Ирина Невзорова «и взлетает мяч навзикаи…»

Вид материала

Содержание

Музея древностей
Союзе (переименованном в конце 1931 г. в Объединение

Подобный материал:

1 2 3 4

Ирина Невзорова

«И ВЗЛЕТАЕТ МЯЧ НАВЗИКАИ…»

(о земном странствии Юрия Терапиано)

«Передо мной июньский выпуск казахстанского журнала «Простор», – так начинается одна из статей парижского корреспондента газеты «Русская мысль» Юрия Терапиано «Из дальних странствий возвратясь» (РМ, Париж, 1962, № 8). Автор анализирует представленный в журнале поэтический отдел, прозу… И вдруг – неожиданная встреча с двумя «парижанами», бывшими членами «Союза молодых поэтов и писателей в Париже», участниками монпарнасской жизни, – поэтами Ириной Кнорринг (1906–1943) и Дмитрием Кобяковым (1902–1977). Действительно, из Алматы до Парижа рукой подать, если речь идет о литературном пространстве, ибо оно – едино.

Без имени Терапиано не обходился обзор ни одного литературного события русской эмиграции 1920–1970 гг. Он выступает как автор эссе о своих современниках, критик их стихов и прозы; он незримо присутствует среди них, составляя их портреты, объясняя их творчество, характеризуя эпоху. Однако Терапиано предстает всегда только в отражениях – в свете своей литературной, издательской или общественной деятельности. Если же речь заходит о его творческом миросозерцании, привязанностях или о семье, то он обращается в дух и тает. Авторы в своих статьях о нем апеллируют к его же немногословным упоминаниям (воспоминаниям) о себе. С одной стороны, это неудивительно, ибо Терапиано придавал минимальное значение жизни телесной оболочки человека и сюжетной стороне его биографии, был «застегнут на все пуговицы» – как в прямом, так и в переносном смысле: вежлив, подтянут, тщательно одет, несмотря на свое длительное нездоровье и стесненность в средствах. Поэт и критик Юрий Павлович Иваск (1907–1986) так рисует Терапиано: «Был он среднего роста, плотный и казался здоровым... по-петербургски подтянут, несколько сдержан и неизменно доброжелателен». Так стоит ли подступать к «загадке Терапиано», если он не хотел в свое время быть разгаданным? На то были причины – исторические, этические... Хотя сам Терапиано имел страсть к расшифровке ребусов, причем – гигантского масштаба (в этом мы убедимся). Поэтому, изучая историю жизни Терапиано, мы прикасаемся к истории самого мироздания. Учтем при этом, что Терапиано стал настолько популярен, что каждый, повествующий о нем, старается «присвоить» его себе и, как водится, истолковать на свой лад.

Автор статьи выражает глубокую благодарность за содействие в работе Марине Анатольевне Котенко (хранительнице архива Библиотеки-Фонда «Русское Зарубежье» – БФРЗ), Вячеславу Петровичу Нечаеву (директору Центральной научной библиотеки Союза театральных деятелей Российской федерации – ЦНБСТД РФ) и Нине Дмитриевне Шестаковой (директору научной библиотеки Керченского историко-культурного заповедника).

Ю.К.Терапиано родился в г. Керчи Таврической губернии 9/21 октября 1892 г. в семье статского советника, старшего врача карантина Константина Васильевича Торопьянo и дочери действительного статского советника, генерал-майора медицинской службы, помощницы попечительницы Мариинского детского приюта Елены Андреевны, урожденной Савицкой. Настоящая фамилия Юрия – Торопьяно (Торопь – название одной из греческих провинций, откуда его предки приехали на крымскую землю в 1831 г.). Но будем называть поэта привычным для нас именем.

Детские игры Юрия представляются неотделимыми от исследования развалин крепостей, курганов, сети каменоломен, коими богата керченская земля. Даже городская усадьба Савицких (дом № 2 на Соборной площади), где прошло детство Юрия, своей тыльной стороной соседствует с возвышающимися к небу ребрами крепостной стены. Там и по сей день мальчишки играют в свои безудержные игры.

