Архитектор клиента

При знакомстве с деятельностью знаменитых мастеров у читателя могло сложиться впечатление, будто все архитекторы всегда озабочены исключительно творческим самовыражением, а клиент для них — не более чем полезный инструмент, необходимый для финансирования их собственных замыслов. Разумеется, это отнюдь не так. В абсолютном большинстве случаев архитектор воспринимает свою роль гораздо скромнее, и в собственных глазах он — скорее инструмент, посредством знаний и умений которого клиент в пределах своих финансовых возможностей может получить максимум комфорта и престижности постройки. Для того чтобы показать, как это удается, воспользуемся несколькими, на первый взгляд, совершенно контрастными примерами. Первый из них — деятельность первой женщины, добившейся в США права на самостоятельную архитектурную практику; другой — несколько работ британского архитектора Кристофера Дэя, выполненных в Уэльсе, третий — всего пара проектов, осуществленных в Канаде и в США достаточно давно, чтобы доказать свою состоятельность.

Джулию Морган автор книги о ней, Джинджер Уодсуорт, назвала "архитектором воплощенной мечты", однако было бы ошибкой заключить из этого названия, что речь идет об очередном концептуальном проектировщике. Мисс Морган родилась в 1872 г. в семье относительно, казалось, благополучного предпринимателя, перебравшегося из Нью-Йорка в Сан-Франциско вдогонку за героями Джека Лондона. Она не без труда убедила родителей разрешить ей поступление в Калифорнийский университет, где уже учились около сотни девушек-студенток (по тем временам высшее образование для женщин пробивало себе дорогу с большим трудом), и была среди совсем немногих, кто посещал занятия по математике и естественным наукам. Архитектуры в Беркли не было, и, после двух общеобразовательных курсов Джулия Морган записалась в Инженерный колледж. В 1894 г. она первой среди женщин получила его диплом. Один из ее учителей, архитектор, преподававший геометрию и (факультативно) основы архитектуры, уверил Джулию в необходимости продолжения образования, и вот в 1896 г. Морган отправилась в Париж для поступления в знаменитую Школу изящных искусств.

Увы, в этой прославленной школе еще не было ни одной студентки, и только с третьей попытки давняя мечта мисс Морган все же осуществилась. В 1902 г. ее проект театра получил высшую оценку, и она стала первой выпускницей академии, созданной еще при Людовике XIV.

Перестроив каретный сарай во дворе родительского дома, Джулия рискнула открыть собственную мастерскую, и здесь — как бывает нередко — работа началась с небольших заказов в кругу знакомых, многие из которых успели обзавестись семьями и желали построить собственные дома. Среди первых заказчиков оказалась и богатая вдова, Феба Херст, уже знавшая Морган с ее учебы в университете. Теперь она внесла деньги на постройку здания Горного факультета имени ее мужа, сенатора Херста, и пожелала, чтобы архитектор Джон Говард включил Джулию в проектную группу. Убедившись в способностях молодого специалиста, тот поручил ей возведение очередного дара Фебы Херст университету — открытого "античного" театра, который предполагалось всего через несколько месяцев, в мае 1903 г., сделать местом проведения выпускной церемонии. На этой церемонии ожидалось выступление президента США Теодора Рузвельта.

Требовалось работать очень быстро, без единой ошибки, и Морган предложила возвести театр из железобетона — материала, который на Западе США еще никто не применял.

В процессе строительства огромной аудитории на 6000 мест Джулия впервые встретилась с Рэндольфом Херстом, уже владевшим газетами в Чикаго, Нью-Йорке и Сан-Франциско. К изумлению Джулии, тот немало знал об архитектуре и перед расставанием сказал, что у него будет для нее особый заказ.

Ряды амфитеатра были полностью готовы, но мощная стена сцены, с ее дорическими пилястрами и каноническими тремя выходами на авансцену, не успела до конца просохнуть. Архитектору пришлось срочно заказывать декоративные занавеси, которыми были занавешены простенки между пилястрами. Стена еще досыхала, когда началась работа над следующим проектом — колокольней для Женского колледжа в Окленде. Джулия выполнила вполне самостоятельную, не без изящества, композицию башни высотой 22 м, придав ее гладкому, без украшений, бетону и красной черепичной кровле характер испанской колониальной архитектуры. Колокольня удостоилась жарких похвал в газетах, ведь к этому времени "колониальный" стиль стал в Калифорнии местной модой.

Вместе со своим университетским учителем Джулия построила для Фебы Херст романтический замок Уинтун в лесистых горах на севере Калифорнии, а затем, уже вполне самостоятельно, — огромное ранчо, вариацию на тему испанского "президио", или укрепленной усадьбы. Это ранчо было предназначено стать общественным центром для многочисленных женских организаций, которым покровительствовала госпожа Херст. Уже здесь проявилась способность Морган незамедлительно претворять смутные представления заказчика о желаемом в понятные и выразительные наброски, обсуждать с клиентом все детали, вносить коррективы и делать новые наброски — во время первой же ознакомительной поездки на место.

В 1904г., когда Джулия первой из женщин, наконец, получила полное право самостоятельного ведения работ, она смогла оставить работу у Джона Говарда. Тот не простил "измены" ассистентки, выполнявшей львиную долю работ за минимальную плату, и не подпустил ее в дальнейшем к университету, главным архитектором которого он оставался.

Каретный сарай уже не годился для нового статуса Морган, но, как только она всерьез обосновалась в новой мастерской, на Сан-Франциско обрушилось чудовищное землетрясение 1906 г., стершее с лица земли почти весь город. Что не было разрушено толчками, погибло в огне пожаров, которые нечем было тушить из-за аварии водопровода. В руинах лежали 28000 домов, 300000 человек оказались без крова над головой. От новой мастерской Джулии также не осталось ничего.

