Б. С. Орлов проблематика осмысления прошлого
| Вид материала | Документы |
- 26 марта 30 марта 2012 года, 94.38kb.
- Г. М. Орлов, В. Г. Шуметов модель электоральных предпочтений: методология построения, 329.46kb.
- Ю. М. Орлов Орлов Ю. М. Восхождение к индивидуальности: Кн для учителя. М.: Просвещение,, 4813.73kb.
- А. Б. Орлов Орлов Александр Борисович профессор факультета психологии гу-вшэ, директор, 247.43kb.
- Прошлого, 4188.44kb.
- Борис Орлов Алексей Махров Вставай, Россия! Десант из будущего Господа из завтра., 3250.79kb.
- С. С. Хоружий внеземные цивилизации и религиозное сознание: к постановке темы, 225.05kb.
- Проблематика учета налогов при оценке рыночной стоимости недвижимости в рамках доходного, 176.88kb.
- Животные прошлого, 92.36kb.
- Николай Иванович Орлов, а "Мастером Отдыха" признан токарь ОАО "Аксион-Холдинг" Леонид, 24.46kb.
На пути к антитоталитарному согласию.
Итоговая встреча в Москве
Среди многочисленных встреч российских и немецких ученых, на которых обсуждались проблемы осмысления прошлого, по глубине постановки вопроса, компетентности участников встречи, выделяется конференция, которая состоялась в 1999 году в Москве. Это было совместное мероприятие Института всеобщей истории с Институтом исследования европейской интеграции при Боннском университете. С российской стороны в обсуждении приняли участие А.О. Чубарьян, Я.С. Драбкин, А.И. Борозняк, В.П Булдаков, Б.С. Орлов, М.Б. Корчагина. На конференцию была приглашена Т.Г. Морщакова, в то время заместитель Председателя Конституционного суда Российской Федерации, а также Рой Медведев, представленный в книге как педагог, историк, свободный ученый, в 1969 г. исключенный из КПСС за книгу «К суду истории», направленную против реабилитации сталинизма.
С немецкой стороны в конференции приняли участие К.Д. Брахер, Э. Ессе, Л. Кюнхардт, Р. Майер, К.Д. Хенке, Б.Фауленбах, Х.-А. Якобсен.
Материалы конференции опубликованы в книге « Россия и Германия. На пути к антитоталитарному согласию» на русском и немецком языках.
На конференции обсуждались три основные темы. Отношение к прошлому и исследование проблем тоталитаризма; Тоталитарный опыт в ХХ веке и формы его осмысления; Ответы на вызовы эпохи тоталитаризма.
С немецкой стороны конференцию открыл Лудгер Кюнхардт – профессор Боннского университета, автор многочисленных исследований, среди них «Опыт диктатур в Германии. Третий райх и ГДР – историко-политологическое сравнение», «От осознания тяжести истории к осознанию тяжести долга перед настоящим». Он так определил содержание предстоящего разговора: «Будущее России в решающей степени зависит от того, какое представление составит себе постсоветская Россия о более чем 70-летним господстве коммунизма. В этой связи встает вопрос о значении и плодотворности сравнения тоталитарного опыта России и Германии, который тут и там, несмотря на различия, принадлежит к наиболее тягостным моментам истории ХХ века» (Кюнхардт, с. 7).
Обратив внимание на то, что среди ученых различных стран существуют разногласия относительно точного определения и дифференцированного использования понятия «тоталитаризм», Л. Кюнхардт высказывает свою собственную точку зрения: «Смысл использования понятия «тоталитаризм» был и остается в том, чтобы привести к общему знаменателю, и с помощью научной гипотезы лучше объяснить общие черты, характер и формы отображения этих диктатур. Обе формы – и национал-социализм, и коммунизм – были диктатурами, претендующими на истину в последней дистанции, нацеленными не на то, чтобы укрепить достоинство человека, а на осуществление социальных утопий, в соответствии с которыми должна измениться и сама сущность человека» (Кюнхардт, с. 9).
Л. Кюнхардт сообщает, что с 1989-1990 гг. в Германии начинается очередной этап освоения нового типа германского прошлого. Речь идет об истории и характере Германской Демократической республики и, таким образом, о сравнении – общем и различном – между бывшим государством СЕПГ и национал-социалистическим тоталитаризмом 30-40-х годов.
Л. Кюнхардт знает о существовании среди русских ученых спора относительно того, уместно ли сравнивать национал-социализм и коммунизм. «Консенсус между представителями различных точек зрения возникает скорее тогда, когда речь идет о сравнении Гитлера и Сталина и об осуждении этих тиранов» (Кюнхардт, с. 9).
