Geum.ru

Современные российские элиты

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Современные российские элиты


Особенности генезиса, взаимодействия и позиционирования во власти

После социальных трансформаций российскому обществу присуща атомарность, отсутствие социальной активности, мозаичность - это сказывается и на структуре элит, которую нельзя отнести ни к одному из существующих классических типов (меритократическому, классовому, сословному, номенклатурному и т.п.). С другой стороны, сказывается инерция советской истории, в результате которой элиты частично черпают кадры из старых ресурсов, сильное влияние на них государственной власти. Сегодня "Полит.ру" представляет статью А. Старостина и А. Понеделкова из последнего номера журнал "Политическая наука", выходящего в отделе политологии ИНИОН. Статья посвящена элитологии - анализу современых, в частности, политических элит.


Элитология как область исследования отчетливо обозначилась в ряде научных дисциплин современной России: политологии, социологии, истории, психологии. Элитологическая парадигма мышления и интерпретации причин происходящих политических, социальных и экономических изменений стала едва ли не наиболее распространенной. Если двумя десятилетиями ранее могли между собой конкурировать «лидерская» парадигма и апелляции к «роли народных масс» или «руководящей роли партии», то ныне почти безусловным авторитетом обладает ссылка на авторитет и влияние элит. Сами элиты и источники их происхождения интерпретируются весьма различно.


Понятием «политическая элита» обозначают, прежде всего, высший, привилегированный слой, осуществляющий функции управления и влияния в обществе. Хотелось бы подчеркнуть, что существуют различные подходы и акценты в понимании элит. В соответствии с одним из них – властным – элитой являются те, кто обладают в данном обществе решающей властью. В соответствии с другим – меритократическим – те, кто обладают некими особыми достоинствами и личными качествами.


Об этом важно напомнить, дабы снять ложную, на наш взгляд, дилемму, бытующую в отечественной политологии и социологии.

Некоторые современные российские ученые, критически оценивающие результаты управленческой деятельности, профессиональный уровень и нравственные качества представителей российских правящих кругов, считают неправомерным применять к ним термин «элита» [1]. С моральных позиций, исходя из буквального понимания одного из значений термина, это, возможно, и правильно. Однако мы при этом вновь начинаем навязывать политологии несвойственные ей иные (идеологические, этические) подходы, существенно сужая возможности анализа. Поэтому при изучении политических элит, как показал зарубежный и российский опыт последних лет, лучше всего дополнять властный (позиционный) подход меритократическим (репутационным) и другими аспектами изучения элит.

В таком случае мы избежим ловушек ложных дилемм и сосредоточимся на разработке содержательных проблем политологии и социологии, тем более, значительной традиции в современных рамках развития гуманитарных наук элитологические исследования у нас не имеют. Данный подход в советский период не практиковался и даже подвергался резкой критике. Что же касается более ранних периодов (В. Ключевский, К. Скальковский, М. Острогорский, П. Сорокин), то его достижения и подходы ныне приходится реконструировать[2].


В известной мере сам процесс возникновения элит в современной России востребовал в числе новых и реконструированных направлений научных исследований «правящего класса» – современную российскую элитологию.


Проблемы элитизма интенсивно разрабатываются российскими философами, политологами, социологами, правоведами в последние 12–15 лет; опубликовано более 500 работ, защищено около 50 диссертаций[3]. Элитологические российские исследования последних лет позволили сформировать эмпирическую базу российской теории элит, обсудить важные концептуальные и практические проблемы, внести серьезные методологические коррективы в использование классической и современной западной элитологии[4], подготовить первые учебники элитологии[5].


Что касается данной работы, то ее эмпирическую базу составил банк данных, собранных за период изучения региональных и федеральной административно-политических элит в Северо-Кавказской академии государственной службы в 1994–2002 гг. Эти данные, на наш взгляд, достаточно репрезентативны, чтобы, с учетом общего фонда российских наработок в области элитологии, сделать выводы об особенностях российских политических элит.


Прежде всего обращает на себя внимание тот факт, что элитогенез, структурирование и позиционирование элит значительно опережают социогенез, формирование новых больших общественных групп и социальных слоев. В силу этого новые элитные группы имеют значительную фору в выстраивании взаимоотношений между собой и с обществом и зачастую используют ее в своих целях. В результате многие процессы социального переструктурирования протекают замедленно и болезненно.


Российский элитообразующий процесс пока далек от своего завершения. Обычно, анализируя его развитие, основное внимание обращают на номенклатурное происхождение современной политической элиты. Мы хотели бы подчеркнуть многоисточниковый характер современного процесса элитообразования. К числу основных генерирующих элементов следует отнести социальные институты и организации, оказавшиеся наиболее устойчивыми в процессе слома социальной и политической структур советского общества. В их числе: бюрократия, этнические связи, новые экономические корпорации, силовые структуры, а также организованный криминалитет. Какой бы срез современных элит мы ни взяли (высший, региональный, местный) – везде доминируют и консолидируются представители и выдвиженцы названных структур. В силу мозаичности современного российского обществ мозаичный характер присущ и его элитам, поэтому пока трудно отнести их к какому-либо классическому типу: меритократическому, классовому, сословному, номенклатурному и т.п.


