Секция Культура, образование и музейное дело

Вид материала

Подобный материал:

Секция 2. Культура, образование и музейное дело

О. А. Сухова, г. Муром

«Драгоценное шитье» святой Февронии по редакциям жития и иконографии

«Повесть о Петре и Февронии» - знаковое произведение древнерусской культуры, как и «Роман о Тристане и Изольде» средневековой Европы ^¹.

Каждый эпизод лаконичного, но емкого и многозначного муромского жития требует специального исследования^². Настоящее посвящено заключительному моменту, представляющему Февронию за шитьем «воздуха». В тексте он так же «зрительно ясен» ^³, как и первое ее же явление за ткацким станом. От начала рассказа к завершению символически протянута «драгоценная» нить. Образ этой мудрой девы-ткачихи больше интерпретирован в литературе, чем ее же ипостась монахини за шитьем ^⁴. Любопытную параллель ей привел Ф.И. Буслаев: «Феврония носит на себе самый определенный характер вещей девы… Сидит за кроснами, занимается тканьем, как дева судьбы в сербской сказке… Она или прядет золотую нить, и называется Сретею, то есть счастьем, или в виде сияющей, как солнце девы вышивает лучами солнечными по основе из юнацких кудрей» ^⁵. Интересно показать, как словесный образ «драгоценного шитья» дополнялся и переосмысливался редакторами жития Петра и Февронии и отражался в клеймах икон и миниатюрах рукописей ^⁶.

Д

.С. Лихачев указывал на уникальность этой сцены в древнерусской литературе, где почти всегда отсутствует быт и подробности описания. «Жест Февронии, обвертывающей нить об иглу», - по его определению, - «драгоценен, как и то золотое шитье, которое она шила для “святой” чаши» ^⁷. Какой тип вышивки княгини имел в виду автор повести Ермолай-Еразм, называя ее «воздухом», не совсем ясно. В русских храмовых описях XV-XVII вв. так называют различные предметы из тканей, в т. ч. - малые покровцы для потира или дискоса; пелены на евангелия и подвесные под иконы (в т. ч. - с различными лицевыми изображениями), плащаницы ^⁸. Думается, для церковного писателя XVI в. не столь была важна конкретика современного для него рукоделия, как и «древнего», когда могла жить св. Феврония (XII-XIII вв.). Вероятно, для него большее значение имело толкование слова «воздух» (в переводе с греч. – «облако, возношение, завеса») и его символическое назначение в таинстве Евхаристии. В православной литургической традиции это один из тканых покровов для священных сосудов, используемых во время литургии ^⁹. А.А. Титов (1783-1848), муромский «хроникер», заметил о вышивке св. Февронии как о реально существовавшей когда-то святыне, с характерным для него «наивным историзмом»: «Эта для города драгоценность утратилась, полагать должно, во время нашествия Батыя и других полчищ татарских, от коих город около 150 лет был в совершенном запустении» ^¹0. В коллекции лицевого шитья Муромского музея действительно нет произведений домонгольского времени. (В музеях России их сохранились единицы). Самый ранний в Муроме - покров на мощи самих св. Петра и Февронии 1593 г., существование которого в городе порождало новые интерпретации рассматриваемого нами момента жития ^¹1. О концовке повести Ф. Буслаев заметил: «Даже при конце жизни, не князь сопутствует своею смертию умирающей супруге, но все она же, преданная и великодушная, спешит окончить свою священную работу, слыша, что муж ее уже отходит, и потом, не дошив воздухов, умирает вместе с ним в одно и то же мгновение»^¹2.

В Авторском варианте текста Первой редакции повести (спис. сер. XVI в. - РНБ, собр. Солов. мон., №287/307) момент шитья воздуха описан лаконично: «В то же время преподобная и блаженная Феврония, нареченная Еуфросиниа, во храм пречистыя соборныя церкви своима рукама шияше воздух, на нем же бе лики святых. Преподобный же и блаженный князь Петр, нареченный Давид, прислав к ней, глаголя: “О сестро Еуфросиния! Хощу уже отоитти от тела, но жду тебе, яко да купно отоидем”. Она же отрече: “Пожди, господине, яко дошию воздух во святую церковь”. Он же вторицею послав к ней, глаголя: “Уже бо мало пожду тебе”. И яко же третицею присла, глаголя: “Уже хощу преставитися и не жду тебе!” Она же остаточное дело воздуха того святаго шияше, уже бо единого святаго риз еще не шив, лице же нашив, и преста, и вотче иглу свою в воздух, и преверте нитью, ею же шияше. И послав ко блаженному Петру, нареченному Давиду, о преставлении купнем»^¹3.

Вдумчивое отношение к этому словесному отрывку показывают изображения двух сцен

иконы «Св. благов. кн. Петр и кн. Феврония Муромские с житием в 40 клеймах» кон. XVI - перв. четв. XVII в. (Муромский музей) ^¹4. В настоящее время это отображение данного эпизода в искусстве - самое раннее из сохранившихся.