Но как быть с Лениным? – спрашивает Кюнхардт. Этот вопрос привлекал внимание лишь немногих российских историков. Между тем, «по мнению западных исследователей, положение вещей вполне определенно: у истоков стоял не Сталин, а Ленин, и честное критическое рассмотрение причин и корней развития коммунизма, включая сталинизм и последующие периоды, невозможно, если этот вопрос остается за скобками» (Кюнхардт, с. 9).
Как полагает Л. Кюнхардт, события 1917 г. в России и 1933 г. или 1945-1949 гг. в Германии были бы невозможны без духовных и идейных предпосылок, формирование которых относится к XIX и XVIII векам. Эта ретроспектива подкрепляет тезис о том, что обе классические формы тоталитарных диктатур ХХ века, которые можно также считать реакционными модернизаторскими диктатурами, с самого начала имели в виду последствия в духе тоталитаризма на основе идейного субстрата, из которых и выросли мировоззренческие системы, положенные в основу этих диктатур» (Кюнхардт, с. 10).
Если мы хотим основательно исследовать идейные корни тоталитаризма в ХХ веке, развивает свою мысль Л. Кюнхардт, между русскими и немцами речь должна идти не только о Гитлере, Сталине и Ленине, но и о Дарвине, о Карле Марксе. Но не только о них. Надо по-новому, практически переосмыслить Руссо и Гегеля. При рассмотрении того факта, что тоталитарная идеология заменяла религию, весьма полезно и необходимо помнить слова Федора Достоевского: «Там, где больше нет Бога, там возможно всё».
Л. Кюнхардт ставит вопрос о необходимости укреплять антитоталитарный консенсус, на основе которого все народы, и прежде всего молодежь Европы, войдут в новое столетие без диктатуры, без угнетения, подавления и террора и без покушения на автономию человека путем злоупотребления силой государства. При этом свободе нужна концепция демократии, способной защитить себя.
Касаясь опыта 1989 г., Л. Кюнхардт пишет, что этот опыт свидетельствует: оказалась сломленной монополия на определение революций как социальных революций. «Тоталитаризм в Европе окончательно рухнул в результате мирных освободительных революций, нацеленных на конституционный порядок».
Стабилизация и улучшение экономической и социальной ситуации в России являются ключевым условием укрепления ростков демократического правового и конституционного государства, подчеркнул Кюнхардт.
Следует также более интенсивно обдумывать и обсуждать проблему европейской идентичности, ибо в ХХ веке на протяжении многих лет европейская идентичность ассоциировалась исключительно с насилием и кровопролитием, войнами и разрушением. Что будет отличительной чертой европейской идентичности в XXI веке? – задается вопросом Кюнхардт. – Её наверняка будет характеризовать правда и просвещение относительно истории, честность исторических интерпретаций. Это остается важной задачей. Но сюда нужно отнести и размышления о нормах, ценностях и целях, необходимых и обязательных для демократии в Европе: правовое государство, демократия, права человека, этика, религия. «Свобода жива в условиях, которые она сама себе создать не может» (Кюнхардт, с. 13).
Оба народа, делает вывод Л. Кюнхардт, находятся лишь в начале решения задачи определения свободы как таковой.
Второе предисловие под заголовком «Вопросы в ходе совместной дискуссии о тоталитаризме» написано академиком А.О. Чубарьяном.
По его мнению, проблемы европейского тоталитаризма рассматриваются в рамках самостоятельного направления в историографии и политологии. Вышедший в 1997 г. в Институте всеобщей истории РАН коллективный труд «Тоталитаризм в Европе ХХ века» «первая фундаментальная публикация на эту тему».
А.О. Чубарьян выделяет ряд вопросов, которые нуждаются в дальнейшем рассмотрении. Это, прежде всего, обсуждение самого смысла дефиниции тоталитаризма. «Необходимо выйти из круга анализа только карательно-репрессивных факторов» (Чубарьян, с. 16). Исторические реальности тех лет ясно свидетельствовали о том, что нацистский режим в Германии и сталинская система в Советском Союзе, несмотря на их очевидный карательный характер, пользовались довольно значительной поддержкой широких слоев населения. «В сущности, – подчеркивает А.О. Чубарьян, – речь идет о взаимосвязи идеологии и политики, о системе и механизмах внедрения в сознание населения экстремистских и шовинистических взглядов» (Чубарьян, с. 17).
По мнению А.О. Чубарьяна, в книге, вышедшей во Франции и названной «Черная книга коммунизма», проблема сравнения двух систем решается весьма «просто».
В международных дискуссиях довольно подробно рассматривается вопрос о преодолении тоталитаризма. В этом контексте важен опыт послевоенного развития Германии. Причем речь идет о широком комплексе мер и о последовательной политике. Для России с её малоукрепившейся демократической системой этот аспект особенно важен, – подчеркивает А.О. Чубарьян. По его мнению, важнейший вопрос – проблема воспитания молодого поколения.