Игры Юрия сменялись посещением ^ Музея древностей и музеев курганов (главные из которых – Мелек-Чесменский и Царский курганы). Музеем древностей называли Керченский археологический музей, открытый в 1826 г., для него специально было построено помещение на горе Митридат – Храм Тезея. «Сила и выносливость, красота человеческого тела, нравственное величие – идеал греческого гражданина, защитника отечества», – читаем на одном из стендов музея. Этот девиз не мог не взволновать юное сердце, так хотелось ощутить себя эллином. Все греки были выносливы, их называли «пендосами» («пендос» – пять). И вот почему: когда младенец рождался, его проверяли на живучесть (достоин ли он носить греческое имя), ему разрезали кожу вдоль позвоночника, засыпали соль и зашивали. Тех, кто умирал, бросали с крепостной стены в море. Выживал каждый пятый младенец – пендос.

Настоящим музеем был и дом дяди Юрия – врача и коллекционера древностей, Николая Андреевича Савицкого, привившего Юрию страсть к археологии. Археология была досугом керченских помещиков. Детского уха Терапиано наверняка достигали разговоры взрослых и сплетни горожан – о раскопках, находках и приобретениях, о богатых могильниках, о контрабандистах, о доносах и д.т. Однако для юных умов, имеющих воображение, археология была и ключом к истории человечества и тайнам бытия. После смерти Н.А.Савицкого в 1908 г. часть его коллекции была передана в музей Мелек-Чесменского кургана, а другая часть завещана любимому племяннику (своих детей у Н.А.Савицкого не было), в надежде, что тот продолжит начатое дело. Разбогатев, Юрий ездил в гимназию (бывшую в пяти минутах ходьбы от дома) на лошадях и кормил шоколадом своего кота – согласно семейной легенде. Добавим, что Терапиано, по его же признанию, был «котофилом»: о котах он мог говорить часами, утверждая, что они посланы людям в утешение, а в Древнем Египте – к которому Терапиано испытывал пристальное внимание – их считают богами. Археологом Терапиано не стал: любовь к слову оказалась сильнее. Однако многие его стихи звучат как археологические гимны – человеку и времени, остановленному им в камне. Вот одно из знаковых стихов Терапиано, посвященное Пантикапеи (название города, основанного греками в V в. до н.э., как столица Боспорского государства, находился на горе Митридат, у подножия которой расположена Керчь):

Пантикапея

Л.Л.Домгеру

Сияющая, мраморная, в воду

Нисходит пристань кругом, как венец.

Привязанные лодки на свободу,

Качаясь, рвутся с бронзовых колец.

Вверху амфитеатром синим горы

Теснятся в небе, и Тезеев храм

Готов принять процессии и хоры,

Идущие к аттическим богам.

Эллада в скалах Таврии нетленна,

И корни лоз и рыба в глубине,

Забывши обо всём, что современно,

Классической покорствуют весне.

Пантикапея древняя, тебе ли

Я песнь размером варварским пою

В стране, где грек, играя на свирели,

Умел прославить родину свою.

«Маленькими Афинами» называют Керчь, в этом убеждается всякий, посетивший город. Здесь и далее в стихах Терапиано присутствуют музыкальные инструменты – свирель, лира, кифара, флейта, выполняющие, как и в античных гимнах, функцию пера, свидетельствующего о красоте земли.