В целом за последние годы облик российского социума не только приобрел резко поляризованный и мозаичный характер, произошла атомизация общества, разрыв социальных связей между макрогруппами и внутри них. Мы не знаем точно, насколько этому способствовали объективные и насколько субъективные факторы, но в результате сложившаяся социальная структура очень аморфна, а граждане пассивны. В общественно-политических организациях и движениях состоит менее 1% населения, в отдельных общественных и политических акциях участвуют 2–3 %, в выборах – 30–40 %. Весьма конфронтационен потенциал межнациональных и межконфессиональных отношений. Словом, общество разрознено донельзя и максимально уязвимо пред лицом всевозможных социально-политических манипуляций.


Вместе с тем в процессе своего структурирования постсоветское общество во многом сохраняет инерцию прошлых лет. Оно олигархично: структурирование верхов не просто опережает структурирование низов, но стремится этим и ограничиться. При всей революционности перехода от советского к постсоветскому состоянию структурирование элитных образований гражданского общества фактически продолжает и завершает те процессы, которые начались еще в брежневский период, поскольку речь идет о формировании не новой, а старо-новой элиты. Эти процессы развиваются по тем же структурообразующим направлениям: корпоративно-отраслевому и региональному. Власть все еще «главнее» собственности, хотя во все большей мере перетекает в собственность, и структурирование элит идет в тесной связи с государством. Это накладывает отпечаток на весь процесс формирования гражданского общества. Засилье патрон-клиентных отношений, затрудненность образования действительно независимых от государства структур и коммуникаций, слабость личностного развития массового индивида, отставание структурирования «низов» – все это факторы, тормозящие процесс.


В результате гражданское общество формируется крайне неравномерно и не всегда поступательно, иногда даже назад или в сторону. Интересы, как правило, агрегируются еще на сравнительно элементарном, материальном и групповом уровнях. То, что на Западе является фундаментом развитой структуры социально-политического плюрализма, в России приобретает часто самодовлеющий характер. Среда, в которой действуют зародышевые структуры гражданского общества, характеризуется серьезной размытостью ценностных установок и ориентиров, что часто лишает новые институты необходимой поддержки снизу.


В итоге едва ли не определяющими факторами формирования социальных отношений стали процессы теневизации, традиционализации и этнизации.


Российская действительность весьма богата многообразными проявлениями теневых отношений. Можно сказать, что такая «предрасположенность» заложена и в ее истории (неоднократные периоды жизни под «пятой» и в «смуте»), и в ее геополитическом положении – в качестве буфера на перекрестии различных цивилизаций, обязывающго к своеобразному двоемыслию и компромиссам, и в постоянно испытываемом открытом и подспудном давлении с разных сторон.


Такая историческая и геополитическая обусловленность способствовала формированию закрытого общества, культивированию «византинизма» в политике и идеологии[6]. Без учета этого российского своеобразия не удается понять и ее сегодняшних реалий.


Более того, как полагает Ю.Н. Афанасьев, попытки восприятия российских политических реалий в обычной нормативной сетке понятий («государство», «парламент», «прокуратура», «суд», «экономика», «рынок», «гражданское общество» и т.п.) способствуют не прояснению и пониманию российской действительности, а лишь запутывают суть дела[7].


Анализ основных причин теневизации показывает, что ее развитие в современном россйском обществе связано с влиянием таких факторов, как: 1) действия ресурсоемких социальных субъектов, заинтересованных в таком положении дел; 2) переходное состояние общества, сопровождаемое социальной аномией; 3) некритическое и механическое заимствование чужих социальных; 4) традиционно низкий для россиян уровень доверия государству и несформированность традиций публичной власти.


За годы реформ, с одной стороны, значительно (более чем вдвое) сократились масштабы легальной экономики, а с другой – выросла теневая и неформальная экономика. Удельный вес последней достиг размеров, сопоставимых с легальной экономикой. Естественно, что «в тени» появились весьма могущественные и влиятельные группы и лидеры, часть которых хотела бы легализовать свое влияние и занять публичные властные позиции. Далеко не все «теневики» могут быть отнесены к сфере организованного криминала. Кроме того, в структурах законодательной, исполнительной, судебной власти происходит формирование различных групп, представляющих власть отнюдь не только в соответствии с существующей законодательной базой, но и по земляческим, корпоративным, родственным и другим неформальным принципам. Соответственно, и принимаемые этими группами решения реализуют скрытые интересы, которые не только не совпадают с общенациональными, но зачастую прямо противоречат им.