В первом разделе «Отношение к прошлому и исследование проблем тоталитаризма» помещены доклады Я.С. Драбкина, К.Д. Брахера, Э. Ессе, А.И. Борозняка.
В докладе «Проблемы преодоления прошлого: взгляд из России» Я.С. Драбкин отмечает, что критерии и методики сравнения двух режимов еще не разработаны. При этом мы «отвергаем все попытки прямого «наложения» модели на конкретно-историческую реальность разных стран» (Драбкин, с. 23).
Для дальнейшего комплекса исследования феномена тоталитаризма приемлем подход, предложенный К.Д. Брахером в его книге «Тотальный опыт». В ней анализируются три аспекта тоталитаризма: унитарная идеология; массовое народное движение; жестокий диктаторский репрессивный режим.
Сходной для двух идеологий (фашистско-нацистской и коммунистической) является их функциональность; обе претендовали на исключительность и одновременно всеобщность.
Фашисты и нацисты многое в организации и атрибутике восприняли у социал-демократии, в иерархической централизованной структуре партии – у коммунистов.
Я.С. Драбкин рассматривает различия в преодолении прошлого. В Германии была установлена военная оккупация победителями. «В Советском Союзе происходило «сверху» постепенное смягчение диктаторского режима (однако не без рецидивов), но при полном сохранении устоев советского общественного и государственного строя, в том числе партийной монополии коммунистической партии» (Драбкин, с. 25).
И далее. «В то время как ФРГ имела возможность опереться на собственный послевоенный опыт, впитавший в себя и уроки Веймара, Россия была вынуждена критически переосмыслить и переоценить свою историю чуть ли не за целое столетие, а возможно, и больше» (Драбкин. с. 25).
Не состоялся у нас и генерализированный «спор историков» вроде немецкого, подчеркивает Драбкин. У нас речь идет в бóльшей мере о становлении, а не о восстановлении всей многоплановой и многогранной структуры демократии, гражданского общества и политической культуры (Драбкин, с. 27).
«Вредно сказывается отсутствие плюралистической системы гражданского воспитания населения (вроде давно действующей в ФРГ Bundeszentrale für politische Bildung)».
Еще одна мысль Драбкина: «Победа СССР не только укрепила позиции тоталитарного режима и сталинской идеологии, но и способствовала распространению их влияния в стране и за её пределами, особенно в Центральной и Юго-Восточной Европе» (Драбкин, с 30).
В заключение Я.С. Драбкин касается возможности возрождения тоталитаризма в будущем. «Тоталитарные тенденции рождаются в недрах индустриализма, они связаны с потребностями модернизации, в них участвуют как «верхи», так и «низы», как вожди, так и массы… Марксистский стереотип о роли народных масс как главных «творцов истории» не дал ответа на вопрос о том, как могли появиться и долго держаться у власти антинародные режимы» (Драбкин, с. 31). Я.С. Драбкин приводит высказывания Эриха Фромма «Призрак бродит среди нас, но ясно видят его лишь немногие. Это не прежний призрак коммунизма или фашизма. Этот новый признак – полностью механизированное общество, нацеленное на максимальное производство материальных благ и их распределение, управляемое компьютерами» (Драбкин, с. 32).
Один из старейших специалистов ФРГ по проблемам тоталитаризма К.Д. Брахер выступил с докладом «Формы и проблемы отношения к прошлому с немецкой точки зрения». Оказывается, он имел возможность высказываться перед российскими германистами еще в 1974 г. по теме «Критическое рассмотрение термина фашизм». С тех пор многое переменилось, – замечает Брахер. – Можно свободно дискутировать по темам, которые еще недавно были запретными.
Исходная позиция К.Д. Брахера: «В ретроспективе подходящее к концу ХХ столетие предстает, не в последнюю очередь, веком идеологий и тоталитаризма. Оно прошло под знаком до тех пор неслыханных форм мышления и господства, эпох угнетения и освобождения, разрушения и восстановления, но в то же самое время беспрерывного обращения к истории как к выстраданному и обязывающему прошлому» (Брахер, с. 35).
Развитие второй германской демократии (ныне Берлинской. – Б.О.) с самого начала, уже при разработке законодательства в Парламентском Совета в 1948-1949 гг. исходило из четкого тезиса о том, что Бонн решающим образом отличается от Веймара, поскольку, учитывая в особенности позорную роль не только право-, но и лево-тоталитарных коммунистических движений в деле дестабилизации и разрушения Веймарской республики, он пытался навсегда извлечь уроки из ошибок и слабостей первой германской демократии и фатального, псевдолегального рокового пути к нацистской диктатуре» (Брахер, с. 36).