В детстве Юрий перечитал множество книг «явно и тайно», «бредил» М.Ю.Лермонтовым. Стоя на вершине горы Митридат, вспоминаешь не только «Демона» и «Белеет парус одинокий», но и рассказ «Тамань». Стоит переплыть Керченский пролив, и на том мысу – Тамань, «самый скверный городишка из всех приморских городов России», – утверждал Лермонтов. Прибыв в Тамань 26 сентября 1837 г., Лермонтов не смог следовать дальше, т.к. в Тамани его ограбили (а героя его «Тамани», вдобавок, чуть не утопили). В незапамятные времена отчаянные жители Керчи богатели за счет контрабандной добычи и торговли древностями, таящимися в курганах (могильниках). «В тумане лучше пробраться мимо сторожевых судов», – говорит лермонтовский Слепой. «Отважен был пловец, решившийся в такую ночь пуститься через пролив на расстояние двадцати верст, и важная должна быть причина, его к тому побудившая!.. Все трое (Янко, Девушка и Слепой) принялись вытаскивать что-то из лодки; груз был так велик, что я до сих пор не понимаю, как она не потонула. Взяв на плечи каждый по узлу, они пустились вдоль по берегу», – пишет Лермонтов. Когда же автор «Тамани» твердо решил «достать ключ этой загадки», да еще «вздумал донести коменданту», вместо того чтобы язык «держать под замочком», как советовала Девушка, – то чуть не погиб. Он передал нам странные слова Янко, сказанные Слепому: «Ты береги то место... знаешь? там богатые товары». «И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов?» – вопрошает Лермонтов. А вот – о маяке, стоящем и по сей день «на дальнем берегу Крыма», на одной из скал керченской бухты: «Полюбовавшись несколько времени из окна на голубое небо, усеянное разорванными облачками, на дальний берег Крыма, который тянется лиловой полосой и кончается утесом, на вершине коего белеется маячная башня, я отправился в крепость... чтобы узнать о часе отъезда». Сколько романтического азарта в стихах «бредившего Лермонтовым» юного Терапиано – о «честных контрабандистах»:

Донос

Закройте двери на запор!

Выхватывайте пистолеты!

Гвоздями кованы шиблеты,

Стволы нацелены в упор.

Железо врезалось со свистом,

Ударил лом: ломают дверь.

Без промаха стрелять теперь

Застигнутым контрабандистам!

В татуированной руке,

Дрожащей в ярости и злости, –

Вино, и женщины, и кости.

И лодка, скрытая в песке.

А ты, седая борода,

Быть может, глух, быть может, стар ты.

Но здесь мы проиграли в карты,

Быть может, больше, чем всегда.

Согнувшись где-нибудь на стуле,

Пьешь в кабаке на берегу:

Седьмую, меченую пулю

Я для себя приберегу.

О Керчи оставил свои зарисовки А.С.Пушкин*, посетив город в 1820 г. вместе с Николаем Николаевичем Раевским (1771–1829), проездом из Кавказских Минеральных Вод (после завершения лечения) в Гурзуф (там отдыхали жена Раевского – Софья Алексеевна и две его дочери, Екатерина и Елена). 15 августа 1820 г. друзья приплыли на канонерской лодке в Керчь, причалив к Царской пристани (там и ныне, облокотясь о парапет набережной, мечтательно смотрит в морскую синь молодой Пушкин, пусть и бронзовый). Встречала гостей группа морских офицеров во главе с начальником Керченской флотилии, капитан-лейтенантом Н.Ю.Понтониоти. А.С.Пушкин писал брату, Льву Александровичу (1805–1852): «С полуострова Тамани, древнего Тмутараканского княжества открылись мне берега Крыма. Морем приехали мы в Керчь. «Здесь увижу я развалины Митридатова гроба, здесь увижу я следы Пантикапеи», – думал я. На ближнем холме посреди кладбища увидел я груду камней, утесов, грубо высеченных, – заметил несколько ступеней, дело рук человеческих. Гроб ли это, древнее сие основание башни – не знаю. За несколько верст остановились мы на Золотом холме. Ряды камней, ров, почти сравнявшийся с землею, – вот все, что осталось от города Пантикапея. Нет сомнения, что много драгоценного скрывается под землею, насыпанной веками: какой-то француз прислан из Петербурга для разысканий – но ему не достает ни денег, ни сведений, как у нас обыкновенно водится» (письмо от 24 сентября 1920 г.). Утром 16 августа 1820 г. Пушкин и Раевский покидают древнюю Керчь и направляются в Феодосию.

