Уильям Фолкнер. Шум и ярость

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 21

Ты ни о ком не думаешь. Тебе на всех плевать.

-- А, -- говорит. -- Ты про свою должность. -- Смотрит на могилу. --

Мне жаль, Джейсон, что так получилось.

-- Сильно тебе жаль, -- говорю. -- Теперь, значит, кроткие речи в ход

пущены. Только напрасно приехала. Наследства нету ни гроша. Мне не веришь --

спроси дядю Мори.

-- Да никакого мне не нужно наследства, -- говорит. Смотрит на могилу.

-- Почему не сообщили мне? -- говорит. -- Я случайно увидела в газете. На

последней странице. Совсем случайно.

Молчу. Стоим, смотрим на могилу, и мне вспомнилось, как мы маленькие

были и всякое такое, и опять стало не по себе, и досада какая-то давит, что

теперь дядя Мори все время будет торчать у нас и распоряжаться, как вот

сейчас оставил меня под дождем одного добираться домой.

-- Да, много ты о нас думаешь, -- говорю. -- Только умер -- сразу шмыг

обратно сюда. Но впустую ты хлопочешь. Не думай, что тебе удастся под шумок

домой вернуться. Не усидела в седле -- пешком ходи, -- говорю. -- У нас в

доме даже имя твое под запретом, -- говорю. -- Понятно? Мы знать вас не

знаем, тебя, его и Квентина, -- говорю. -- Понятно тебе?

-- Понятно, -- говорит. -- Джейсон, -- говорит и смотрит на могилу. --

Если ты устроишь, чтобы я ее на минутку увидела, я дам тебе пятьдесят

долларов.

-- Да у тебя их нету, -- говорю.

-- А сделаешь? -- говорит и на меня не смотрит.

-- Сперва деньги покажи, -- говорю. -- Не верю, чтоб у тебя было

пятьдесят долларов.

Смотрю, задвигала руками под накидкой, потом показала руку. А в руке,

будь ты неладно, полно денег. Две или три желтенькие бумажки светят.

-- Разве он до сих пор шлет тебе деньги? -- говорю. -- Сколько в месяц?

-- Не пятьдесят -- сто дам, -- говорит. -- Сделаешь?

-- Но только на минуту, -- говорю. -- И чтобы все, как я скажу. Я и за

тысячу долларов не соглашусь, чтобы она узнала.

-- Да, да, -- говорит. -- Все, как ты скажешь. Только дай мне увидеть

ее на минутку. Я ни просить, ни делать ничего больше не стану. Сразу же

уеду.

-- Давай деньги, -- говорю.

-- Ты их после получишь, -- говорит.

-- Не веришь мне? -- говорю.

-- Не верю, -- говорит. -- Я слишком тебя знаю. Мы ведь вместе росли.

-- Уж кому бы говорить насчет доверия. Ну что же, -- говорю. -- Под

дождем мне стоять здесь нечего. Прощай, -- говорю и вроде ухожу.

-- Джейсон, -- говорит. Я остановился.

-- Что -- Джейсон? -- говорю. -- Скорее только. Льет ведь.

-- Ладно, -- говорит. -- Бери. -- Вокруг никого. Я вернулся, беру

деньги. А она еще не выпускает их. -- Но ты сделаешь? -- говорит, глядя на

меня из-под вуали. -- Обещаешь?

-- Пусти деньги, -- говорю, -- пока никого нет. Хочешь, чтоб нас увидел

кто-нибудь?

Разжала пальцы. Я спрятал в карман деньги.

-- Но сделаешь, Джейсон? -- говорит. -- Я бы тебя не просила, если бы

иначе как-нибудь могла устроить.

-- Вот это ты права, что иначе никак не можешь, -- говорю. -- Обещал --

значит, сделаю. Или, может, я не обещал? Но только чтобы все, как я тебе

сейчас скажу.

-- Хорошо, -- говорит, -- согласна. -- Я сказал ей, где ждать, а сам в

городскую конюшню. Прибежал -- они как раз выпрягают из кареты. Я к хозяину

-- заплачено, спрашиваю, уже за карету, он говорит -- нет, тогда я говорю,

что миссис Компсон забыла одно дело и ей опять нужна карета, -- и мне дали.