К.Д. Брахер останавливается на идее вождизма, которая стала синтезом идей об авторитарном и милитаристском порядке с псевдодемократически-плебисцитарными формами легитимации, которые путем манипуляции через расовую пропаганду концентрировалась на фигуре харизматического вождя (Брахер, с. 38). Всемогущество Гитлера оставляло далеко позади положение фашистского дуче Муссолини (имевшего рядом с собой короля).
«Национал-социалистический тоталитаризм существует только с фюрером и принципом фюрерства и рушится вместе с ними» (Брахер, с. 40).
Вместе с тем, поясняет Брахер, для осуществления своей фюрерской диктатуры Гитлер с годами допустил формирование широкой специальной бюрократии, которая неизбежно вступала в столкновение с «обычными инстанциями». В его распоряжении были три канцелярии: имперская, президентская, канцелярия фюрера.
К.Д. Брахер касается проблемы осмысления прошлого. Критический анализ в послевоенной Германии начался немедленно; сегодня об этом часто забывают, говоря, что он начался слишком поздно.
К.Д. Брахер называет ряд работ: Карл Ясперс «К вопросу о немецкой вине»; Альфред Вебер «Прощание с прежней историей»; Ф. Майнеке «Немецкая катастрофа». Они вышли в 1946 г. К.Д. Брахер вспоминает: «Уже в этот период начала 50-х гг. мы, тогда молодые историки новейшего времени,… ставили перед собой цель не только понять причину и катастрофу пережитой нами Второй мировой войны – как она стала возможна? – но и «преодолеть» это прошлое в собственном смысле слова – политически и морально, насколько это вообще было можно сделать» (Брахер, с. 47).
В 1976 г. в томе «История Европы» Брахер назвал ГДР «второй германской диктатурой». Книга была исключена из Московской книжной ярмарки 1976 года. Кстати, вместе с такими классическими работами по критике тоталитаризма как «1984» Джорджа Оруэлла, замечает с улыбкой историк.
В целом, К.Д. Брахер оценивает состояние с осмыслением прошлого в Германии так: «Перед будущим стоит тяжелое 57-летнее прошлое: почти три поколения, живших при – вначале – правом, а затем левом тоталитарном господстве, которое со всеми своими сумятицами, соблазнами и травмами оставило большой вакуум и дезориентацию» (Брахер, с. 50).
Свой доклад К.Д. Брахер закончил следующим выводом: «Я решительным образом выступаю за максимально свободное от предрассудков сравнительное рассмотрение прошлого народов и государств… Путь и цель такого анализа в нашей немецко-русской и русско-немецкой дискуссии, как мне кажется, совершенно ясны. Речь идет о том, чтобы вывести из недавнего прошлого возможности для создания и сохранения как можно более приемлемого антитоталитарного консенсуса, необходимого для любой дееспособной либерально-правовой демократии» (Брахер, с. 54).
В докладе «Понятие тоталитаризма: определение содержания и история развития» Экхард Ессе, профессор университета в Хемнице, издатель серии томов по экстремизму, он называет первые работы по тоталитаризму. Еще в 1919 г. публицист Альфонс Паке говорил о революционном «тотализме» Ленина. В 1923 г. понятие «тоталитаризм» впервые использовал либеральный политик Джованни Амендола в связи с итальянским фашизмом. Позднее Муссолини применял его к собственному движению в позитивном смысле. Вскоре произошло распространение термина «тоталитарный» на Германию Гитлера и СССР Сталина.
Первый научный симпозиум о «тоталитарном государстве» состоялся в ноябре 1939 г., то есть в то время, когда был заключен пакт Гитлера-Сталина.
Э. Ессе приводит характеристику тоталитаризма, которую дал на этом симпозиуме американец Карлтон Хейс:
1. Он монополизирует власть и исключает свободную игру сил; 2. Тоталитарное государство опирается на массы; 3. Тоталитарная диктатура использует новые средства пропаганды; 4. Она имеет значительную притягательную силу благодаря своему миссионерскому рвению; 5. Чтобы осуществить действенное влияние, тоталитаризм выработал новую систему методов и технологий; 6. Насилие и власть служат не только средством для достижения цели, но и используются как самоцель; 7. Тоталитаризм представляет собой бунт против исторической культуры Запада и вступает с ней в смертельную борьбу (Ессе, с. 58). Классификация Карлтона Хейса сохраняет свою актуальность по сей день.
