Вера и Правда. Это идеи или эпидемии

Вид материалаДокументы

Содержание


Возвращение слова
Москва слезам не верит
Много ли, мало ли времени прошло с того дня — стали на склады зерно под­возить. Появилась кладовщица. Подо­шла она к сторожке и
Я, сторож,— ответил дед, — а ты кто такая?
Сторожка, сторожка, кто в сторож­ке живет?
Рассердился тут грозный начальник из района и запретил топить печь да еще обещал большой штраф наложить.
У всех сказок счастливые концы быва­ют. Сделаем и мы конец счастливый.
А сторожка и по сей день стоит. Я иногда захожу в гости к деду-сторожу покурить махорочки и послушать старые сказки на новый лад
Подобный материал:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   27
ЧАСТЬ пятая

ВОЗВРАЩЕНИЕ СЛОВА

ДЕТИ НЕВЕРИЯ


Глава тридцать восьмая

ПШЕНИЦА ДО САМОЙ ГРАНИЦЫ


- Где уж нам уж выйти замуж, нам уж так уж, как-нибудь, - бродила по деревням поговорка. И то – на деревню то на каждую по три мужика вернулось.

Остались бабы, старики, а еще мальчишки.

Они прорастали после войны, как упрямые крапивные побеги на местах пожарищ. Все одинаково сиротливы, но по-разному не принимавшие жалости, они искали, мечтали, вкалывали. Только в отличие от солдаток, отрубленных от своих мужей, у них было светлое будущее.

За старым сараем Вася приглядел себе тайник: кучу прошлогоднего навоза, прикрытую жестяным листом. Там каждый день случалось что-нибудь новое! Муравьи тащили в свои домики хвосты ящериц. Из круглых опарышевых шариков нарождались жирные пузатые гусеницы жуков-насорогов. Из яиц – маленькие ужата. А взрослые ужи сбрасывали кожу, цеплялись зубками за выступы того самого жестяного листа и выворачивались наизнанку через рот. Кожа ужей оставалась лежать пустыми длинными полиэтиленовыми пакетами. В них видны били все ячейки змеиных чешуй, и даже глаза! Кож иногда было несколько. А Вася уже фантазировал, что в их навозной куче вылупился маленький змей-Горыныч!

Где-то лет с 11 до 14-ти он рассказывал соседским ребятишкам экспромтом сказки на три-четыре вечера с продолжением. По вечерам они забирались в отдушину старой церкви. Ребятишки хлюпали носами, и от страха прижимались друг к другу.

Откуда брались эти сказки? Неужто и вправду из навозных куч? Да-нет. Впитывая в себя рассказы баб и дедов, и преобразуя их, как стекло преломляет солнечный луч, Вася менял мир своим воображением, додумывал, давал жизнь тому, что умерло, как казалось ему: несправедливо, продолжал, что было писано на роду.

А когда шел к тете Проне в красивое село Гренадеры, и гудели трактора, ему казалось, что это шум прибоя, и не березы колышутся на горизонте, а солнце рождает морские миражи волн.

И все виделось в необычном плане отрочества. Шла ломка характера, воспитываемого на будущею взрослость.

Возле дома тетки уже ждали его ребятишки. Гурьбою побежали к озеру. Разделись. Попрыгали в воду, как лягушата. А Вася остался на берегу. Ждал. По дороге сюда он вообразил себе, что увидит необыкновенного деда и будет с ним разговаривать о чем-то важном.

Самое невероятное, что через некоторое время, дед действительно показался из-за ближайшего леса. Подошел к детворе с батогом своим. В руках березовый туесок с грибами, накрытых тряпицею. Разделся. В воду булькнулся. И Вася за ним. В такую жару, какая бывает в тех широтах Сибири, искупаться в озере – милое дело! Войдешь в воду, как в парное «царстие небесное», а выйдешь – солнце ласково пригреет по-отцовски.

На небе затарахтел кукурузник.

- Не правильно машину сделали! – вздохнул дед, глядя на самолет.

Ребята разглядывали деда с интересом и уважением. Дед был столь огромным, что каждый ему ростом - чуть ли не по колено. Разговаривал дед с ними, как со взрослыми, внимательно смотрел. А бороду отрастил столь пушистую, что в той бороде мог один ребятенок спрятаться!

- А как надо? – спросил Вася смело.

- Он выталкивает воздух, а должон пропускать пространство. Впереди нужно вакуум пускать. Вот тогда можно до любой планеты за несколько часов долететь!

