Церковно-просветительская деятельность князя К. К. Острожского
| Вид материала | Документы |
- Проблемы сохранения и развития русской культуры в условиях эмиграции первой волны (культурно-просветительская, 446.4kb.
- Религиозно-просветительская деятельность православных братств Центральной России, 325.12kb.
- Саврушская церковно- приходская школа Выпускники Саврушской церковно-приходской школы, 2.88kb.
- Научно-просветительская и педагогическая деятельность российской интеллигенции в северо-кавказском, 802.28kb.
- Научно-просветительская деятельность российских учёных – членов Кавказского Отдела, 184.63kb.
- И. А. Вахнина Научная библиотека, 74.45kb.
- Введение, 727.9kb.
- I. Научно-исследовательская работа, 818.98kb.
- I. Научно-исследовательская работа, 667.06kb.
- Московская православная духовная академия Кафедра церковно-практических дисциплин, 1266.7kb.
Письмо Сапеги князю Острожскому, составленное по поручению короля и полное заявлений решительности польского правительства защищать согласившихся на унию епископов и скрытых угроз в адрес Острожского, вероятно, имело целью устрашить князя и таким образом ослабить его оппозицию унии. Доходившие в Краков слухи о протесте православных вызывали большое опасение у польского правительства. Под влиянием тревожных вестей король в сентябре 1595 г. созвал совещание министров, некоторых польских и литовских сенаторов и нунция Малеспины и предложил им для решения вопрос: что делать с унией, оканчивать ли начатое дело унии и отправлять владык в Рим или же удержать их от поездки. На Совещании пришли к единогласному решению приостановить их немедленную поездку и подождать, пока князь Острожский не остынет в своем упрямстве и не займет относительно унии более благосклонную позицию. Такого содержания были отправлены письма к Поцею и Терлецкому. Но, прежде чем письма дошли по назначению, они оба приехали в Краков75.
Их приезд был причиной нового совещания, состоявшегося 22 сентября 1595 года. На нем опять был поставлен прежний вопрос об отношении к унии, голоса присутствующих на этот раз разделились. Одни высказывались против немедленной поездки епископов в Рим и указывали на такие факторы:
1) усиление влияния Виленского братства на народ;
2) всеобщую оппозицию унии;
3) тот факт, что русские послали письма патриарху с описанием последних событий и просьбой низложить митрополита и епископов.
Из-за преждевременного введения унии, говорили они, может произойти раздвоение Руси, кроме того, у князя Острожского 150 всадников готовы пуститься в погоню за епископами, отправившимся в Рим, и на дороге их умертвить. Советовали, во всяком случае, прежде созвать собор, а если возможно (ввиду настроения князя боялись его успеха), позаботиться о созыве Вселенского Собора с присутствием латинского и восточного духовенства.
Другие, напротив, думали, что не следует удерживать епископов от поездки в Рим, так как князь Острожский не в состоянии будет произвести замешательство ввиду неослабевшего в крае королевского авторитета, а если дожидаться Вселенского Собора, то будет длинная история (rzecz). В конце всех этих разговоров на совещание пригласили двух епископов — Поцея и Терлецкого и спросили: уверены ли они в митрополите и остальных епископах, в духовенстве, шляхте и людях. Те ответили, что епископы все с ними, духовенство за ними пойдет, по крайней мере, в их епархиях. Что касается шляхты, то многие ее представители изъявили желание принять унию и только потому не сделали этого на бумаге, что боятся огласить дело преждевременно. Кроме того, Поцей и Терлецкий высказались против приостановки дела унии, поскольку это ослабит ее, а патриарх лишит их кафедр, узнав о их переговорах. Они говорили, что не стоит смотреть на пример митрополита Исидора, так как он был один, а их много, и они имеют за собой приверженного унии короля. Если король возьмет их и униатское духовенство под свое покровительство, уравняет в правах с латинским духовенством, а общество уверит, что уния не является отступлением от старой восточной веры и религиозных обрядов, то невозможно сомневаться, что уния принесет лучшие плоды, чем при Исидоре. Вследствие такого заявления епископов было изменено первоначальное решение и вынесено постановление, чтобы они немедленно собирались в Рим, и чтобы король одновременно особым универсалом успокоил русских в том, что уния не посягает ни на веру, ни на их обряды. Не была также утрачена надежда склонить к унии и князя Острожского. С этой целью полагали послать к нему Мациевского, Луцкого бискупа, воеводу Подляшского, канцлера Литовского, и Петра Скаргу как ученого богослова, при этом даже сам нунций изъявил готовность ехать к князю. “Если его приобретем, — говорил он, — то не будет никакой трудности”76.