Вернемся к первым встречам Терапиано с поэтами. Это случилось в 1904 г., Юрию было 12 лет. Летом семья Торопьяно выезжала в родовую усадьбу Темеш, расположенную недалеко от Феодосии. Юрий упросил родителей взять его с собой в Феодосию, где в одном из домов выступал Максимилиан Волошин (1877–1932); чтение не произвело на него впечатления (он ожидал увидеть «олимпийца»). Другим летом, немного повзрослев, в 1911 г. Юрий со своим другом совершал ближние и дальние конные выезды. В том числе ездил и в Коктебель наблюдать за обитателями дома Волошина. «Туда приезжают поэты из Москвы и Петербурга, – говорили о них, – читают стихи, ходят в греческих хитонах, чудачествуют». Один раз им «удалось полюбоваться необычайным зрелищем: впереди, в каком-то полумужском кафтане, в шароварах, шествовала Волошина-мать, ведя свой велосипед. За нею выступал сам поэт, действительно, в эллинском хитоне и в сандалиях... затем еще несколько человек, мужчин и женщин, кто в хитоне, кто в обыкновенном платье, а шествие замыкали две молодые девушки в белом – «дочери московского профессора, Ася и Марина Цветаевы», – как объяснили нам любезные коктебельцы», – писал в книге «Встречи» Терапиано. В том же, 1911-м году Терапиано заканчивает гимназию и поступает в Киевский университет Святого Владимира на юридический факультет.

Друг юности Терапиано – Людвиг Домгер, адресат приведенного выше стихотворения, сдал экзамены на аттестат зрелости на год позднее, в 1912 г. Он также посвятил свою жизнь литературе. Людвиг Леопольдович Домгер (1894, Керчь – 1984, Нью-Йорк) родился в семье состоятельного керченского коммерсанта. По семейной легенде, дед Юрия Терапиано купил знаменитый «Дом Домгера» на набережной; там жила семья Торопьяно, отца Юрия, вплоть до 1918 г. Есть сведения, что часть дома сдавалась в аренду для хранения коллекций Музея древностей. Родители Домгера часто путешествовали по Европе, брали с собой детей, Людвига и Лидию. Начальное образование Домгер получил дома, к ним приходили учителя (в списках Александровской гимназии он не значится, экзамены сдавал экстерном). В 1912 г. Домгер поступил в Московский университет, после I семестра перевелся в Петербургский университет на историко-филологический факультет; окончил его в годы Великой войны. В 1916 г. призван в армию, после окончания артиллерийского училища зачислен в гвардейский полк. Встретил Февральскую революцию в Петербурге и приветствовал ее: «Я принимал в ней скромное участие, в Инженерном замке набивал пулеметные ленты», – вспоминал Домгер. После Октябрьской революции Домгер вернулся в Керчь, т.к. в Петрограде было очень голодно. В Керчи он встретился со своей будущей женой, приехавшей из Петрограда, – Верой Евгеньевной Петровской (она православная, он лютеранин, и при старом режиме им было бы нелегко совершить бракосочетание, в этом смысле помогла революция). В Керчи Домгер работал в Музее древностей. В начале 1920-х годов супруги покидают Керчь. Много лет спустя они вновь встретятся с Терапиано в Париже, попав туда совершенно разными путями.

В 1913 г. Терапиано совершает поездку в Персию (официальное название Ирана до 1935 г.) по приглашению своего двоюродного дяди, Льва Александровича Тихомирова (1852–1923), дипломата, публициста, общественно-политического деятеля. Эта поездка оказала сильное влияние на молодого поэта, шлейф ее протянулся по всей его жизни. В 1916–1920 гг. в Персии живет и работает другой дипломат – Борис Эдуардович Блум. Он, как и Тихомиров, служил в Российской дипломатической миссии в Тегеране, затем в Тавризе. Среди членов его семьи – маленький сын Андрей, будущий иерарх Русской православной церкви, митрополит Антоний Сурожский (1914, Лозанна – 2003, Лондон). Общение двух фамилий – Блума и Терапиано – станет более тесным позднее, в годы эмиграции, в Париже.

