Книга первая

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 22

ГЛАВА VII

^ ЛЮБОВЬ ПОДЧИНЯЕТСЯ ВОЛЕ

Я принялся хохотать вопреки собственным намерениям.

- Ладно, - вымолвил я, попыхивая сигарой. - Я действительно желаю, чтобы

вы рассказали мне, что все это значит. Подал в отставку Ллойд Джордж?

- Нет, - ответил Большой Лев, - все это только из-за вас!

- Почему из-за меня? - переспросил я.

- Как почему? Разумеется потому, что вы победили, - сказала сестра

Киприда.

Нечто вполне очевидное для них, было сокрыто от моего притупленного

понимания.

Я посмотрел на Бэзила в упор.

- Какая удача? Ну да, я разобрался в беспокоившей меня формуле, это верно.

Но я не понимаю, как вам стало об этом известно. Или в число достижений

Гермеса и Диониса входит знание дифференциального исчисления?

- Очень просто, - отвечал Большой Лев. - Все дело в знании Закона, и ни в

чем другом; а этот Закон, в конечном счете, ни что иное, как простейший

здравый смысл. Вы помните, как перед завтраком мною был задан вам вопрос,

какова ваша истинная Воля?

- Да, - подтвердил я. - Помню. И я ответил вам тогда и отвечаю сейчас

снова, что у меня нет времени думать о таких вещах.

- И этого факта, - нашелся он, - было вполне достаточно, чтобы убедить

меня, что вы ее открыли.

- Знаете что, - сказал я, - вы славный человек и все такое, но явно со

странностями, и я не понимаю половину из того, на что вы намекаете. Не

могли бы вы изъясниться на чистом английском?

- С радостью и удовольствием, - промолвил в ответ Большой Лев. - Давайте

на минуту взглянем на факты. Первый: ваш дед по матери - гений в механике.

Факт второй: этот предмет сильнейшим образом привлекал вас с детства.

Третий факт: всякий раз, когда вы отходите от этого предмета, вы

несчастливы, вам не везет, и вы попадаете во всевозможные неприятности.

Факт четвертый: как только война предоставила вам такую возможность, вы

тотчас забросили медицину и вернулись к технике. Факт пятый: вы

пересаживаетесь с университетской скамьи в кресло пилота неохотно, и

командир вашей эскадрильи сам видит, что вы сели не в свои сани. Факт

шестой: как только перемирие отбрасывает вас назад в бедность, вас снова

занимает идея геликоптера. Факт седьмой: вы опрокинуты свалившимся с неба

богатством и немедленно сворачиваете в сторону наркотиков, что ясно

показывает - вы сбились с пути. Факт восьмой: как только под влиянием

царящей в Аббатстве скуки, ваш ум оказывается чист от всех ложных идей, он

возвращается в свое естественное русло. Идея геликоптера снова захватывает

вас настолько, что вы оставляете свой завтрак стынуть, вы не узнаете своей

жены, когда она вам его приносит, и вы не можете разговаривать ни о чем

другом. Впервые в жизни ваша скованность незаметно исчезла, и вы даже

принимаетесь излагать свои идеи мне, хотя я совсем не разбираюсь в этой

теме. И не нужно быть особым гением, чтобы увидеть, как вы открыли свою

истинную Волю. Вот чем объясняется шампанское и аплодисменты.

Я почесал в затылке, все еще пытаясь осознать все. Но один пункт в том,

что прорычал Большой Лев поразил меня особенно сильно. Я посмотрел на

окружавшие меня лица.

- Да, я, разумеется, открыл свою Волю, - сказал я. - Теперь мне известно,

на что я гожусь. Я также понимаю, зачем явился на эту глупую планету. Я -

инженер. Однако вы произнесли слова "моя жена". Это уж совсем не

укладывается ни в какие рамки. А где она?

- Ну, знаете ли, - возразил Большой Лев с усмешкой, - вы, наверное,

принимаете меня за склад-холодильник для чужих жен. Если позволите, я

рискну предположить, что и ваша жена тоже раскрыла суть ее Воли и

удалилась для ее свершения.