- И до Солнца?

- Хых! – крякнул дед, - до Солнца сложно!

- Почему?

- Расплависси! Дюже жарко!

- А-а-а-а! – протянул Вася разочарованно, - А до Луны?

- А до Луны можно. А ты чей такой бойкий? Неуж Тишков?

- Тишков, - кивнул Вася, - Василь Петрович!

- Да вижу, что Петрович! А я дед Александр. Ну да, Бог тебя благослови! – приложил он свою огромную легкую ладонь ко лбу ребенка и пошел обратно в лес, батогом о землю стукая.

В деревенской школе учился Вася до 15 лет. Деревню ту называли по-разному, кто Нечаевка, кто Учанка. Он не умел ходить. А только бегал. Поэтому, когда пошел в Железнодорожное полувоенное училище города Кургана, где ходили строем, постоянно наступал на пятки впереди идущему.

Строем его ходить, конечно, научили. А еще Вася с удовольствием занимался боксом, пел в хоре, бегал на длинные дистанции и прыгал с парашюта.

Его любимым увлечением того времени стал духовой оркестр. Васе доверили короткую красивую трубу. Определили в самый первый ряд среди двух батальонов в черных училищных шинелях с блестящими пуговицами. И город Курган с тех пор часто слышал бравые марши в исполнении Тишкова Васи. Площадь в Кургане в два раза больше чем в Москве.

И вот, прошли они однажды с маршем, и слышит Вася краем уха смех. Оглянулся – а он учесал на два метра впереди оркестра!

Два года пролетели, как один день. И на два месяца Вася сдал экзамены раньше, потому что вся молодежь страны метнулась на Целину!

Их провожали. В последний раз прошел он в оркестре, и его короткая красивая труба играла вместе с остальными марш «Прощание Славянки».

И комок подкатывал к горлу, потому что отца, и еще целый эшелон таких же бойцов провожали они с матерью со станции Копьево. И в мае сорок пятого эшелоны также возвращались, но сходили с эшелонов один-два. И все это под тот же марш…

А теперь на целину рванулось все поколение. Вся новая поросль.

Вася вез на целинные земли неоценимую закалку: его научили ремонтировать железо, улучшать или делать детали заново по образу и подобию, его научили и геометрии и обработке метала и всем приемам кузнечно-такарно-слесарного дела. Десятки профессий, полученные за короткое время и освоенные, дали основы и очень пригодились в будущем.


***

Так как юнцам еще не исполнилось 18 лет, то их на год отправили в Шадринское училище механизации. Неделя теории и неделя практики. Через реку – совхоз, где сохранились все виды техники – старые трактора типа Фордзон, комбайн Коммунар, трактор ЧТЗ гусеничный. И будущие целинники в зависимости от времени года работали на разный манер. Зимой, естественно, на ремонте, а так как они умели все, то сразу стали механиками, ремонтировали моторы. За год учебы стали специалистами широкого профиля, уже имевшие специальность, и когда приехали на целину, то практически могли работать на любом агрегате, его ремонтировать, как в полевых условиях, так и в мастерских. Многие стали бригадирами, механиками.

В совхоз Еланский прибыло вместе с Василием 12 человек. Их встретили сорок новых тракторов ДТ-54! В ту пору это была совершенно уникальная и многоцелевая машина и очень надежная.

И сразу их бросили на прорыв. Ударились в работу, как в омут головой. Пришлось лихо с непривычки. Потом весело.

Ваня Манахов, к примеру, был таким маленьким, что не мог забраться на гусеницу трактора С100, и упорно не хотел менять старенькую шинель на куртку. Ну кто же в шинельке на тракторе работает? Директор был суровый человек и матом загнал его в мастерскую на вечный ремонт.

А Яше Белоусову сначала дали Т-24 - маленький колесный трактор-универсал. Так у него коленки были на полметра выше баранки, и все смеялись.

Сначала показывалась на горизонте лохматая голова Яши, потом коленки, а потом уж трактор.


***

А за Урал-рекой —

нарушит покой

лишь косяк лошадей.

Да песню седых ковылей

ветер затеет шальной.

Первая загонка —

до горизонта.

Первая землянка —

на двоих.

Вася писал стихи. Да, это были стихи, но какие-то не стихийные, дикие и бурьянистые, как ветра бескрайних новых земель.

Мы клали нежно в землю зерна

и, как детей, растили их.