Править сел Минк. Я купил ему сигару, и мы до сумерек ездили по разным

улочкам подальше от глаз. Потом Минк сказал, что лошадям пора в конюшню, но

я пообещал еще сигару, подъехали мы переулком, и я прошел к дому задним

двором. Постоял в передней, определил по голосам, что мать и дядя Мори

наверху, и -- на кухню. Там Дилси с ней и с Беном. Я взял ее у Дилси,

сказал, что матушке потребовалось, -- и обратно в дом с ней. Там с вешалки

снял дяди Морин макинтош, завернул ее, взял на руки -- ив переулок с ней, в

карету. Велел Минку ехать на вокзал. Мимо конюшни он боялся, пришлось нам

взять в объезд, а потом смотрю -- стоит на углу под фонарем, и я говорю

Минку, чтобы ехал вдоль тротуарной кромки, а когда скажу: "Гони", чтобы

хлестнул лошадей. Я раскутал макинтош, поднес ее к окошку, и Кэдди как

увидела, прямо рванулась навстречу.

-- Наддай, Минк! -- говорю, Минк их кнутом, и мы пронеслись мимо не

хуже пожарной бригады. -- А теперь, как обещала, -- кричу ей, -- садись на

поезд! -- Вижу в заднее стекло -- бежит следом. -- Хлестни-ка еще разок, --

говорю. -- Нас дома ждут.

Заворачиваем за угол, а она все бежит.

Вечером пересчитал деньги, спрятал, и настроение стало нормальное. Это

тебе наука будет, приговариваю про себя. Лишила человека должности и думала,

что это тебе так сойдет. Мне же и в мысль не приходило, что она не сдержит

обещания, не уедет тем поездом. Я тогда их еще мало знал, как дурачок им

верил. А на следующее утро -- пропади ты пропадом -- является прямо в

магазин, хорошо еще, вуаль опущена и ни с кем ни слова. День субботний, так

что с утра Эрла не было, я сижу за столом в задней комнате, и она прямо ко

мне быстрым шагом.

-- Лгун, -- говорит. -- Лгун.

-- Ты что, с ума сошла? -- говорю. -- Ты что это? Да как ты смеешь сюда

со скандалом? -- Осадил ее тут же, не дал и рта раскрыть. -- Ты уже стоила

мне одной должности, а теперь хочешь, чтоб и эту потерял? Если у тебя есть

что сказать мне, то встретимся, когда стемнеет, гденибудь. Только о чем у

нас может идти разговор? -- говорю. -- Что я, не выполнил все до точки?

Уговор был на одну минутку, так или нет? Минуту ты и получила. -- Стоит и

только смотрит на меня, трясет ее как в лихорадке? руки стиснула, ломает

себе пальцы. -- Я-то, -- говорю, -- сделал все по уговору. Это ты солгала.

Ты ведь обещала сразу же на поезд. Ну что? Не обещала, скажешь? Или денежки

обратно захотелось? Дудки, -- говорю. -- Я на такой риск шел, что тысячу

долларов если бы взял, и тогда бы ты мне еще должна осталась. Семнадцатый

пройдет -- если не сядешь на него и не уедешь, я скажу матери и дяде Мори,

-- говорю. -- А тогда можешь крест поставить на своих свиданиях.

Стоит смотрит только и сжимает руки.

-- Будь проклят, -- говорит. -- Будь проклят.

-- Правильно, -- говорю. -- Давай, давай. Только учти мои слова. Не

уедешь семнадцатым поездом -- и я им все расскажу.

Ушла она, и у меня настроение опять стало нормальное. Теперь-то, говорю

себе, ты дважды подумаешь, прежде чем лишать человека обещанной должности. В

то время я ведь еще зеленый был. Верил на слово. С тех пор поумнел Притом я

как-нибудь уж без чужой поддержки в люди выйду, с детства привык стоять на

собственных ногах. Но тут я вдруг вспомнил про Дилси и про дядю Мори. Дилси

она улестит без труда, а дядя Мори отца родного продаст за десять долларов.

А я сижу как прикованный, не могу уйти из магазина, чтобы оградить родную

мать от посягательств. Если уж суждено, говорит матушка, было мне лишиться

сына, то хвала господу, что оставил мне тебя, а не его: в тебе моя опора

верная. Да, говорю, дальше прилавка, видно, мне от вас действительно не

уйти. Должен же кто-то поддерживать своим горбом то немногое, что у нас

осталось.

Ну, как только я пришел домой, тут же взял Дилси в работу. У нее

проказа, говорю, достал Библию и прочел, как человек гниет заживо.

