Земля

Она же - земная твердь, образующая собой поверхность, на которой разыгрывается драма человеческой жизни, равно как многообразие человеческой деятельности.

Это еще и стихия, служащая основным материалом процесса творения, которым великий скульптор - сама Природа - занят с незапамятных пор. В масштабах невообразимо гигантских, какие стали ясны только человеку Нового времени, нанесшему на карту очертания континентов. В масштабах грандиозных, как Великий каньон в американском штате Невада, прорезанный на тысячу метров рекой Колорадо: этакая горная цепь, вывернутая наизнанку.

В масштабах могучих: над огромным островом Крит господствует почти правильная пирамида горы Ида, в представлении древних державшая на себе небо. Еще в масштабе умеренном: лесистый холм над рекой Москвой и долиной реки Неглинной или остров Сите посреди реки Сены, как магниты, тянули к себе людей за многие тысячи лет до возникновения Москвы и Парижа. Наконец, в миниатюрных размерах - цепкий взгляд всегда находил наиболее привлекательные места на любой местности, и там человек устраивался жить с незапамятных времен. Недаром практически невозможно найти такой город, на территории которого не нашлось бы множества древнейших стоянок. Человек еще не стал строителем, еще не начал подражать природе как творцу, когда он стал применяться к скульптуре земли, которую мы теперь называем рельефом.

Не суть важно, была ли пещера первым обиталищем, либо в ней стали укрываться лишь в эпоху оледенения. Жизнь людей изначально тяготела к долинам, прижималась к каменным стенам или глинистым обрывам, в которых всегда образуется множество пустот. Так или иначе, сотни поколений людей жили внизу, приучив себя глядеть не только прямо, но и вверх. Если люди обитали внизу, то высшие силы должны были обитать наверху.

Там, где скользили облака, откуда сияли солнце, луна и звезды. Еще камень не был поставлен на камень, а стремление воздвигать, тянуть ввысь - эта могучая составляющая энергии архитектуры - уже угнездилась в сознании.

Старинное, вышедшее из употребления русское слово замечательно выразило эту особенность: смотреть вверх - значит смотреть горе. Верхний, возвышенный - горний, и сама гора — то, что возвышается над горизонтом, над уровнем человеческих глаз.

Гора наверху, а человек - внизу, у склона горы или в ее толще. Повторим: не столь важно, сразу или не сразу люди осваивали мир пещеры. Важно, что они его освоили, сражаясь за обладание пещерой с могучими и опасными зверями. Сражались за обладание ощущением защищенности - как правило, единственный вход, безмерной толщины стены, кажущиеся несокрушимыми, естественный свод пещеры над головой, выдерживающий непомерную тяжесть, которая давит сверху. Пещера сразу приучала к нескольким ключевым для нашей темы понятиям, поначалу, наверное, вовсе не выраженным в словах, но явственно данным через тонкие ощущения, которые знакомы и сегодняшним людям.

Здесь, куда сильнее, чем в шалаше, или в вигваме, чуме или в юрте, формировалось понимание ценности двух качеств: надежности стены - барьера, отделяющего хрупкий мир людей от внешнего мира природы; и еще важности той границы между внешним и внутренним, какую являет собой главный проем в стене — вход.

Земля, твердь - нерасторжима связанность с грунтом под ногами, она никуда не ушла, осталась с нами, хотя мы стали к этому менее внимательны. В самом деле, ведь вместе с разрастанием Рима, Парижа или Киева на поверхности земли росли и подземные Рим, Париж и Киев - катакомбы. Веками оттуда, из-под ног, выбирался камень, из которого наверху возводили крепостные стены, дома и мосты. Так же росла Одесса, да и все другие города, каким посчастливилось встать на мощный пласт легкого для обработки известняка. Москве в этом отношении не повезло, и вынутая из земных недр "тень" ее каменных строений существует совсем в другом месте -у Коломны. А Венеция или Петербург, вопреки стихиям поставленные на болоте? В этих и во множестве им подобных случаев само создание города было равнозначно созиданию тверди -миллионы негниющих деревянных свай были забиты в илистое дно, уплотняя его, и уже только поверх них можно было ставить здания, нередко величественные, вроде Дворца Дожей или Исаакиевского собора.

По сути, именно созданием тверди был Нижний Египет: поколение за поколением углубляло протоки и каналы, наваливая в клетки из тростника вынутый оттуда ил, чтобы создать насыпи - основания для деревень и городков, которые во время дающих жизнь наводнений оставались островами среди водной глади. В горных местах совсем непросто провести четкую грань между стихийным созданием природы и творением человеческих рук. Так, в больших сирийских деревнях, в тех местах, где до сих пор говорят на древнем арамейском языке, с тротуара невозможно заметить ничего необычного. Но стоит зайти внутрь, и обнаруживается, что у любого дома есть лишь короткие выступающие боковые стены да одна передняя, а все остальное - полупещера.

