меньше шансов, что другой человек откликнется на его зов положительнымичувствами. Истинная любовь — это возбуждение, ощущаемое человеком в предвкушении тогонаслаждения и радости, которые ему предстоит испытать в результате близости иконтакта с другим человеком. Мы любим тех, с кем нам хорошо; мы избегаем тех,чье присутствие болезненно для нас.
Проблема Алисы состояла в том, что онабоялась своего отчаяния, поскольку на глубинном уровне оно было для нее связаносо смертью. Почти всю свою жизнь она просуществовала на волосок от отчаяния,будучи слишком напуганной, чтобы ощутить его. Она походила на человека наморском берегу, который позволяет себе лишь чуть-чуть намочить ступни из страхаоказаться сметенным и захлестнутым мощью океана. Это море представляет собойсимвол наших глубочайших чувств — печали, радости, сексуальности. Оно является источником жизни, итолько капитулировав перед ним, человек может вести полнокровную жизнь. Глубокопогрузиться в собственное отчаяние — значит окунуться в недрасобственного живота, который, будучи в данном случае представлением моря, такжеявляется источником и носителем жизни. Ни один взрослый человек не утонул всобственных слезах, хотя страх утонуть лежит в основе паники. Младенец,отрезанный от всякого любовного контакта, неизбежно погибнет; очень маленькийребенок в подобной ситуации тоже может умереть, поскольку его тело нуждается впостоянном контакте с матерью и в поддержке с ее стороны. Ребенок постарше,который из-за недостаточного внимания со стороны тех, кто должен его любить,оказался близок к смерти, но все-таки выжил, становится невротиком. Он будетсуществовать на грани отчаяния и паники на протяжении всей своей жизни, еслитолько не сумеет избавиться от страха, повторно пережив давнюю детскую травму иобнаружив, что и теперь он не умрет от нее.
Необходимо понять, что хотя беседы ирассуждения по поводу страха смерти и необходимы для оказания пациенту помощи впонимании его проблемы, сами по себе они недостаточны для ликвидации страха.Говорить ребенку, что ему не надо бояться темноты, потому что там, в темномместе, никого нет, не всегда помогает, поскольку, хотя во мраке комнатыдействительно нет никакого внушающего страх существа, оно все-таки имеется— во мракебессознательного у ребенка. Проникнуть в собственное бессознательное— значит опустить всеиспытываемые чувства глубоко в живот с помощью глубокого дыхания. По мерепродвижения дыхательной волны при выдыхании вниз, по направлению к тазу,человек в состоянии ощутить чувства, заблокированные в этой области. Можнопочувствовать, что тебя не любили и что ты мог умереть, однако, испытывая оттакого осознания печаль, человек может одновременно понять, что на самом делеон все-таки не умер. Для взрослого человека быть нелюбимым отнюдь не означаетсмертного приговора. Он может любить себя и капитулировать перед собственным Я.Зрелая пятидесятилетняя матрона, мать семерых детей, сказавшая мне: Если никтоне будет любить меня, то я умру, — являет собой пример патетической личности, которая боится жить втакой же степени, как и боится умереть.
Во время работы с Алисой я еще не понимал,насколько глубок в людях страх смерти, так что, хотя я и мог оказать ей помощьприменительно к невротическому аспекту ее проблемы, а именно: применительно квечному стремлению достичь совершенства, — но он был не в силах помочь ейвзглянуть в лицо глубинному и определявшему ее состояние страху смерти, которыйкак раз и порождал у нее неосуществимое побуждение стать идеалом. Алисадобилась в терапии со мной некоторого прогресса в плане понимания собственныхпроблем и появления у нее ощущения несколько большей внутренней силы, но я былнеспособен подать ей руку помощи в том, чтобы прорваться к подлинным глубинамее естества. Большинство терапевтов могло бы счесть такой исход общения спациентом вполне удовлетворительным, но при отсутствии в естестве и телепациента прочного фундамента всегда продолжает существовать опасность рецидиваотчаяния, поскольку этот человек не в состоянии ощутить радость жизни. Конечно,нет и речи о том, чтобы в процессе терапии можно было систематически, чтоназывается, в плановом порядке, добиваться прорывов и переломов, которые вконечном итоге позволят пациенту избавиться от сидящего в нем страха смерти, атакже отчаяния. Но я верю, что для терапевта весьма важно понимать глубинуотчаяния у обитателей современного мира, а также иметь,в своем арсенале нужныесредства и нужную степень понимания, которые позволят справиться с этимскверным чувством. Описываемый далее клинический случай проиллюстрируетпринцип, применяемый мною для преодоления указанной проблемы.
Pages: | 1 | ... | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | ... | 59 |