От гостиницы "Фэрмонт", только что построенной на вершине одного из городских холмов, уцелела одна гранитная коробка стен. Нетронутыми оказались Греческий театр университета и колокольня Женского колледжа. Неудивительно, что владельцы отеля обратились именно к Морган, чтобы она не позднее чем за год завершила реконструкцию здания и всех интерьеров. Она рискнула, поставив условием организацию временной мастерской прямо на стройке. Разборка обрушившихся ферм и установка на место колонн и балок заняли всего 60 дней.

В городской газете Сан-Франциско появилась восхищенная заметка репортера, отметившего, что на вопрос: "Правда ли, что реконструкцией отеля занята женщина-архитектор?" — прораб ответил почтительно: "Реконструкцией здания занят настоящий архитектор, имя которого звучит Джулия Морган".

В апреле 1907 г. в "Фэрмонте" состоялся банкет по случаю открытия отеля, на несколько лет ставшего главным общественным зданием восстанавливаемого Сан-Франциско. Вновь беседа с репортером, который почти вежливо поинтересовался: "Как это Вам удалось найти наиболее привлекательные цвета из всей палитры в отделке помещений?" И ответ: "Мне кажется, Вы не вполне поняли сущность моей работы здесь. Все оформление выполнено нью-йоркской фирмой. Моя работа — сугубо конструктивная".

Когда Морган заново обустроила мастерскую на 13-м этаже большого офиса, она организовала ее так, что все встречи с клиентами проводились в библиотеке, где полки были заставлены сотнями книг по архитектуре Европы, что весьма облегчало выбор наиболее "подходящего" стиля. Архитектор Джулия Морган раз и навсегда утвердилась как принципиальный сторонник эклектики. Единственной манерой, в которой она никогда не стремилась работать, был "современный" стиль, казавшийся ей омерзительно сухим, бесчеловечным и скучным. Впрочем, все ее клиенты разделяли то же мнение. У Морган была вполне прогрессивная организация работы. Она сама выполняла лишь наброски карандашом — обычно не более чем 15 х 20 см. Наброски она отдавала достаточно квалифицированным ассистентам-разработчикам, превращавшим эскизы в чертежи и прорисовки деталей в натуральную величину. Чертежи на кальке переносились на плоскую кровлю здания, где солнце "засвечивало" специальную бумагу, превращая ее в "синьки" -с белыми линиями на месте черных линий, вычерченных на кальке тушью. Мастерская была сплошь заставлена подробными макетами сооружений и новых проектов. Для своего времени мастерская была не самой крупной, но одной из наиболее эффективных — за почти полвека практики (Джулия Морган закрыла мастерскую в 1951 г., когда ее здоровье совсем ухудшилось) было построено свыше 700 объектов.

Несмотря на сопротивление Джона Говарда, Морган все же выполнила одну работу на территории университетского кампуса - это был клуб студенток.

Рядовые дома для весьма состоятельных клиентов составили немалую часть работы Джулии Мор-ган, имевшей уже репутацию "архитектора для клиента". Она всегда начинала с того, что предоставляла будущим заказчикам возможность рыться в книгах, подыскивая нравящиеся им образцы, и внимательно прислушивалась к тому, о чем и как они говорили, что им не нравится. Затем она отправлялась в дом клиента, обсуждая нужды и желания каждого по отдельности и в особенности много времени проводя с детьми. Живя только работой, не выйдя замуж, Джулия с нежностью и вниманием относилась к детям, считая, что дом их детства должен навсегда остаться в их памяти как обстановка счастья, и всегда придумывала некую "тайну", вроде потайных шкафов или упрятанных в стены лестниц.

Она всегда стремилась встроить здание в характер участка, вряд ли зная о том, что идет по стопам Ф. Л. Райта. Если участок был сух и обнажен, она убеждала клиента, что ему наиболее подойдет "испано-колониальный" стиль с характерными для него прохладными полами, выложенными кафельными плитками, большими арочными проемами, облегчавшими движение воздуха, глубоким выносом кровли, чтобы затенить стены.

Там, где дули сильные ветры, она рекомендовала "средиземноморский" стиль, группируя все помещения вокруг внутреннего двора. На холмах, где были большие деревья, она склоняла клиента к тому, чтобы избрать британский стиль "искусств и ремесел", с широким использованием некрашеного дерева. Визит — наброски в блокноте или на обороте почтовых конвертов — обсуждение — наброски и эскизный проект в мастерской — снова неспешные беседы...

За 12 лет после возвращения из Парижа архитектором было выполнено более 300 заказов. Морган построила множество домов в разных "стилях", но во всех прочитывается ее персональный почерк: уравновешенность, неназойливое тяготение к симметрии, пропорциональность, удобство планировки, отработанность светотени и комфортность вентиляции. Если клиент этого желал, Морган разрабатывала все детали декора — вплоть до светильников, посуды и столового белья.

Время от времени Морган проектировала школы, предпочитая в "средиземноморском" стиле развертывать классные комнаты вокруг дворов, всячески избегая длинных коридоров, обеспечивая каждому классу отдельный выход. Она строила и церкви — для разных конфессий и разных этнических групп, вплоть до китайской общины. Когда ее попросили спроектировать церковь для очень бедной пресвитерианской общины, она сумела создать изящный ансамбль из двух павильонов — воскресной школы, позже — самой церкви, наконец, связующей их галереи, работая только в дереве, залив интерьер отраженным от стен светом и сделав пол слегка наклонным к алтарю, чтобы каждому была видна каждая деталь службы. Так же внимательно она озаботилась и акустикой, памятуя давние уроки Кристофера Рена, так что каждое слово проповедника доносилось без помех до любой точки церкви.

У архитектора появилось сокращенное имя: за исключением ее мастерской, где для новых подчиненных она оставалась мисс Морган, все стали называть ее по первым буквам - "Джей Эм". Напутствуя бывшего своего ассистента, решившего открыть самостоятельную практику, Джей Эм говорила: "Никогда не отказывайтесь от заказа, считая его ниже своего достоинства. Одна из самых моих мелких работ был домик на две комнаты в Монтерее. Дама была весьма довольна результатом, а теперь она — председатель YMCA. Мелкая работа потянула за собой ряд крупных работ, заказанных мне Ассоциацией".

