Книги по разным темам
Pages: | 1 | ... | 2 | 3 | 4 | 5 | Но мы утверждаем, что именно конкретно-исторический социальный образ, всеобщая7 физиономия его современника, схваченные культурно (в том числе эстетически и нравственно) развитым воображением философа, только и могли послужить тем образом целого, которое определило вектор и способ переработки теоретического наследства, доставшегося Декарту от античности и средневековья. То направление и тот способ, которые в конечном итоге и привели Декарта от представления о всего лишь различии тела и души к представлению об их абстрактной, несоединимой противоположности.
И если сбросить со счетов эту действительную историческую предпосылку, воспроизводящую себя во все более широких масштабах все три столетия, отделяющий нас от Декарта, то совершенно необъяснимым станет факт удивительной живучести картезианского дуализма, который не только не обнаруживает признаков старческого одряхления, но вербует себе все новых и новых сторонников в таких науках, как кибернетика и нейрофизиология, вплоть до новомодной cognitive science.
Столь же необъяснимой будет и та специфическая точка зрения, которая, опираясь на чисто картезианское представление о материи как абстрактно-протяженной субстанции, закрывает глаза на логическую необходимость дополнить ее односторонность бестелесной душой и в результате, уже в противоречие Декарту, не без пафоса провозглашает, что человек есть машина, только машина и ничего кроме машины. (Сравни рассуждения о заменимом человеке-винтике Сталина и Мао-цзе-Дуна).
Выше уже отмечалось, что само сопоставление человека с машиной характерно именно для Нового времени. Позднее, после Декарта, такое сопоставление станет общераспространенным и в XVIII веке будет даже отмечено целым философским трактатом Ламетри, который просто и без затей назовет его – Человек – машина.
Ну, а если проследить данную тенденцию дальше, в ХХ век, когда отождествлять человека с машиной стало своего рода хорошим тоном для бихевиористов и кибернетиков, всерьез озабоченных конструированием машины лумней и талантливей человека, то придется признать, что Декарт действительно очень точно схватил объективную историческую тенденцию в понимании природы человека.
Как машина вообще могла появиться в философской антропологии Дабы ответить на этот вопрос посмотрим как она прежде появилась в реальной действительности.
Не требуется особой проницательности, - писал Маркс, - чтобы понять, что отправляясь, например, от возникшего из разложения крепостничества свободного труда, т.е. от наемного труда, машины могут возникнуть лишь в рамках противоположности по отношению к живому труду, как чужая для него собственность и враждебная ему сила; другими словами, что машина должна противостоять рабочему как капиталxxxii.
Иначе говоря, машина, появляясь на исторической арене, является миру не как безразличная для человека или даже полезная ему вещь, но как враждебно противостоящая ему сила. Как сила, обладающая своей враждебной ему волей, за которой лишь историческое развитие обнаруживает волю капитала, как общественного отношения. Как вещь непосредственно антропоморфная и в этом качестве вполне сопоставимая с человеком. Ну, а теоретические выводы из такого сопоставления уже находятся в непосредственной зависимости от степени развитости самого капитала.
Для Декарта, который жил в XVII веке на заре капиталистической эпохи, вывод о нетождественности человека и машины был еще самоочевиден. И никто из его современников, даже из числа его философских оппонентов не пытался оспаривать этого его положения.
Радикально противоположную картину мы застаем в ХХ веке. Здесь множеству исследователей человека столь же самоочевидным представляется тезис о полной тождественности машины и человека. Так что же произошло за те три столетия, которые отделяют нас от Декарта, что здравый смысл, диктующий нам что, самоочевидно, а что надо еще доказывать, диаметрально изменил свою точку зрения на указанную проблему.
Обратимся вновь к Капиталу. Вся система капиталистического производства основывается на том, что рабочий продает свою рабочую силу как товар. Разделение труда делает эту рабочую силу односторонней, превращая ее в совершенно частичное искусство управлять отдельным частичным орудиемxxxiii. Человек, включенный в систему капиталистического производства, утрачивает, таким образом, свое главное родовое определение – быть субъектом труда универсального. Его труд становится односторонним и машинообразным, а сам он вследствие этого утрачивает свое действительное отличие от конечной машины. Таким образом, первично отчужденный труд превращает в машинуxxxiv человека совершенно реально, и уже только во вторую очередь это превращение совершается идеально в современных рефлектологических теориях.