Э. Ессе обращает внимание на то, что понятие тоталитаризма как характеристика коммунистической системы в 60-е и прежде всего в 70-е годы утратило свое значение. Оно считалось анахронизмом – как угроза политике разрядки. К тому же коммунистические государства изменились по сравнению со временем Сталина. Среди части интеллектуалов ФРГ возобладала «табуизация понятия тоталитаризма» (К.Д. Брахер). Антитоталитарное понятие демократии все больше вытеснялось антифашистским. Многие видели противников демократии только справа.
Э. Ессе отмечает, что внезапный крах реального социализма оказал заметное влияние на изучение тоталитаризма. Прежняя табуизация этого понятия давно исчезла.
При этом все сходятся на том, что одной единственной интерпретации тоталитаризма не существует (Ессе, с. 69). Ессе иллюстрирует это на примере анализа теорий К. Фридриха и Х. Арендт («Подход Фридриха имеет политологическую природу, Арендт же предлагает общее философское видение»).
Завершает свой доклад Э. Ессе ссылкой на высказывание французского политолога. Франсуа Фюре: «То, что было верно в отношении национал-социализма, в конце ХХ века оказалось верным и для коммунизма – «пролетарская революция, марксистско-ленинское понимание истории, идеологическая избранность одной партии, одной территории, одной империи нашли своей конец вместе с Советским Союзом».
Особенность ситуации в Германии после объединения: ученым этой страны приходится осмысливать не только нацистское прошлое, но и прошлое прекратившей свое существование ГДР. Этому был посвящен доклад Клауса-Дитмара Хенке, директора Института исследования тоталитаризма имени Ханны Арендт в Дрездене.
Исходная позиция К.Д. Хенке: немцы по обе стороны Эльбы – хотя это более четко проявилось на Западе, – должны были считаться с основным законом любого процесса «преодоления прошлого: «несмотря на изобилующую ссылками на мораль риторику, характер интерпретации прошлого все же является ничем иным как проявлением общественно-политического столкновения интересов новых элит и систем ценностей со старыми, т.е. он всегда предстает как вопрос соотношения сил между протагонистами старого и нового» (Хенке, с. 92).
По мнению К.Д. Хенке, сам Гитлер способствовал тому, чтобы немцы отмежевались от национал-социализма как интегрирующей идеологии и как политической системы, которую они какое-то время принимали. Одна из главных причин – гибнущий режим неистовствовал против собственных граждан и солдат, проводя, тем самым, кровавую черту между собой и населением. Уже тогда предполагавшая успех национал-социалистическая идеология сама себя опровергла, причем весьма убедительно и окончательно; сам «фюрер и райхсканцлер» в это время полагал, что нацистское движение уже никогда не сможет возродиться (Хенке, с. 93).
Еще одно наблюдение К.Д. Хенке: «мощный импульс, данный союзниками процессу преодоления прошлого, заслуживает столь высокой оценки еще и потому, что постнацистское немецкое общество было бы не в состоянии самостоятельно приступить к беспощадному разбирательству с побежденным режимом – во всяком случае, не сразу и не при жизни того поколения» (Хенке, с. 97).
Самым примечательным было, вероятно, то, – полагает Хенке, – что режиму СЕПГ с помощью государственной идеологии, монополии на формирование общественного мнения, и в известной мере также вследствие легковерия некоторых прогрессивных кругов на Западе довольно успешно удалось внедрить в сознание абсолютно искаженное представление о бремени национал-социалистического прошлого в обоих германских государствах. Хотя, конечно, и в ГДР имелись бывшие нацисты разного калибра, а массы с ликованием приветствовали Гитлера и в областях справа от Эльбы: казалось, будто только Федеративная республика имеет проблемы с национал-социалистическим наследием.
К.Д. Хенке приводит данные, свидетельствующие о том, что бывшие члены НСДАП входили в разные организации на территории ГДР на самых разных уровнях. В 50-60-е годы ЦК СЕПГ был местом сбора бывших членов национал-социалистической партии. Почти 40% его 591 членов в 1954 году прежде принадлежало НСДАП. Большинство – 47,6% – осело в отделе ЦК, занимающимся вопросами безопасности. Даже Фриц Мюллер, бывший в 1960-1990 гг. заведующим орготделом ЦК СЕПГ, был членом НСДАП (Хенке, с. 102).
Вывод К.Д. Хенке: постоянно используя новые подходы в ходе публичной, никогда не прекращающейся работы, Федеративная республика создавала свою картину национал-социалистического прошлого. Новая Федеративная республика должна будет уделить больше времени тому, чтобы эти постепенно сформировавшиеся представления о Третьем райхе приобрели значение и вес, и чтобы в тоже время разрушить идеологизированные интерпретации национал-социализма, сложившиеся в ГДР. 3 октября 1990 г. из разных «преодолений прошлого» родилась общая задача (Хенке, с. 104).