Принятое королем и его советниками решение было в точности выполнено. 24 сентября 1595 г. король издал универсал о соединении Православной Церкви с Римской. В нем он извещал всех своих подданных о том, что “пастыри греческой религии с немалым количеством вверенных им людей приняли унию с католической церковью и подчинились римской столице апостольской”, выражая по этому случаю свою радость и приглашая подданных разделить ее с ними, король находит нужным объявить, что церковную унию митрополит и епископы приняли под условием сохранения старых церковных обрядов и что они уполномочили Владимирского и Луцкого епископов отправиться в Рим просить об этом “отца святого”77. Спустя два дня после издания королевского универсала (26 сентября) Поцей и Терлецкий как наиболее ревностные сторонники соединения церквей отправились в Рим, чтобы там от имени русских епископов торжественно выразить покорность римскому папе.
Своевольный отъезд Поцея и Терлецкого в Рим без собора и согласия православных мирян поднял еще большую волну возмущения против епископов-отступников и вызвал усиленные протесты. По этому поводу князь Острожский написал митрополиту резкое письмо, в котором говорил о том, что православная вера теперь совершенно продана под власть римскую. В это же самое время по распоряжению князя были рассеяны по всей Литве листы, напечатанные от его имени в Остроге, в которых митрополит подвергался самым сильным порицаниям и укоризнам и прямо назывался “отступником и иудою-предателем”78. Письмо князя и распространяемые по Литве листки произвели удручающее впечатление на митрополита. В ответном письме князю митрополит Исидор Рогоза старается оправдаться во всех возводимых на него обвинениях (например, желание завладеть Полоцкой архиепископией по смерти Нафанаила, отправление вместе с Поцеем и Терлецким своего служителя в Краков, а потом и в Рим) и выставляет себя ревнителем Православия, усердным слугой князя. Оправдываясь, митрополит писал, что Григория он посылал в Краков не за тем, чтобы ехать с епископами в Рим, а чтобы удержать их от этой неразумной поездки без Синода и совещания с князем и другими. На требование князя созвать собор для рассуждений по делу унии митрополит отвечал: “Если бы ваша княжеская милость пожелали написать к оставшимся епископам, чтобы они немедленно съехались ко мне как старшему для совещания, так как они всегда к моим письмам относительно нужд церковных глухи и писем не слушают. По совету же вашей милости княжеской, я уверен, охотнее приедут ко мне в Новогородок. И если они согласятся и объявят о том вашей княжеской милости, то для большей силы весьма нужно, чтобы на открытом письме ко мне от вашей милости было до двухсот печатей и подписей знатных панов из шляхты нашей греческой веры, которых ваша милость приготовит для крепкого сопротивления этой измене. Получив этот лист с подписями от вашей милости, я имел бы у себя помощь и сильнее отважился бы сопротивляться и тотчас же при посланце буду готов составить, сообразно с вашим, свой лист и подписать с епископами, чтобы и на уряд его признать”79. Таким образом, митрополит предоставляет самому князю созвать епископов на собор, зная хорошо, что епископы, связанные перед королем письменными обязательствами принять унию, не поедут на собор. Исполнил ли эту просьбу митрополита князь Острожский, неизвестно, но он очень был озабочен созывом собора и, несмотря на прежние отказы, в начале октября опять обратился к Сапеге с просьбой ходатайствовать перед королем о созыве главного съезда православных. Сигизмунд по-прежнему отказывал православным в праве собраться на совещание по делу унии. Между тем, теперь, когда стало ясным положение епископов в деле унии, православные усиленно добиваются, чтобы был созван собор, который бы осудил незаконный и своевольный поступок архипастырей и лишил их кафедр. Однако устроить собор можно только с разрешения короля, так как собор или съезд, собирающийся без воли короля, считался и был недействительным, поэтому православные в лице князя Острожского снова обратились к королю за разрешением, но получили отказ.