Еще в юности, до революции, Терапиано был посвящен в масонскую ложу, став членом мартинистской ложи «Нарцисс» (масонское общество «Мартинисты» было основано во Франции маркизом де Сен-Мартеном, именно мартинизм получил распространение в дореволюционной России). Добавим, что позднее, в Париже Терапино состоял в 1930–1932 гг. в ложе «Юпитер», сотрудничал с ложей «Северная Звезда», посещал другие ложи – вплоть до начала второй мировой войны; и хотя он оставался строителем духовного храма до конца своих дней, явно вышел за рамки масонства.

В 1916 г. после окончания университета Терапиано призван в армию; он оканчивает школу прапорщиков в Киеве, по окончании ее служит в Москве. Здесь в 1917 г. судьба вновь свела Юрия с Л.А.Тихомировым. Терапиано пишет, что он «каждый день после службы» приезжал на Арбат к своему дяде (хотя Тихомиров часть времени проводил в Сергиевом Посаде). Из бесед с дядей и личных наблюдений Москвы, погруженной в анархию 1917-го года, Юрий мог вынести многие постулаты для своих будущих воззрений. Так, в одной из своих статей Тихомиров утверждает: «Власть как государственная, так и церковная не дает свободы действия и навязывает свои казенные рамки, которые сами по себе стесняют всякое личное соображение» (Тихомиров Л.А. Тени прошлого: К.Н.Леонтьев). Терапиано вспоминает одну из манифестаций, проходивших в Москве в мае 1917 г.: «Толпа орала и выкрикивала лозунги; множество солдат, расхлябанных и расхлестанных, без погон и поясов; многие из них были пьяны, шли под руку с девицами. В манифестацию влилась вся муть и накипь тогдашней революционной толпы». Юрий запомнил побледневшее лицо своего дяди (в прошлом – пламенного революционера-народника, впоследствии – столь же убежденного монархиста) и его горькие слова: «…Ради этого…». Приходит на память и признание И.А.Бунина в том, что к нему пришла уверенность в необходимости эмиграции, когда он увидел матроса с накрашенными губами. Можно вспомнить и наблюдение М.Цветаевой о грабеже винных погребов в Крыму… Это были знаки того, что хорошая идея – об устройстве справедливого общества – уже извращена. Хотя Терапиано поддержал Февральскую революцию и служил в Добрармии, но, эмигрировав, отказался от всякой классовой борьбы и от противостояния советской Россией, став на путь личного духовного прозрения.

Тихомиров с племянником наблюдали за происходящим со ступеней храма Христа Спасителя. А напротив храма, на углу Обыденного переулка, в доме Ковригина находилась квартира бывшего толстовца, историка, священника и издателя Михаила Александровича Новосёлова (1864–1938), где часто бывал Тихомиров. Там же собирался так называемый новосёловский кружок. «Кружок ищущих христианского просвещения» был создан Новосёловым в 1907 г. с целью изучения первоистоков христианства, «выхода на просторы церковного познания через благодать» (для защиты православия от распутинского растления). Еще раньше, «идя навстречу пробуждающемуся в обществе интересу к вопросам религиозно-философского характера», «желая привлечь внимание к великим духовным сокровищам, добытым святыми отцами и подвижниками, но забытыми ныне», Новосёлов возглавил издание брошюр «Религиозно-Философской Библиотеки» (РФБ). Тихомиров разделял созидательные, православные идеи новосёловского кружка. Новосёлов и Тихомиров сотрудничали и в консервативной газете «Московские ведомости», наносили дружеские визиты друг другу (возможно, во время одного из таких визитов Терапиано познакомился со своей будущей женой). После революции семьи двух философов и публицистов, стараясь быть ближе к русской святыне и скрываясь от преследования, переселились в Сергиев Посад.