Достаточно ей, говорю, на тебя взглянуть, или на Бена, или на Квентину, как

проказа и вам передастся. Ну, думаю, теперь дело в шляпе. Но возвращаюсь я

потом со службы -- Бен мычит на весь дом. И никак его не успокоят. Матушка

говорит, ступай принеси уж ему туфельку. Дилси как будто не слышит. Матушка

повторно, а я говорю, сам пойду принесу, чтоб только прекратился этот

треклятый шум. Я так скажу, человек я терпеливый, многого от них не ожидаю,

но, проработав целый день в дрянной лавке, заслуживаю, кажется, немного

тишины, чтобы спокойно поесть свой ужин. Говорю, что я сам схожу, а Дилси

быстренько так:

-- Джейсон! Ну, я мигом смекнул, в чем тут дело, но, просто чтобы

убедиться, пошел принес ему туфлю, и как я и думал: только он ее

увидел-завопил, как будто его режут. Я за Дилси, заставил сознаться, потом

сказал матери. Пришлось тут же вести ее наверх в постель, а когда тарарам

поутих, я взял Дилси в оборот, нагнал на нее страху божьего. То есть

насколько это с черномазыми возможно. В том-то и горе со слугами-нигерами,

что если они у вас долгое время, то начинают так важничать, прямо хоть

выкидывай на свалку. Воображают, что они в доме главные.

-- Хотела бы я знать, -- говорит, -- кому какой вред от того, что она,

бедняжка, со своим родным дитем свиделась. При мистере Джейсоне было б оно

по-другому.

-- Беда только, что он в гробу, -- говорю. -- Меня ты, я вижу, не

ставишь ни в грош, но матушкин запрет для тебя, надеюсь, что-то значит. Вот

погоди, доволнуешь ее до того, что тоже в гроб сведешь, а тогда уже хоть

полон дом напусти подонков и всякого отребья. Но зачем ты еще идиоту этому

несчастному дала с ней увидеться?

-- Холодный вы человек, Джейсон, если вы человек вообще, -- говорит. --

Пускай я черная, но, слава богу, сердцем я теплее вашего.

-- Холодный или какой, а только интересно, чей вы все тут хлеб едите,

-- говорю -- Но посмей хоть раз еще такое сделать, и больше тебе у меня его

есть не придется.

Так что когда она в следующий раз явилась, я ей сказал, что если опять

стакнется с Дилси, то матушка выгонит Дилси в шею, Бена отправит в Джексон,

а сама с Квентиной уедет отсюда. Она смотрит так на меня. Мы стоим от фонаря

поодаль, и лица мне ее почти не видно. Но я чувствую, как она смотрит. В

детстве она, бывало, когда разозлится, а поделать ничего не может, то

верхняя губа у нее так и запрыгает. Дерг, дерг, и зубы с каждым разом все

видней, а сама стоит как столб, ни мускулом не дрогнет, и лишь губа скачет

над оскалом все выше и выше. Однако промолчала. Говорит только:

-- Ладно. Сколько платить?

-- Ну, если один показ через каретное окошко стоит сотню... -- говорю.

Так что после этого она заметно посмирнела, раз только как-то захотела

посмотреть книжку с банковским счетом.

-- Я знаю, мать их получает, -- говорит. -- Но я хочу видеть банковский

отчет. Хочу сама убедиться, куда эти чеки идут.

-- Это личное дело матери, -- говорю. -- Если ты считаешь себя вправе

вмешиваться в ее личные дела, то я так и скажу ей, что, по-твоему, деньги по

этим чекам незаконно присваиваются и ты требуешь проверки счетов, поскольку

не доверяешь ей.

Молчит, не шевельнется. Только слышно, как шепчет: "Будь ты проклят, о,

будь проклят, о, будь проклят".

-- Говори вслух, -- говорю. -- Это ведь для нас не секрет, что мы друг

о друге думаем. Может, захотелось денежки назад? -- говорю.

-- Послушай, Джейсон, -- говорит -- Обещай мне, только без лганья.

Относительно нее. Я не стану проверять счета. Если мало, больше буду каждый

месяц слать. Обещай мне только, что она... что ей... Тебе же нетрудно это.

Бывает, ей что нужно. Чтобы поласковее с ней. Всякие мелочи, которые я не

могу ей, не дают мне... Но тебя же не упросишь. В тебе капли теплой крови

нет и не было. Тогда вот что, -- говорит. -- Уговори ты маму, чтобы вернула

мне ее, и я дам тебе тысячу долларов.

-- Ну уж тысячи у тебя нет, -- говорю. -- Это ты врешь, я чувствую.

-- Нет, есть. Будет. Я могу добыть.

-- А я знаю, каким способом, -- говорю. -- Тем же самым, каким и дочку

свою. А подрастет -- и она... -- Тут я решил, что она на меня сейчас

бросится с кулаками, но потом непонятно стало, что она хочет делать. С

минуту она была как игрушка, которую слишком туго завели и вот-вот ее

разнесет на куски.

