Книги по разным темам Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 |

Понятие человека не составляет в этом смысле исключения. В нем каждая эпоха фиксирует принципы и формы отношения общества к человеку. Иначе говоря, в понятии человека каждая эпоха идеализирует самое себя как конкретно-историческую совокупность общественных отношений. Поэтому исключительно через конкретно-исторический анализ этих общественных отношений, отношений человека к человеку, или как любили выражаться старые философы, человека к самому себе, только и можно понять, почему древние греки и римляне представляли человека по преимуществу в виде прекрасного тела, средневековое христианство усматривало его глубинную сущность в бестелесной душе, а Новое время в лице Декарта постулировало двойственную психофизическую его природу. А, следовательно, и корни психофизической проблемы надо искать не в душной фаустовской келье, а в широкой социальной действительности.

Ключевский как-то остроумно заметил, что прежде психология была наукой о человеческой душе, а теперь – это наука об ее отсутствии. Это наблюдение точно отражает тенденцию большинства естественнонаучно ориентированных психологических школ, прилагающих немалые усилия дабы лочистить теорию от малейшего следа души, справедливо видя в последней атавизм религиозных представлений. Все феномены душевной жизни человека пытаются редуцировать к их материальной, земной основе, объяснить их как функцию специфически организованной человеческой телесности, полагая в этом свою миссию как естественнонаучно ориентированных психологов, психологов материалистов.

Между тем, после выполнения этой задачи Еглавное-то остается не сделанным. А именно, то обстоятельство, что земная основа отделяет себя от самой себя и переносит себя в облака как некоторое самостоятельное царство, может быть объяснено только саморазорванностью и самопротиворечивостью этой земной основы. Следовательно, последняя, во-первых, сама должна быть понята в своем противоречии, а затем практически революционизирована путем устранения этого противоречияxxv. Эта известная мысль Маркса на наш взгляд как нельзя лучше объясняет причину той теоретической коллизии, которая и поныне остается родовым кошмаром для теоретической психологии.

Декарт прекрасно понимал всю бессмысленность попыток такого сведения, редукции феноменов духовной природы человека к его земной, абстрактно-телесной основе. Но сегодня, усвоить этот урок XVII века, еще полдела. Сегодня, наверно можно было бы сделать и следующий шаг к преодолению картезианского дуализма. А сделать это можно только поняв, что последний есть лишь точное теоретическое описание фактического положения вещей, фактического распадения человека на две абстрактно независимые половины: бесплотную, лишенную телесности душу, и абстрактно-протяженную, обездушенную плоть.

Как возможна такая абстракция Ответить на этот вопрос можно только объяснив как возможен, как исторически возникает отчужденный, наемный труд, который здесь на земле лотчуждает от человека его собственное тело, как и природу вне его, как и его духовную сущность, его человеческую сущностьxxvi, что затем лишь отражается в картезианской теории двух субстанций.

Здесь, разумеется, напрашивается сразу несколько вопросов. Какие, собственно, основания, кроме того, что Декарт, вообще, жил на заре Нового времени, позволяют связывать его чисто теоретические представления с социально-экономическим характером производства современной ему эпохи Как, каким образом наличное состояние становящегося буржуазного общества и место в нем человека могли отразиться в столь отвлеченных категориях, как протяженная и непротяженная субстанции Где, наконец, в текстах самого Декарта есть, и есть ли в них вообще, хоть малейший намек на то, что его понимание природы человека хоть как-то связано с феноменом наемного труда

Что ж, попробуем ответить на все эти вполне правомерные вопросы.

Вспомним, уже приводившееся нами выше рассуждение, в котором Декарт доказывает необходимость наделения человеческого тела разумом, непротяженной мыслящей душой. Он сравнивает человека с машиной и замечает, что не просто различие, но противоположность человека и рефлекторной машины заключается в том, что действия самой совершенной машины, какую только можно вообразить, основывается на принципе сигнальности, тогда как человеческая деятельность универсальна, то есть предметна. А далее, будучи не в состоянии указать на подлинное основание человеческой универсальности, рационально ее объяснить, Декарт оказывается вынужденным наделить человека непротяженной душой.