Что-то получалось. Василий с трудом объезжал норовистую кобылицу с именем Поэзия. То она у него мчалась вскачь, то галопом. И тоже не умела ходить, как Вася, а только бегала…

Глаза лишь закрою —

все поле мне снится:

пшеница,

пшеница —

до самой границы...

...И сердце заноет

подстреленной птицей.

Стихи он писал по ночам, когда разомлевшая от работы бригада засыпала в землянках под шальные рывки соленого жаркого ветра.

Солнце —

в зените.

Воздух —

как пламя.

Вянут цветы

на поляне.

Рокот моторов

зноем глушит.

Землю все больше

и больше сушит.

Скулит тревога,

тоска в печенках.

Дождя б...

дождя бы...

ну хоть немного.

Душем смертельным

хлещет светило.

В адской постели

хлебцу

могила.

Будь крепче железа.

Так Родине надо!

Ведь в черных сугробах,

как в гробе

зажата

надежда твоя,

тракторист,

и награда...

И первые слезы творчества катились у него из глаз. Вася прятал их от друзей и снова выводил непослушными огрубевшими от баранки и ветра руками складывающиеся рифмы. Он вспоминал, как тетя Проня однажды спасала его от обморожения. А он тогда был еще совсем маленьким. Тетя мазала его руки обратом, Вася плакал.

- Ты не правильно плачешь! – почти в серьез бросила на него взгляд Проня.

- А как надо?

- А вот так, - и тетя Проня пронзительно завопила, чем и рассмешила мальца.

Вася улыбнулся своим воспоминаниям.

Земля обнажила

и раны,

и кости.

У мертвого поля

завоешь от злости.

Потом вздохнул и выдохнул в едином порыве уже очень взросло:

И нас закружила

мужская работа.

Работа до боли,

до пота,

до рвоты.

- Кончай сопеть ты! Дай поспать! – подал голос со своей койки Володя Пудов, - Завтра суббота, день тяжелый, на работу выходить. Вот к вечеру и сопи. А в воскресенье подурачимся!


***

Володя Пудов и Валера Родионов по выходным дням организовали не то театр, не то цирк. Номеров было очень много.

Первым делом - гонка на тяжелом тракторе и прыжки в реку – чей трактор дальше нырнет.

Второе – они непонятно каким образом приучали заблудших в барак куриц по приказанию бессловесному нести им яйца.

В третьих - Валера мог гипнотизировать мух и брать их за задние лапки.

В-четвертых, в экстремальных условиях Пудов умудрялся одной чекушкой водки допьяна напоить бригаду, хотя сам пил не больше наперстка.

Но то, что однажды сотворил Вася, еще не удавалось никому!

В каждом человеке, конечно же, есть внутренние резервы, о которых он даже не подозревает. И вот, правление для заготовки сена выделило два колесных трактора. Стайка девчат помогала трактористам перетаскивать оставшуюся с зимы солому. Работа кипела весело.

Вдруг одна девчушка попала под копнитель и закричала благим матом.

-Назад! – крикнул Вася Валерке.

Но тот с перепугу дернул трактор вперед. Девчата шум подняли, крики.

Выскочил Вася из своего трактора, подбежал к соседнему, поднял его за передок и закричал:

-Убирайте ее!

А потом как пьяный зашатался, увидев перед глазами разноцветную радугу. Вспомнил про деда и про полеты на Солнце и про вакуум, который надо пускать вперед... Девчонка легким испугом отделалась.

Сколько потом парни ни пробовали трактор подымать, ни у кого не получалось. Не получалось и у Васи на театрально-цирковых представлениях.


***

-А вот, керосину ты кружку выпить не сможешь! – подначивал Володя крепыша Валеру.

-Я не смогу? Да, я пить умею, как зверь! Я бензина кружку выпью! Спорим на две бутылки?

-Да ни в жись!

-А тащи!

Налил Володька кружку бензина, Валера и выпил.

Выпить то выпил. Да, что-то у него в животе твориться стало. В это время в теплушку с «цирком» Вася пришел. Видит, сидит Валера, точно Будда, ноги под себя убрал, руки развел в стороны и дико глазами вращает. Кричит Володе Пудову:

-Беги за бутылкой!

На все вопросы Василия только мычит. Потом отдышался:

-Давай спички, фокусы показывать буду!

Дыхнул Валера на зажженную спичку – она и потухла. Дыхнул два – опять потухла.

