Иноческие подвиги Саввы

Вид материалаДокументы

Содержание


Отныне и навсегда будьте попечителями о нуждах Григория и его братии.
Почему бы тебе не передать и другим этого чудного питья, так утрачиваемого тобою без всякого внимания? Или не знаешь, что это не
Подобный материал:
1   ...   35   36   37   38   39   40   41   42   ...   45
Лишь только юноша был брошен в море, тотчас явились осияваемые небесным светом ангельские чиноначальники – Михаил и Гавриил – и юноша, подобно пророку Аввакуму, в один час принесенному ангелом из Иерусалима в вавилонский львиный ров, в то же мгновение лежал уже в монастыре, внутри запертой церкви, пред святым алтарем, на полу[305] у царских врат, и в том самом виде, в каком был брошен в глубину морскую. Потрясенный предшествующими обстоятельствами и оттого лишившийся чувств, юноша погружен был теперь в глубокий сон. Когда пришло время утренней службы, кандиловжигатель, по обыкновению взяв благословение у игумена ударять в доску – деревянную доску, пошел сначала в храм – зажечь лампады пред иконами, и вдруг видит пред царскими вратами связанного по рукам и ногам спящего юношу. Возжигатель лампад, пораженный таким зрелищем и почитая это мечтанием бесовским, тотчас пошел из храма – возвестить о видении игумену. Игумен, упрекнув его в малодушии и робости, велел ему идти в храм, оградить себя знамением крестным и сказать:

– Господи! Оружие на диавола крест Твой дал еси нам: трепещет бо и трясется, не терпя взирати на силу его, – яко мертвыя восставляет, и смерть упраздни. Сего ради покланяемся погребению Твоему и возстанию[306].

Кандиловжигатель известил игумена, что молитва и крест не имеют успеха. Тогда святой Неофит, познав, что видимое не есть обман и мечта бесовская, сам пришел с кандиловжигателем в церковь и – о чудо! – видит в столь странном положении того самого юношу, который возвестил ему об обретении золота. Исполненный тоже удивления и ужаса, святой Неофит долго стоял над юношей недвижимо, опершись на свой жезл, и не мог дать себе никакого отчета в видимом. После долгого раздумья наконец он жезлом своим легко коснулся юноши. Несчастный пробудился и не знал ни того, где он находится, ни того, что с ним делается. Успокоенный и вразумленный святым Неофитом, он наконец пришел в себя и объяснил преподобному эту загадку. «Посланные тобою, отче, – сказывал он успокоившись, – поверенные отцы, получив указанное мною золото, договорились утаить его, а для сокрытия своего преступления втайне решились утопить меня. Поэтому, связав мне руки и ноги и привесив этот камень на мою шею – как бы выделяя и мне часть из найденного нами сокровища, – они бросили меня в море. Далее я ничего не помню. Как вышел я из глубины морской и очутился здесь – не знаю: одно только помню – что лишь только погряз я в бездне морской, тотчас явились какие-то двое златокрылых, как бы орлы, осияваемые неизреченным светом, и восхитили меня куда-то». Услышав эту повесть, святой понял, кто были златокрылые орлы. Всегда возлагая по Боге свое упование на сильную помощь архангелов Михаила и Гавриила, он несомненно верил и видел, что Бог предстательством их как юношу освободил от глубины морской, так и трем тем инокам не попустил погибнуть в бездне ада. Святой Неофит, чтобы более изумить братство этим чудом и вместе лучше обличить трех делателей беззакония – ибо он узнал, что они в ту ночь прибыли к монастырской пристани, – определил юноше остаться до утра в этом жалком положении, а утреню благословил читать в притворе храма; самый же храм велел кандиловжигателю на ночь запереть, строго запретив ему объявлять братству причину такой новости и странности. Утром благие и верные рабы явились с пристани в монастырь. Святой Неофит, призвав их к себе, спрашивал их о юноше и сокровище. «Тщетен наш труд, – отвечали они, – лжец этот юноша, обманул нас и, устыдившись своей лжи, убежал неизвестно куда». Святой, показывая вид, будто верит словам их, сказал: «Благословен Бог! Пойдемте в церковь, совершим славословие Богу – и Он, как благий и сильный, пошлет нам богатую Свою милость, имиже весть судьбами». Между тем, по повелению его, ударили в колокола – собрались все отцы и вошли купно в Божественный храм, предводимые святым и теми тремя старцами. Едва только увидели они юношу в этом жалком положении, как виновников такого явления объял страх и трепет, а прочих отцов, не знавших о том прежде, недоумение и изумление. Тогда юноша на вопрос святого повторил то же самое в присутствии всех, что прежде рассказал ему одному. «Велик Ты, Господи, и чудны дела Твои!» – единогласно воскликнуло все священное братство, когда юноша замолчал. А те три несчастные инока, падши ниц и открыто исповедуя свое беззаконие, горько раскаивались в нем и со слезами просили святого Неофита и прочее братство помолиться ко Господу Богу и святым архангелам о прощении им великого их преступления и с неутешным плачем указывали место, где скрыли они гибельное золото. При этих трогательных и поразительных обстоятельствах радость игумена и всей братии была неописуема. Хвалили и благодарили Бога, славили и архангелов. Но так как ангельские чиноначальники осязательно и явно показали сверхъестественными своими делами, что они священный сей монастырь получили от Бога в жребий себе, то братство сочло благословным главный храм монастыря, который прежде, как выше сказано, был сооружен во имя святого Николая, посвятить Божественной двоице архангелов. А сему святителю был определен храм придельный. Таким образом, совершив всенощное бдение и Божественную литургию, братия с того времени благопристойно посвятили главный храм монастыря пречестным именам великих чиноначальников Михаила и Гавриила и прочих с ними безплотных сил. А на согрешивших монахов святой Неофит, по принятии от них золота, наложил епитимию и, как святотатцев, убийц и лжецов, изринул их на время из монастырского братства. Но когда они исполнили свою епитимию, слезами и покаянием умилостивили Бога – тогда святой снова причислил их к общему лику, и они, по исполнении дней, мирно отошли ко Господу.