На конференцию был приглашен один из главных основателей Мюльхаймской инициативы профессор Ханс-Адольф Якобсен. Он выступил с завершающим докладом «Об императиве антитоталитарного консенсуса. Обязательства, возможности и границы германо-российского сотрудничества».
Один из его выводов: «Всесторонние усилия перенести на Россию демократическую модель оказались куда труднее, чем предполагали политики и эксперты». Почему? Объяснение Якобсена: «Особенно же ясно проявилось следующее: дополнительное воздействие оказали менталитет народа и старые образцы мышления, сформировавшиеся за десятилетия тоталитарного коммунистического господства и не поддающиеся удовлетворительному на этапе тяжелых экономических и финансовых кризисов, духовной дезориентации и падения авторитета государства» (Якобсен, с 254). Учитывая эти обстоятельства, Х.-А. Якобсен полагает: невозможно изменение с помощью провозглашения западных идей и предложений по реализации свободы и правового государства. Сегодня в стране совершенно иные реалии. И далее: «До сих пор так и не ясно, может ли быть вообще удачным уникальный эксперимент ненасильственного преобразования государственного и общественного строя от тоталитаризма советско-коммунистического образца через авторитарное господство к либерально-правовой демократии в соединении с построением стабильной и свободной рыночной экономики» (Якобсен, с. 256).
Х.-А. Якобсен высказывался и относительно проблем с осмыслением прошлого в России. «Что касается критического разбора недавней советской истории, то он все еще в большей или меньшей степени остался на начальном этапе, хотя эта проблема страстно обсуждается многими россиянами. Причина? Сегодняшние условия работ российских историков совершенно иные, чем те, которые имели историки в Германии после 1945 г. Тому есть много причин. Прежде всего, российским ученым доступ к архивам после известной либерализации в начале 90-х годов снова ограничен. Во-вторых, большим весом все еще пользуются старые кадры. А они не торопятся держать честный ответ перед собственной историей или вообще избегают этого» (Якобсен, с. 258).
Целый раздел в своем докладе Х.-А. Якобсен посвятил политическому образованию. Один из его выводов: сегодня мы знаем, что предпосылки, цели и методы политического образования, которые в Германии на протяжении десятилетий стояли в центре интенсивных усилий, направленных на принятие демократии в государстве и обществе, не могут быть просто перенесены в страны Востока, прежде всего в Россию. Почему же? Объяснение Якобсена: «Даже противники «социалистической диктатуры» в большей или в меньшей степени видят в понятии «политическое образование» опасность новой партийно-политической индокринации. Необходимо учитывать и противоречивые общие условия для образования: падение доверия к политике и часто критикуемую двойную мораль правящих кругов страны.
Какой же выход? «Тем не менее, с точки зрения объединенной демократической Европы следовало бы и далее попытаться помогать партнеру на этом столь важном для «обучения демократии» направлении с помощью устойчивой культуры диалога между Западом и Востоком, регулярного обмена опытом в сочетании с помощью в ориентации и совместными процессами обучения» (Якобсен, с. 282). Х.-А. Якобсен вновь предлагает создать в Москве или ином пункте страны чего-то вроде центра по воспитанию граждан в духе демократических ценностей.
Анализируя характер отношений между обоими странами, Х.-А. Якобсен обращает внимание и на такое обстоятельство: специалисты недавно с полным основанием указали на то. что германская политика в отношении России чересчур односторонне понималась как «личное дело» федерального канцлера («мужская дружба») без одновременного соразмерного участия в этом деле граждан с обеих сторон. Между тем, существует значительное число институциональных инициатив. Якобсен перечисляет всевозможные фонды в ФРГ, Федеральный институт восточных и международных исследований. Вывод Х.-А. Якобсена: «Выясняется, что на государственном и региональном уровне по-прежнему отсутствуют четко очерченные концепции и перспективы процесса демократизации в собственном смысле слова» (Якобсен, с. 264). Между тем, несмотря на явные провалы и очевидную широко распространенную стагнацию в России, сегодня, более чем когда-либо, нужны нацеленные на будущее и четко обрисованные концепции. Якобсен полагает, что для реализации этих целей необходим с немецкой стороны политический координатор.
Завершающий вывод Х.-А. Якобсена: «Как бы ни развивался новаторский процесс европейского объединения, расширения ЕС и НАТО на Восток, ничто не может ввести в заблуждение: в конце столетия тоталитаризм – в каком бы-то ни было обличье – по-прежнему остается вызовом. Встретить его и его возможные ростки с решимостью, сознанием демократических ценностей, глазомером и творческой силой – такова обязанность всех ответственных общественных сил. Это означает в то же самое время, что Германии в сотрудничестве с западными партнерами требуется более убедительная политика в отношении Востока, прежде всего России» (Якобсен, с. 271).