- О, проклятье, - вырвалось у меня. - Вот, что я вам скажу, так и знайте -

этого я вам не позволю!

Большой Лев обратил на меня свой самый суровый взор.

- Полно, сэр Питер, - заметил он язвительно, - возьмите себя в руки. Вы

только что открыли свою волю, и вам, естественно, хочется, чтобы вас

оставили в покое для ее исполнения. И все-таки, при первой возможности вы

вскипаете, желая помешать вашей собственной жене творить ее. Позвольте

сказать вам без обиняков: чтобы она не избрала, это нимало вас не

касается. Или вы видели мало бед, происходящих по причине того, что одни

люди вмешиваются в дела других? Да что уж там, ваш самый первый долг по

отношению к жене, чорт возьми, защищать ее!

- Один из ваших парадоксов, - проворчал я.

На самом деле, я разрывался между двумя точками зрения. Во всевозможных

бесчинствах Лу была идеальным компаньоном. Но для трудяги-инженера такая

женщина означала гибель. В тоже время я был безумно в нее влюблен,

особенно после того, как я впервые заново увидел ее в это утро; и она

принадлежала мне.

В то же время, мне было очевидно, что он имел в виду, говоря об открытии

ей своей истинной воли. Она показала это достаточно открыто, умоляя его

забрать ее. Да он попросту проделал со мной один из своих дьявольских

трюков, и избавился от меня, как он полагал, заставив с головой уйти в

работу над геликоптером.

Я должен был стать покорным супругом, и позволить моей жене шляться с

другим мужчиной у меня под носом, пока я занимаюсь своими вычислениями. Я

должен был стать mari complaisant* (*великодушный рогоносец - франц.), не

так ли?

Что ж, злой дух был искусен, но на этот раз расчет оказался ошибочным. Я

поднялся и с чувством и расстановкой влепил ему пощечину.

- Перед завтраком, - обратился он к Сестре Афине, - нам понадобятся

пистолеты для двоих и кофе для одного. Но пока мы пребываем в ожидании

этого фатального рандеву, - продолжил Лев, обращая ко мне одну из своих

непроницаемых усмешек, - я должен следовать моей присяге. Как выяснилось,

один из здешних братьев тоже механик. Вон тот домик на мысе (он указал

пальцем) оборудован под вполне сносную мастерскую. Мы можем спуститься

туда все вместе, чтобы вы смогли приступить к работе. Вам, по всей

вероятности, понадобится множество нужных вещей, которых у нас нет, так

что можете составить список, а мы телеграфируем в Лондон, где Лала их

купит и привезет сюда. Она приезжает через три дня. Я буду просить ее

также остановиться в Париже и выбрать там железный венок покрасивее, с

эмалевыми цветочками, который положат на мою безымянную могилу.

Беспечность этого человека вызвала во мне яростный стыд за самого себя. Я

процедил сквозь зубы, что он неописуемый негодяй.

- Вот это правильно, сэр Питер, - нашелся Большой Лев, - спокойствие духа

любой ценой. "Неописуемый Царь" выражение классическое, и оно, по

привычке, вызывает легкое содрогание; но быть может гению вашего калибра

простительно изобретение новых оскорбительных терминов.

Я был до безобразия расстроен отношением зрителей, чьи лица застыли в

широких улыбках, за исключением Диониса, который подступил прямо ко мне и

со словами: "Ты Фукин Шин",- ударил меня в глаз. "Если ты застрелишь

Больфова Льва, я пристрелю тебя", - добавил он.

Вся компания рухнула в приступе неукротимого хохота. Царь Лестригонов

вскочил с негодующим видом, и свирепо отчитал их:

- Так-то вы творите вашу волю, никчемные вы людишки? Или вы явились на эту

планету, чтобы обращать серьезные вещи в посмешище? Вам должно всем

рыдать, памятуя, что через двадцать четыре часа вам придется похоронить

либо вашего любимого Большого Льва, либо нашего достойного гостя, ставшего

всем нам еще дороже, благодаря своему невольному юмору. Пойдемте, Сэр

Питер, - с этими словами он взял меня под руку. - Не будем терять время с

этими пустозвонами. А что касается Беспредельной Лу (он принялся

напевать):

- Has any one seen my Mary?