Утрачивая свою универсальность, человеческая деятельность неизбежно теряет и другое свое сущностное определение – свободу. Машинный труд, до крайней степени захватывая нервную систему, подавляет многостороннюю игру мускулов и отнимает у человека всякую возможности свободной физической и духовной деятельностиxxxv. Однако свобода и универсальность не исчезают вовсе. Отчуждаясь от человека, они становятся определениями машины, машины капиталистического производства, капитала. То, что теряют частичные рабочие, сосредоточивается в противовес им в капиталеxxxvi. Машина становится существом одушевленным ровно в той же степени, в какой человек низводится до уровня частичного придатка частичной машины.
Что же происходит с человеком, отчужденным от своего неорганического тела, когда он в силу принудительной необходимости отправляется на рынок труда, чтобы продать свою рабочую силу
Выше уже говорилось, что трещина дуализма расколола подлинное мыслящее тело человека уже в тот момент, когда он в историческом процессе первоначального накопления капитала лишился материальных средств своей жизнедеятельности. Однако, оставшаяся в его распоряжении часть, его живое человеческое тело, наделенное человеческими способностями – душой, так же не может остаться целостным после этой операции. Трещины дуализма начинают раскалывать и его, наполняя прозаической реальностью картезианские абстракции тела и души, а затем идут и дальше, раскалывая, разрывая на части уже саму человеческую душу8.
При капитализме акт купли-продажи составляет имманентную предпосылку процесса производства. Но в этом акте рабочий продает нанимателю не себя как целостную личность (тогда бы он превратился просто в его раба), но только свою абстрактную способность к труду – рабочую силу. А для этого он должен отличать себя как личность от своей рабочей силы, относиться к ней, причем, относиться как к чему-то внешнему и чуждому себе9. В то же время как личность он постоянно должен сохранять отношение к своей рабочей силе как к своей собственностиЕxxxvii.
Под рабочей силой, как способностью к труду, - пишет Маркс, - мы понимаем совокупность физических и духовных способностей, которыми обладает организм, живая личность человека, и которые пускаются им в ход всякий раз, когда он производит какие-либо потребительские стоимости.xxxviii Но капиталистический способ производства, по крайней мере на индустриальном этапе своего развития, характеризуется тенденцией элиминировать необходимость в духовных способностях и свести труд непосредственного производителя, а следовательно, и рабочую силу, способную его выполнять, к возможно более простому и машинообразному виду.
Мануфактурное разделение труда приводит к тому, что духовные потенции материального процесса производства противостоят рабочим как чужая собственность и господствующая над ним сила. Этот процесс отделения начинается в простой кооперации, где капиталист по отношению к рабочему представляет единство и волю общественного трудового организма. Он развивается далее в мануфактуре, которая уродует рабочего, превращая его в частичного рабочего. Он завершается в крупной промышленности, которая отделяет науку, как самостоятельную потенцию производства, от труда и заставляет ее служить капиталу.
В мануфактуре обогащение совокупного рабочего, а следовательно, и капитала общественными производительными силам обусловлено обеднением рабочего индивидуальными производительными силами.xxxix
И далее Маркс цитирует Фергюсона, который пишет: Невежество есть мать промышленности, как и суеверий. Сила размышления и воображения подвержена ошибкам; но привычка двигать рукой или ногой не зависит от того и другого. Поэтому мануфактуры лучше всего процветают там, где наиболее подавлена духовная жизнь, так что мастерская может рассматриваться как машина, части которой составляют люди.xl
Так капитал действием своих имманентных законов приводит к тому, что духовная субстанция полностью отделяется от субстанции протяженной, так картезианская абстракция чисто протяженного немыслящего тела обретает реальность в повседневной индустриальной действительности.
Тем же актом продажи своей рабочей силы рабочий полагает себя как бестелесное существо, дух, обладающий абстрактной свободой воли. Как бестелесное существо, дух – ибо телесность-то как раз и отчуждается в акте купли-продажи рабочей силы. Как дух, обладающий свободой воли, ибо для того, чтобы заключать такие сделки, надо выступать в качестве юридического лица, свободная воля которого распространяется на рабочую силу как на свою собственность. Как дух, обладающий абстрактной свободой воли, ибо вся его свобода заключается в чисто умозрительной, абстрактной возможности не продавать ее вовсе.
***
Так обнаруживается, что психофизический дуализм был заложен в основание науки о человеке не злой волей Декарта, но объективными законами развития самого человека. Так через критику общественных отношений раскрывается тайна поразительной живучести психофизического дуализма в современной психологии. Так снова подтверждается мысль Маркса, что листория промышленности и сложившееся предметное бытие промышленности являются раскрытой книгой человеческих сущностных сил, чувственно представшей перед нами человеческой психологиейЕxli.