Ситуации с осмыслением тоталитарного прошлого на конференции были посвящены два доклада российских ученых – А.И. Борозняка и М.Б. Корчагиной.
В докладе «Понятие тоталитаризма в научной дискуссии в России», приведя многочисленные факты, которые свидетельствовали о крайне отрицательном отношении советских властей к самому понятию «тоталитаризм», А.И. Борозняк констатирует: «После 1985-1986 гг. усилиями многочисленных российских авторов был начат первоначальный анализ феномена сталинизма, приведший к осознанию масштабов преступлений режима» (Борозняк, с. 14).
Он отмечает, что российские литераторы значительно раньше стали улавливать сходство сталинского и гитлеровского режимов. Это касается романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». Главный партийный идеолог КПСС М.А. Суслов в 1962 г. принял автора и сказал ему, что роман будет издан через двести-триста лет, настолько он был уверен в незыблемости тоталитарного сознания. В романе Гроссмана есть такие размышления: «И уже не десятки тысячи, даже не десятки миллионов людей, а гигантские массы были покорными свидетелями уничтожения невиновных. Но не только покорными свидетелями, когда велели голосовать за уничтожение, гулом голосов выражали одобрение массовым убийствам. В этой огромной покорности людей открылось нечто неожиданное… Сверхнасилие тоталитарных систем оказалось способным парализовать на целях континентах человеческий дух… Претерпевает ли природа человека изменение, становится ли она другой в котле тоталитарного насилия? Теряет ли человек присущее ему стремление быть свободным?» (Гроссман, с. 159-160).
Охарактеризовав наиболее серьезные работы, появившиеся в России до конца 90-х годов, А.И. Борозняк останавливается на теме «Проблема возврата к тоталитаризму в России» и констатирует следующее: «В стране, победившей фашизм, истоки и последствия его влияния на массы оставались вне пределов анализа, а достигнутая ценой неисчислимых жертв победа над «Третьим райхом», к сожалению, не стала гарантией иммунитета к фашистской инфекции».
«В ХХ веке тоталитарные режимы стали тупиковым вариантом развития, они рухнули – по-разному, но рухнули. Навсегда? – задается вопросом липецкий историк. – Существуют ли реальные гарантии от реставрации тоталитарного режима? Не знаю. Если в XXI веке группе маньяков-властолюбцев удастся подчинить себе несколько стран (или континентов) посредством биологических и информационных технологий, то они смогут обойтись без массовых партий, без старомодных пропагандистских механизмов» (Борозняк, с. 86).
Завершает свой доклад А.И. Борозняк следующим выводом: «Российским исследователям предстоит – в ходе дискуссий с западными коллегами – решить достаточно трудную задачу освоения их познавательного опыта, а также критического переосмысления и творческого развития концепции тоталитаризма, пройдя между Сциллой подражательного приятия и Харибдой зряшного отрицания этой теоретической конструкции» (Борозняк, с. 87).
В докладе Марианны Борисовны Корчагиной «Проблема «преодоления» прошлого» в российской исторической науке» как бы продолжается разговор, начатый А.И. Борозняком. Она высказывает свою точку зрения на будущее. Исторический опыт показывает, – пишет М.Б. Корчагина, – что тоталитарные режимы возникают из авторитарных и при определенных условиях в них же и возвращаются. Поэтому в переходный период неизбежно сохранение авторитарных форм в общественной жизни и системе государственного управления. Во всяком случае, демократия, чтобы стать необратимой, должна иметь прочные правовые гарантии. Но именно это условие в России не выполняется, и дальнейшее политическое развитие не предсказуемо. Сохраняется альтернатива: «демократия или авторитаризм» (Корчагина, с. 248).
М.Б. Корчагина полагает, что «с точки зрения преемственности идей и механизмов власти и в западных демократиях присутствует скрытая тоталитарная тенденция. Например, связанные с деятельностью средств массовой информации новые методы и формы господства будут отличаться от уже известных – тоталитарных или авторитарных, но они останутся насильственными. Не проглядим ли мы сегодня, обсуждая проблемы тоталитаризма, возникновение новых, неизвестных еще форм насилия?» (Корчагина, с. 248).
Автор целого ряда аналитических работ по российской истории профессор В.Н. Булдаков в докладе «Эра советской диктатуры в России» термину «тоталитаризм» предпочитает другой – «политический режим деспотического типа». Он так объясняет свою позицию: «Автор исходит из того, что феномен «тоталитаризма» в ХХ веке есть попытка возвращения к первозданным принципам власти – подчинения в связи с обнаружившейся неспособностью демократии и бюрократии справиться с усложнившимися управленческими задачами в условиях возросших требований социальных низов» (Булдаков, с. 109).