Has any one seen my Jane?

She went right out in her stocking feet

In the pelting pouring rain.

If any one sees my Mary,

He`ll oblige me, I declare,

If he`ll send her back in a packing case,

`This side up, with care`.

Мы были уже далеко внизу, шагая по склону, точно великаны. Сверху

доносился смешанный хор выкриков и насмешек.

Нужно быть атлетом, чтобы бежать с холма рука об руку с Большим Львом.

Кактусы он, похоже, не замечал, а когда возникала канава, ее обязательно

нужно было перепрыгнуть. Когда же тропа взбиралась немного вверх, он

использовал инерцию движения, чтобы перенестись через гребень, точно на

американских горках. От этой гонки я положительно опьянел. Физическая

тревога в сочетании с физическим возбуждением. Я потел, как свинья, мои

сандалии скользили по жесткой и сухой траве; мои голые ноги были ободраны

дроком, утесником и кактусами.

Я то и дело поскальзывался, однако он всегда превращал падение в прыжок.

Так мы и мчались, не смиряя свой бег, пока не очутились у самых дверей

дома на мысе.

Большой Лев отпустил меня неожиданно. Я рухнул и, задыхаясь, лежал на

спине. Он был абсолютно спокоен; и жилка не дрогнула. Наблюдая за мной, он

успел вытащить свою трубку, набить ее и закурить.

- Никогда не теряйте времени по дороге на работу, - сделал Лам замечание

тоном, который я могу описать только как псевдо-ханжеский. - Как вы, уже

достаточно оправились от бега, чтобы снова принять вертикальное положение,

отличающее представителей рода человеческого от прочих млекопитающих? -

добавил он с притворной озабоченностью. - По-моему, это наблюдение

принадлежит Вергилию.

Огонек в его глазах подсказывал мне, что у него припасен для меня еще один

сюрприз; я начал понимать, что он радуется, как школьник, разыгрывая

людей. Ему, похоже, доставляло удовольствие заманить, поставить человека в

неестественное положение, и создавать таинства из самых банальных

обстоятельств. Это было до крайности по-идиотски, и до крайности

раздражительно; и, одновременно, приходилось признать, что в результате

этого метода в жизни прибавлялась какая-то острота.

Мне вспомнилось замечание Мейзи Джэкобс: "Где Лам, там не тоскуют".

Эти события, по характеру своему, были обыденны и незначительны и, тем не

менее, каждому из них он придавал значение. Он делал жизнь такой, какой

она бывает, когда впервые пробуешь кокаин или героин, однако ему это

удавалось достигать не прибегая к излишествам. Я, наконец, понял, откуда у

него эта уникальная репутация человека, ведущего фантастическую жизнь, при

том, что никто не мог привести ни единой выходки, которая была бы

экстраординарна сама по себе.

Я постепенно взял себя в руки и, удалив несколько колючек из своих

оголенных ног, в достаточной степени овладел собой, чтобы спросить:

- Так это и есть мастерская?

- Вот уж в который раз, сэр Питер, - отвечал Лам, - ваша интуиция

подтверждает свою непогрешимость. И в очередной раз ваш несравненный дар

подбирать выражения укладывает факты в скупую форму эпиграммы, которую

отчаялись бы редактировать Юлий Цезарь и Марциал.

Он открыл дверь этого дома, повторяя свою давнюю формулу:

- Твори, что ты желаешь да будет то Законом.

До сего времени, я находил эту фразу поочередно смехотворной, раздражающей

и занудной. Сейчас же она полностью утратила эти свойства. Сухие кости

ожили. Меня пробрало до спинного мозга, когда он произнес эти слова.

Нежный, милый голос, до странности знакомый, ответил ему из просторного,

темного помещения. Темного, ибо ослепительный солнечный свет с улицы был

не в силах осветить его внутренности для моих суженных зрачков.

- Любовь - закон, любовь подчиняется воле.