Святой Неофит, получив свыше дар для своего монастыря, расписал Божественный храм его прекрасной живописью, снабдил богатыми священными сосудами и одеждами и сделал весьма много других полезных приобретений. А юношу Василия, нашедшего сокровище, по желанию его, святой облек в ангельский образ, переименовав Варнавою, и упражнял его во всякой добродетели. Но так как слава добродетелей святого Неофита прошла по всей Святой Горе, то все преподобные отцы афонские, по смерти тогдашнего прота, почли достойным поставить на это место игумена Дохиара. Святой Неофит, видя, что невозможно ему избежать сего поручения Святой Горы, передал с согласия всего братства священный монастырь для управления Варнаве, как мужу испытанному им самим и всем братством, а сам перешел в протат и нес обязанность прота много лет. Наконец этот труженик о Господе после многолетних святых своих трудов возымел нужду и в покое. Будучи уволен по преклонности лет от трудной должности прота, он возвратился в свой монастырь, где вскоре и отошел на вечный покой в лоно Авраама, исполненный дней. Молитвами святых отцов Евфимия и Неофита, да сподобимся и мы стяжать наслаждение вечными благами. Аминь.


12 НОЯБРЯ


Житие преподобного отца нашего Нила Мироточивого[307]


Святой и блаженный Нил, воссияв в поздние времена, подвигами своими превзошел многих даже и древних подвижников. Новое доказательство, что добродетель, благочестие и любовь к Богу не определяются временами и годами, но имеют свое основание в нашей воле и произволении.

Святой Нил был сын благочестивых и православных родителей, имевших свое жительство в Морее, или нынешней Греции, в селении, именуемом «Святого Петра», Законийской епархии. Воспитание его ограничивалось пределами места его рождения. В ранних еще летах лишился он своих родителей, но нашел их в дяде своем иеромонахе Макарии. Этот дядя был бдительным и искренним надзирателем за всеми движениями ума и сердца сего будущего сосуда благодати Святаго Духа. И нетщетными оказались многозаботные попечения пестуна о его воспитаннике. Племянник, обладая прекрасными природными дарованиями, при неусыпном и искреннем о нем старании дяди оказывал быстрые успехи в умственном и нравственном отношениях. Поэтому юный Нил, достигнув законного возраста, принял монашеское пострижение и удостоен был рукоположения во иеродиакона, а потом и во иеромонаха. Таким образом, достопочтенный дядя и достойный его племянник единодушно подвизались подвигом добрым. Но сии высокие и девственные души, будучи уязвлены пламенной и всецелой любовью к пресладкому Небесному Жениху, во славу Его возгорели желанием подвигов больших. Найдя настоящее свое местопребывание недостаточным для осуществления такого пламенного своего желания, они удалились из своего отечества и пришли на святую Афонскую Гору. Посетив здешние обители, скиты и пустыни с целью обрести место, удобное для безмолвия и высоких подвигов, наконец пришли они в одно место, издревле называемое Святые Камни. Это место тогда было еще пусто и не заселено, так как отличалось чрезвычайной дикостью и безводностью. Блаженный Макарий и божественный Нил, нашедши его, однако ж, весьма удобным для глубокого безмолвия и совершенно соответствующим святым намерениям, исполнились той радостью, какую ощущают обретшие многоценное сокровище. Полные этой неподдельной радости, они явились в Лавру и просили благословения на владение этим местом[308] и на устроение там келий. Игумен Лавры[309] со своей старшей братией, видя чистоту и Божественное желание просителей, которые и самой своей наружностью внушали к себе почтение и уважение, с радостью согласились на их прошение и в знак своего согласия на то дали им письменное уверение. А священный Макарий, по обыкновению Святой Горы[310], внес в Лавру небольшой денежный вклад, как дань дружбы. Получив таким образом право на владение местом, блаженные труженики приступили к расчистке его. Каких же стоило им это трудов; сколько при этом пролито ими поту! Но души, разжженные ревностью по Боге, не замечали своих трудов, и вскоре восстал, словно феникс, святой храм в честь и славу Царя Небесного, с помещениями при нем для земных ангелов, имеющих славословить Его во дни и в нощи. Скоро, по устроении келий, божественный Макарий мирно почил о Бозе от бремени праведных трудов своих, сделав племянника своего наследником во всем и достойным преемником и правителем келий.