Развертывание женского движения в США отнюдь не ограничивалось маршами суфражисток, боровшихся за право голоса на выборах, не страшась стычек с полицией. Возникало множество клубов, больниц, сиротских домов, общежитии для молодых работниц, перебиравшихся в города с дальних ферм. Естественно, что женские организации стремились всячески поддерживать тех своих товарок, кто, вопреки традиции, сумели стать юристами, учителями, архитекторами. Джей Эм была их гордостью, что оборачивалось непрерывным потоком заказов.

Вокруг одного из них - общежития в Сан-Франциско - состоялась весьма любопытная полемика. Демонстрируя эскизные чертежи, Джей Эм объясняла необходимость расширить пространство в планировочной схеме, чтобы создать несколько небольших гостиных с кухоньками, куда девушки, проживая в общежитии, могли бы пригласить к себе друзей и что-то для них приготовить. В совете Ассоциации пытались возражать: "Это же низко оплачиваемые девушки. Зачем их портить?" На это последовало: "Именно по этой причине". Морган победила.

С 1913 по 1919 г. она возводила летний лагерь YMCA в Монтерее, на берегу океана, на участке в 12 га, подаренном Ассоциации все той же Фебой Херст. Из маленьких набросков, как обычно выполненных в блокноте, вырос привлекательный ансамбль, в минимальной степени нарушивший природное окружение. Там были спальные корпуса, палаточный лагерь для летних сборов, церковь, большая кухня и светлая, просторная столовая и (совершеннейшая новинка по тем временам) кинотеатр, устроенный по предложению Джей Эм. Поскольку в лагере Асиломар перебывали тысячи активисток Ассоциации, число заказов из всех западных штатов страны постоянно множилось.

Феба Херст умерла в 1919 г. в весьма почтенном возрасте, и вскоре в мастерской Джей Эм появился Рэндольф Херст, сказавший, что ему хочется построить нечто простое на вершине холма у Сан-Симеона. Он даже принес с собой томик, озаглавленный "Книга о бунгало". Уже многие годы Херст проводил в Сан-Симеоне летние месяцы с женой и пятью детьми — в палатках. Там были палатки-спальни, палатки-столовые, палатки для гувернеров, и цирковой шатер, пол которого устилали коврами. Теперь газетный магнат решил, что стал староват для походной жизни. В ходе бесед выяснилось, что "нечто простое" должно было вместить еще и большую часть художественной коллекции Рэндольфа Херста. С этого момента началось тридцатилетнее сотрудничество клиента и архитектора, результатом которого стал наиболее знаменитый дом предвоенной эпохи в США.

Работая на Рэндольфа Херста в роли своего рода придворного архитектора, Джей Эм отнюдь не собиралась расставаться с прочими заказами. Ее мастерская работала в обычном ритме, и эта героическая женщина в течение двадцати лет каждую пятницу садилась в поезд, чтобы проехать три сотни километров, делая наброски в купе, потом ехала в такси (всегда с тем же шофером) еще 80 км, чтобы в понедельник, прямо с вокзала, отправиться в мастерскую.

Первоначальный план сводился к устройству музея в Сан-Симеоне. Херст, который, по словам Морган, стал бы видным архитектором, избери он эту карьеру, называл его "ранчо" и настаивал на том, что главное в обустройстве участка - создать "виды". До 1924 г., когда Херст и его жена стали жить порознь, все планы прорабатывались втроем, и первичная затея разрослась, включив главное здание, три гостевых дома, розарий и бассейн, связанные системой ландшафтных дорожек. Начать пришлось с подъездного шоссе длиной 8 км, с подъемом на полкилометра, и Джей Эм спроектировала его трассу от начала и до конца. Материалы и прочие грузы доставлялись морем, так что архитектору пришлось спроектировать и склады, и короткую железнодорожную ветку от причала. Она нанимала мастеров и рабочих (позднее и всю прислугу), строила для них белые домики с черепичными кровлями и кинотеатр.

Херст, управляя обширной газетной империей и много разъезжая, не оставлял архитектурно-строительную программу ни на один день, посылая телеграммы и письма с описанием собственных идей и даже перовыми набросками планов. Одновременно он продолжал закупку произведений искусства для своей коллекции, рассылая агентов по Европе, разоренной долгой войной и вынуж-денной распродавать немало своих сокровищ. Сложность работы архитектора возросла многократно, ведь покупались и перевозились частями целые фрагменты древних построек, и Джей Эм надлежало каким-то образом найти им место в уже оформленных покоях.

Участок был сух и почти лишен деревьев, что не помешало завезти наверх тысячи тонн грунта для разбивки лужаек, цветников и рощ. Был проложен восьмикилометровый водовод от горных ручьев. Было решено построить дома для гостей в первую очередь — несколько ниже главного здания, чтобы не загораживать вид из его окон, и Херст распорядился о переносе старых дубов: одного на тридцать метров, другого на пятьдесят. Третий был оставлен на месте, но развернут так, чтобы его нижние ветви накрыли дорогу на въезде к вершине. Если учесть, что деревья вместе с массивом земли, защищающей корни, и бетонными ящиками весили до 600 тонн, то архитектору пришлось осуществлять такелажные операции, напоминающие перенос обелисков в эпоху Ренессанса.

Работа кипела, но строительство продвигалось медленно, поскольку Херст путал все карты, непрерывно порождая новые замыслы и меняя утвержденные проекты. Так, в одном из гостевых домов он распорядился перенести уже установленный на место старинный камин к другой стене, а через полгода все же решил передвинуть его на прежнее место. Даже Морган, обладавшая безграничным терпением, иногда была на грани срыва и говорила, что демонтаж сделанного составлял добрую четверть всей строительной и треть проектной или оформительской работы.

