Семантика образа Красного домино в романе «Петербург» Андрея Белого
| Вид материала | Документы |
- Санкт-петербург домино, 3172.48kb.
- Андрей Белый «Петербург»», 7047.26kb.
- Проталин сон моей жизни маскарад воспоминаний в 2-х действиях, 724.17kb.
- Петербург в романе «преступление и наказание», 525.17kb.
- …кто бьет, тот лутче, а кого бьют, да катают, тот хуже, 439.85kb.
- Кзападу от октября / Р. Брэдбери. Москва : эксмо; Санкт-Петербург : Домино, 2005, 2008., 206.29kb.
- М. Л. Спивак\ А. Белый На склоне Серебряного века Последняя осень Андрея Белого: Дневник, 736.18kb.
- Урок зарубіжної літератури в 10 кл. Тема: Петербург в романе Достоевского «Преступление, 58.53kb.
- Проблема композиции «поэтической прозы» (на материале произведений А. П. Чехова, Андрея, 645.06kb.
- Античная мифология в «Северной симфонии» Андрея Белого, 89.64kb.
Семантика образа Красного домино в романе «Петербург» Андрея Белого
Телегина Д., Екатеринбург, УрГПУ
Образ Красного домино в романе «Петербург» - емкий, многозначный символ. Известно, что красное домино и маскарадная маска – образы, которые появляются в поэзии Белого 1900-х гг. Они напоминают и об одном из самых драматических моментов жизни самого автора – о его романе с Л.Д. Блок-Менделеевой. «…Я был ненормальным в те дни, – вспоминает Белый о своих переживаниях лета 1906 г., – я нашёл среди старых вещей маскарадную, чёрную маску: надел на себя и неделю сидел с утра до ночи в маске: лицо моё дня не могло выносить; мне хотелось одеться в кровавое домино; и – так бегать по улицам… Тема красного домино в «Петербурге» – отсюда» [1]. Любовные чувства Аблеухова-младшего к Софье Лихутиной предстают отражением страсти, испытанной некогда самим Белым.
Исходя из данного факта, красный цвет домино можно считать цветом страсти. В главе «Мокрая осень» сообщается, что Николай Аполлонович хотел отомстить Лихутиной: «…он теперь обдумывал свою месть: надругательство над чувствами его оскорбившей особы, проживающей в этом подъезде; он обдумывал свою месть вот уж около месяца» [2, С.55].Следовательно, красный является и цветом мести.
Красное домино в романе – автономный, вполне самостоятельный образ. Домино подвижно, живо: оно «шуршит складками», «мечется, ищет», «барахтается», «восстаёт», поглощает Николая Аполлоновича в своих складках. «Николай Аполлонович вытащил из кардонки: сперва масочку с чёрною кружевной бородой, а за масочкой вытащил Николай Аполлонович пышное ярко-красное домино, зашуршавшее складками» [2, С.51]. В начальных главах романа Красное домино-паяц действует как бы даже без помощи Николая Аполлоновича: «…стоял перед зеркалом весь атласный и красный, приподняв над лицом миниатюрную масочку; чёрное кружево бороды, отвернувшися, упадало на плечи, образуя справа слева по причудливому, фантастическому крылу» [2, С.51]; «восстал шелестящий, тёмно-багровый паяц» [2, С.63].
Важную роль в создании зловещего ореола образа играет «Дневник происшествий», где, например, сообщается: «Третье октября. На спиритическом сеансе, состоявшемся в квартире уважаемой баронессы К. К., дружно собравшиеся спириты составили спиритическую цепь; но едва составили они цепь, как средь цепи обнаружилось домино (!) и коснулось в пляске складками мантии кончика носа титулярного советника С. Врач Г-усской больницы констатировал на носу титулярного советника С. сильнейший ожог: кончик носа, по слухам, покроют лиловые пятна. Словом, всюду – красное домино» [2, С.67]. В «Дневнике происшествий» в течение нескольких дней появлялись подобные, фантастического содержания, статьи, поэтому город был заинтригован проделками Красного домино. Жители трепетали. Образ обрёл характер фантастический, сверхъестественный, загадочный, величественный, жуткий, демонический.
Именно такой облик и приводил в страх Аполлона Аполлоновича, боявшегося красных тряпок как напоминания о террористической партии. Значит, красный цвет мы можем трактовать как цвет революции, крови. Именно так его понимает Аполлон Аполлонович. Увидев домино на балу, Аполлон Аполлонович испугался и стал нервно щупать себе пульс, но домино (точнее, здесь все же Николай Аполлонович) «невольно протянул красно-шуршащие руки; будто он умолял отца простить его за всё прошлое окаянство. Но Аполлон Аполлонович продолжал щупать пульс своими дрожащими пальцами и в сердечном припадке теперь бежал – где-то там, где-то там…» [2, С.198]. «Аполлон Аполлонович скрывал приступы сердечной болезни; но ещё неприятней было бы ему сознаться, что сегодняшний приступ был вызван появлением перед ним домино: красный цвет, конечно, был эмблемой Россию губившего хаоса» [2, С.202].
Эта «революционность» домино понравилась террористу Дудкину: «ярко-шуршащий шёлк незнакомец пощупал рукою: «Какое прекрасное домино, Николай Аполлонович…Прекрасный шёлк…» [2, С.100].
После «грохота» (позорного падения Николая Аполлоновича у Зимней канавки) образ домино меняется. «Лягушонок, урод – красный шут!», «красное домино – домино шутовское», – разоблачает его Софья Петровна. Видны позорные «светло-зеленые панталонные штрипки, и ужасный шут стал шутом просто жалким».