После сего блаженный Нил, более и более разжигаясь пламенем любви к Виновнику своего бытия, желая совершенной неразвлекаемости в занятии высочайшим предметом своей любви, стремясь, так сказать, слить свою любовь с превечной Любовью, находит и это место не совсем соответствующим святым стремлениям пламенной его души. Посему он отыскивает другое, более способное удовлетворить его стремлению, и поселяется в нем. Место это в то время по своей дикости, суровости и обилию наводящих ужас исполинских скал и стремнин было недоступно не только для людей, но и для зверей, имеющих обыкновеным прибежищем высокие горы и камни (Пс. 103, 18)[311]. Отсюда само собой разумеется, что для истинной любви к Богу, собственно, нет опасностей и трудностей. Она их вовсе не замечает, если только всецело занята своим высоким предметом. Пример тому – безчисленное множество мучеников, великомучеников и подвижников, удививших своими подвигами не только человеков, но и ангелов. Опасения трудностей на стезе любви к Богу выражают еще неискренность и неполноту ее. Проникнутые ею всецело, пред лицом неба и земли они свидетельствовали, что их ничто ни в сем, ни в будущем веке не может разлучить с предметом пламенной их любви (Рим. 8, 38. 39). Так и сего божественного труженика, блаженного Нила, что заставило презреть все трудности и неприятности, даже самую опасность жизни? Всецелая любовь души его к Богу.

Истинно любящие Бога и живущие по Богу всячески стараются скрывать свои добродетели, плач и слезы, опасаясь стрел тщеславия и похвалы людской, желают, чтоб ум их не был стесняем заботами о суетном и мирском, но чтобы был постоянно устремлен к Богу. Так точно и божественный Нил, желая, чтобы и самые сподвижники не слышали сердечных его воздыханий и молитв к Богу и не видели подвигов и слез, чтобы ум его и сердце постоянно заняты были Богом, чтобы можно было всегда себя посвятить Богу и чтобы никто не мог прерывать небесных его упражнений, нашел место для своего уединения, неприступное почти ни для какого живого существа, нашел и, не обращая внимания на невыразимые трудности и даже опасности жизни, поселился в нем. А поселившись, мужественно терпел он до конца своей жизни всякую тесноту и бедствие, презрев всякое телесное упокоение и человеческое утешение. Какие же подвиги видела пещера, вместившая сего мужественнейшего подвижника! Сколькими она оросилась излияниеми теплых слез плакавшего по Боге день и ночь! Какой борьбы с демонами и каких побед над ними была она свидетельницей! И после побед над темными силами, сколькими она освятилась небесными видениями и ликостояниями ангелов, являвшихся сюда для утешения равноангельского подвижника! Всего этого хорошо мы не знаем; это известно только Всеведцу. Но для нас и одно место его подвигов есть безмолвный и громогласный проповедник о величии их; не менее того свидетельствует о том же и прославление потом посмертных священных его останков.