А вот столица Иордании, город Амман, разрастаясь, буквально перерабатывает горные склоны в собственную плоть. Многометровая толща грунта под любым современным городом пронизана туннелями, коридорами, трубопроводами, коллекторами для кабелей электроснабжения и связи. Сложность этих, обычно невидимых, подземных городов почти сравнялась с крайней сложностью уличных лабиринтов над ними, так что всякий современный город непрерывно занят пересозданием тверди. Земля, твердь - общие слом, за которымми в разных языках скрываются родственные понятия: камень, глина, песок. Люди долго бродили по окрестностям своих первых жилищ в поисках кремня или темного вулканического стекла, обсидиана, подходящего для изготовления орудий. Однако стоило им осесть на земле и начать строить, они начали экспериментировать с превращением тверди в материал. Чтобы камни лучше прилегали один к другому, их начали отесывать. Задолго до того, как был изготовлен первый обожженный кирпич, крупные кирпичи стали изготовлять из хорошо перемешанной с песком и соломой глины и высушивать их на солнце. Среди земель, разных на ощупь и по запаху, обнаружили известь, научились отжигать ее огнем и "гасить" водой, а затем смешивать с песком, получая раствор для каменной кладки и штукатурку... Девять десятых того, из чего построен окружающий нас обжитой мир, включая и самые современные материалы, было извлечено из земной тверди — частью непосредственно, часто в результате множества стадий обработки, как стекло, металлы и пластические материалы, производимые из нефти. Поэтому, рассматривая шаги развития архитектурного искусства, мы вновь и вновь будем касаться долгой истории постижения свойств тверди.

Кажущаяся такой надежной земля во множестве мест и на множество способов обнаруживает свой коварный норов. Наиболее древние из заселенных территорий всегда были подвержены землетрясениям, остающимся неизбывным ужасом для обитателей солидных построек и вечным вызовом для архитектора и инженера. Уже в глубокой древности жители Малой Азии, Крита и материковой Греции стали переслаивать ряды каменной кладки деревянными брусьями, надеясь, что те смягчат подземный удар. На Востоке, в Китае и Японии по возможности всегда стремились строить из дерева и всемерно облегчать конструкции жилищ, чтобы, обрушиваясь, те не давили людей под обломками.

Все это помогало немного, и человеку оставалось одно - вновь и вновь упорно отстраивать города наново. Во многом поэтому таким мощным стал слой измельченных руин под существующими доныне древними городами, в Риме или в маленьком Иерихоне достигая двенадцати и более метров.

В XX веке архитектор, на помощь которому пришли все более изощренные инженерные методы расчета конструкций, впервые одержал победу над землетрясением. Когда в 1934 г. огромный Токио был буквально сметен с лица земли толчками чудовищной силы, устояло практически без ущерба одно здание - отель "Империал", только построенный по проекту замечательного архитектора Фрэнка Ллойда Райта. Он возвел тяжелую постройку на прочной бетонной плите, которая не опиралась на землю прямо - ее, словно растопыренные пальцы, поддерживали "зонты" из тонких, но очень прочных балок. Следовательно, тем большего восхищения достойны те древние зодчие, что за полвека до Райта нашли свой рецепт противостояния подземным толчкам, возводя на территории нынешних Ирана и Узбекистана высокие башни-минареты на многометровой "подушке" из очень плотно переплетенных и утрамбованных ветвей. Твердо убедившись в том, что прочно связанный стальной каркас пружинит и не разрушается даже при сильном землетрясении, современные архитекторы освободились от давнего страха и начали возводить небоскребы в тех местах, где раньше это не пришло бы им в голову: в Мексике и в Малайзии, в Гонконге или в Абу-Даби. Понятно сразу, что это дорогие постройки, возведение которых доступно лишь могущественным финансовым корпорациям, и потому вновь и вновь ненадежность земной тверди отзывается разрушениями в городах половины обитаемого мира.

Сильные землетрясения ужасны, но, к счастью, достаточно редки, а вот гораздо менее пугающие случаи внезапного предательства грунта случаются гораздо чаще. Впрочем, как правило, в этом бывает повинен сам человек, по неопытности, или, чаще, понеосторожности нарушающий баланс сил в земной толще.

Чем крупнее постройка, тем она тяжелее, и тем сильнее она давит на землю. Издавна люди научились тому, что для надежности сооружения, под его стены следует подвести сложно устроенные фундаменты.

От этой необходимости свободны лишь там, где здания ставят на несокрушимой скале, как в Стокгольме или на острове Манхэттен в Нью-Йорке. Чтобы сделать фундамент, нужно отрыть котлован, и эту яму, нередко огромную, приходится защищать от грунта, стремящегося ее засыпать, специальными стенами.

В результате обычно грубо перерезаются подземные ручейки или хотя бы медленное движение дождевых вод сквозь толщу песка или по трещинам в глине и камне. Древние, не сомневавшиеся в том, что Земля живая, считавшие Землю богиней и приносившие ей жертвы, знали это отлично и умело создавали воде сложные обходные пути по специальным дренажным канавам и трубам. Пока не была решена эта проблема в конце XV в., все время разрушалась стена Московского Кремля, обращенная к реке Неглинной, подобные беды случались в Лондоне и в Чикаго, и в Пекине -везде, где земная твердь ненадежна.