Наконец, все три здания обрели полную завершенность — крупные особняки в испано-колониальном духе, с весьма сдержанной деталировкой белых фасадов и черепичных кровель — при роскошной антикварной меблировке. Осмотрев их весной 1920 г., Херст писал своему архитектору, что все три "маленьких" дома великолепны и чтобы она поспешила их завершить, пока ему не придет в голову опять что-либо переделать. К лету следующего года первый из домов принял хозяев, в 1924 г. были завершены все три, и полным ходом шло сооружение главного здания — Каза Гранде. Его главному фасаду Херст пожелал придать характер собора, а Джей Эм, как всегда, сумела найти именно ту "средневековую" стилистику портала, которая отвечала воображению клиента. Впрочем, стоило ей написать Херсту, что вид с крыши превосходен, стоило ему самому убедиться в этом при очередном приезде, как Морган получила письмецо с поздравлением и пожеланием поднять еще один этаж, апартаменты которого будут именоваться "небесными покоями".

Херст влюбился в свое новое жилище и покидал его все с меньшей охотой — напротив, теперь он жаждал показать его всем. В "Замке Херста" и в самом деле побывали едва ли не все знаменитости того времени: президент Кулидж и Уинстон Черчилль, комики Чарли Чаплин и Харпо Маркс, авиатор Чарльз Линд-берг и актеры окрепшего Голливуда... Сан-Симеон превратился в центр светской жизни западного побережья США, а Джей Эм продолжала работу. Она обустроила кинозал на полсотни мест, двухсветную парадную столовую с подлинным потолком XVI в. итальянскими гобеленами на стенах, обеденным столом XVII в. на 30 персон и испанской алтарной преградой XV в. в виде торцевой стены. Она устраивала регулярный парковый партер с его боскетами, цветниками и прудами, руководила высадкой деревьев, строила птичник, разбивала огороды и фруктовые сады, где под каждое дерево в скале надлежало выбить колодец...

Для Херста было вполне обычно нечто приобрести и только затем сказать своему архитектору, чтобы она это использовала. Таким образом был приобретен полный фронтальный портик римского храма. Сначала клиент решил поставить его в саду, затем -рядом с мелким бассейном, и Джей Эм выполнила дюжину эскизов. Наконец, Херст сделал выбор: пусть храм встанет позади плавательного бассейна. Устроить бассейн у вершины холма было непросто, и архитектору понадобилось немало усилий, чтобы найти способ надежно опереть железобетонные балки на железобетонную подпорную стену. Сооружение обрамляющих колонных портиков по сравнению с этим было передышкой. Потребовалось устроить и крытый бассейн -под теннисными кортами. И зоосад.

Два десятка лет стройки в Сан-Симеоне стали для Джулии Морган своего рода сладостной каторгой. С одной стороны, всякий архитектор может только мечтать о клиенте, финансовые возможности которого позволя от осуществить едва ли не любую прихоть. Всякий архитектор мечтает о редчайшей возможности самостоятельно спроектировать чуть ли не все виды сооружений в одном ансамбле и шаг за шагом воплощать замысел в жизнь, будучи полновластным распорядителем сметы.

С другой стороны, темперамент и капризная фантазия Херста превращали профессиональную работу Морган в непрерывную цепочку головоломок.

В 1929 г. разразился Великий кризис, подорвавший мощь империи Херста, так что работы в Сан-Симеоне притормозились и, наконец, почти полностью прекратились. Однако Джей Эм успела построить "домик Золушки" в лесном поместье неугомонного газетного магната. При этом она успевала проектировать дом YMCA в Чайнатауне Сан-Фанциско, введя в его структуру и интерьеры важные для китайцев символические элементы; аналогичный центр в Гонолулу; женский клуб в городе Окленде — шестиэтажный "замок", помещения которого расположились вокруг двух внутренних дворов, с очень большим плавательным бассейном в цокольном этаже; женский спортивный комплекс в кампусе Калифорнийского университета в Беркли...

Только в 1931 г. эта удивительная женщина позволила себе несколько месяцев отдыха и провела их в путешествии по Европе.

С началом войны, когда в США строительство сократилось, ввиду недостачи материалов и рабочей силы, семидесятилетняя Джей Эм нашла для себя новое увлечение — китайскую каллиграфию. И все же клиент и его архитектор продолжали мечтать. Еще в начале 30-х годов Херст приобрел в Испании огромный монастырь. Его разобрали, пометив каждый камень, и перевезли в Сан-Франциско десятком морских рейсов. Херст хотел, чтобы Джулия Морган превратила этот склад старинных камней в здание Художественного музея для Сан-Франциско. Ознакомившись с проектом, город выделил и земельный участок под строительство, но до постройки дело не дошло, а камни растащили.

В 1951 г. Рэндоль Херст умер, а Джей Эм закрыла свою мастерскую. В 1957 г. Джулия Морган умерла, а штат Калифорния принял владения в Сан-Симеоне в качестве мемориального объекта, позднее включенного в Национальный реестр исторических памятников. Ежегодно в достаточно" удаленном от Сан-Франциско "Замке Херста бывает более миллиона туристов — немногие из построек XX в. могут гордиться таким неустанным интересом публики.

Никогда не будучи университетским преподавателем, Джей Эм давала своим сотрудникам превосходную подготовку, так что они в дальнейшем никогда не испытывали трудностей ни в нахождении нового места, ни с личной практикой. Сама Морган, с 1910 г. не давшая ни одного интервью, не написавшая ни одной статьи, говорила: "Мои постройки останутся после меня, и будут говорить вместо меня, когда меня уже не будет".

Они и говорят, и их негромкий голос не теряется в ряду архитектурных произведений куда более экстравагантного характера.

