Между Цезарем и Чингис-ханом

1   2   3   4

43 "...Во главе Пруссии стоял король, хвалившийся тем, что он первый бранденбургский дворянин и помещик, во главе Франции стоял диктатор, который сознательно ставил одной из центральных задач развитие самостоятельного национального государства с могучей промышленностью и сельским хозяйством и абсолютно полное проведение принципа частной собственности на средства производства и на землю", — так писал Тарле только для первого издания (Тарле 1936: 231). Во втором издании к характеристике введенных Наполеоном "рабочих книжек" был прибавлен эпитет "полукрепостнические" (Тарле 1939: 318), явно позаимствованный у «рецензента» (Кутузов).

44 См. также (Тарле 1936: 191, 501; ср. Тарле 1939: 108, 273).

45 В первом издании "ему [Бонапарту] казалось", что власть 19 брюмера дали ему гренадеры, а не народ (Тарле 1936: 120), затем выяснилось, что "он знал" это (Тарле 1939: 67).

46 В первом издании гонения на якобинцев в 1800 г. Тарле объяснял исключительно ошибкой первого консула, полагавшего, что цареубийца Фуше из страха перед реставрацией склонен выгораживать своих прежних друзей, и "с самого начала пошедшего по ложному следу" (Тарле 1936: 144, 147). Возвращаясь к этому эпизоду во втором издании Тарле уже во введении заявил: "...Он беспощадно расправился с якобинцами не за то, что они устроили "адскую машину" (он очень скоро узнал, что они тут ни при чем), а только и исключительно за то, что они — республиканцы и что они не хотят окончательно продать революционную традицию за барабанно-шовинистическую славу" (Тарле 1939: 4).

47 В рассказ о расправе с герцогом Энгиенским Тарле ввел мотив мрачной задумчивости Наполеона над содеянным и исключил упоминание о том, что "это событие несколько смягчило недоверчивость и вражду старых якобинцев к Наполеону" (Тарле 1936: 191; Тарле 1939: 106-107). Бесспорное утверждение — "кровью герцога Энгиенского Наполеон как бы навеки и бесповоротно отмежевался от старого режима и старой аристократии" (Тарле 1936: 191) — было устранено в пользу гротескного обвинения Бонапарта в том, что он сохранял "добрый мир с врагами революции — эмигрантами" (Тарле 1939: 306).

48 Cр.: "Редко где среди многочисленных высказываний Маркса о Наполеоне можно найти такой блестящий и социологический и психологический анализ политики и личности Наполеона, как в этом месте "Святого семейства" (Тарле 1936: 323); "таков среди многочисленных высказываний Маркса о Бонапарте блестящий и социологический и психологический анализ политики и личности Наполеона в этом месте "Святого семейства" (Тарле 1939: 181).

49 Любопытно сравнить пояснения Тарле с суждением Бруно Бауэра, которое и вызвало упомянутую инвективу Маркса против "критической критики" Наполеона: "После падения Робеспьера политическое просвещение и движение стали быстро приближаться к тому пункту, где они сделались добычей Наполеона, который вскоре после 18 брюмера мог сказать: "С моими префектами, жандармами и попами я могу сделать с Францией все, что хочу"" (Маркс, Энгельс: 136).

В качестве компенсации за дезавуирование опытов Маркса и Энгельса, последний удостаивается похвалы за частное замечание, справедливость которого весьма сомнительна: "Энгельс правильно отметил хронологическую дату ("австрийский брак"), после которой эта новая самодержавная империя Наполеона стала принимать и все внешние черты стародавних традиционных монархий" (Тарле 1939: 80).

50 Высказывание Ф. Энгельса подверглось радикальной переделке во втором издании и эти ключевые строки были из него исключены (ср. Тарле 1936: 592; Тарле 1939: 320).

51 Точно такое же дополнение было сделано и в другом месте (Тарле 1936: 321; Тарле 1939: 179-180).

52 Война с Германией побудила Тарле радикально пересмотреть взаимоотношения бонапартизма с «современным фашизмом». Во введении к изданию 1942 года Тарле развернул позитивные характеристики личности ("ясный и светлый ум" и др.) и деятельности Бонапарта, присутствующие в первом варианте. В новом введении был впервые развит тезис не только о революционной, но и цивилизующей роли наполеоновских завоеваний: "Наполеоновским новым подданым в завоеванной Европе" "нравилось установление строгой законности в судах и администрации..., равенство всех граждан перед гражданским и военным законом, правильное ведение финансовых дел, отчетность и контроль, расплата звонкой монетой за все казенные поставки и подряды, проведение прекрасных шоссейных дорог, постройка мостов и т. д."; даже на исходе царствования "все подданные французского императора без различия национальности и вероисповедания... чувствовали себя под твердой защитой закона" и "знали", что даже наместник самого императора не посмеет беззаконно посягнуть на его жизнь, честь, имущество" (Тарле 1942*: 18). В трактовке социальной опоры наполеоновского режима и его отношения к "завоеваниям революции" Тарле вернулся к первоначальному варианту: "не только "убийцей", но и наследником" революции был Наполеон (Тарле 1942*: 14) — тезис, который в "Заключении" вновь отрицался (по формулам 1939 года (Тарле 1942*: 380)).

В этом последнем прижизненном издании можно усмотреть не только новое проявление способности Тарле с энтузиазмом пересматривать свои взгляды в угоду государственной конъюнктуре, но и реванш за то насилие, которому ему пришлось учинить над "Наполеоном" в 1937-1938 гг.

53 Из письма Е. В. Тарле жене, 2 августа 1935 г. (Каганович: 58).

54 Почти идентичные заметки «От редакции», появившиеся в «Правде» и «Известиях» 11 июня 1937 г., предоставляли Тарле иммунитет от преследований, но отнюдь не дезавуировали содержательной стороны обвинений Дм. Кутузова и А. Константинова.

55 О колоссальных размерах исторической фигурах" Тарле писал и прежде (Тарле 1936: 591). Во втором издании эти слова заменила ссылка на английского историка, считавшего Наполеона "стоящим в первом ряду бессмертных людей" (Тарле 1939: 321). Скульптурность понимания героя являлась исходным пунктом авторской концепции, но в еще большей степени результатом ее последующего переосмысления.