Вот настало время и окончания земных злостраданий сего славного подвижника и упокоения его там, где ни плача, ни вопля, ни болезни не будет ктому (Откр. 21, 4). Умерщвлявший по вся дни свое тело безболезненно отдает общий долг смертности и отходит к Тому, Коего душа его желала от юности, возносясь на небеса в песнопениях и дориношении ангелов. В теснейшей своей пещере, ознаменованной и освященной столькими дивными подвигами, он мирно предал в руце Божии мирный свой дух. При ней же братия его кельи благоговейно предали земле многопобедное и многотерпеливейшее его тело. А чудный во святых Своих великодаровитый Мздовоздаятель, славно прославляющий славящих Его, в верное и ясное свидетельство чистой и Божественной жизни сего высокого подвижника прославил его тем, что из гроба его впоследствии начало истекать благовонное миро с целительными силами. Миро это, как свидетельствует предание, текло в таком обилии, что стекало вниз по стремнине даже до самого моря[312]. И когда разнеслась о сем слава всюду, стали во множестве стекаться сюда христиане от самых отдаленых стран Востока, приставая на своих каиках (лодках) ниже и прямо против пещеры, чтоб получить сего священного мира во исцеление и освящение души и тела. От этого самого, говорят, и место, находящееся ниже пещеры Ниловой, названо karabosrasion (кораблестояние). Преподобный же с того времени наречен Мироточивым. При этом рассказывают, что ученик, оставшийся после святого Нила и бывший очевидцем скромности и глубокого смирения своего старца при земной его жизни, не вынося молвы от множества стекающихся мирян, тревоживших покой Святой Горы, будто бы решился жаловаться своему прославленному старцу на него самого, что он вопреки своим словам не искать и не иметь славы на земле, а желать ее только на небесах весь мир скоро наполнит славою своего имени и нарушит чрез то спокойствие Святой Горы, когда во множестве начнут приходить к нему для исцелений: и это так подействовало на святого мироточца, что тогда же миро иссякло. В недавнее время некоторые из кавсокаливских отцов, получившие исцеление от различных болезней чрез благоговейное молитвенное призывание святого в помощь себе, по чувству святой благодарности решились построить при его пещере храм. 7 мая 1815 года было приступлено к постройке. Копая место для основания храма, открыли не замеченный дотоле свод, и вдруг вышло из оного неизреченное благоухание. Надобно сказать, что до того времени, хотя все были уверены, что гроб преподобного и мощи его находятся при его пещере, но никто не знал определенно, в каком именно месте. Для непытливой веры достаточно было только знать, что там находится чтимая ею святыня. Итак, разобрав этот свод, нашли под ним безценное сокровище – священные мощи святого, благоухавшие неизъяснимым райским ароматом. Тотчас же сообщили об этом Лавре. Лавра немедленно послала туда иереев. Иереи, взяв с величайшим благоговением из-под свода святые мощи, перенесли их в Лавру, где в то время находился Константинопольский патриарх, блаженный Григорий V, и участвовал при встрече святых мощей. Лавра, достодолжно украсив череп и челюсть святой главы, первый оставила у себя, положив его во святом алтаре вместе с другими святыми мощами, вторую же отослала в келью святого Нила, во освящение пребывающих там и приходящих туда ради благоговения к святому и почитания его памяти. Между тем, окончен был устройством и священный храм при пещере святого Нила. Он сообразно с пространством места может вместить не более десяти-пятнадцати человек. Позади алтаря сего храма означено место, где был гроб святого.

Вот краткое описание жизни преподобного отца нашего Нила, который, как верный раб и благодарный делатель, послужил Владыке и Богу нашему в привременной жизни и прославил Его в телеси своем, умертвив душевредные страсти и злые похоти плоти, презрев всякое временное упокоение тела и даже самые необходимые его нужды. За что и всещедрый дародатель Бог прославил его здесь на земле, освятив временно злострадавшее его тело и дав посмертным его останкам благодать исцеления недугов душевных и телесных с верою к ним притекающих; паче же он прославляется ныне на небесах, веселясь своим духом со всеми святыми и с ангелами и наслаждаясь невечерним светом и неизреченной красотою Триипостасного Божества. Молитвами и ходатайством преподобного отца нашего Нила да достигнем и мы в меру возраста и исполнения Христова и да сподобимся наслаждаться купно с ним блаженной и не стареющейся жизнью. Аминь.


13 НОЯБРЯ


Страдание святого преподобномученика Дамаскина[313]