Очевидно, что оно наиболее близко к первоначальному образцу – миниатюрам утраченной рукописи второй поовины. XVI в., близким по стилю к Лицевому Летописному своду ^¹5. Считают, что к ней восходят и 10 рисунков Минейного списка повести конца XVI - начала XVII вв. (РНБ. F. I.294). В нем проиллюстрировано начало текста и отсутствует изображение заключительного эпизода, имеющееся в двух миниатюрах Житийного списка первой половины XVII в. - вторичных по отношению к клеймам муромской иконы (РНБ. F. I. 879) ^¹6. Последняя серия ее клейм посвящена пострижению и соединению супругов в едином гробе (№ 32-40). В смысловом и композиционном отношении они перекликаются с начальным циклом сцен, посвященных единению святых в церковном браке. В клейме № 33 показано, как Февронию, вышивающую воздух, извещают о близкой смерти Петра: («Пр(е)по(добная) Феврония (в соборную) церковь шияся (воз)духъ с(вя)тыи же кн(я)зь Петръ присла к неи и гла(голя)хощу отитти от тела она отрече гла(голя) пожди г(оспо)дине да дошью воздухъ») ^¹7. Композиция диагональная, в двух сценах. Справа вверху св. кн. Петр в монашеском облачении сидит на ложе. Около него группа: впереди слуга, за ним монахи. Слева внизу св. кн. Феврония за пяльцами, на них натянута красная ткань в узорной рамке. (Лицевое шитье на «воздухе» в виде погрудного изображения двух святых). Святая показана на седалище с подножием. Перед ней - гонец Петра ^¹8. В соответствующей миниатюре Житийного списка разночтения с изображением клейма иконы незначительны (РНБ. F. I. 879. Л. 19 об.) ^¹9. Следующее клеймо № 34 отражает момент, когда Февронию вторично и третий раз извещают о приближении смерти Петра («Он же (вторично и паки третицею посла к неи гла(голя) представитися) она же единаго с(вя)таго ризъ не дошивъ посла (къ бл(а)женному) о купном преставлении»). Здесь объединены эпизоды, видимо, потому что в тексте второй эпизод представлен кратко, а третий дан с мельчайшими подробностями ^²0. Диагонально построенная композиция, на первый взгляд, зеркально отражает предыдущую. Но св. Петр уже не сидит, а лежит на ложе; шитье уже не на пяльцах, а на аналое и повернуто к гонцу, что показывает завершение работы св. Февронией. Р.П. Дмитриева и О.А. Белоброва отмечали, что в «рукописной версии» не передана эта важная деталь в раскрытии содержания повести. «Между тем эта деталь символизирует выбор героини между долгом христианки и любящей верной жены - кульминационный момент в этой новелле» ^²1. Мы же можем констатировать, что в клейме нашей иконы эта подробность отражена ^²2. В соответствующей же миниатюре Житийного списка просто зеркально повторено предыдущее изображение (РНБ. F. I. 879. Л. 20).

В отличие от этих миниатюр, в которых нарратив повести в данном эпизоде отражен неточно, в клеймах другой муромской иконы он столь же адекватен, как и в первой. Это «Муромские чудотворцы с житием св благов. кн. Петра и кн. Февронии в 40 клеймах» 1669 г. (Муромский музей) ^²3. В ней эпизоду с вышивкой также посвящено два клейма (№ 33,34). «Воздух» в первом из них тоже изображен на пяльцах. Вышивка показана золотой, с намеченными фигурами двух святых; она больше похожа не на лицевое, а на «золотное» шитье, более характерное для его времени. Как и в иконе- образце, во второй сцене подчеркнуто его завершение.

Помимо наиболее ранних, указанных выше, известен еще целый ряд лицевых списков Повести о Петре и Февронии. Большая часть их относится к позднему времени - XVIII-нач. XX в. Один из них датируется рубежом XVII-XVIII вв. (ГИМ. Муз. № 3065) ^²4. В нем миниатюр значительно больше, чем в других, но эпизод с шитьем не отражен. Иллюстрации превалирующего большинства этих списков, как нами уже было высказано ранее ^²5, либо являются точными копиями 40 клейм первой муромской иконы, либо восходят к ее же «иконописной» версии (ГИМ. Муз. 3966-1896 г.; ГИМ. Муз. 803–1897 г.; РГБ. Ф. 98. Собр. Егорова. № 419-1897 г.; РНБ. F. I. 796. - 1897 г.; СПб. ФИРИ РАН. Ф. 338. Собр. Лихачева. Оп. 1. Д. № 396 - нач. XX в.; СПб. ФИРИ РАН. Ф. 338. Собр. Лихачева. Оп. 1. Д. № 50 – рубеж XIX-XX вв.). К этому же кругу относится и лицевая рукопись кон. XIX в.-нач. XX в. на синей бумаге нач. XIX в. (Муромский музей. Инв. № 2302). Эпизод с вышиванием «воздуха» представлен здесь, как и во всех указанных списках, на 2-х миниатюрах, близко к композициям клейм нашей иконы, с показом завершения св. Февронией своей работы ^²6.

Число и репертуар повествовательных миниатюр (41 и 42) в списках «Повести о Петре и Февронии» И.Г. Блинова, например, - 1895 и 1900 гг., несколько отличается от нашей версии из 40 клейм. (РГБ.; Ф. 199. Собр. Никифорова. № 240; Ф. 242. Собр. Прянишникова. № 192). Зато обнаруживается их совпадение с иллюстрациями Житийного списка, в котором было 42 миниатюры нарративного цикла (2 утрачены) (РНБ F. I. 879). Рассмотренные житийные циклы икон и рукописей почти дословно отражают первую редакцию повести, но часто сопровождаются текстами, не поддающимися определению. По мнению Р.П. Дмитриевой и О.А. Белобровой, в данной версии «художественное воплощение содержания Повести у первого миниатюриста-знаменщика оказалось тождественным авторскому замыслу». Из-за влияния традиции передачи придворного великокняжеского этикета (в миниатюрах Лицевого Летописного свода) здесь главное внимание уделено св. Петру. Св. Феврония занимает ведущее место только, «когда ее впервые видит один из придворных князя» за ткацким станом и когда она «дошивает воздух, сидя за пяльцами» ^²7.