Тут и Володя поспел. Собрались все ребята за стол. Смеются над незатейливым факиром. Водку пьют. Картошкой с салом закусывают. Курят.

В животе у Валеры – шурум-бурум. Тошнотики шевелятся. Бензин на волю просится, в виде ядовитых газов время от времени выходит.

И вдруг Володя чиркнул спичкой, аккурат в это время. Тут же над столом вспыхнуло голубое пламя. У Володи волосы загорелись. Не растерялся Вася, пиджак Володе на голову надел. Оно и погасло. Лишь брови попалило, да пиджак изнутри, как бы уже не новый стал.

Короче, отделались легким испугом. Только Валера до утра во двор бегал «желудок опрастывать». А утром, как ни в чем не бывало, сел за трактор. И дал две нормы.

Он и работать умел, как зверь.

Эти ребята двенадцать человек, выполняли 2-3 нормы за смену.


***

В шестидесятых у СССР был договор с Индией, и мы помогали дружественной стране специалистами.

Вняв призыву партии, сели Вася Тишков, Володя Пудов, Валера Родионов и Яша Белоусов на два мотоцикла и приехали в райком проситься целинниками в Индию. Все они были в то время партийными. Все работающими на тракторах бригадирами. Это как в авиации летающий командир.

Их с улыбкой и очень внимательно встретил бывший фронтовик, председатель райкома партии Иван Васильевич Романцов.

- Я бы вас, конечно, порекомендовал, но у меня лежит на столе список, все вы представлены к ордену Ленина.

Так их поездка сорвалась. Сорвался у Василия и орден Ленина.

Дело все в том, что еще в Шадринске, в совхозе «Завет Ильича» заслушивался будущий тракторист лекций академика Терентия Семеновича Мальцева. В то время на Целине с большим трудом внедрялся метод безотвальной пахоты, чтобы сохранить гумусный слой, а не пустить его по ветру. Вася ему так надоел тогда своими дотошными вопросами, что тот его запомнил.

Гумусный слой в степи, где пахал Василий, самое большое составлял 8 см. А пахать заставляли на 30 см, да еще с предплужниками. Верхний чернозем снимался и засыпался глиной в борозду еще на 20 см. И естественно, на этом месте ничего не могло расти еще долгие годы.

Василий, как сельский житель, тут же сообразил, что в данном случае очень подойдет метод Мальцева. Предплужники снял, глубину сделал в два раза меньше. Так и работал, пока не случился скандал.

Ехал мимо главный агроном такой же молодой человек, только закончивший на Украине сельскохозяйственный техникум. Замерил глубину пахоты Василия.

- Ты государственный преступник! Не соблюдаешь указания партии! – кричал он, перекрикивая шум мотора и вой ветра.

- Нельзя здесь глубоко забирать! Чернозем глиной зароет! – пытался объяснить Василий агроному свои действия.

- Ты меня учить будешь? Тракторист?

Тишковы народ горячий. Долго объяснять не любят. Тряхнул Василий кучерявым чубом, взял за шкирку агронома, головой в борозду сунул, и набил полный рот глины. Приговаривает:

- Ну как? Вкусна землица? А как ее зернышко есть будет?

Сбежал агроном сильно обиженный, сел на велосипед, а через два часа в поле собралось выездное заседание партбюро всего совхоза.

- Долой из партии! - кричал агроном.

- Как же ты себя ведешь? Разве можно так с начальством обращаться? – горячился председатель.

- Конечно! С такой глубиной пахоты можно и три нормы давать! – поддакивали трактористы-завистники соседних деревень, у которых на день выходило по полнормы.

А так как это шумное собрание проходило возле дороги, то проезжающий совершенно случайно в совхоз Еланский Тирентий Семенович Мальцев заинтересовался столь бурным собранием и сразу узнал Василия.

Вася сделал вид, что не заметил подходящего Мальцева и очень громко начал доказывать, что агроном не прав, а прав Мальцев, и надо делать только безотвальную вспашку.

- О чем сыр бор?- спросил знаменитый на всю страну академик.

- Да вот, партизан объявился, - ответил секретарь парткома.

- Ну и что будете делать с этим партизаном? – улыбнулся Мальцев.

- Лишаем ордена Ленина и исключаем из партии.

Мальцев сказал, что насчет вспашки Василий прав, а вот глиной агронома накормил напрасно, во всех случаях жизни нужно уметь пользоваться словом! Тем не менее, два наказания за этот проступок давать будет совершенно несправедливо, и спросил у Василия:

– Скажи-ка, Петрович, что тебе сейчас важнее орден или быть партийным?