Блаженный Дамаскин пострадал в царство султана Мехмета IV, при Константинопольском патриархе Иакове, уроженце хиосском. Родился он в Галате константинопольской, в приходе Богородицы Елеусы (милующей), от благочестивых родителей Кириака и Кириакии: имя его в мире было Димандис; в отрочестве остался он сиротою. Без руководства и надзора родительского Диамандис, по ремеслу швец, вел себя безнравственно и, будучи схвачен турецким правительством в преступлении, для избежания наказания отрекся от христианской веры. Достигнув же совершенного возраста, часто воспоминал он об обетованиях Евангелия, о святости и чистоте христианской веры и, чувствуя, в какую пал бездну погибели отрекшись Христа, решился удалиться на святую Афонскую Гору и там оплакивал тяжкий свой грех. Итак, он прибыл на Святую Гору и поступил в лавру святого Афанасия; двенадцать лет оплакивал свое падение, изнуряя себя разнообразными трудами подвижничества и безусловно следовал советам духовного своего старца, которому по приходе открыл несчастное свое положение и всецело подчинился. Здесь принял он святую схиму с именем Дамаскина. Несмотря, однако же, на то, что своей строгой жизнью превосходил он многих тогдашнего времени иноков, несмотря на все свои труды и слезы, он считал свой грех столь тяжким, что никакие подвиги, казалось ему, не могли удовлетворить за него правде Божией. Одно, на чем успокаивалась мысль его, – пострадать и умереть за Христа, слова Которого он постоянно содержал в памяти: иже исповесть Мя пред человеки, исповем его и Аз пред Отцем Моим, Иже не небесех: а иже отвержется Мене пред человеки, отвергуся его и Аз пред Отцем Моим, Иже на небесех (Мф. 10, 32. 33). Когда он открыл свое желание – идти на смерть за Христа, – никто не одобрял того из опасения немощи человеческой, чтоб последнее не оказалось горше первого. В то время в лавре находился патриарх Константинопольский Дионисий: ему надлежало отправляться в Константинополь. Дамаскин открыл ему свое желание; патриарх благословил его на подвиг и взял с собой в Константинополь.

– Я возвращусь опять на Святую Гору, – сказал ему патриарх, – а ты вступишь в подвиг мученичества и умрешь за Христа: помолись Ему и о мне, да милостив будет мне в исходе моем.

По прибытии в Константинополь Дамаскин снял с себя иноческое одеяние, чтобы при исповедании имени Христова не навлечь на братий гнева, когда мусульмане услышат от инока хулу на Магомета. Подобный случай гонения на монахов был за несколько лет до того, когда пострадали двое иноков, Киприан и Гавриил. Потом, приобщившись святых Таин Христовых в храме святого Николая, что в Галате, Дамаскин пошел в Софию и там начал молиться, ограждаясь знамением честнаго креста. Проходившие мимо агаряне, видя христианина в Софийской мечети молящимся, изумились. Впрочем, почитая его помешанным, не обращали внимания. Дамаскин, видя, по молитве, что никто из турок не тревожится, вышел из Софии. На пути встретил он имама, читающего книгу, и спросил его:

– Писано ли что-нибудь в книге твоей о Христе?

– Не хочешь ли ты быть мусульманином? – отвечал ученый.

– А что такое мусульманин? – сказал Дамаскин. Между тем, подошли и окружили их агаряне, слушали Дамаскина и насмехались над ним, как над неистовым. Тогда спросил их исповедник:

– Хотите ли слышать слово к пользе вашей?

– Хотим, скажи, – отвечали они.

Мученик говорит:

– Христос есть Бог истинный, Творец всего видимого и невидимого.

– Ты безумец, – возразили они.

– Не я, а вы безумны и несмысленны, если не веруете, что Христос есть истинный Бог.

Не обращая внимания на него как на неистового, турки оставили его. Оттуда переходит святой исповедник в мечеть султана Мехмета и тоже проповедует тамошним имамам, но и они только прогнали его как неистового. Недовольный неисполнением своего желания, Дамаскин удалился к месту, называемому Капани, и там громко среди мусульман воззвал:

– Мусульмане! Одна вера Христова есть истинная, а ваша вера ложная: вас обманул Магомет, и вы за свое заблуждение будете наказаны.

Но как громко ни обличал он турок – и там никто не обратил на него внимания. На другой день утром, придя во дворец визиря, Дамаскин начал говорить:

– Одна вера христианская есть истинная и Христос есть Бог истинный, а ваша вера ложная.

Исступленные турки схватили его, били без милости и наконец как неистового выгнали.

На третий день является исповедник в мечеть, называемую Сейзаки, близ казарм янычарских. Когда турки после обычных своих молитв выходили из мечети, он громко говорил им:

– Несчастные! Кого вы почитаете? На что надеетесь от ложного пророка вашего? Одна есть истинная вера – вера христианская.

Но, как и прежде, принимая исповедника за помешанного, никто не обратил на него внимания. Сильно огорченный тем, что и здесь не достиг желаемого, он нечаянно возвратился в Галату; всю следующую ночь провел в молитве и смиренно вопиял ко Господу: «Не возгнушайся мною, смиренным рабом Твоим, единородный Сыне Божий, удостой меня пролить кровь мою и положить живот мой за Тебя, моего Господа». Наутро, в день воскресный, встав, пошел он в мечеть, что у Топханы, в которой прежде в молодости имел несчастие отречься от Христа и признать Магомета великим пророком. Множество агарян стеклось тогда в мечеть на утреннюю молитву. Исповедник, став посреди турок, возопил:

– Бедные! Зачем вы собираетесь? На кого вы надеетесь? Горе вам, несчастные, вечная мука ждет вас! Христос един есть Бог истинный!