Не стоит думать, что речь шла о каком-то исключении - "архитектор клиента" был и остается весьма значимой фигурой в мировой архитектурной практике. Конечно же он гораздо менее заметен, чем знаменитости вчерашнего или сегодняшнего дня, его известность редко выходит за рамки довольно ограниченного круга профессионалов, и тем не менее его фигура чрезвычайно интересна.

Из этого множества профессионалов хочется выделить одного. При первом знакомстве Кристофер Дэй мог бы показаться кем-то, вроде бродячего мудреца из числа бедных францисканских монахов. При более длительном знакомстве и в особенности после ознакомления с его постройками и его книгами это впечатление частью сохранилось. Но теперь оно чрезвычайно обогатилось постижением той спокойной уверенности, с которой вполне современный архитектор оказался в состоянии противостоять быстротечной профессиональной моде и отринуть соблазны, связанные с мечтами о высоко доходной, коммерческой практике.

Кристофер Дэй, англичанин, работающий в бедном Уэльсе, по первому образованию -скульптор, по второму — архитектор. У него не так уж много построек, что не удивительно, поскольку большая их часть возводилась буквально за гроши.

Деревня Нант-и-Квим, расположенная неподалеку от собственного дома Дэя, с точки зрения властей графства, была официально признана "бесперспективной", так как две трети ее жителей разъехались по стране в поисках работы. Треть осталась и не желала признать родное место бесперспективным, однако все попытки добиться хотя бы частичного финансирования строительства детского сада, который позволил бы женщинам с детьми внести свою толику в семейный бюджет, наталкивались на вежливый отказ со стороны чиновников. Те ссылались на постановления региональных властей, согласно которым бюджетное субсидирование строительства в бесперспективных поселениях запрещалось. Ситуация казалась безнадежной, тем более что речь шла о детском саде на два десятка ребятишек, и — по стандартным расчетам — получалось, что строительная стоимость одного места в таком заведении непомерно высока.

Кристофер Дэй в это время завершал строительство новой школы в соседнем поселке и предложил отчаявшимся обитателям Нант-и-Квим собственную профессиональную помощь, тем более что некоторые из родителей к осени 1986 г. сумели собрать 1000 фунтов. Этого не хватило бы на покупку всех материалов, так что каждая трата требовала величайшей осторожности. Работу начали семеро, потратив немало времени на то, чтобы расчистить площадку и возвести временную хижину из того, что было под рукой. Двое, включая Дэя, были заняты делом разметки непростого плана на земле, что было дополнительно осложнено множеством толстых корней, камнями и крутизной склона. Получилось на день сманить бульдозериста, так что площадку сумели расчистить, завершив работу вручную. Готовый бетонный раствор для фундаментов был дороговат, но идти на то, чтобы смешивать его вручную, значило бы отбить охоту у добровольцев, так что пришлось пойти на дополнительные расходы.

Когда удалось, наконец, подняться вровень с землей, хорошая погода кончилась. Добавились новые скромные пожертвования, и всю зиму работу вели только двое — архитектор и его помощник. Когда шел дождь, они накрывали раствор пленкой, один выкладывал ровно столько, чтобы другой мог сразу же уложить кирпич. Криволинейные очертания стен выглядели очень славно на чертеже, но в натуре пришлось переложить немало кирпичей, чтобы добиться желаемой кривой. Случалось, что кто-то из учившихся на ходу строителей невольно спрямлял какие-то части стены. Эти кривые, да еще уклоны участка и перепады высот пола помещений требовали чрезвычайного внимания, тем более что следовало проложить вентиляционные короба под полами и не забывать о трубах и проводке. Несмотря на тяготы процесса, все, кто в нем участвовал, ощущали несомненное эстетическое удовлетворение от самого процесса созидания, тем более что Дэй следил за тем, чтобы весь контур здания поднимался ввысь относительно равномерно, хотя архитектору приходилось вновь и вновь нарушать чистоту рисунка, размечая простенки между будущими окнами.

Отслеживали — куда и как отбрасывают тень деревья в первую половину дня, когда должен функционировать детский сад, и вместе обсуждали: где необходимо расчистить виды на реку и на холмы, где желательно сохранить плотную зелень, чтобы в поле зрения не попало уродливое строение неподалеку, а где напра- шивается создать ощущение некоторой таинственной глубины. Не все и не сразу верили Дэю, когда он уверял строителей-добровольцев, что, будь участок полностью расчищен от деревьев, он показался бы вчетверо меньшим по размерам. Постепенно убеждались, хотя неизбежным следствием такой заботы оказалась трудность нахождения мест для того, чтобы складывать материалы. Часть материалов пришлось хранить внутри возводимого здания, распределив по его периметру так, чтобы максимально сократить затраты усилий на перетаскивание кирпичей или досок с места на место.

Главная трудность в работе с добровольными помощниками заключалась в том, что архитектору было непросто оказываться одновременно во всех местах сразу, следя за тем, чтобы, с одной стороны, люди не уставали от однообразного труда, а с другой — чтобы они не успели сделать труднопоправимую ошибку в новом для себя деле. Поначалу при наиболее тяжелых работах на стройке были в основном мужчины, но когда пришло время нового общего обсуждения, весной 1987 г., женщин оказалось уже больше, чем мужчин. Нужно было приступить к возведению сложной кровли, чтобы успеть сделать здание водонепроницаемым до наступления зимы. Дэй отнюдь не пытался упростить конструкцию, и вместо привычной двускатной кровли предстояло собрать два конических шатра, да еще с мягким переходом одного в другой.