Уже в XVI в. текст «Повести о Петре и Февронии», выходящий за рамки а

гиографического жанра, редактируется: расширяется текст и разъясняется христианский смысл, заложенный Еразмом в житие князя-змееборца и мудрой девы. В особом его варианте XVI в. неизвестным автором дополнено: о выполнение Петром апостольской заповеди о братолюбии; о христианском толковании чуда св. Февронии с деревами; о встрече князя и княгини после изгнания духовенством и народом (РГБ, МДА, фунд. № 224). Во Второй редакции повести интересен вариант жития втор. пол. XVI в.^²8 с богослужебными пометами (РНБ, собр. Кирил.-Белозер., №180/437 – список XVII в.) Название по формуле «Житие и жизнь и отчасти чудес»; подзаголовки о чудесах св. Февронии придают ему церковное звучание. В 1595 году свой пересказ жития сделал патриарх Гермоген (в то время митроп. Казанский) (РГБ, собр. Музейное, №9372; БАН, 45.5.22 - списки XVIII в.) ^²9. В текстах этих редакций в описании шитья «воздуха» нет существенных изменений ^³0. Но содержательные дополнения в других местах, отражающие новый этап осмысления муромского жития, повлияли и на иконографию нашего эпизода. Этим вторичным редакциям присуща тенденция к усилению церковного почитания св. Петра и Февронии.

В полной мере им соответствует уникальный повествовательный цикл иконы «Святые благоверные князь Петр и княгиня Феврония Муромские, с житием в 32 клеймах» 1618 г. (Муромский музей) ^³1 Иконописец не вступает в непосредственный контакт со словом, не пытается, как автор первой иконы, изобразить в клеймах все подробности жития. Рассмотрение каждой сцены показывает, что эпизод, который ей соответствует в тексте, был отобран продуманно. Любое из 32 клейм, как по крупному размеру (26х22 см), так и по характеру композиций могут восприниматься как отдельные иконы; при этом сохраняется единство впечатления от монументального произведения в целом (174х143 см). Многие сцены нарочито уподоблены традиционным иконографическим схемам и перекликаются с сюжетами икон праздничного чина, что объясняется не только стремлением придать канонические формы житийным эпизодам, но и местонахождением образа в главном иконостасе собора (Рождества Богородицы в Муроме), перед которым проходили пышные богослужения и выносились Святые Дары. Весь торжественный строй иконы направлен на создание впечатления непрерывной службы чудотворцам, нарастающее и усиливающееся к последним клеймам с изображениями череды молебнов у их гробов. Особое звучание придано здесь и эпизоду с предсмертным вышиванием (Клеймо № 23).

Иконография этой заключительной сцены отражает внутреннюю символическую связь с первым «явлением чудным» девы Февронии (Клеймо № 6). Ее изображение за ткацким станом, обращенное к вестнику Петра, ассоциируется с евангельским сюжетом «Благовещения». (В иконографическом изводе, где, согласно апокрифам, архангел Гавриил застает деву Марию за работой над пурпурной тканью для Иерусалимского храма) ^³2. Сцена с «драгоценным шитьем» перед переходом в жизнь вечную нарочито перекликается по иконографической схеме с первой (в обеих присутствует вестник и работающая над тканью святая Феврония). Важно также, что исследуемая композиция предшествует изображению упокоения муромской святой, восходящему к иконографии «Успения Богоматери». Сцена с шитьем представлена на клейме, вертикально разделенном надвое. Слева изображен Петр, посылающий к Февронии слугу с вестью о приближении своей смерти; справа – Феврония с вышитым «воздухом» («Преподобная Феврония (шияше воздухъ князь Петръ) присла (раба своего глагола хощу отъити... купно) идемъ»). Мы не во всем можем согласиться с Р.П. Дмитриевой и О.А. Белобровой по поводу отражения в этой иконе данного эпизода повести: «Здесь значительно сокращена узловая часть рассказа, где Петр торопит Февронию, чтобы умереть вместе, а она стремится завершить шитье. Этому посвящено одно клеймо, в котором не ощущается внутренней связи между героями» ^³3. Для иконописца нашего произведения важно передать не столько последовательность событий, сколько запечатлеть святых в конце земного пути перед их праведной кончиной. Фигуры лежащего на смертном одре Петра и сидящей Февронии с законченной вышивкой в руках выразительны и значительны. Их лики спокойны, самоуглубленны и выражают готовность перейти в жизнь вечную. Внутренняя связь между ними тонко передана за счет жеста правой руки Петра, сложенной в благословляющем жесте, адресованном супруге через посланца; изображения склоненной головы Февронии – в знак согласия и покорности мужу и Господу. Глубокий символический смысл происходящего автор иконы передал за счет презентации такой значимой детали, как церковная вышивка – «воздух», которую держит святая Феврония, словно демонстрируя, вышитое на ней изображение.