В конце 1917 г. (начале 1918 г.) Терапиано направляют на Юго-Западный фронт. Однако служит он недолго: 3 марта 1918 г. в Брест-Литовске по инициативе Совета народных комиссаров подписан мирный договор, позволивший России выйти из войны (ценой аннексии земель и контрибуции), а советской власти – заняться своим упрочением. «Уволен от военной службы по демобилизации Армий», – написано в паспортной книжке Терапиано, в графе «Отношение к отбыванию воинской повинности». К началу сентября 1918 г. Терапиано прибывает в Киев, ставший ему родным за годы обучения в университете, как признается сам поэт, и остается там до осени 1919 г.

«В 1918 году в киевском литературно-артистическом обществе, несмотря на смутные времена, собирались литераторы и любители литературы. Два поэта пользовались тогда в Киеве большой популярностью: Бенедикт Лившиц и Владимир Маккавейский», – вспоминает Терапиано. Речь идет об обществе ХЛАМ – «Художники, литераторы, артисты, музыканты». Собрания ХЛАМа продолжались и в 1919 г., и «во время второй оккупации большевиками». В 1919 г. в альманахе «Гермес» под редакцией Владимира Николаевича Маккавейского (1893–1920) Терапиано впервые публикует свои произведения: в I части – стихи (рядом со стихами О.Мандельштама, Б.Лившица, Н.Асеева, И.Эренбурга и др.), во II части – этюды «Гермес» и «Метемпсихозы Сатаны». О встречах «киевских поэтов моей молодости» – Терапиано вспоминал как о самых ярких литературных турнирах в своей жизни.

Но круг интересов Терапиано выходит за рамки поэзии. Так, с поэтом Григорием Николаевичем Петниковым (1894–1977) в Киеве 19-го года, «несмотря на разницу лет и политических убеждений», они беседуют о религии: «Петников очень интересовался браминизмом, буддизмом, древним Египтом, а я специально занимался тогда религиями древнего Востока и Индии», – пишет Терапиано (заметим, что он занимался этими вопросами на протяжении всей жизни).

В 1919 г. Юрий Терапиано женится, о чем в церковной книге сделана запись: «Георгий Константинович Торопьяно 1919 года 19 мая / 1 июня повенчался с Ириной Николаевной Новосёловой» (И.Н.Новосёлова; 1890–1973). Венчание (весьма скромное по причине военного времени) состоялось в Александро-Невской церкви на Нивках в Киеве. Стихотворение «Музе» отсылает к тем дням:

В Крыму так ярко позднею весною

На рейде зажигаются огни,

Моя подруга с русою косою

Над атласом склонялась в эти дни.

Шли корабли в морской воде соленой,

Весь мир следил за ходом кораблей;

Над темной бездной, над волной зеленой

Неслась надежда Родины моей…

Вскоре судьба разлучает супругов: летом 1919 г. в Новочеркасске генералом М.В.Алексеевым начинает формироваться Добровольческая армия. «1/X 1919 я ушел из Киева с Д[обровольческой] а[рмией]», – вспоминает Терапиано, уточняя: «броне-самокатный дивизион». По семейной легенде, Юрий записался в Добрармию, узнав о гибели своих родителей. Личность его отца, всеми любимого врача, была хорошо известна в округе. Знали и любили и мать Терапиано, учительницу. Супруги Торопьяно погибли в дни первого прихода Красной армии в Крым, весной 1919 г. в усадьбе Темеш: «Комиссары вломились в усадьбу, когда семья сидела за утренним чаем. К.В.Торопьяно был одет в форму военного врача, полковника. Его офицерские погоны были сразу отмечены. Их расстреляли. Оплакивал их весь город», – утверждает со слов своей матери двоюродный племянник Терапиано, Владислав Анатольевич Миляновский, автор книги «Быть на земле поэтом – горький дар» (Керчь, 2001). Именно при записи в Добармию Юрий Торопьяно взял фамилию

Blog

Ирина Невзорова «и взлетает мяч навзикаи…»

Содержание