Начали собирать внешние кольца — из прямых брусьев, связанных металлическими скрепами, так что радиальные стропила,сходящиеся наверху в деревянный же диск, все оказывались разной длины. Все это требовало многочисленных расчетов и перерасчетов, поскольку брусья, способные надежно нести на себе дерновую кровлю, по необходимости оказались очень тяжелыми, и примеривать их к месту несколько раз было бы непомерной нагрузкой для работавших. Если обрезка досок для обшивки конусовидных стропильных строений далась самодеятельным плотникам относительно легко, то раскрой листов многослойной фанеры поверх обшивки потребовал бы виртуозной точности, на которую никто из помощников не был способен. К счастью, один из них выработал собственную технику: пришив один лист фанеры встык с уже закрепленным, он прихватывал его к обшивке несколькими скрепами, очерчивал край, подводил под него вспомогательную доску, а затем, восседая на импровизированной "стреле", обрезал ручной пилой. Риск несчастного случая постоянно висел над головой архитектора, так что тот факт, что вся механизация ограничивалась электрической мешалкой для раствора и электродрелями (никаких циркулярных пил), хотя и замедлял работы, но делал их явно безопаснее.

Вести о стройке распространились по округе, и несколько оптовых торговцев стройматериалами пошли на значительные скидки для детского сада Нант-и-Квим. И все же время от времени денег катастрофически не хватало, и работы приостанавливались.

Впрочем, Дэй находил и в этом некоторую привлекательность — строительная площадка постоянно прибиралась, так что обычно столь разрушительный для ближайшего окружения процесс в этом случае в минимальной степени затрагивал покой леса и ручья неподалеку.

Дэй и его помощники завершили стройку, включая всю отделку, затратив на нее почти три года, что многие сочли бы едва ли не безумием: три года жизни, отданные строительству небольшого детского сада! Однако детский сад Нант-и-Квим - это не только превосходное, удобное и очень привлекательное здание, в котором, кроме общего игрового и спального пространства, есть еще и маленькие "пещерки", в которых замечательно устраиваться и вдвоем и втроем," создано ощущение покоя и полной гармонии с природой. Это еще и произведение искусства, вылепленное руками людей, дети которых вскоре приведут в него своих детей, это еще - скромный и вместе с тем глубоко достойный памятник коллективному труду, разуму и чувству возводивших его людей.

Кристофер Дэй построил тем же способом школу и церковь, несколько иначе — с большим участием профессиональных строителей — еще несколько зданий и поселков. Он не только превосходный архитектор, но еще и редкостно мудрый человек, оказавшийся способным получать наслаждение от творческого труда в условиях, когда почти вся грактика коммерческой архитектуры противостоит такому настрою души. Он написал пару добрых и умных книг, в которых сумел поставить очень простые вопросы, ответ на которые не дан никому в готовом виде:

- Как сделать работу вдохновенной, не теряя чувства практичности? - Как достичь удовлетворения всех функциональных потребностей без того, чтобы жертвовать при этом эстетическим удовлетворением?

- Как достичь экономности результата, не прибегая к эксплуатации других? - Как достичь того, чтобы участники процесса достигали волноты человеческой самореализации, не теряя при этом эффективности в досЛшении результата?

- Как обеспечить демократичность процесса сотворчества, не теряя общую цель и не размывая четкость образа результата,

- Как достичь художественной ценности результата, не впадая в эгоцентризм творческого самовыражения личности?

- Как соединить необходимость ответственного отношения и точности исполнения с принципом личной свободы и, тем более, добровольности участия?

- Как совместить требование эффективности процесса и необходимость сохранить гибкость развития того, что лучше всего назвать "вслушивающимся зрением"?

Эти вопросы несложно сформулировать, но ответу на них в принципе нельзя научиться в студенческой аудитории. На них можно отвечать только напряженной творческой работой, как делает Кристофер Дэй, его последователи и сторонники в разных странах. Их не слишком много, но и не так мало, как можно было бы думать в наш холодный век.

США, как всем известно, — богатая страна. Однако и в богатой стране достаточно много бедных людей, а значит, и бедных районов, поскольку люди побогаче, при первой возможности, покидают прежнее место жительства, стремясь перебраться туда, где лучше школы, здоровее соседство, и соответственно стоимость их жилища будет не уменьшаться, а возрастать. Большинство практикующих архитекторов Америки предпочитает службу в крупных фирмах, которые гарантируют постоянное жалованье (скромное - по американским масштабам), риску борьбы за заказы в одиночку или в малой группе. Большинство, но отнюдь не все.

Здесь, вместо пересказа, целесообразнее всего воспользоваться фрагментом книги американского критика Роберты Грац, которую я перевел и издал в 1995 г.

"Хотя мы в основном подчеркивали сохраняющий аспект градоводства этот подход оставляет достаточно места для нового строительства в солидных масштабах, лишь бы результат не подавлял остальное. Дело не в размерах как таковых, но только в мере соответствия. И впрямь, многие крупные комплексы выпадают по масштабу из своего окружения, и этим объясняется, что очень часто крупное по смыслу совпадает со значением "неуместное", однако суть дела не в этом. До настоящего времени наилучший пример работы в крупном масштабе, что мне удалось найти, находится в Торонто. Это территория в 22 га, по соседству с коммерческим центром города и в пятнадцати минутах ходьбы от набережной озера Онтарио, усеянной учреждениями культуры и развлекательными заведениями. На этой территории живут десять тысяч человек.

Когда я впервые посетила Торонто в середине 70-х годов, здесь был хаос: брошенные, полуразвалившиеся промышленные здания, свалки, плохо организованные автостоянки и пустыри. Размах этой городской "помойки" можно было вполне оценить при взгляде от старого Рынка Святого Лаврентия, красивой кирпичной оболочки вокруг первоначальной ратуши Йорка, т. е. старого ядра города Торонто. Рынок и сейчас полон свежей провизии и кишит покупателями. Прямо от Рынка начинается новый жилой район, именуемый Соседством Св. Лаврентия. Это отнюдь не типичный "комплекс", а подлинное городское соседство, с сетью улиц, обстроенных сплошным фронтом жилых домов, с малоэтажными многоквартирными домами, магазинами, офисами, школами, скверами и пешеходными площадями, с наново используемыми промышленными зданиями. По центральной оси лежит полоса зелени, пригодная и для пассивного отдыха, и для развлечений — служащая своего рода общественным центром, очерченным соседними улочками. Возникло место, привлекательное и для жителей, и для служащих соседних контор. Здесь нет обычного торгового центра, и его роль исполняет грамотно организованная сеть отдельных, на первый взгляд, случайно разбросанных магазинов.