До нас никто из исследователей не обращал на него внимания ^³4. Вместо фигур двух святых, как в клеймах первой иконы, на нем представлена сцена Оплакивания Христа («Не рыдай Мене Мати зрящи во гробе»). Это многофигурное (кроме Христа и Богоматери, помещенных в центре композиции, за кромкой гроба видны очертания 6 персонажей) «изображение в изображении» исполнено контурно, в виде «прориси», на светлом охряном фоне. Оно показывает, что иконописец точно отразил сложный процесс работы над подобными шитыми произведениями. «В лицевом шитье Древней Руси воплощен труд талантливых мастеров. Рисунок сложной композиции «знаменил» обычно художник-знаменщик. Он наносил контуры изображения на ткань, намечал на бумаге образец выкраски. Под утраченными от времени нитями на памятниках шитья иногда просматриваются контуры нанесенного рисунка вышивки».^³5 Автор иконы сумел раскрыть значение слова «воздух», употребленного в тексте Повести, и зримо отразить его символическое назначение в церковном таинстве. Покров – воздух на святых дарах, часто с изображением Христа во гробе, - означает как плащаницу на теле Спасителя, так и «великий камень», утвержденный у его гроба Иосифом, и знаменует как крестную смерть, так и грядущее Воскресение ^³6. Чаще на шитом «воздухе» (плащанице) изображался мертвый Христос, лежащий во гробе. Тип изображения на «воздухе» в клейме нашей иконы иной и восходит к иконографии мертвого Христа, стоящего во гробе, получившей в греческом мире название Akra Tapeinosis («высшее умалении»), а в славянском –«Уныние или Смирение Нашего Господа» (в России, по-видимому, с XVI в. ее стали называть «Не рыдай Мене Мати») ^³7. По мнению И. А. Шалиной, икона мертвого Христа, стоявшего во гробе, является «ключевым византийским изображением, воплотившим такой пространственный архетипический образ иконы – реликвии – креста». Она же полагает, что «связь образа Христа во гробе с погребальной плащаницей проявилась в некоторых традициях личного благочестия» и отмечает, что «иконография сцен монашеского погребения, например, Ефрема Сирина или Саввы Освященного, отразила одно из ритуальных использований иконы с образом Akra Tapeinosis: во время похорон ее возлагают подобно покрову или эпитафии на грудь умершему. Посредством образа мертвого Христа на плащанице, смертное ложе святого чудотворца наделяется символическим значением животворного Гроба Господня, а соприкосновение останков монаха с Телом Спасителя получает зримое свидетельство Воскресения плоти» ^³8. Подобное же изображение в клейме нашей иконы, вероятно, было нарочитым и должно было означать символическое единение муромских чудотворцев с воскресшим Спасителем. Не маловажным для иконографической программы произведения было и подчеркивание их иноческого образа (принятого ими по житию лишь в конце жизни).

В отличие от первой данная житийная версия не получила распространения в рукописях, и ее можно считать уникальной, хотя и существуют три списка – копии клейм иконы 1618 г., снятые Н. П. Андриным в 1898 г. (ГИМ. Муз. 3963; ГИМ. Муз. 743; РНБ. F. I. 797). Известно, что икона до своего раскрытия в 1930-е гг., находилась под темным слоем олифы, поэтому копиист не мог различить многие существенные детали изображения. Так, в миниатюре, интересующей нас, Феврония держит в руках «подрамник», с натянутой на него тканью, на которой просто нет никакого изображения.

«Повесть о Петре и Февронии» была любимым чтением русских людей не одно столетие и существовала во множестве списков; в текст вносились новые подробности. Появление Третьей редакции относят к кон. XVII в. (РНБ, собр. ОЛДП, Q.155. Список кон. XVII -нач. XVIII вв.) ^³9. Ее автору принадлежит также Повесть о женитьбе Ивана Грозного на Марии Темрюковне; близка эта редакция и Повести о Тверском Отроче монастыре ^⁴0. Заключительный эпизод в новом варианте муромского жития не только пополнился многими деталями, но и был существенно переработан. Любопытно, что в этой редакции Феврония по первому же зову отправилась к умирающему супругу, захватив с собой шитье, и еще работала над ним, присев на край ложа св. Петра. На нем они и умирают вместе, в отличие от ранних редакций, где тела святых соединились только после смерти: «И нача блаженная шити воздух во святую церковь, многих святых лики златом и сребром; шиющии же святый воздух и многих святых лики нашив, единаго святаго не доконча. Присла к ней благоверный князь Петр, глаголя: “Прииди, госпоже моя Феврония, да узри и веся, уже бо аз отхожу ко господу.” Она же скоростию поиде к нему, и охаписта друг друга и плакаста надолзе. По сем рече преподобный князь Давид велможам своим: “Егда по отшествии моем ко господу положите нас в соборней церкви з блаженною Феврониею во едином гробе неразлучно.” По сем блаженная прием воздух и делаше, присяде у святаго князя Петра, и нашив лице у святаго, риз же не дошив, и воткну иглу в воздух, и нитью круг ея обвив. И помолися надолзе, и ляже близ святаго блаженнаго князя Петра» ^⁴1. Заметим, что только в этой редакции появляется обозначение «воздуха» как шитого драгоценными нитями («златом, серебром»). К тому же указаны лики «многих святых», тогда как в более ранних вариантах точного указания на их число не было. Вероятно, что автор этой редакции мог подразумевать, что святая Феврония трудилась над многофигурным изображением на плащанице. В его время большое распространение получает шитье золотными нитями с усложненными узорами, применение жемчуга, драгоценных материалов и камней. «К концу XVII века произведения шитья играют роль, скорее, драгоценных вещей, чем художественных памятников» ^⁴2. Интересно, что в другой повести этого автора о женитьбе Ивана Грозного также представлено «драгоценное шитье»: «Царевна же Мария Теврюговна за своею печатью посла с ними же борзоходцы, ларец злат, а в немъ ширинка златотканая с камениемъ драгимъ и жемчугомъ великим» и «образ лица ея и лъпоты…». А царь, «разогнувъ ширинку и видъ в ней въщи зело мудры и дивны. И удивися зело сицевому премудрому дълу царь и, на многия часы розмышляя, в нъдоумънии велицемъ бъкамению драгому и жемчюгу крупному» ^⁴3.