Я снова встрепенулся, но на этот раз от сочетания неожиданности и

ликования, смутно невразумительного. И тогда я увидел в одном углу

комнаты, за рядом скамей и столов, уставленных аккуратно разложенным

инструментом, мерцающий силуэт. Он был обращен к нам спиной, и деловито

прибирал на полу.

- Вот сэр Питер Пендрагон, - сказал Большой Лев, - пришедший заведовать

этой лабораторией.

Мои глаза все еще не привыкли к сумраку, однако, я мог разглядеть, как

фигурка поднялась с пола, сделала реверанс и двинулась по направлению ко

мне, туда, где я стоял в столбе солнечного света, проникавшего через

приотворенную дверь. На ней были надеты шелковые штаны "никербокер"

черного цвета, сандалии и черные чулки.

Я узнал Лу.

- Большой Лев сказал, что вы можете приступить к работе сегодня в полдень,

сэр Питер, - промолвила она с достоинством, - поэтому я и пытаюсь навести

в этом месте порядок.

Я стоял совершенно ошеломленный. Это была Лу, но такая Лу, которой я

никогда не знал и не видел. Я обернул за объяснением к Царю Лестригонов,

но за моей спиной никого уже не было.

Смех струился по ее лицу; ее магнетические глаза сверкали светом солнца. Я

дрожал от неописуемого волнения. Здесь была неразгаданная загадка. Или -

не было ли это, случайно, ответом на загадку - на все мои загадки -

загадку жизни?

Я пытался что-то придумать, но на язык просились самые увечные и неуклюжие

банальности.

- Что ты здесь делаешь? - спросил я.

- Творю мою Волю, разумеется, - последовал ответ, и ее глаза сверкнули

солнцем, бездонные, как само море.

- Нет у тебя иного права, как творить свою Волю, - процитировала она. -

Делай так, и никто другой не скажет тебе нет.

- О, да, - отозвался я не без раздражения. Я все еще чувствовал неприязнь

к "Книге Закона". Мне очень не хотелось подчиняться этой формуле, как бы

мой здравый смысл, подкрепленный опытом, не убеждал меня уступить.

- Но как тебе удалось узнать, что есть твоя Воля?

- А как тебе удалось? - резко ответила она ответом на вопрос.

- То есть как, - начал я, заикаясь. - Большой Лев продемонстрировал мне,

как моя наследственность, мои естественные наклонности, и разрешение моего

кризиса, - все указывало на одну и ту же вещь.

- Вот ты все и сказал, - мягко промолвила она и выпалила очередную цитату.

- "Закон есть для всех".

- Расскажи мне о нем.

Таяли, исчезая, мои досада и оцепенение. Я начинал постигать, сколь умело

была подстроена Большим Львом вся эта ситуация. Он проделал со своим

материалом - нами - то, что я проделывал со своим в соответствии с

законами механики.

- Я открыла свою волю ровно четыре дня назад, - начала она очень серьезным

тоном. - Это произошло тем вечером, когда ты и Большой Лев лазали на

Глубокий Гилл и так задержались над Дымоходом Профессора, что пропустили

обед с шампанским.

- Ну, ну, - кивнул я нетерпеливо, - и что же это было.

Она сомкнула руки за спиной, и склонила голову. Веки прикрыли ее

удлиненные раскосые глаза, а красные, змеиные губы с дрожью пришли в

движение.