- Ордена я еще успею заработать, а вот без партии жить не могу!

Таким образом, Василий остался без награды, а в совхозе Еланском на всех тракторах сняли предплужники.


Глава тридцать девятая

МОСКВА СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ

Это был второй заход на целину. После армии.

Василий уже писал стихи, сказки и статьи в газету.

Он вернулся в Курганскую область подымать самый бедный колхоз имени Чапаева.

Так случилось, что три человека: Василий, председатель колхоза и бухгалтер - за короткое время сделали из беднейшего колхоза колхоз-миллионер. Это удалось благодаря строительству миниэлектростанции, внедрению метода безотвальной вспашки и другим нововведениям.

Секретарь обкома партии Виктор Сизов приехал в тот колхоз и говорит:

- Хватит, ребята, поработали на троих, теперь надо каждому по отдельности. Страна у нас большая. В ней активисты нужны.

Председателя отправили строить в район огромный птицекомбинат, бухгалтера взяли в область в комитет нарконтроля.

А Васю заставили принимать колхоз имени Чапаева. Заартачился Василий:

- Не могу я принимать колхоз! У меня всего образования то 7 классов!

- Завтра же езжай в район, сдавай экстерном 10 классов, дуй в Москву, поступай заочно в сельхозакадемию и принимай колхоз!


***

Москва показалась Василию маленькой, меньше родового куска земли, где находится озеро Инголь. Маленькой, домашней и совсем не страшной. Даже веселой немного. Ведь в Москве жили такие же люди, как и он, как и его целинные и армейские друзья.

Приехав, он сообразил, что Москва открыта для любых его возможностей. Можно конечно поступить в сельхозакадемию и до конца дней своих работать в колхозе имени Чапаева. Но почему бы с его направлением не попытать счастья и… в литинститут!

Заходит Василий сразу к ректору.

- Здрасьте, я Вася Тишков с Целины, приехал экзамены сдавать!

- Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек! Я очень рад за вас и уважаю ваше стремление сдать экзамены. Только у нас сначала нужно было в марте месяце предоставить свои произведения на творческий конкурс. А уж те, кто его прошел, допущены до экзамена. Так что, годок поработайте и в следующем марте присылайте что-нибудь, мы посмотрим и ответим – допущены вы до экзамена или нет!

И Василий пошел во ВГИК, где был в то время сценарный факультет, и снова прямиком к завкафедре профессору Кире Константиновне Парамоновой удивительно красивой, умной и талантливой женщине.

- Здрасьте, я п-п-пришел экзамены сдавать! – заглянул в дверь Василий, лихо заикаясь после контузии, полученной в армии.

- А кто ты? Да откуда?

- Вот высылал вам в марте месяце свои произведения, ответа не получил, и решил, что молчание знак согласия. П-п-приехал экзамены сдавать, - улыбается Василий в дверях своему обману, офицерскую форму поправляя.

Профессор сразу поняла, что Василий блефует, ведь это было написано в его глазах, и никаких произведений на конкурс он не высылал, но чем-то он ей понравился, этот чернявый молоденький офицер с загорелым лицом и сверкающим ласковыми огоньками взором.

- А у вас что-нибудь есть? – спросила она.

- Конечно! – расплылся Василий в улыбке. - И рассказ, и эссе и сказка, очень смешная.

- Рассказ не надо, - согласилась Кира Константиновна, - прочти сказку.

И Вася прочитал:

- ТЕРЕМ-ТЕРЕМОК.

Не в далекие времена, а в прошлое лето построили в нашем колхозе сторожку. Построили ее как раз посре­ди складов. Небольшая сторожка, да и предназначена она была только лишь для одного человека — сторожа. Сторож этот вскоре прорезал два маленьких окошка, застеклил их, навесил дверь и стал жить-поживать да склады охра­нять.

Много ли, мало ли времени прошло с того дня — стали на склады зерно под­возить. Появилась кладовщица. Подо­шла она к сторожке и спрашивает:

Сторожка, сто­рожка, кто в сторожке живет?

Я, сторож,— ответил дед, — а ты кто такая?

Я кладовщица. Пустишь меня к се­бе?

Заходи, места хватит.

Поселилась кла­довщица в сторожке. Подвесила шкаф для бумаг, поставила письменный стол — и начали они, стало быть, вдвоем хозяй­ничать.