Так, впрочем, обнаруживаются и совсем другие, не менее любопытные вещи.
***
Настоящий текст был написан автором в 1980 году и, естественно, предметом теоретического анализа, коль скоро речь шла о современной психологии, нейрофизиологии и кибернетике, являлись работы преимущественно советских авторов, от И.П.Павлова до Б.Г.Ананьева и Э.А.Асратяна. Столь же естественно, что теоретические выводы, т.е. анализ общественно-исторических корней картезианского дуализма, в полной мере относились нами не только к истокам теоретических позиций Скиннера или Шеррингтона, но и в первую очередь к теоретизированию советских психологов и физиологов.
Надо ли говорить, что тотально отчужденный характер труда при так называемом реальном социализме был самоочевиден для всякого, кто вообще был знаком с этой марксовой категорией Тем более для теоретизирующего психолога
И, наконец, надо ли говорить, что занятие наукой в те приснопамятные годы предполагало принятие некоторых правил игры, диктовавшихся с одной стороны политической ситуацией, а с другой, даже не научной, а просто человеческой совестью. Правил игры, предполагавших, что рецензент не обязан видеть актуальный политический подтекст, если он содержался в теоретической работе, посвященной Декарту. И уж, во всяком случае, не обязан доносить о своих находках.
Впрочем, такая специфическая психологическая инстанция как совесть может категорически требовать чего-то только от состоявшейся личности. Если же перед нами субъект, который так и не решил для себя проблему групповой идентичности, а потому пытается одновременно служить Науке и прислуживать Властям, то пред нами еще один типичный случай дуализма, раскола сознания на две абсолютно несоединимые половины. И вот эту пропасть уже действительно не заполнить ничем.
История этой рукописи складывалась непросто. Поначалу все шло замечательно, я получил за нее свой честно заработанный зачет (рукопись я представил своему научному руководителю – В.В.Давыдову в качестве курсовой работы) и предложение В.В.Давыдова (тогда главного редактора) опубликовать ее в Вопросах психологии. Проблемы начались после того.
Сначала некто, обнаружив на рукописи пометку Факультет психологии МГУ поспешил навести справки об авторе. Этот некто явно располагал доступом к информации недоступной для простых смертных, ибо немедленно после этого тогдашний декан психфака А.А.Бодалев стал по дружески намекать В.В.Давыдову, что тот сделал неправильный выбор, взявшись быть научным руководителем опасного диссидента.
В.В.Давыдов не испугался. Тогда доброжелатели стали действовать более надежными средствами. После того, как на рукопись было получено две положительные рецензии - академиков В.В.Давыдова и А.В.Петровского – её отдали более понятливому рецензенту. И она – этот рецензент – написала рецензию в том отработанном в советские годы жанре, который в просторечии именуется доносом.
План сработал. Статья пошла не в журнал, а в мое Дело на Лубянке, где она, видимо, хранится и поныне.
Одно любопытно, не опоздал ли я вновь с ее публикацией..
1 Такие общепринятые философские термины, как душа, дух несут на себе печать некоторой материальности, ибо этимологически все они восходят к значению дыхания, дуновения.
2 В предисловии к вышеназванной книге Ч. Шеррингтона, написанном, в целом, с большим пиететом к великому английскому физиологу, Э. Айрапетьянц и А. Батуев на странице 14 указанного издания пишут: л Так в финале жизни великого физиолога явился как бы некий его однофамилец с философскими заблуждениями в понимании и человека, и его природы.
3 0т Декарта, в принципе, возможны два пути: вперед - путь Спинозы, и назад - путь окказионалистов, которые, отталкиваясь в своих философских построениях от наиболее слабых мест в логике Декарта, дошли до откровенной мистики. Подробнее об этом см. статью: В. В. Давыдов, Е. Э. Иллеш Исторические корни психофизического параллелизма. - Вопросы философии, 1979, № 11, с. 139-150.
4 В физиологии такая в высшей степени плодотворная попытка опериться на логику Спинозы представлена в трудах Н. А. Бернштейна.
5 Как-то они должны взаимодействовать, иначе какой прок в мыслящей душе, если она не может управлять телом по своей воле, но в то же время, согласно их определению в качестве абстрактно противоположных субстанций, они не могут взаимодействовать никак.
Pages: | 1 | ... | 2 | 3 | 4 | 5 | Книги по разным темам