С его точки зрения, описывать советскую конструкцию власти по принципам европейской «левизны» или «правизны» практически невозможно. В России революционная смута начала ХХ века вполне сравнима со Смутным временем начала XVII века. В том и другом случае речь идет о системном кризисе империи патерналистского типа, который в ХХ в дал, казалось бы, совершенно непривычный результат, что объясняется наложением и резонированием кризисных ритмов российской истории.
Подробно излагая свои представления о специфике российской системы как политической деспотии, В.П. Булдаков приходит к следующим выводам: «В нынешних условиях еще нет никаких гарантий против того, что деспотический режим в Россию не вернется. Более того, можно с определенной долей уверенности говорить о бóльшем или меньшем ужесточении политической власти в ближайшие годы. Это связано не столько с состоянием экономики как с ситуацией конъюнктурной неопределенности, от которой страдают самые различные слои населения… Учитывая это, можно определенно сказать, что нынешняя система может быть успешно преобразована только на «клеточном», социогенетическом уровне, ибо тоталитаристские тенденции заложены в самой природе человека, россиянина – в особенности… Избавление от неё связано с «революцией сознания» в сторону хозяйственного индивидуализма и уважения к закону. Строго говоря, избавление от деспотизма можно отождествить с выходом из кризисного ритма российской истории. Задачи скорейшей её трансформации требуют своеобразной «диктатуры закона» (причем весьма жесткой, осуществляемой самой властью» (Булдаков, с. 130).
На конференции выступили с докладами Р.А. Медведев («Юрий Андропов и Андрей Сахаров», Б.С. Орлов («Становление демократической общественности как проблема исторической науки»), французский исследователь Н. Верт («Сравнивая Гитлера и Сталина сегодня»), д-р Роберт Майер, референт по вопросам Центральной и Восточной Европы в Институте международных исследований по школьным учебникам имени Георга Эккерта в Брауншвейге («Силы демократизации в России. Преподавание истории и подготовка школьных учебников»).
В какой-то степени итоги конференции были подведены в докладе Тамары Георгиевны Морщаковой «Значение демократических изменений в системе правосудия дл преодоления тоталитарного прошлого».
Исходная позиция в её докладе: «Чтобы оценить роль демократических преобразований правосудия в преодолении тоталитаризма, важно еще раз подчеркнуть некоторые общие подходы к этому сложному общественному процессу. К ним относится осознание того, что главную опасность представляет сохранение тоталитарных институтов власти, что устранение последних должно сопровождаться созданием демократических структур, что при этом необходимо пропаганда новых целей демократического правового государства, построенного на отрицании тоталитарных представлений».
Т.Г. Морщакова подчеркивает: «Особенности стратегии и тактики демократических изменений в правосудии обусловлены тем, что судебная система, являясь составной частью государственно-правового механизма, в отличие от многих других его элементов при переходе от тоталитарных режимов к демократическим подлежит скорее содержательным преобразованиям, чем слому. Об этом свидетельствует опыт не только России, но и Германии, сохранившей устройство судов, сложившееся еще в конце XIX (Морщакова, с. 186).
Останавливаясь на роспуске КПСС как главном носителе тоталитарной системы Т.Г. Морщакова высказывает такую точку зрения: «К сожалению, как общество, так и новые государственно-правовые институты оказались не готовыми к тому, чтобы до конца исполнить решение Конституционного Суда, запретившего восстановление прежних руководящих структур компартии, а также к тому, чтобы противостоять новому витку её партийного строительства, в результате чего прежние партийные функционеры и сейчас официально действуют в структурах федеральной и региональной государственной власти».
Подробно рассмотрев такие темы как «независимость судей», «право граждан на судебную защиту», «конституционно-правовые основы судебной власти», «новые структуры в судебной системе», «новые задачи судов по обеспечению демократического плюралистического развития общества» и т.д., Т.Г. Морщакова призывает поддерживать «конституционный патриотизм», позволяющий защищать и укреплять провозглашенные конституционные ценности.
Так закончилась эта встреча, на которой компетентные эксперты из обеих стран не только в какой-то степени подводили итоги дискуссии о тоталитаризме, но и достаточно критически отзывались об обстоятельствах, тормозящих преодоление прошлого, в первую очередь в России. В какой-то мере эта встреча, проходившая в 1999 г. как бы завершает «ельцинский период» становления демократии со всеми её издержками и противоречиями. И в этом смысле она может рассматриваться как итоговая. Начинался период «путинского президентства» с его иной интерпретацией демократических процессов под углом зрения концепции «суверенной демократии».