Надо напомнить, что в нашем колхозе много автомашин и расположены они тоже на территории складов. Пришел однажды слесарь, чтобы эти машины ремонтировать. Походил он походил, посмотрел вокруг, узрел обжитое местеч­ко, и к нему:

Сторожка, сторожка, кто в сторож­ке живет?

Я сторож, — ответил хрипловатым басом дед.

И я кладовщица. А ты кто будешь?

Я слесарь, пустите меня к себе. Хоть и тесно в сторожке, но и его пустили.

Зашел слесарь, поставил вер­стак в углу, привернул к нему тиски. Затащил он с шофером в сторожку мо­тор и давай его разбирать по косточкам. Дед ворчит, кладовщица ругается, а слесарь знает, что люди они добрые и ворчат просто так, для порядка. Ну и стучит себе да клепает...

Мало ли, много ли времени прошло с тех пор, но пришла осень с колючими ветрами. Холодно стало на улице. При­ходят в сторожку механик и шоферы и просят, чтобы их тоже пустили. Посо­ветовались сторож, кладовщица да сле­сарь, решили, что бросать товарищей в беде — самое последнее дело, и пустили всех в сторожку. Много стало народу, но в тесноте да не в обиде. К тому же, на миру жить веселее. Слесарь стучит молоточком и песенки напевает. Шоферы анекдоты рассказывают про свою шо­ферскую жизнь. Кладовщица пирожками всех угощает. Стали они так жить-поживать да подумывать, как бы им печь сложить, чтобы тепло зимой было. Долго ли, коротко ли, но решили они позвать Гришу-печника. Пришел тот, посмотрел и принялся за работу, а все ему помогать стали. Девять дней и де­вять ночей делали они печь, наконец, сделали.

Всем была хороша печка: и с обогре­вателем, и с плитой, и с котлом для подогревания воды шоферам. Только было в той печи два недостатка: слиш­ком была она солидна (занимала пол­сторожки) и дым у нее шел не в трубу, не на улицу, а прямо в помещение.

Пожили так люди в сторожке три ме­сяца, две недели да один день и невмо­готу им стало. Внизу холодно, вверху дымно. Ходит дед-сторож по сторожке, натыкается в дыму на стол кладовщицы, на верстак слесаря, на ведра шоферов и ругается на свое житье-бытье. А тут, еще, как на зло, нагрянуло из района грозное начальство по пожарной линии. Дверь в это время была открыта, из сторожки валил дым, словно из паровозной тру­бы. Начальство пожарное хотело зайти в сторожку, но из нее еще сильнее по­валил дым, а потом показался дед-сторож с длинной палкой в руках, кото­рой он шуровал в печке.

Рассердился тут грозный начальник из района и запретил топить печь да еще обещал большой штраф наложить.

Жалко стало людям сторожа, да и са­мих себя. Собрались они вместе и стали совет держать. Долго совещались. На­конец, решили сломать печку, потому как она мешает их спокойному житью, да и раздоры пошли, а это уже совсем негодное дело. Нава­лились все дружно, поднатужились и ра­звалили печь по швам, на все четыре стороны.

Вместо нее поставили маленькую, же­лезную. Затопили эту «буржуйку» и се­ли вокруг нее: сторож да кладовщица, слесарь да механик с шоферами. Сели и задумались: «Долго ли еще им придет­ся вот так жить да маяться».

Три дня и три ночи думали, наконец, придумали: гонцов послать. Слесаря — в терем председательский, кладовщицу — в терем заместительский, шоферов с механиком — по селу народ скликать.

У всех сказок счастливые концы быва­ют. Сделаем и мы конец счастливый.

Собрались в выходной день все чест­ные люди нашего села во главе с председателем и его верным заместителем, засучили рукава и без всяких совещаний да собраний, постановлений да решений построили гараж шоферам, мастерскую слесарю, контору кладовщице.

А сторожка и по сей день стоит. Я иногда захожу в гости к деду-сторожу покурить махорочки и послушать старые сказки на новый лад.


- Ну что ж, неплохо. Совсем неплохо. Считай, что ты прошел творческий конкурс. Приходи завтра. Погляди там, в какой аудитории ребятки пишут сочинение…

Как это не удивительно, но все экзамены целинник сдал лучше всех. И поступил на сценарный факультет.

Так жизнь его резко изменилась. Василий Тишков стал профессиональным писателем.