До нас не дошли изображения эпизода с шитьем, относящиеся к этому же времени – конец XVII века. Эта сцена была на одной из 10 икон житийного цикла Петра и Февронии в Муромском соборе. Копии всех клейм с них исполнил тот же Н. П. Андрин в 1890-х гг. (ГИМ. Муз. 3789; РНБ. F. I. 832) ^⁴4. 40 сцен этой - третьей изобразительной версии жития Петра и Февронии существенно отличаются по составу от первой (с тем же количеством сюжетов). Мы не знаем, каким образом располагались сюжеты на отдельных досках. Возможно, они составляли единую композицию и читались «построчно». Вероятно также, что на каждой доске было по 4 клейма, «читаемых» подряд ^⁴5. Иконописец рубежа XVII-XVIII вв. использовал композиции клейм уже рассмотренных выше житийных икон Петра и Февронии (с циклами из 40 и 32) ^⁴6. При переработке их он создал свою - своеобразную «живописную редакцию»; как и литературную, ее можно назвать третьей. Но он не иллюстрировал именно этот текст; более адекватно соотносить его «прочтение» с обработками по Второй редакции. Изображение эпизода с вышивкой по иконографии даже ближе к версии первой иконы. Переработка касается только архитектурного стаффажа. Если каждая из 10 икон включала последовательно цикл из 4 клейм, то интересующий нас эпизод с шитьем находился на 9-ой доске с сюжетами: «Справедливое княжение Петра и Февронии»; «Приготовление единого гроба»; «Постриг Петра и Февронии в монашество»; «Шитье Февронией воздуха».

Возможно, этот иконописный комплекс, еще находившийся перед революцией в Муромском соборе, мог повлиять на создание иллюстраций к изданиям жития Петра и Февронии художниками того времени. На эту мысль наводит упоминание Р.П. Дмитриевой и О.А. Белобровой редкого старообрядческого издания жития Петра и Февронии в редакции патриарха Гермогена 1913 года ^⁴7. Они указывают, что сюжетные изображения в этой книжке представляют собой «еще один тип иллюстрирования Повести». Семь цветных литографий на отдельных листах «выполнены в подражательной манере» (под мелочное письмо) с применением золота на узких рамках и в деталях (нимбы, короны, шпили, купола, кровли, утварь); явно ориентированы на иконописные изображения XVII века. Особенно интересно то, что на них, также как и на утраченных 10 досках, совмещено по нескольку эпизодов жития Петра и Февронии (на иконах было по 4; в иллюстрациях по 3). Последняя иллюстрация (Л. 7), где присутствует шитье воздуха, представляет «и пострижение Петра и его зов к Февронии перед смертью, и ее шитье в пяльцах, и, наконец, погребение героев в едином гробе. И все это происходит под благословение Христа, окруженного серафимами, который обычно здесь не изображается». Несмотря на то, что здесь применен несколько иной принцип иллюстрирования (с совмещением эпизодов), он все же восходит к рисункам известного цикла миниатюр^⁴8.

К поздним вариантам жития Петра и Февронии относится и Причудская редакция, автор которой стремился приблизить необычную повесть к житийному жанру (ИРЛИ, собр. Причудское, № 4. Список в старообр. рукоп. XVIII в.) Наш эпизод в его интерпретации выглядит так: «И начат преподобная завесу шити в церковь соборную святей Богородицы честнаго ея Рожества в лицех святых. И мало ей не докончивши. Таже присылает к ней Давид: “Госпоже моя сестро! Хощу отити жития сего тленнаго, но жду тебе.” Она же отрек к нему: “Пожди, брате, мало, яко да вощью воздух во святую церковь.”Паки присылает к ней въторое, тоже слово рек: “Уже бо я тя мало жду.” И посла к ней в третие: “Госпоже моя сестро Ефросиние! Мир тебе и благоволение. Уже вот я не жду, уже бо хощу предъставитися.”Она же остави дело свое, недошивши риз и лиц святых, и вотъше иглу свою и нитку приверте. И посла к неу рек: “Иди, рцы ему - и аз иду с тобой в сий час.” И обое став пред богом молятстася на мног час и вкупе обое един час чесно душа своя в руце господеви месяца июня в 25 день» ^⁴9.

Любопытно, что автор в начале эпизода употребляет обозначение вышивки Февронии как «завесу» с лицевым изображением святых. В Ветхом Завете это один из важных предметов богослужения, представляет собой ткань из голубой, пурпуровой и червленой шерсти и крученого виссона (согласно Иосифу Флавию), а четыре рода материала соответствуют четырем стихиям с изображением херувимов. В христианской церкви завеса может отделять алтарную часть храма от наоса. Она представляет собой красивую ткань (в греческой практике, как правило, пурпурового цвета; в русской практике - различного цвета, часто с вышитым на ней крестом). Известны немногие дошедшие до нас завесы со сложной иконографической программой, связанной в основном с текстом т. н. молитвы катапетасмы, со смиреннейшей просьбой о принятии Евхаристического Дара. Нам интересно подчеркнуть, что именно «от завесы произошли большие и малые воздухи и плащаницы» ^⁵0. В этой редакции указано полное название муромского соборного храма, для Святых врат которого предназначалась шитая завеса, и в котором покоились мощи героев жития. Некая наметившаяся в этой редакции тенденция к более точной привязке «драгоценного шитья» Февронии к месту культа муромских чудотворцев еще ярче проявилась в Муромской редакции жития.