Само это рассуждение характерно именно для Нового времени. Во-первых, Декарт вообще считает нужным доказывать, что у человека есть душа, и, во-вторых, замечательно то, как он это делает. Характерно, что человека Декарт сравнивает не с Богом и не с каким либо иным духом, но с машиной, то есть вещью не только заведомо бездушной, но и неживой. Противоречие между очевидной тождественностью их телесной основы sub specie spatii и столь же очевидной противоположностью действительного способа их действия – человек в противоположность машине способен действовать и действует универсально – приводит Декарта к необходимости постулировать двойственную природу человека, а, значит, сразу же сталкивает его с нелегкой проблемой координации противоположных субстанций в живом человеке5. Для этого Декарту пришлось привлечь на помощь т.н. животных духов, шишковидную железу, мозговые клапаны, словом, множество чисто умозрительных гипотетических представлений, которые и должны были, согласно его замыслу, хоть как-то заполнить пропасть, образовавшуюся между двумя субстанциями и расколовшую человека на две несоединимые половины.

Должны были, но так и не смогли, ибо трещина дуализма, прежде чем расколоть человека в картезианской теории, расколола его в реальной жизни. Но прошла она не между протяженной шишковидной железой и непротяженной душой. Трещина дуализма расколола действительное мыслящее тело человека, отколов от него его неотъемлемую часть – его неорганическое тело, или, во всяком случае, существенную часть последнего.

Необходимой предпосылкой складывавшегося на заре Нового времени товарно-капиталистического способа производства является наличие рабочих, свободных, по выражению Маркса, в двояком смыслеxxvii, то есть свободных лично, и свободных от каких бы то ни было средств производства, лишенных их. В истории первоначального накопления эпоху составляют перевороты, которые служат рычагом для возникающего класса капиталистов, и прежде всего те моменты, когда значительные массы людей внезапно и насильственно отрываются от средств своего существования и выбрасываются на рынок труда в виде поставленных вне закона пролетариев. Экспроприация земли у сельскохозяйственного производителя, крестьянина, составляет основу всего процессаxxviii.

Однако, то, чего лишаются массы людей в процессе их экспроприации – материальные условия производства человеческой жизни – отнюдь не есть нечто безразличное и, в своей протяженной телесности, внешнее для личности каждого из них. Если человеческого младенца сразу же после рождения какие-либо обстоятельства лишают возможности овладеть всей совокупностью материальных средств человеческой деятельности, созданных предшествующими поколениями людей, то он скорее всего просто погибнет. В тех редких случаях, когда дети, выросшие в стае животных на манер киплинговского Маугли, выживали физически, они так никогда и не становились людьми в собственном смысле слова, то есть, согласно теории Декарта, для объяснения их поведения не понадобилось бы привлекать какую бы то ни было душу.

В человеческой истории, однако, куда более распространены случаи, когда человек уже в зрелом возрасте лишается материальных средств своей жизнедеятельности. И за примерами таких драматических, а порой и трагических для человека коллизий нет надобности отправляться в тропические джунгли Индии, ибо их можно встретить в изобилии и в цивилизованной Европе6. Но особенно богатой на такие примеры бывают эпохи первоначального накопления капитала. Так, в Англии Пролог переворота, создавшего основу капиталистического способа производства, разыгрался в последнюю треть XV и первые десятилетия XVI столетия. Масса поставленных вне закона пролетариев была выброшена на рынок трудаxxix.

Скальпель, или вернее, топор реальной исторической абстракции рассек действительное мыслящее тело человека на две враждебно противостоящие друг другу половинки. И ровно в той мере, в какой это послужило развитию его неорганической половины – мира вещей, эта абстракция привела к деградации и разложению его органической части – реального, живого человека. В лучшем случае, если отдельному человеку удавалось на договорных началах вступить в деятельное отношение со своим утраченным телом, он становился рабом последнего, превращаясь в частичный, обезличенный придаток последнего. В худшем случае, если в силу неблагоприятной для него конъюнктуры на рынке труда такая сделка оказывалась для него невозможной, само его органическое тело становилось обреченным на смерть с такой же необходимостью, как если бы топор вышеназванной исторической абстракции расчленил его живое органическое тело.

Нейропсихология наглядно демонстрирует, как распадаются отдельные психические функции человека при локальных поражениях мозговой ткани. При этом перед глазами исследователя проходят жуткие картины больных людей, которые в результате выпадения функций тех или иных участков мозга лишаются таких специфически человеческих способностей, как способность к произвольному движению, письму или речи.