Гордые своими успехами, архитекторы и инженеры XIX в. нередко позволяли себе игнорировать опыт предков - так, роковую ошибку совершил Александр Витберг, когда спроектировал огромный собор-памятник на Воробьевых горах в Москве. Лишь потом выяснилось, что сооружение неминуемо сползет в реку вместе с огромным склоном. От строительства вовремя отказались, а карьера Витберга завершилась печально. Немало подобных ошибок совершается и в наши дни, что приводит к тяжким последствиям, когда трескаются и обрушиваются здания, или приходится прибегать к весьма сложным и дорогостоящим способам откачки воды, иначе грозящей подмыть и обрушить сооружения или целые линии метро, как это случилось в С.-Петербурге уже в 90-е годы.

Земная твердь находится еще в одном типе движения - во времени. Нас здесь совсем не интересуют поистине эпохальные подвижки тектонических плит континентов - достаточно и незаметного движения, что осуществляется на протяжении тех десяти тысяч лет, что составляют срок нашей цивилизации. Только в середине прошлого века, и только в связи со строительством железных дорог, были начаты раскопки массивных холмов в Ираке и в Индии. В результате этого миру открылись руины дворцов легендарных ассирийских царей и неизвестных городов - Хараппы и Мохенджо-Даро. Только в XX в., благодаря аэросъемке, под песками Аравии и Ливии были обнаружены многочисленные римские города и виллы. Напротив, над пустынями Марокко, как печные трубы после пожаров деревень, в небо вздымаются на первый взгляд непонятные квадратные столбы. Это вентиляционные шахты подземных водохранилищ и столбы прессов для оливкового масла в римских усадьбах. Общее подсыхание африканских пустынь, давно забытые древние войны и неконтролируемое скотоводство позволили ветрам унести прочь весь почвенный слой, копившийся несколько тысяч лет. Наконец, вот уже несколько столетий трудами поколений археологов расчищается многометровый слой вулканического пепла, что некогда засыпал римские города-курорты Помпеи и Геркуланум во время извержения Везувия.

У всякой постройки с земной твердью сложные отношения и тогда, когда нет никаких забот о сохранности фундаментов. Дело в том, что сооружение не только должно надежно покоиться на земле - оно еще должно вызывать именно это ощущение. Любопытно, что вид легких хижин, возведенных на сваях, не вызывает чувства беспокойства даже и тогда, когда основание - помост - вздрагивает от волн или слегка подается при каждом шаге. Дело в том, что высота, зрительная тяжесть всего, что над помостом, полностью уравновешены видимой мощью леса свай, на которых он утвержден. А вот когда мы говорим, что здание будто вросло в землю, что оно приземисто, то как бы ни были толсты его стены, не оставляет ощущение несыгранности, дисгармонии. Если внимательно приглядеться к углу добротного старинного здания, вы непременно заметите, что это отнюдь не строгая вертикаль: верх стены заметно отклоняется внутрь. Так и есть. В этом можно видеть только результат разумного облегчения стены по мере подъема от этажа к этажу, ведь нижняя часть стены принимает на себя вес верхних частей и потому должна быть толще. Однако такое объяснение было бы слишком поспешно, ведь уменьшать вес, а с ним и толщину, можно и изнутри, что даже выгодно, поскольку площадь верхних помещений оказалась бы в этом случае несколько больше.

Дело обстоит тоньше, и недаром древние египтяне придавали стенам весьма заметный зрительный наклон внутрь, строя и в один ярус. Конечно, можно было бы представить дело так, что это своего рода реликт - древняя память о глинобитных стенах, для которых при солидной высоте уклон обязателен, но даже если есть и это, то главным будет все же другое.

Это давно уловленное художественное понимание того, что "правильно" стоять на земле будет не строгая призма, а такая форма, наружные стены которой будут иметь легкий уклон, или целый ряд неглубоких отступов от вертикали, тогда как многие из наиболее совершенных построек обыгрывают сильную пирамидальную общую форму. Мы позднее приглядимся еще к этому замечательному семейству, в которое входят и все великие пирамиды Египта, и все готические соборы Франции, и храм Покрова на рву в Москве, или деревянная церковь Покрова на острове Кижи, здесь лишь обозначив эту любопытную тему.

По вполне понятным причинам соблюсти этот принцип в панельном строительстве или при создании многоярусных каркасных построек было бы чрезвычайно невыгодно с технологической, а значит, и с экономической точки зрения. Дорогие исключения из этого правила в мире есть. Московские высотные здания 50-х годов имеют осознанное родство с древними колокольнями, тогда как небоскребы Бостона, с которыми состязались московские постройки, сами подражали башням готических соборов. Пара ньюйоркских небоскребов имеет даже сложно вогнутую поверхность фасада, словно убегающего от земли, а Джон Хэнкок Тауэр, до недавна высочайший небоскреб мира, имеет заметную пирамидальность формы.

Но в целом архитектура XX в., выиграв в экономике, потеряла очень многое в создании образного строя, от чего, в частности, зависит неустранимая, сухая механистичность облика большинства современных построек.