Она создана не позднее рубежа XVII-XVIII вв. (СПб., частн. собр. Лесмана – кон. XVII в. с правкой – XVIII в) ^⁵1. Здесь наш эпизод был не только расширен, но значительно переработан и переосмыслен: «Такожде и она писаше к нему многия епистолии, а в них сице написано: “Когда, господине мой, учрежду ризы себе и буду достойна словословию божию, то приду скоро к тебе.”И потом начаша шити себе воздух, сиречь покров, но чем будут покровлены тела их… Она же рече юноше тому: “Неудобно скоро мне идти к нему и видити его болящего, се бо шью воздух. Когда сошив, и буду. А дан он мне шити наскоро, яко некий готовится и княгиня идти на княжение вечного своего княжения, яко изготовлены и кони их, стояща на пути. А мне повелеша скоро готовити. Да егда дошию его, то и буду к нему”…яко шиет воздух некоторому князю и княгине, яко они готовятца в некоторое княжение вечное… Князь же Петр разуме глаголы ея и о сем прослезися… Она же рекоша ему (юноше – О.С.): “Поиде, юноше, вели подождати малую минуту часа. Аз немного дошити сего покрова. Яко князь изготовися идет по стопам своим, а княгиня скоро готовитца за ним же, и дожидается сего покрова. А мне толко осталося единая стезица дошити. Егда дошию да поиду скоро к нему”… Слышавши же оная княгиня, восстав, воткнув иглу в покров той и привертев нитию тою, ею же шия ше покров, и восстав скоро… И с миром успе, ко господу отиде, и покрыся покровом тем. И потом обретеся и князь Петр подле ея же. И потом приидоша некии два юноши в черном одеянии и принесоша с собою гроб пречюден и велик зело, перегорожен надвое. И положиша в нем телеса святых… во едином гробе… И покрыша покровом тем, который уготових себе. И вышито на них персони их, и не дошито на ее перзони единого приправа, и приверну тою иглою оставлено и доныне» ^⁵2.

Автор, связанный с народной средой, написал своеобразный вариант жития святых супругов, который приближен к устным рассказам о Февронии. Возможно, он был муромцем: его повествование пронизано патриотизмом и знанием местных реалий ^⁵3. Он повествует, что Феврония став монахиней, сразу начала вышивать не просто воздух для церкви, а специальный покров для себя и своего князя Петра. Очевидно, на рассказчика произвел впечатление упомянутый нами покров XVI в. с изображением св. Петра и Февронии, который он мог видеть на их гробнице в Муроме. Кажется, он не задумывался о том, что шитье это выполнено гораздо позже времени жизни героев его рассказа. В исторической реальности покров связан с другой «идеальной» супружеской парой. Петру и Февронии стремились уподобиться царь Федор Иванович (сын Грозного) и царица Ирина (Годунова), которые в 1593 году приложили к их мощам это покров, шитый в мастерской царицы (Муромский музей). Это одно из наиболее поэтических произведений ее светлицы, исполненное с особой теплотой, ведь царица молила муромских святых о даровании детей. Благочестивую чету царственных супругов даже современники сравнивали с Муромской святой «двоицей» ^⁵4.В данном случае мы наблюдаем вовсе не отражение вербального текста (или предания) в изобразительном искусстве. Напротив - отмечаем влияние выдающегося произведения древнерусского шитья (покрова на мощи Петра и Февронии 1593 г.) на изменение текста и глубокое переосмысление эпизода с «драгоценной» вышивкой муромской святой. Любопытно, что в Муроме предание об этом покрове действительно бытовало в среде верующих еще совсем недавно. Нам доводилось слышать его в конце XX в. от одной из прихожанок.

Выделяют и Четвертую редакцию нашего жития кон. XVIII в. (ГИМ, собр. Музейское, № 538) ^⁵5. При описании в ней эпизода с вышивкой рассказчик добавляет к шитью Февронии - «убрус» (деталь шитой ризы иконы Богородицы в виде головного плата). «В то же время преподобная шила воздух в соборную и апостольскую церковь ко пресвятей Богородице и убрус своима рукама… Она же посла к нему того же слугу и рече: “Еще пожди, господине мой, малое время, аз еще не дошила воздуха и убруса Богородице”… Она же немного не дошила, покиня дело, и пошла ко князю. И пришедчи к нему, простилася любезно друг з другом… и успе оба вдруг вечным сном» ^⁵6. Как и в Третьей редакции Петр и Феврония реально умирают друг подле друга. Буквального отражения нашего эпизода по данной редакции также не существует. Но ко времени ее создания относится его изображение в рукописном сборнике конца XVIII -начала XIX вв. (РНБ Q № 1361. Миниатюры 35, 36. Л.55 об., 56). В целом художник придерживается самой распространенной - первой иконографической версии иллюстрирования повести, но стиль его иной и соответствует своему времени. Композиции двух иллюстраций эпизода с вышивкой очень близки, но имеются некоторые различия в жесте руки св. Февронии, что вероятно связано с попыткой показать на второй из них момент завершения шитья. На обеих миниатюрах представлена сцена с гонцом князя Петра (пожилым) в келье Февронии. Ракурс изображения ее фигуры необычен: сидя спиной, она, изогнувшись, повернулась к вестнику. Сидит не за пяльцами (за подобием столика) и работает над не полностью развернутым длинным полотнищем с шитьем светло-коричневого тона, частично скатанным как ковер (покрывало, покров). На нем видна одна фигура святого в рост, а не двух, как в первоначальной версии. Близко к данным миниатюрам изображен наш эпизод и в лицевой рукописи «Повести о Петре и Февронии» первой четверти XIX в. (Сергиево-Посадский музей. № 853. собр. Маньковского). Особенности изображения шитья в ней Р.П. Дмитриева и О.А. Белоброва определили не как «воздух или покровец, а длинный орарь или пояс» ^⁵7.

Специальное рассмотрение одного из ключевых эпизодов «Повести о Петре и Февронии» с «драгоценным шитьем» (применяя комплексный метод) дает более объемное представление о взаимовлиянии и неразрывной связи слова и изобразительного искусства в Древней Руси. Привлечение обширного материала к конкретному моменту жития помогает точнее вписать его не только в общий контекст русской средневековой культуры, но и выявить интерпретации Нового времени, связанные, в том числе, и с повседневностью. Выявление не столько новых фольклорных и литературных параллелей (о них все же писали), сколько поиск возможных западноевропейских и византийских иконографических источников изображения св. Февронии за пяльцами требует отдельного исследования ^⁵8.