Услышав такое обличение, турки исполнились гнева, устремились на исповедника, били его без милосердия и наконец повлекли к надзирателю галатийской части Константинополя. Здесь исповедник проклял Магомета и гнусное его учение, не вытерпев чего, агарянин отправил его к визирю с описанием досаждения и безчестия, какими оскорблял исповедник Магомета и учение его. Прочитав донесение, визирь спросил Дамаскина:

– Правда ли то, что о тебе здесь пишется?

– Да, все правда, – отвечал тот.

– Прощаю тебя, – кротко сказал визирь исповеднику, – ты наш подданный, твоя обязанность платить подать царю, и сего ради тебе даруется жизнь. Но, как кажется, ты нищий, и потому желаешь смерти.

Мученик возразил:

– Напротив, я богаче тебя, так как имею сокровище веры в моем сердце и вера моя краше солнца. Ты имеешь много мирского богатства, которое собрал, но сегодня владеешь им, а завтра возьмет его другой. Сокровище же веры моей пребывает во веки в Царствии Небесном.

Визирь, видя, что мученик тверд в своем исповедании и не увлекается его словами, повелел отсечь ему голову. Исполнители приговора и казни, связав его, повлекли в Фанари. Там, пред вратами патриаршеского двора, мученик, благодаря Бога за исполнение желания, встал на колена, преклонил выю под меч, и его обезглавили. Кровь брызнула. И священные ее капли пали на дверь стоящей близ того места торговой лавки. Прилучившийся тогда игумен монастыря Мавромала, именем Макарий, купил дверь, принес в монастырь свой для освящения его каплями крови мученической. Между тем, святые мощи по приказанию турок лежали на месте усечения целых три дня на улице пред патриаршеским двором. Наконец христиане подкупили стражей, взяли их оттуда и положили в каик, чтоб перевезти святыню на остров Халки, в монастырь Святой Троицы, но отцы обители Пресвятой Богородицы, находящейся на том же острове Халки, предупредили их, взяли мощи в свою обитель и погребли честно позади святого жертвенника. Молитвами святого преподобномученика Дамаскина да удостоит Спаситель и нас всех Царствия Своего. Аминь.

Св. преподобномученик Дамаскин пострадал в 1681 году, 13 ноября.


14 НОЯБРЯ


Житие преподобного и богоносного отца нашего Григория Паламы, архиепископа фессалоникийского[314]


Божественный отец наш Григорий имел родителей благородных и добродетельных. Отец его, в царствование Андроника второго Палеолога, занимал при дворе высшую государственную должность. При такой любви царя земного он пользовался особенной благодатью и Небесного, чему ясным свидетельством служит то, что, предвидя исход свой от времени в вечность, он сложил с себя звание государственное и принял ангельский образ с именем Константия, и мирно отшел ко Господу. Между тем, Григорий по смерти отца своего продолжил классические занятия, посвящая себя изучению философских наук и всего, что входило в состав тогдашнего юношеского образования. Замечательно, между прочим, было в нем то, что, не доверяя собственной своей памяти, он положил себе за правило – пред каждым уроком класть три земных поклона, с молитвою пред иконой Госпожи Богородицы, – и таким образом успехи его были быстры. Сам император, по тайному расположению и сердечной привязанности к осиротевшему отроку, принимал в его положении живое участие и отечески озабочивался его воспитанием. Постоянные успехи и отлично скромное поведение были следствием царственного попечения о Григории: по своим дарованиям и сердечным качествам он был дивом для всех и радостью сердца царева. Но, тогда как внимательный Палеолог имел ввиду земные цели и земное благо в отношении к юному Григорию, Григорий, с своей стороны, по тайным побуждениям девственного сердца и по чувству пламенной любви к Богу, становился выше земного своего предназначения и всех временных благ, располагаясь оставить мир и славу его и удалиться в пустыню. По этому побуждению, часто имея сношения и встречи с святогорскими иноками, он требовал от них советов в рассуждении своего положения, вызнавал образ подвижнической жизни и наконец, согласно общим их убеждениям, решился, не оставляя двора и своих занятий, испытывать силы – может ли он быть действительным иноком. Прежде всего блестящие свои одежды заменил он ничтожными и худыми рубищами, потом начал мало-помалу изменять свои прежние привычки и образ внешнего поведения, оставил все условия светских приличий, что, само собою, обратило на него общее внимание света. Так что все признали его сумасшедшим. Сам Григорий мог предвидеть это и знал, но не изменялся, с удовольствием принимая насмешки людей и общее к себе пренебрежение. Протекло уже несколько лет такой строгой жизни – и ни убеждения императора, ни его внимательность и желание возвести его на степень государственной службы, ни ласки искренне преданных ему друзей, ни родственные связи – ничто не могло остановить его на крестном пути к небу. Между тем, назидательная его жизнь, убеждения, полные силы и благодати, действовали уже на некоторых из его домашних: несколько человек из его прислуги вследствие его убеждений удалились от мира и остались навсегда в ангельском лике. Вслед за ними и сам Григорий в сопровождении своих братий погрузился в пустынную лавру Ватопедскую, на святой Горе Афонской, подчинив себя безусловно свидетельствованному тогда от всех, известному между святогорцами старцу Никодиму, от которого впоследствии принял и пострижение в иноческий образ.