При таком отрицательном отношении Сигизмунда III к настойчивым просьбам православных о соборе, крайне неожиданной была для них пригласительная грамота митрополита Исидора Рогозы от 28 октября 1595 г. на церковный собор в Новогородке, назначенный на 25 января 1596 г.80 Приглашение на собор мотивировалось в грамоте митрополита требованием князя Острожского и “в сим вобщ так духовнаго яко и светскаго стану людям” против самовольной депутации епископов в Рим. Таким образом, делу унии предполагалось быть главным предметом соборных рассуждений в Новогородке. Неизвестно, чем было вызвано это согласие короля на созыв собора, если он раньше так упрямо отказывал в нем православным. Проф. П. Жукович высказывает предположение, что собор и самое время, в которое он назначен, были рассчитаны на то, чтобы собравшимся на него лицам преподнести унию как свершившийся факт, причем не только в Польше, но и в Риме. Во всяком случае, собор созывался митрополитом не для совещания о сути дела, давно вполне решенного, а для других целей81. Однако конкретная цель собора в Новогородке 25 января 1596 года не была достигнута. К этому времени Ипатий Поцей и Кирилл Терлецкий не возвратились из Рима, православные же не явились в предполагаемом количестве на собор, и он прошел незамеченным. Им не воспользовались в достаточной мере ни православная, ни униатско-католическая стороны. Может быть, православные в это время решили перенести дело унии на сейм, так как уния являлась нарушением сеймовой религиозной конфедерации 1573 г. Во всяком случае на соборе в Новогородке не было ни князя Острожского, ни других вельмож и представителей братств. Собор был немногочисленный и ограничился только разбирательством споров митрополита с виленскими священниками и львовского епископа Гедеона Балабана с братством.
Пока вносились все протесты православных против унии, изменники-епископы 23 декабря 1595 г. в Риме на торжественной аудиенции изъявили папе Клименту VIII полное подчинение. При этом западнорусская Церковь была соединена с Римской не на выработанных митрополитом и епископами условиях. Исповедание веры, произнесенное Ипатием Поцеем и Кириллом Терлецким, нельзя назвать иначе, как только кратким и точным изложением всего учения Римской Церкви. Митрополит Макарий, анализируя унию, принятую русскими епископами в Риме, делает такое общее заключение: “Поцей и Терлецкий совершенно отверглись Православия, осудили и отвергли все те пункты учения, по которым доныне как православные отделялись от Римской Церкви и вообще осудили, отвергли и анафематствовали все ее схизмы (следовательно, и всю Православную Церковь) и ереси, осужденные, отвергнутые и анафематствованные папой, вполне приняли римскую веру со всеми ее учениями и постановлениями, как они изложены на Тридентском соборе”82. В знак своего благоволения к русским папа оставил им греческие церковные обряды и церемонии.
Слухи об измене вере и уступках Кирилла Терлецкого и Ипатия Поцея быстро распространялись по всем русским областям и приводили в негодование всех православных, дороживших своей верой. Православные магнаты, патроны церквей и члены братств деятельно поддерживали взаимную переписку, совещаясь о мерах спасения Православной Церкви. С церковной кафедры стали раздаваться проповеди об антихристе и о кончине мира. Всюду поддерживалось убеждение, что уния поведет за собою ниспровержение всех догматов и обрядов Восточной Церкви, и будет введено чистое латинство. Разразившееся к этому времени социально-экономическое движение, известное под именем казацкого восстания Лободы и Наливайко, начинало отражать в некоторой своей части (со стороны Наливайко) и это господствовавшее в православном русском обществе религиозно-церковное недовольство. Казацкие отряды нападали на имения и дома, принадлежавшие католическим магнатам и изменникам Православию, предавая их опустошению. Участие в казацких набегах некоторых людей, вышедших из имений князя Острожского, дало повод католикам и приверженцам унии обвинять князя в покровительстве им и подстрекательстве к насилию над католиками и униатами. Это подозрение против Константина Константиновича в соучастии в бунте Наливайко было тогда очень распространено, как об этом свидетельствует сам князь в письме к Христофору Радзивиллу от 3 марта 1596 г. из Острога83. В этом письме князь Острожский возмущается возводимыми на него обвинениями. Доказательством невиновности князя в восстании казаков служит то, что он сам желал скорейшего подавления этого бунта и высказывал пожелания полнейшего успеха усмирителю восстания польскому коронному гетману Станиславу Жолкевскому. Когда на варшавском сейме 1597 г. получено было известие о поражении казаков, князь К. К. Острожский выступил с речью, в которой благодарил короля за усмирение казацкого своеволия и рекомендовал его особенному вниманию победителя казаков Жалкевского84.