Примечания: ¹ Повесть о муромских святых сер. XVI в. основана на более ранних преданиях. Легенда о Тристане и Изольде. М., 1976. Изд. подгот. А. Д. Михайлов. В одном из вариантов легенды по рукописи втор. пол. XIII в. (авт. Беруль) описан «покров». Изольда приняла его из рук епископа в Лансьерском монастыря св. Самсона: «Динас, барон, средь всех почтенный /Ей подает покров бесценный, /В сто марок серебра он встал, /Златыми нитями сверкал, / Хоть обыщи весь белый свет, / Нигде такого больше нет, /Да и не видывали встарь /Он королевой на алтарь/ Возложен и как жар горит./ Был из него нарамник сшит./ В нем редко службу служат ныне/ Оберегают как святыню». См. там же. С. 78-79. О близости мотивов муромской Повести и Романа о Тристане см.: там же. С. 652-653, 661; Лихачев Д.С. Повесть о Петре и Февронии Муромских //Лихачев Д.С. Избранные работы в трех томах. Л., 1987. Т. 2. С. 275-276. ² Повести о Петре и Февронии посвящено множество исследовательских работ с самыми различными интерпретациями текста в целом; и редко посвящаются монографические статьи отдельным эпизодам. ³ Лихачев Д.С. Указ. соч. С. 276. ⁴ См. из последних: Фефелова Ю.Г. Повесть о Петре и Февронии в контексте традиционной обрядовой практики //Русская агиография. Исследования. Публикации. Полемика. СПб., 2005. С. 428-483; 440-451. ⁵ Буслаев Ф.И. Песни древней Эдды о Зигурде и Муромская легенда //Исторические очерки русской народной словесности и искусства. Русская народная поэзия. СПб, 1861. Т. 1. С . 296. Прим. 2. ⁶ Дмитриева Р.П., Белоброва О.А. Петр и Феврония Муромские в литературе и искусстве Древней Руси //ТОДРЛ. Л., 1985. Т. XXXVIII; нами в 2005 г. проводилось исследование трех житийных икон Петра и Февронии Муромского музея по гранту РГНФ. ⁷ Лихачев Д.С. Указ. соч. С. 276-277. ⁸ Православная энциклопедия. М., 2005. Т. 9. С. 186. ⁹ В Византии они достигали 2-х метров в длину. В русской практике большие воздухи сохранялись до XVI-XVII вв.: сохранились в богослужебной практике как плащаницы с композицией «Положение во гроб». Там же. С. 184. ¹⁰ Титов А.А. Историческое обозрение города Мурома (1833) //Труды ВГУАК. Кн. IV. Владимир, 1902 (репринт. изд. Муром, 1991). С. 22; С. 93. Прим. 45. ¹¹ Сухова О.А. Коллекция лицевого шитья в Муроме //Государственный историко-культурный музей-заповедник «Московский Кремль». Материалы и исследования. Древнерусское художественное шитье. М., 1995. Вып. X. ¹² Буслаев. Ф. И. Указ. Соч. С. 300. ¹³ Дмитриева Р.П. Повесть о Петре и Февронии. Л., 1979. С. 220-221. ¹⁴ МИХМ. Инв. № М- 6608. См.: Сухова О.А. и др. Иконы Мурома. М., 2004. Кат.17. Илл. С. 130-131 Ил.л клейма № 33. С. 146; Сухова О.А., Смирнов Ю.М. Петр и Феврония Муромские. М., 2008. Илл. С. 92. ¹⁵ См. Дмитриева Р.П., Белоброва О.А. Указ. соч. С. 144-148. ¹⁶ Там же. Несмотря на то, что Муромская икона и Житийный список по времени создания близки, нам представляется, что первоначальная версия точно отражена в иконе, а в миниатюрах несколько изменена в сторону усложнения архитектурных фонов и др. деталей. ¹⁷ Пояснительный текст к данной сцене сокращен и одинаково близок Первой и Второй редакциям. См. Дмитриева Р.П. Указ. соч. С. 220-221. ¹⁸ В колорите сочетаются красновато-коричневые, желтые и зеленые тона с неожиданным вкраплением розового цвета. См.: НА ВХНРЦ им. И.Э. Грабаря. Ф. № 1. Оп. КП ВХНРЦ. № Т-1315. Ед. хр. № 918. Реставрационный паспорт. Л. 6; Сухова О.А. и др. Иконы Мурома. М., 2004. Кат.17. Ил. клейма № 33. С. 146; Сухова О.А. Смирнов Ю.М. Указ. соч. Ил. клейма № 33. С.75. ¹⁹ Дмитриева Р.П. Указ. соч. Рис. 12. Вкл. между с. 224-225. ²⁰ Пояснительный текст к клейму прямо не восходит к какой-либо редакции Повести. См.: Там же. С. 221. ²¹ Дмитриева Р.П., Белоброва О.А. Указ. соч. С. 156. ²² Реставраторы отметили «утраты разделок на пелене». Указ. реставрационный паспорт. Л. 7. ²³ МИХМ. Инв. № М-6643. См.: Сухова О.А. и др. Иконы Мурома. Кат. 39. Ил. С. 219. Сухова О.А., Смирнов Ю.М. Указ. соч. Ил. С. 98. ²⁴ См.: Грибов Ю.А. Новые атрибуции русских лицевых рукописей XVII в. Русская книжность XV-XIX вв. М., 1989; Столярова Л.В. Музейский список «Повести о Петре и Февронии Муромских» конца XVII-XVIII в. //История и культура Ростовской земли 1996. Ростов, 1997. Ч. 1. С. 23-38. ²⁵ См.: Подобедова О.