Долгие годы в Торонто развертывались гражданские битвы против "бульдозеризации"и новых сверхкрупных комплексов. По всему городу можно обнаружить успешные результаты этой борьбы горожан - нестандартные решения, порожденные сопротивлением всеобщей стандартизации. Город начал творческим образом реагировать на борьбу соседств за достойную среду, извлекши уроки из прежних баталий.

Во всяком случае, на протяжении 70-х годов все же возобладала мудрая концепция многоцентрового развития. Экспресс-хайвеи,эти эстакады, угрожавшие разрушить ткань города, так и не были построены, а новое развитие приводилось в соответствие имевшимся транспортным возможностям. Уточненное зонирование преградило путь проникновению в даунтаун чрезмерного количества зданий-мастодонтов, и всячески поддерживалось развитие во множестве мест сразу. Именно в этот период формировалось и Соседство Св. Лаврентия.

Несколько раз бывая в Торонто на протяжении последних лет, я всегда направлялась в Соседство, чтобы следить за его прогрессом. Джейн Джекобе обратила на него мое внимание, когда строительство там только начиналось. Я слушала не без скепсиса ее описание предстоящих событий, но время доказало ее правоту. Я еще не слышала официальной версии событий до Конференции городов мира, состоявшейся в Бостоне осенью 1980 г. Выступая там, мэр Торонто Джон Сьюэлл описал Соседство Св. Лаврентия, иллюстрируя городскую политику развития крупных соседств в ткани исторического города. Задолго до того как он стал мэром, Сьюэлл, встав на сторону жителей, принимал участие в "битве соседств". У него было здоровое недоверие к девелопинговым компаниям и к планировщикам, и он знал, что коль скоро обойтись без них невозможно, единственным способом заставить их произвести на свет нечто стоящее было вынудить их "подчиниться воле настоящих людей". Сьюэлла как-то не пугало то, что он называл "человеческим принятием решений".

Вместо того чтобы начать с проекта детальной планировки, — объяснял Сьюэлл, -город направил планировщиков к жителям с целью выяснить их пожелания, изучить все улицы по соседству и здания, стоящие на них, чтобы понять, что делает их столь гибкими в использовании. После этого город принял стратегию развития — в контрасте к обычному плану, — которая содержала немало целевых установок, но очень немного правил, эта стратегия опиралась на нескольких фундаментальных основаниях:

"Прежде всего, мы стремились закрепить связь соседства с общей тканью города, что требовало продлить уличную сеть, не нарушив ее. Сетка улиц обладала ясностью и способствовала связности целого, хотя мне не были известны решения, авторы которых признавали бы ценность уличной сетки.

Во-вторых, мы приняли за правило, что все здания должны быть обращены на улицу. Это ведь неплохо работало в XIX в. и нисколько не утратило ценности и в наши дни.

В-третьих, мы потребовали человеческого масштаба, установив предел высоты в восемь этажей, что было новинкой в Торонто.

В-четвертых, мы очень озаботились разнообразием. Разные архитекторы работали над различными частями, и мы включили непременное многообразие типов застройки (кооперативы и низкодоходные здания для лиц с разным уровнем достатка), чтобы обеспечить многообразие состава жителей и чтобы навскидку нельзя было отличить субсидируемое жилье от коммерческого.

В-пятых, мы позаботились о тесном переплетении функций: жилье, магазины в первом этаже, офисы.

В этой старой схеме разные города функционировали недурно и раньше, и мы хотели "продлить" город вглубь соседства, чтобы оно не выпало из него по характеру. Нам хотелось быть старомодными, вместо того чтобы отдаться на откуп нахальной современности, - добавил Сьюэлл не без иронии. — Здесь нет никакой нарочитой новизны, мы просто воспроизвели вид города прошлого столетия".

Полагаю, что именно это и было инновацией в наши дни, и достаточно смелой. Джейн Джекобе добавила к этому: "Когда федеральное правительство получило программу и запрос на ее финансирование, ее тут же завернули обратно. Там сказали, что все это слишком старомодно. Ничего подобного не поступало в виде проекта со времен Великой депрессии. Авторы настаивали на том, что незачем все планировать в мелочах, что город выступает за гибкость развития, что это не космический корабль, который вот-вот улетит навсегда. Что всегда можно вернуться к исходным посылкам и внести поправки и что на Земле это вполне резонно. Что нужно проектировать здания так, чтобы их можно было по-разному использовать. Так, к примеру, они встроили школу в жилой дом (фактически, там две школы, встроенных в жилые дома, — впервые в Канаде) и спроектировали его таким образом, что, если школе потребуется расширение, это можно будет сделать в рамках конструктивно-пространственной схемы здания. Если напротив, школа будет сокращаться, то высвобождающиеся помещения снова смогут превратиться в жилые квартиры. Они сознательно проектировали жилье таким образом, чтобы в будущем квартиры первого этажа можно было преобразовать в магазины, если вырастет спрос, или чтобы их можно было объединить в большие пространства для иных надобностей. Это реальный город, а не космический корабль. И все это отдавало радикализмом".

Джекобе отмечала и недостатки, но четко показала, что все они поддаются исправлению. Есть, конечно, известное единообразие — все здания в кирпиче, все столярные изделия — в дереве, окрашенном в белый. Поначалу не было, естественно, той патины, что приносит с собой время, не было и тех малых изменений, что привносят люди по мере обживания в среде. Торонто — город кирпичный, а единый белый сменяется разноцветьем. "Многовато новых построек одного времени в одном месте, — говорит Джекобе, — но это уже фрагмент живого города, а не жилой "комплекс".