- Пока ты спал после завтрака, - заговорила она. - Большой Лев отвел меня

на полукруглую скамью, ту, что на холме над Домом для Посторонних, и

подверг подобному испытанию. Он заставил меня рассказать ему всю мою

прежнюю жизнь, особенно ту ее часть, до встречи с тобой, когда я думала,

что люблю его. И он заставил меня увидеть, что я всего лишь пыталась

сделать тебе приятное, и это мне не удалось. Моя любовь к нему была всего

лишь любовью дочери к отцу. Я усматривала в нем того, кто откроет мне

жизненный путь, однако ничто не имело для меня значения до той ночи, когда

я повстречала тебя. С того момента я начала жить. Ты, а вовсе не

дьявольский кокаин Гретель наполнил мою душу "Литаниями" Фуллера. Мне

доводилось напевать их и прежде, и не раз, но никогда они не попадали в

цель. Тем вечером я использовала ее, чтобы заполучить тебя. Я только и

жила возможностью однажды найти тебя. Вся моя жизнь с того мгновения

вилась вокруг тебя. Я была готова пойти в ад ради тебя. И я отправилась в

ад ради тебя. И я вышла из ада ради тебя. Я покончила с героином, только

чтобы быть в состоянии помочь тебе творить твою волю. В этом воля. И когда

нынче утром мы выяснили, какова твоя воля, я явилась сюда привести это

место в порядок, чтобы ты мог ее исполнить. Я намерена поддерживать здесь

порядок для тебя и помогать тебе, сколько смогу, в твоей работе точно так

же, как я танцевала для тебя, и ходила ради тебя к МакКоллу в те дни,

когда ты был слеп. Я тоже не видела, в чем твоя воля, но я всегда

следовала своему инстинкту, деля то, зачем я тебе была нужна, даже когда

мы были отравлены и безумны.

Она говорила тихим, спокойным тоном, но дрожала при этом как осенний лист.

Я не знал, что сказать в ответ. Величие ее позиции повергло меня в

смущение. Я чувствовал предельную горечь позора от того, что исковеркал

столь возвышенную любовь, что низвел ее до такого бесчестия.

- Боже мой! - вымолвил я, наконец. - Чем мы обязаны Большому Льву!

Лу покачала головой.

- Нет, - сказала она со странной улыбкой. - Мы помогли ему не меньше, чем

он помог нам - содействуя ему в исполнении его воли. Секрет его власти в

том, что он не существует для себя. Его сила протекает через него, не

встречая преград. Ты не был самим собой вплоть до сего утра, когда ты

забыл себя, забыл, кем ты был, не знал, кто тебя поцеловал и кто принес

тебе завтрак.

Она подняла взор медленно, полустыдливо улыбаясь, и посмотрела мне в

глаза.

- И я потерял тебя после завтрака, когда я вспомнил, кто я есть, и забыл о

своей работе. И все это время ты была рядом, помогая мне ее делать, а я

этого не понимал.

Мы постояли немного в тишине. Наши сердца бурлили от сдерживаемой

потребности говорить. Немало времени прошло, прежде чем я нашел нужные

слова; и когда они вырвались из моих уст, они прозвучали пылко, спокойно и

уверенно.

- Я люблю тебя.

Ни героин с его сосредоточением, ни кокаин с его экзальтацией не могли

сравниться с этим мгновением. Это были старые слова, но их значение было

изумительно новым. Мое "Я" не существовало, пока я думал, что "Я" - это я.

Не было никакого "Ты" до сих пор, пока я думал о Лу, как о независимом

существе, и не сознавал, что она была необходимым дополнением

человеческого инструмента, которым делалась "моя" работа. И никакой любви

тоже не было прежде, пока любовь не означала ничего кроме всевозможных

глупостей, по обыкновению подразумеваемых людьми под этим словом. Любовь,

как понимал я ее теперь, была подтверждением неизбежного единения двух

безличных половинок произведения. Она была физическим воплощением нашей

духовной истины.

Моя жена не повторила в ответ то, что сказал я. В этом не было нужды. Она

все великолепно понимала. Нас соединял бессознательный экстаз природы.

Членораздельная человеческая речь была бы оскорблением для нашего

духовного блаженства. Наш союз разрушил наше чувство разобщения со

Вселенной, частью которой мы являлись; солнце, небо, море, земля

соединились с нами в этом несказанном причастии. Не было никакого перерыва

между тем первым объятием нашего подлинного брака, и дневными занятиями по

приведению в порядок лаборатории, составлению списка необходимых вещей для

Лалы в Лондоне. Солнце пропало за горным хребтом, и из отдаленной выси со

стороны Трапезной донеслись звучные удары тамтама, сообщившие нам, что

готов обед. Мы заперли дом и побежали, смеясь, вверх по склонам. Они

больше не утомляли и не обескураживали нас. Но полпути к усадьбе мы

повстречали крошку Диониса, преисполненного важности. Сестра Афина

Blog

Книга первая

Содержание