И. «Повесть о Петре и Февронии» как литературный источник житийных икон XVII века //ТОДРЛ. М.-Л., 1954. Т. X. С. 398-399; Дмитриева Р.П. Указ. Соч. С. 206; Дмитриева Р.П., Белоброва О.А. Указ. соч. С. 174; Лебедева И.Н. К проблеме взаимоотношения русской книжной миниатюры и иконописи (о некоторых лицевых рукописях из коллекции Н.П. Лихачева //Хризограф. М., 2005. Вып. 2. С. 289; Сухова О.А. К вопросу об образце миниатюр поздних списков житий Муромского круга //Сборник статей конференции. Ярославль, 2008. ²⁶ Сухова О.А., Смирнов Ю.М. Указ. соч. Ил. С. 61,62. ²⁷ Дмитриева Р.П., Белоброва О.А. Указ. соч. C. 176. ²⁸ Дмитриева Р.П. Указ. соч. 124-125. ²⁹ Там же. С.132-133. ³⁰ См.: Дмитриева Р.П. Указ. соч. С. 285–286; 249; 261–262. ³¹ МИХМ. Инв. № М–6607. Летопись вклада: «Поставилъ сии образъ в Муроме в соборную церковъ пречистые Богородицы честнаго и славнаго ея Рождества, в домъ великим чюдотворцомъ муромским князю Петру и княгине Февронии государевъ воевода многогрешныи Андрей Федоровъ сынъ Палицын лета 7126 (1618. – О. С.) марта в 13 день». Сухова О.А. и др. Иконы Мурома. Кат.19. Илл. С. 151. Ил. клейма № 23. С. 167. Сухова О.А., Смирнов Ю.М. Указ. соч. илл. С. 95. Илл. детали клейма № 23. С. 75. Этой иконе посвящено наше монографическое издание - Сухова О.А. Благоверные святые Петр и Феврония Муромские: Житие в иконе. М., 2009. Клеймо 23. С. 68. Илл. С. 69. ³² О символике пурпурной нити, из которой «ткется» зарождающаяся плоть Христа во чреве Богоматери см.: Аверинцев С.С. Благовещение// Мифы народов мира. Энциклопедия. Т. 1.А-К. М., 1991. С. 174. ³³ Дмитриева Р.П., Белоброва О.А. Указ. соч. С. 157. ³⁴ Рисунок различим при пристальном изучении, а икона находится в Муроме; на копиях с ее клейм в данной сцене оно отсутствует (ГИМ. Муз. 3963; ГИМ. Муз. 743; РНБ. F. I. 797). ³⁵ Ефимова Л.В., Белогорская Р.М. Русская вышивка и кружево. Собрание ГИМ. М., 1982. С. 11. ³⁶ Вениамин, архиепископ. Новая Скрижаль. СПб., 1899. Т. 1. С. 159, 186, 188 (Репринт: М., 1992). ³⁷ Шалина И.А. Икона «Христос во гробе» и Нерукотворный образ на Константинопольской плащанице //Восточнохристианские реликвии. М., 2003. С. 305. ³⁸ Там же. С. 305 - 306; 321. ³⁹ Дмитриева Р.П. Указ. соч. С. 136. ⁴⁰ ПЛДР. XVII век. М., 1989. Кн.2. С. 5-15; то же. М., 1988. Кн. 1. С. 112-120. ⁴¹ Дмитриева Р.П. Указ. соч. С. 297. ⁴² Лихачева Л.Д. Древнерусское шитье нач. XV-XVIII вв. в собрании Русского музея. Кат. выст. Л., 1980. С. 77. ⁴³ Повесть о женитьбе Ивана Грозного на Марии Темрюковне // ПЛДР. XVII век. Кн.2. М., 1989. С. 8. ⁴⁴ Отчет Императорской Публичной библиотеки за 1899 год. СПб., 1903. С. 158-159. ⁴⁵ Вероятнее второй вариант, так как в альбоме подряд помещены все 40 клейм со сплошной нумерацией. ⁴⁶ Данное произведение могло принадлежать муромскому изографу А.И. Казанцеву (1658?-после 1730). См. о нем: Сухова О.А. Житийная икона святых благоверных князей Константина, Михаила и Феодора Муромских. Александр Казанцев. 1714 год. М., 2006. ⁴⁷ Месяца июня в 25 день святаго и благовернаго князя Петра… и супруги его благоверныя Февронии. М., 1913. См.: Дмитриева Р.П., Белоброва О.А. Указ. соч. С. 164. ⁴⁸ Там же. С. 164-165. ⁴⁹ Дмитриева Р.П. Там же. С. 145, 302. ⁵⁰ В Константинопольской церкви лишь после XI в.; на Западе не распространена; на Афоне занавеси кивория. Православная энциклопедия. Т. 19. М., 2008. С. 445-448. ⁵¹ Дмитриева Р.П. Указ. соч. С. 140-146; 303-316. ⁵² Там же. С. 314-316. ⁵³ Там же. С. 140-146; 303-316. ⁵⁴ Маясова Н.А. Кремлевские светлицы при Ирине Годуновой //Государственные музеи Московского Кремля. Материалы и исследования. М., 1976. Вып. II. С. 51–54; Сухова О. А. Града Мурома святые //Муромский сборник. Муром, 1993. С. 47–49; она же. Коллекция лицевого шитья в Муроме. С. 82–85; Сухова О.А., Смирнов Ю.М. Указ. соч. С. 72, 75. Илл. С.74. ⁵⁵ Дмитриева Р.П. Указ. соч. С.145 -146. ⁵⁶ Там же. С. 323-324. ⁵⁷ Дмитриева Р.П., Белоброва О.А. Указ. соч. С. 163. ⁵⁸ О поиске западноевропейских иконографических источников с шитьем св. Февронии задумывался В.Г. Пуцко, о чем сказал во время нашей беседы в музее «Ростовский кремль» в 2007 г.

Blog

Секция Культура, образование и музейное дело