Николая Аполлоновича Белый наделяет автобиографическими чертами, вплоть до влюблённости в жену приятеля, шаржировано отразившей перипетии собственных отношений с Л.Д.Блок-Менделеевой. Треугольник Николай Аблеухов – Софья Лихутина – Сергей Сергеевич Лихутин напоминает историю отношений Любови Менделеевой, Александра Блока и Андрея Белого, и отсылает нас к культурным архетипам: Арлекин, Коломбина и Пьеро. Шут влюблён в «бабёнку», жену печального подпоручика, который «где-то там заведует провиантами». Арлекинада выходит на первый план после эпизода падения героя у Зимней канавки, таинственность и демоничность отходят, трагедия превращается в фарс.
«Пляшущий» ритм движений Красного домино можно обозначить такой культурной моделью, как «Пляска смерти». Для неё характерен принцип масочности и гротескности, «обыденные образы вырастают до размеров фантастического. Реальное перемешивается с фантасмагорией» [3]. Наиболее выразителен танец во время бала у Цукатовых, где Красное домино одиноко, противостоит гостям. В Красном домино появляется что-то психологически жалкое. Кажется, это единственный живой человек среди «ангелоподобных существ» и «капуцинов». «Красное домино, отбиваясь, тогда бежало из залы; капуцинов чёрная стая с хохотом погналась за ним вслед; так они пролетели по широкому коридору и влетели в столовую; все сидящие за столом им навстречу застучали тарелками» [2, С.198]. Домино противостоит «сущим ангелятам». На этом балу Домино растерянное, одинокое, умоляющее, жалобное. Над ним смеются: «неожиданно за спиной у барышень продекламировал какой-то дерзкий кадетик:
Кто вы, кто вы, гость суровый,
Роковое домино?
Посмотрите в плащ багровый
Запахнулося оно» [5, С.195].
Белый пишет о перемене, произошедшей с образом Красного Домино: «…богоподобное, бесстрастное существо отлетело куда-то; оставалась голая страсть, а страсть стала ядом. Лихорадочный яд проницал его мозг, выливался незримо из глаз пламенеющим облаком, обвивая липнущим и кровавым атласом: будто он теперь на всё глядел обугленным ликом из пекущих тело огней, и обугленный лик превратился в чёрную маску, а пекущие тело огни – в красный шёлк. Он теперь воистину стал шутом, безобразным и красным» [2, С.196].
Очевиден комплекс одиночества, заброшенности, несчасливости в Красном домино: «на лаках, на светах и над зыбью собственных отблесков как-то жалобно побежало вбок домино. Оно все наклонилось вперед протянутым силуэтом; вперед протянутой красно-шуршащей рукой, будто немо их всех умоляя не гнать из этого дома обратно на петербургскую слякоть, умоляя не гнать из этого дома в злой и сырой туман», «точно плакался кто-то». «Суетливое домино, переступая порывисто, влекло свой атлас по лаковым плитам паркета»
Но для Аполлона Аполлоновича Красное домино не стало Красным шутом. Аблеухов помнил о заметках в «Дневнике происшествий» и о цвете – красном, по-своему значительном для правящих сил. На балу Аполлон Аполлонович встретил Домино: «с плохо скрытым испугом вперился глазами в атласное неожиданно на него набежавшее домино… Аполлон Аполлонович просто подумал, что какой-то бестактный шутник терроризирует его, царедворца, символическим цветом яркого своего плаща» [2, С.198].
В романе Красному домино противопоставляется Белое домино: «кто-то печальный и длинный, весь обвёрнутый в белый атлас». Оно явилось, чтобы спасти Лихутину – увести её с бала. «Дивное очертание её усадило в пролётку, но когда она умоляюще протянула к нему из пролётки свои дрожащие руки, очертание медленно приложило палец к устам и велело молчать. А пролётка уж тронулась: если б остановилась и, о если бы, повернула назад – повернула в светлое место, где мгновение перед тем стоял печальный и длинный и где его не было, потому что оттуда на плиты всего лишь поблескивал жёлтый глаз фонаря» [2, С.216].
И если Красное домино – месть, страсть, революция кровавая, то Белое домино – смиренность, тишина, революция духовная. «Печальный и длинный» соотносится с образом Христа. Именно к духовной революции призывает Белый. А какова же судьба Красного домино – революции? Оказалось, «это домино объясняется переутомлением нервов». Красная революция стала сиюминутной, но всё-таки трагически сказалась на судьбе героев. И в итоге была просто забыта в шкафу.
Как отмечает Л. Силард, у Белого полюса шутовства и юродства не разграничиваются жестко, арлекин - безумец - дурак - шут выступают у него как симулякры, личины лже-Христа, которого нужно победить в своей душе самому автору. Преодолеть «космическое прельщение» нужно и обществу в целом, иначе - «…социальная революция (красное домино)превращается в бунт реакции, если духовного сдвига сознания нет» [4, 157, 175]
Список литературы:
1. Белый Андрей. Арабески. Книга статей. – М.: Мусагет, 1911.
2. Белый Андрей. Петербург: роман в восьми главах с эпилогом. – М.: Эксмо, – 2007. – С.608.
3. Барковская Н.В., Камка С.В. Культурная модель «пляски смерти»: к проблеме взаимодействия реализма и модернизма. // Дергачевские чтения – 2004. Русская литература: национальное развитие и региональные особенности. Екатеринбург / Урал. гос. ун-т. – 2006. С. 47-50.
4. Силард Л. Андрей Белый // Русская литература рубежа веков (1890-е - начало 1920-х годов). - Кн. 2. - М.: «Наследие», 2001. С. 157, 175.