На второй год своего пребывания у старца Никодима Григорий был удостоен Божественного явления. Однажды, когда мысль его была погружена в Боге, внезапно стал пред ним честной муж – это был Иоанн Богослов – и, смотря на него весело, спросил:

– Что за причина, что, взывая к Богу, ты всякий раз только повторяешь: «Просвети тьму мою, просвети тьму мою?»

Григорий отвечал:

– Чего другого должен я просить, кроме этого? Да просвещусь и узнаю, как творить волю Его святую!

Тогда говорит ему евангелист:

– По воле Владычицы всех Богородицы с этой поры я буду с тобою неотступно.

По истечении трех лет безусловного послушания и подвижнической жизни под мудрым водительством Божественного наставника, Никодима, Григорий лишился его, в глубокой старости отошедшего ко Господу. Тогда святой Горигорий удалился в великую лавру святого Афанасия – и там приняли его отцы с великой честью, ибо давно наслышались о добродетельной его жизни. Там он пробыл три года, удивляя всех своими подвигами и мудростью. Когда кончилось это время искуса, игумен поручил ему служение с братией в общей трапезе, а с тем вместе и должность церковного певца. И здесь, и там чудный Григорий был изумительным образцом иноческого совершенства, так что не только безсмысленные движения плотских страстей царственно и навсегда укротил он и подавил, но и в самых существенных требованиях природы имел строгое ограничение, как будто не нуждаясь ни в чем земном, и представлял собою утешительный пример ангельского безстрастия и Божественной чистоты. Самый сон, без которого нельзя обойтись никому, у него был так побежден, что в течение трех месяцев он боролся с ним, не давая себе ночью ни покоя, ни отдыха, за исключением только слабой дремоты, в которую погружался ненадолго после обеда, – и то собственно из предосторожности от пагубных следствий долгой и изнурительной безсонницы. Само собой разумеется, что при таком образе жизни общение с братией много отвлекало его от совершенного удовлетворения требованиям безсмертного духа, и Григорий скрылся из лавры.

Из лавры святой Григорий удалился в так называемый скит Глоссия, где обитало много отшельников под руководством старца Григория, родом тоже из Константинополя. Этому-то дивному старцу, в тогдашнее время славившемуся опытами созерцательной жизни и сердечной, или умной, молитвы, поручил себя Григорий и от него впоследствии занял и изучил таинства созерцания, или умного делания, и Божественной чистоты. Нельзя выразить, конечно, ни на каком человеческом языке и никаким словом тех таинств, когда ум человека, сердце и как бы все существо его сливаются в одно желание воли и силы – благоугождать Богу, любить Его и молитвою непрестанною, как щитом, ограждать себя от всякого поползновения к плотскому мудрованию и от неприязненных действий сатаны; но самые плоды такой созерцательной жизни объясняют собою, или проявляют, тайны благодатных даров, которыми Бог обогащает избранных Своих. И святой Григорий, погружаясь во глубину молитвенного духа и озаряясь им, доходил до такой степени умиления и плача сердечного, что слезы струями текли из очей его и были постоянны и неиссякаемы. Впрочем, Григорий и его сподвижники не могли наслаждаться всегда благим безмолвием – там, в Глоссии, по причине нападений, какие делали агаряне на монахов, безмолвствовавших вне монастырей. Посему во избежание опасностей Григорий и собрание его, состоявшее из двенадцати человек, принуждены были удалиться в Фессалоники и там, посоветовавшись между собою, согласились идти во Иерусалим, для поклонения святым местам, а если возможно – и для окончания жизни где-нибудь в пустынном безмолвии. Божественный Григорий желал узнать, благоугодно ли Богу намерение их, – и вот, когда он помолился об этом и после того заснул, представилось ему, как сам он говорит, будто он находился в царском дворце с сподвижниками своими пред троном дивного царя, окруженного безчисленным множеством вельмож и телохранителей. Один из числа царственной свиты, как будто великий князь, отделился и, приблизившись к Григорию, дружески обнял его, а потом, обращаясь к собратиям его, сказал:

– Я удерживаю Григория у себя – так угодно это царю, а вы подите, куда хотите.