-- Ох, я с ума сошла, -- говорит, -- я не в своем уме. Не могу я взять

ее. Нельзя мне с ней. И думать об этом нельзя мне. Джейсон, -- говорит и за

руку мою хватается. А руки у нее горячие, как жар. -- Ты должен обещать, что

будешь заботиться о ней, что... Она ведь не чужая, она родная тебе. Обещай

мне, Джейсон. Ты носишь отцовское имя; как по-твоему, пришлось бы мне папу

просить об этом дважды? Или хотя бы раз?

-- Что верно, то верно, -- говорю. -- Он меня не вовсе обделил, имя мне

свое оставил. Ну и чего ты хочешь от меня? -- говорю. -- Чтобы я себе

передник повязал и коляску катал? Я, что ли, втравил тебя в это, -- говорю

-- Я и так многим рискую в этом деле, не то что ты. Тебе-то терять нечего. И

если еще думаешь...

-- Конечно, -- говорит, и засмеялась вдруг, и в то же время старается

сдержать смех. -- Конечно. Мне терять нечего, -- говорит, и хохочет, и руки

ко рту поднесла. -- Н-не-н-не-чего...

-- Ну-ка, -- говорю, -- прекрати шум.

-- Се-сейчас, -- говорит, зажимая себе рот руками. -- О господи. О

господи.

-- Я пошел, -- говорю. -- Не хватает еще, чтобы увидели меня с тобой. А

ты уезжай сейчас же, слышишь?

-- Подожди, -- говорит и за руку схватила. -- Я уже перестала. Не буду

больше. Так обещаешь, Джейсон? -- говорит и глазами прямо жжет мне лицо. --

Обещаешь? Если у нее нужда в чем будет... Те чеки, что я маме... Если я тебе

еще вдобавок к ним присылать стану, будешь ей сам покупать? Не скажешь

матери? Будешь заботиться, чтобы у нее все, как у других девочек, было?

-- Разумеется, -- говорю. -- Если ты будешь делать все, как я скажу, и

не строить каверз.

Тут Эрл выходит из задней комнаты в шляпе своей и говорит мне:

-- Я пошел в закусочную Роджерса, перехвачу чегонибудь. Домой идти

обедать у нас, пожалуй, времени сегодня не будет.

-- Это почему же? -- говорю.

-- Да из-за артистов этих, -- говорит. -- Сегодня они и дневное

представление дают, и народ, который понаехал, захочет до начала покончить

со всеми покупками. Так что давай обойдемся сегодня закусочной

-- Что ж, -- говорю -- Желаете себе отравлять желудок, в раба своей

торговли обращаться -- дело ваше личное

-- Уж ты-то, я вижу, не собираешься быть рабом торговли, -- говорит.

-- Не собираюсь, кроме как под вывеской "Джейсон Компсон", -- говорю.

Так что когда я пошел в заднюю комнату и вскрыл конверт, то удивило

меня одно только -- что там не чек, а почтовый перевод. Это уж так. Им

верить нельзя ни одной. На такой риск идти приходится, родной матери лгать,

чтобы не узнала, что она ездит сюда ежегодно, а то и по два раза в год И

после всего -- вот тебе благодарность С нее станется и на почту написать,

чтоб не выдавали никому, кроме Квентины Подростку-девчонке хлоп пятьдесят

долларов Да я пятьдесят долларов в руках не держал до двадцати одного года

Все парни с обеда гуляют, а в субботу -- весь день, а я в магазине гни

спину. Что я и говорю: как может кто-нибудь с ней справиться, если она ей за

спиной у нас шлет деньги. Дом, говорю, у нее тот же самый, в котором ты

росла, и воспитание даем не хуже А о нуждах ее, я считаю, матери нашей лучше

знать, чем тебе, бездомной. "Желаешь давать ей деньги, -- говорю, -- так

матушке их посылай, а не ей в руки. Если уж я на такой риск иду чуть не

ежеквартально, то делай как велят, иначе скажу матушке".

А кстати, время заняться тем чеком, потому что если Эрл думает, что я

побегу к Роджерсу, чтоб на его счет наглотаться несварения желудка на

несчастный четвертак, то он крепко ошибается. Пускай я не сижу, задрав ноги

на стол красного дерева, но мне здесь платят за то, что я за прилавком

делаю, а не обедаю где И если мне и за пределами этого сарая не дадут жить

по культурному, то я могу найти другое место. Я на собственных ногах привык

стоять, мне их не надо упирать ни в какие чужие столы красного дерева. Но

только достану из пиджака, как приходится бросать все и бежать отпускать

вахлакам гвоздей на десять центов и тому подобное, а Эрл уже сжевал,

наверно, бутербродик и, того гляди, сейчас назад вернется И вдруг вижу:

бланков нет, кончились. Тут-то я вспомнил, что собирался раздобыть еще, но

поздновато хватился. В это время на тебе -- Квентина входит. Со двора.