Волнение по поводу унии, царившее в западнорусском обществе, еще более усилилось с приездом епископов Ипатия Поцея и Кирилла Терлецкого. Всеобщий ропот и негодование были ответом со стороны православных на привезенную ими весть о совершившемся соединении Церквей. Снова раздались требования о созыве всеобщего собора, низложении епископов и т.д. Православные решили выступить со своими протестами и на предстоящем варшавском сейме. На всех предсеймовых собраниях (сеймиках) волынского, киевского, польского и “русского” (то есть Галицко-Русского) воеводств православная шляхта поручила своим депутатам заявить на предстоящем сейме протест против самовольного поступка епископов, которые без согласия и позволения “старших духовных”, шляхты и простого народа провозгласили унию и склоняют к ней низшее духовенство и народ, а также просить короля о том, чтобы:
1) епископов, отступивших от Православной веры лишить сана;
2) поставить вместо них лиц православного исповедания, согласно с варшавской конфедерацией 1573 г. и с жалованными грамотами прежних королей, подтвержденными присягой самого короля Сигизмунда III.
Эти протесты и просьбы были представлены правительству послами на варшавском сейме 1596 г. Такую же просьбу лично от себя представил и князь Константин Острожский, который с этой целью поспешил приехать в Варшаву к открытию сейма85.
Король, твердо решившийся поддержать унию, не обратил внимания ни на представления депутатов, ни на просьбу князя К. К. Острожского. Депутаты и князь не получили ответа на представленные ими просьбы. Не добившись ничего от короля и ограждая свои права, они торжественно объявили королю и всему сейму, что они все люди посполитые и в своих имениях не будут слушаться архиереев-отступников, почитать их за своих духовных архипастырей, терпеть их в своих имениях и подчиняться их духовной юрисдикции.
Князь Острожский и депутаты обратились ко всему народу и представили ему просьбы, отвергнутые королем и сеймом. С этой целью князь внес в варшавские городские книги протестацию на другой день сейма, изложив в ней преступные действия епископов Кирилла Терлецкого и Ипатия Поцея, и объявил твердую решимость противодействовать их намерениям. Депутаты православного дворянства, со своей стороны, подали два протеста для внесения в радзиевские городские книги: один протест они подали лично от себя за их общей подписью, а другой поручили писать в актовые книги князю Юрию Друцкому-Горскому, послу киевского воеводства. Официальные выписки из этих книг решено было разослать по воеводствам. Подобные протесты вносились тогда в актовые книги и в других местах.
Таким было первое выступление князя Константина Острожского во главе православного западнорусского дворянства в защиту своей веры на политической арене. Сама инициатива этой защиты веры и борьбы с церковной унией на сеймах принадлежала князю, который указал, таким образом, православному русскому народу тот легальный правовой путь, которым ему возможно было идти к достижению цели, сделавшейся для него теперь заветной, признанию со стороны польско-католического правительства, права существования православного исповедания в государстве наряду с католическим.