Историческая психология может продемонстрировать не менее, если не более, жуткие картины распада человеческой личности у людей с пока еще вполне физиологически сохранным мозгом. Смерть последней коровы или лошаденки, потеря земли, безработица, политические или расовые преследования, лишающие человека возможности трудиться, т.е. возможности заниматься специфически-человеческим делом, – вот те локальные поражения подлинного субстрата человеческой деятельности и мышления, человеческой психики, которые могут привести и с жестокой необходимостью приводят сначала к различным отклонениям от нормы, а затем и к полному распаду человеческой личности.

Разумеется, такое средство человеческой жизнедеятельности, как речь нельзя отнять у человека так же, как и его землю. Но и сама речь человека, лишенного средств для человеческой жизни и надежды обрести их когда-либо вновь, превращается в бессвязное бормотание обитателя Бедлама. Поэтому не так уж и далек от истины экспроприированный своими дочерьми шекспировский король, когда он, повстречав на дороге другого, экспроприированного своим братом, беднягу, восклицает: Неужели вот это, собственно, и есть человек Присмотритесь к нему. На нем все свое, ничего чужого. Ни шелка от шелковичного червя, ни воловьей кожи, ни овечьей шерсти, ни душистой струи от мускусной кошки! Все мы с вами поддельные, а он – настоящий. Неприкрашенный человек – и есть именно это бедное, голое двуногое животное, и больше ничего.xxx

До тех пор пока, как это было в докапиталистической Европе, у объединенных в общину крестьян господствует непосредственная общая собственность на землю, до тех пор господствуют лотношения работника к земле как к природному условию производства, к которому он относится как к своему собственному неорганическому наличному бытию, как к лаборатории своих сил и к той области, где господствует его воляxxxi. Поэтому земля – основное средство производства в эту эпоху – выступает как вещь непосредственно антропоморфная, как естественное продолжение тела, обрабатывающего ее работника. Она столь же послушна его воле, как его рука или нога. Крестьянин буквально чувствует свою землю.

Совсем иную картину мы застаем в Новое время, когда трещина отчуждения уже расколола это мыслящее тело человека. Формально воля человека все еще относится к своему собственному органическому телу как к сфере своего господства. Более того, с ликвидацией феодальной зависимости воля отдельного индивида становится абсолютно, абстрактно свободной как никогда прежде. Однако посмотрим чего эта воля может теперь желать, какие определения она может абстрактно свободно положить в себя

Для того, чтобы жить по-человечески, а к другой жизни человек не припособлен, человек должен с помощью материальных человеческих орудий воздействовать на живую и неживую природу, добывая себе из нее средства своего существования. Следовательно, первейшее определение человеческой воли должно побуждать человека к труду как необходимой предпосылке человеческого существования.

Однако именно этого, настоятельнейшего пожелания своей воли человек как раз и не может исполнить в силу того, что он отчужден от материальных средств производства своей жизни. Он свободен пойти направо или пойти налево, покуда его еще несут его голодные ноги, но он не способен жить, ибо для человеческой жизни его природное органическое тело само по себе еще недостаточно.

Поэтому единственное, что ему остается, это продать свою способность к труду собственнику средств производства и тем самым эмпирически реализовать мистическую картезианскую абстракцию немыслящего протяженного машинообразного тела и мыслящей непротяженной души, наделенной абстрактной свободой воли.

Так человек, лишаясь своего неорганического тела, лишается и своего собственного органического тела, будучи вновь и вновь вынуждаем социальными обстоятельствами передавать право распоряжаться машиной своего собственного тела безличной воле капитала, так между протяженной субстанцией его порабощенного тела и непротяженной абстрактно свободной душей не остается буквально ничего общего.

Естественно, что эту пропасть не заполнить никакими животными духами и никакими словесными увертками с помощью линформации и нейродинамических кодов, ибо практические предпосылки объективных теоретических иллюзий не могут быть устранены чисто теоретическими спекуляциями.

Разумеется, мы не утверждаем, что формулируя свое дуалистическое понимание природы человека Рене Декарт метафорически изображал саморазорванность человека Нового времени. Разумеется, в своем становлении и развитии картезианская антропология опосредовалось всей предшествующей историей научно-философской разработки понятия человека от античности до средневековой схоластики.

Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 |    Книги по разным темам