Вслед за становлением Соседства Св. Лаврентия был осуществлен весьма шикарный коммерческий проект застройки Рыночной площади, всего в нескольких кварталах по другую сторону Старого рынка. Проект был осуществлен одним из крупнейших канадских девелоперов, работающим и в США - обычно в стиле "больших проектов".

Маркет Скуэр не так уж велик по американским меркам, но район достаточно крупен, чтобы иметь привлекательность сугубо делового предприятия, будучи самым дорогим среди новых комплексов Торонто. Подобно "Св. Лаврентию", Маркет Скуэр сохранил сетку улиц, он выдержан в пределах восьми этажей по высоте, имеет магазины, обращенные на улицу, и со вкусом поддержан средствами ландшафтной архитектуры. Место нравится и жителям и прохожим. Там есть дорогие рестораны, сауны, спортивные залы и бассейн: все, что может скрасить жизнь тем, кто может себе это позволить. При этом Маркет Скуэр не подавляет своего скромного соседа, став удобным переходным звеном между "Св. Лаврентием" и башенными домами даунтауна. Рекламные проспекты застройщиков всячески подчеркивали именно те черты района, что делают его добротной частью старого соседства, и надо полагать, владельцы знали, что рекламировать. По сути, сугубо коммерческое решение оказалось выстроено по тем же принципам, что и скромное соседство, ничего при этом не потеряв. Различие лишь в финансовом статусе жителей".

Итак, всего несколько примеров, но их количество можно множить и множить. В современном мире достаточно архитекторов, для которых ценнее всего воплощение внутренних устремлений клиента в материал и объем, помощь в том, чтобы до известной степени заказчик превращался в соавтора, а иногда и соисполнителя архитектурного замысла. Разумеется, это дается легче в работе с индивидом или семьей, не раздираемой внутренним конфликтом вкусов и пристрастий. С группой, тем более с большой группой людей, работать несравнимо сложнее. Однако это хотя и чрезвычайно опустошительный, но вместе с тем и чрезвычайно благодарный процесс, когда, как в Нант-и-Квим, усилие рождает убеждающий всех результат.

Мне довелось впервые в России осуществлять совместный с жителями процесс изучения их округи и проектирования необходимых изменений, в ходе которых улучшение условий для каждого складывается в улучшение среды для многих. Приходилось заниматься этой работой в Москве и в Мышкине, в Калининграде и в Набережных Челнах, в Тихвине и в Тольятти — так же, как вели и ведут эту работу в Германии, Великобритании, США. Как показали неоднократные международные встречи, везде одинаково первоначальное недоверие и сопротивление, везде огромный ресурс знания о конкретном месте обнаруживается в рисунках десятилетних детей. Всюду проявляют себя неординарные люди, ранее других проникающиеся верой в возможность перемен и затем обнаруживающие в себе способности, о которых не всегда догадывались ранее. Везде, через некоторый промежуток времени, за этими немногими людьми начинают, как правило, тянуться другие.

В очень сложном современном мире оказывается немало архитекторов, которые находят удовлетворение своих амбиций в том, чтобы выступать в роли "адвокатов" жилых сообществ — соседств, которым угрожает скороспелая, недостаточно продуманная активность городских властей или узкие интересы частных инвесторов. Немало и таких, кто берет на себя непростую обязанность создания среды обитания не для людей, а вместе с людьми — на всех стадиях этого трудоемкого процесса.

В 1991 г. я проводил первый в России международный проектный семинар, на котором группы российских, английских и немецких архитекторов работали вместе с жителями одного из московских микрорайонов над разработкой программы его необходимой и вместе с тем щадящей реконструкции. Семинар длился две недели. Если в первые дни соучастниками проектного процесса были только местные дети и подростки, то на десятый день, когда мы проводили уже вторую сессию обсуждения в школьном актовом зале, в ней, помимо интернациональной проектной группы, активно принимали участие три десятка взрослых, к аргументам которых внимательно прислушивались три сотни человек.

В настоящее время в аналогичное движение оказались вовлечены тысячи профессиональных архитекторов и сотни тысяч горожан — от Аргентины до Шотландии и от Калифорнии до Японии, через всю Европу и Азию. Нельзя не отметить при этом, сколь важную реформирующую роль для всей архитектуры сыграли и продолжают играть такого рода проектные усилия. Лишь на первый взгляд может показаться, что вся эта периферийная для основного корпуса профессионалов работа замкнута в себе. В действительности, начиная с уже упомянутой книги Джейн Джекобе далекого 1960 г., развертывался важнейший процесс и переосмысления сути обитаемой среды, городской в первую очередь, и своего рода перевода нового понимания в новые проектные действия.

В самом деле, одно лишь превращение понятия "среда" из экзотического упоминания в сугубо рабочее понятие преобразовало весь почти ход работ над реконструкцией городов. Так, если в 80-е годы чистой экзотикой казались работы берлинских архитекторов над тем, чтобы предотвратить безвозвратную утерю дождевых вод, то к началу нового тысячелетия эти работы стали тривиальной практикой. Стали, потому что городские власти убедились в том, что эти работы обеспечивают городской казне чрезвычайно весомую выгоду. Если борьба за сохранение старых кварталов вызывала раньше лишь пожатие плеч, то к началу тысячелетия бережное сохранение старых промышленных комплексов становится нормой — их преобразуют теперь в сложные городские системы, объединяющие вместе комфортабельное жилье, культурные и художественные центры.

Наивные, как казалось, мечтатели на поверку проявили себя как реалисты высшей пробы, и теперь соучаствующее проектирование становится заурядной процедурой, к которой охотно прибегают не только муниципальные власти, но и руководители крупных корпораций. Заранее достичь согласия с людьми, вовлечь их в процесс оказывается куда выгоднее, чем тратить время и деньги на судебные процессы и задержки в строительном процессе.