* * *
Такой была жизнь и деятельность князя К. К. Острожского. В тяжелые моменты жизни западнорусского общества и Православной Церкви его личность, могущество, сила и влияние служили твердой опорой и огромным утешением для православных. Услуги, оказанные князем Острожским Православной Церкви и русскому народу в Польско-Литовском государстве, по достоинству были оценены современниками. В своих многочисленных посвящениях, панегириках они выражают чувства благодарности и во всей полноте изображают пользу совершенного им дела. Самым ярким выразителем такого отношения к личности и делу князя К. К. Острожского является ближайший к его времени южнорусский писатель Захария Копыстенский. В своей “Палинодии” он написал восторженную характеристику Константину Константиновичу, проникнутую чрезвычайным уважением и благоговением к личности князя и глубокой благодарностью за его благотворную деятельность. “Солодкая бо всем завжды того зыцного княжати мает быти у нас память! — говорит З. Копыстенский.— И то, что о Иосии царе израильском написано, беспечне и мы о том пресловутом княжати мовити можемо: память Василия (Константина), преславнаго княжати Острожского, як приправа волности сотворенное мира от аптыкаря в устех каждого, яко мед осолодият памятка его, и як музика при беседе вина. Солодкая, правдиве память и вдячная волность зо всех сторон!.. В обоем высоце преславный,— продолжает Захария,— в деятельности и правоверии, первый межи княжати росскиями, великий заступ и потеха всего народу росского; мур железный на украинах, страх и трепет татаром; слава и свеча ясно светлая кролевства Польского, оздоба и окраса сеймовая, всех публичных зъездов око и сила потужная;... урода Гекторови, красота лица и особы и Иосифа Прекраснаго; постава всполнялая; муж обычаев царских, ласкавости и цнот побожных полный”. Относительно дел князя Острожского на пользу Церкви замечает, что знаменитое добродейство церквам показал и учинил, “же чрез магистерство типографии книг богословских выдал немало, чрез что Церковь говорит: “От преименитых благочестивых родителей с молодости я был воспитан в истинной вере, в которой и теперь, Божиею помощью укрепляясь, пребываю”86. Домашнее воспитание в истине Православной веры и в преданности Церкви было причиной той набожности, которую он часто проявлял в своей жизни, в той глубоко сознательной убежденности в истинности и превосходстве Православной веры перед другими христианскими исповеданиями, о которой он возвестил в своем знаменитом окружном послании.
Князь К. К. Острожский в продолжении всей своей жизни постоянно при наступлении Великого поста оставлял все мирские заботы и удалялся в любимый им Дерманский Крестовоздвиженский монастырь, где, как повествуют польские историки, сняв княжеские одежды (paskir szaty), одеваясь в простоте (podle), предавался посту, бдению и молитве, подавая пример даже монашествующей братии. Во всех храмах своих имений князь Константин приказал устроить особые отделения, закрытые с трех сторон, куда он удалялся во время богослужения и никем и ничем не развлекаемый усердно молился87. Памятником его любви к Православной вере и Церкви могут служить и те многие храмы, которые он выстроил или щедро одарил угодьями; монастыри, наделенные богатыми фундушами и привилегиями, о преуспевании которых он постоянно заботился. Деятельность князя Константина, направленная на защиту прав и интересов Православной Церкви, служит лучшим выражением его глубочайшей преданности ей.
Любя Православие, храня его в своей личной жизни и защищая в продолжение почти сорока лет, князь Острожский тем самым являл себя убежденным русским патриотом. Православие в его время, по словам Костомарова, было главным признаком русской национальности88. Кто содержал и защищал Православную веру, тот этим самым уже защищал и русскую народность, так как в Православной вере заключалось главное и самое важное отличие западных руссов от представителей других народностей, населявших Польшу. Поэтому те исторические деятели, которые дорожили русской народностью и желали бы отстоять ее самобытность, должны были прежде всего охранять и защищать Православную веру. Так, Александрийский Мелетий Пигас, принимавший живое участие в делах западнорусской Церкви и хорошо зная деятельность князя К. Острожского, отзывается о нем с особенной похвалой: “Слышим о подвигах твоей державной главы, совершаемых для благочестия и за благочестие Православной Церкви, украшаемой Божественной благодатью! О Вас носится такая слава поборничества за Православие, что по всей подсолнечной у всех воспевается ваше имя, равное победоносному вождю, как бы имя некоего нового и великого Константина”!89