Хорошо, я услыхал, как она у Джоба спрашивала, где я. Еле успел сунуть все в

стол и задвинуть ящик.

Подходит к столу. Я на часы глянул.

-- Уже отобедала? -- говорю. -- Двенадцать всего, сейчас только било.

Ты по воздуху, видно, слетала домой и обратно.

-- Я не пойду домой обедать, -- говорит. -- Письма мне не было сегодня?

-- А ты разве ждешь от кого? -- говорю. -- Среди твоих дружков завелись

и грамотные даже?

-- От мамы жду, -- говорит -- Есть мне письмо от мамы? -- спрашивает и

на меня смотрит.

-- Тут есть, на матушкино имя, -- говорю -- Я не читал. Придется тебе

обождать, пока она вскроет. Возможно, она даст тебе прочесть.

-- Пожалуйста, Джейсон, -- даже не слушает, опять свое. -- Есть мне

письмо?

-- А что случилось? -- говорю. -- Прежде я не замечал, чтобы ты о

ком-нибудь так беспокоилась. Не иначе, денег ждешь от нее.

-- Она сказала, что... -- говорит. -- Ну пожалуйста, Джейсон. Ведь есть

мне письмо?

-- А ты, я вижу, действительно провела утро в школе, -- говорю. --

Научили тебя даже говорить "пожалуйста". Обожди минуту, пока я клиента

обслужу.

Вышел к нему, обслужил. Повернулся, чтоб идти обратно, а ее не видать,

за стол зашла. Я бегом туда. На горячем поймал -- она только руку из ящика

дерг. Я хвать и руку эту пальцами об стол, об стол, пока не выпустила

конверта.

-- Так вот ты как, -- говорю.

-- Отдайте, -- говорит. -- Вы уже вскрыли. Дайте его мне. Пожалуйста,

Джейсон. Оно мне ведь Я видела адрес.

-- Я тебе дам сейчас, -- говорю. -- Вожжой. Как ты смеешь рыться в моих

бумагах?

-- Там же деньги должны быть, -- говорит и тянется рукой. -- Она

говорила, что пришлет. Обещала мне. Отдайте.

-- А для чего тебе деньги? -- говорю.

-- Она сказала, что пришлет, -- говорит. -- Отдайте. Ну пожалуйста,

Джейсон Если теперь отдадите, то я никогда ничего больше не попрошу у вас.

-- Дам, только без нахрапа, -- говорю. Вынул письмо и перевод, отдаю ей

письмо. А она на письмо даже не взглянула, за переводом тянется.

-- Распишись тут сперва, -- говорю.

-- На сколько он? -- спрашивает.

-- А ты прочти, -- говорю. -- В письме, надо думать, все сказано.

Пробежала вскользь, в два счета.

-- Здесь об этом ничего, -- говорит, поднявши глаза от письма. Уронила

его на пол. -- Сколько там?

-- Десять долларов, -- говорю

-- Десять? -- говорит, уставясь на меня.

-- Да ты и этому должна быть жутко рада, -- говорю -- Ты же еще

малолетняя. Зачем тебе вдруг так понадобились деньги?

-- Десять долларов? -- бормочет, как во сне. -- Всегонавсего десять?..

-- И цап -- чуть было не выхватила у меня перевод. -- Врете вы, -- говорит.

-- Вор, -- говорит. -- Вор!

-- Ах, ты так? -- говорю и рукой ее на расстоянии от себя держу.

-- Отдайте! -- говорит. -- Он мой. Он мне послан. Все равно прочту,

сколько там. Все равно.

-- Неужели? -- говорю и подальше ее от себя отодвигаю. -- Это каким же

способом?

-- Дайте только взгляну, Джейсон. Ну пожалуйста. Больше я у вас никогда

ничего не буду просить.

-- По-твоему, выходит, я лгу? -- говорю. -- Вот в наказание за это и не

дам.

-- Но как же так, десять долларов только, -- говорит. -- Она же сказала

мне, что... сказала... Джейсон, ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Мне

очень надо. Очень-очень. Отдайте мне, Джейсон. Я все сделаю, только отдайте.

-- Скажи, зачем тебе деньги, -- говорю.

-- Они мне обязательно нужны, -- говорит. Смотрит на меня. Потом раз --

и перестала смотреть, хотя и не отвела глаз. Понятно, сейчас врать начнет.

Blog

Уильям Фолкнер. Шум и ярость