Это видение великий Григорий объявил своим собратиям – и как сам он, так и прочие объяснили оное следующим образом: великий князь, удержавший божественного Григория, был не иной кто, как святой великомученик Димитрий, – почему и решились не оставлять Фессалоники, где почивает этот великий угодник Божий. Здесь, в Солуни, братия начали убедительно просить божественного Григория принять священство, на что он, со своей стороны, и соглашался, но не прежде, чем узнает, что на это есть воля Божия. По сему случаю назначили пост и молитву: молитва была услышана Богом – и святой Григорий вслед за тем принял священство.

После рукоположения в сопутствии небольшой своей братии он удалился в тамошний скит, где и начали они подвизаться снова. Образ жизни его был таков: пять дней в неделю он и сам вовсе не выходил никуда, и к себе не принимал никого; в субботу только и в воскресенье, по совершении священнодействия и по принятии Божественных Таин, он входил в духовное общение с братиями, назидая и утешая их увлекательной своей беседою. Тогда ему было еще немного более тридцати лет от роду. Совершенное здоровье и телесные силы не изменяли ему. А чтобы плоть во всех отношениях подчинить духу, он продолжал жизнь чрезвычайно строгую и для плотского мудрования и воли изнурительную, что имело благотворными следствиями назидание для братии и высокий образец совершенства иноческого.

Случалось так, что иногда он весь как бы погружался в глубокое безмолвие и тишину: тогда слезы рекою текли из молитвенных его очей. Когда же открывал он уста свои для беседы, слышавшие дивные его речи трогались сердечно, увлекались и плакали. В часы же, следовавшие за его затвором, а особенно после Литургии, лицо его было славно – на нем играл дивный свет Божественный. В это время отошла ко Господу великая в добродетелях мать его, по имени Каллиста. Дочери и сподвижницы ее, сестры Григория, просили его придти к ним для утешения их сиротства и для духовного наставления. Григорий повиновался призыву родственной любви и прибыл в Константинополь к сестрам своим, которые потом, при отбытии его в Веррию, последовали за ним и были определены им в женский монастырь. По возвращении святого Григория на свое место, к братии, случилось ему войти в дружеские отношения и близкое знакомство с одним простым старцем, безмолвником Иовом, который, слушая однажды божественного Григория, выражавшего мысль, что не только подвижники, но и все христиане должны молиться непрестанно, по заповеди апостольской, – не соглашался с ним и возражал, что непрестанная молитва есть долг только монахов, а не мирян. Святой Григорий, не желая оскорбить старца и не любя многословия, замолчал. Но едва только возвратился Иов в свою келью и стал на молитву, является ему в небесной славе Божественный ангел и говорит:

– Не сомневайся, старец, в истине слов Григория – он говорил и говорит правду; так умствуй и ты, и другим передавай.

Наконец, по истечении пяти лет безмолвной жизни Григория в Верии, он был принужден по причине частых набегов албанцев снова удалиться на Святую Гору, в лавру святого Афанасия, где и принят был отцами и братиями с великой любовью и веселием. И здесь также, уединяясь вне монастыря, в безмолвной келье св. Саввы, кроме субботы и воскресенья он никуда не выходил, ни с кем не виделся, никто не видел и его, разве по нуждам священнодействия. Все прочие дни его и ночи текли в молитвенном подвиге и Божественном созерцании.

Однажды, в вечер спасительных страстей Христовых, по древнему обыкновению было в лавре великолепное бдение, на котором был и святой, участвуя с братией в славословии. Здесь было ему открыто очень ясно – так что не только душевными, но и телесными очами увидел он в полном архиерейском облачении тогдашнего игумена лавры Макария. Чрез 10 лет после сего видения Макарий, действительно, был возведен в достоинство архиерея Солуни, где и скончался.

В другой раз в келейной своей молитве пред Богоматерью святой Григорий ходатайствовал и просил Ее, чтобы в устранение от него и его собратий всякого развлечения и препятствий к безмолвию и совершенной иноческой жизни благословила Она принять на себя заботливость и промышления о всех житейских его потребностях. Всемилостивая Владычица удостоила его явления Своего, в сопутствии множества светоносных мужей. Она предстала святому Григорию и, в виду его обращаясь к тем светоносным мужам, произнесла:

Содержание