И на то есть весьма существенные основания, связанные с особенностями социальной структуризации в новых условиях. Они, на наш взгляд, заключаются, прежде всего, в том, что российское общество, несмотря на модернизационные процессы, во многом осталось традиционным. Советская система, способствуя модернизации производительных сил, технологий, консервировала социально-политические отношения традиционного типа. Этому благоприятствовал и идеократический характер политической системы, свойственный прежде всего политическим системам традиционного типа. В рамках советского общества не было потребности в институтах гражданского общества. Конечно, процессы модернизации и урбанизации подталкивали с неизбежностью к публичным и правосообразным формам социально-политических отношений, однако «хвост» традиционализма явно превосходил «голову» модернизма.


Поэтому традиционные или традиционализированные поведенческие проявления и ментальность лишь имитировали модернизационные формы, оставаясь по сути неформальными, неправовыми, непубличными. В этих условиях «теневой аспект» власти выглядит не аномальным, а вполне «своим», он естественно возникает на фоне неформализованных и неотчужденных отношений, а сама власть еще не столь окультурена и опосредована современными институтами.


Наряду с указанными факторами действовали и факторы модернизационного порядка, генерирующие теневой аспект властеотношений. Как отмечает А.В. Шубин, еще в 70-е годы в СССР сложился «слоеный пирог» идейных течений, имевший носителей во всех основных социальных группах общества. Он включал официальный марксизм-ленинизм (в его интернационалистической и державно-националистической разновидности), славянофильство (как правило, также державное), либеральное западничество и «народничество» – неортодоксальный демократический социализм[8]. Эти направления вступали друг с другом в разнообразные альянсы и конфликты. Официальная идеология вела борьбу против всех видов неортодоксальности.

Либерально-западнический «анклав модернизации», консервативно-авторитарное почвенничество и антиавторитарный социализм, несомненно, проецировались на власть и способствовали образованию соответствующих «групп давления» в правящей элите. В результате к 1985 г. сложились две социально-политические коалиции: первая – «реформаторская», вторая – «консервативная». Альянс реформаторской части партноменклатуры и более «прогрессивной» группы из спецслужб позволил не только перехватить власть и провести чистку, избавившись от представителей «консервативной» коалиции, но и двинуться к тем целям, которые изначально не были предъявлены обществу.


В итоге, по некоторым данным, представители спецслужб и номенклатуры получили в результате приватизации 1992 г. более 65 % всей бывшей государственной собственности[9]. Сработал принцип: чем более высокими номенклатурно-должностными полномочиями при прежнем режиме обладала та или иная группа из правящего слоя, тем большую долю собственности она получает в результате новейшей приватизации. Произведенные изменения в российской политической инфраструктуре в итоге позволили создать не только публичную структуру политической власти, но и теневую структуру, когерентную западным элитам. Сложившаяся в 90-е годы ХХ в. социально-экономическая ситуация, связанная с решением задач приватизации основных ресурсов общества, обусловила формирование «перевернутой» формулы российской власти. В ней поменялись местами публичная и теневая стороны. Публичная надолго стала лишь прикрытием теневой, основными задачами которой были: удержание властных полномочий и решение внутренних проблем «правящего класса», связанных прежде всего с его укоренением в экономику и политику.


Сопоставление социального контекста и факторов нового российского элитогенеза позволяет не только понять перспективы «ростков нового» на уровне элит, но и истоки их отчуждения от общественных интересов, а также воспроизводства стилевых поведенческих форм, которые, казалось бы, давно ушли в прошлое.


Углублению этих представлений способствует также структурно-функциональный анализ элит и внутриэлитных отношений. Динамика развития постсоветских элит, включая их региональный уровень, показывает, что специфика распределения российского «властного капитала» (и ныне, и в номенклатурные времена) состоит в монополизации властных функций узким кругом лиц, в существовании формального или неформального «политбюро» – центра политических решений. Далее – включение (зачастую неформальное) в «высший» состав лиц, входящих в околоэлитное окружение, но не имеющих формальных элитных прерогатив (помощники, советники, начальники вспомогательных служб например, охрана, политические обозреватели и консультанты, редакторы газет, лечащие врачи, родственники). Серьезное воздействие на подготовку и принятие решений оказывают аналитико-информационные отделы и службы, осуществляющие работу с информацией и документами и обладающие правом доклада руководству или допуска на доклад. Словом, в составе групп влияния на власть присутствует большое число полуэлитных, неэлитных и непрофессиональных элементов, которые проще обозначить старым и понятным русским словом – «двор». Власти недостает рационально-бюрократических признаков. Отмеченные особенности высшей политической элиты России проецируются по вертикали – на высшие политические эшелоны регионального уровня и по горизонтали – на другие центры власти (правительство, парламент, центральные аппараты политических партий и общественных движений).


Важным в характеристике политических элит выступает анализ механизмов формирования, выстраивания карьерной лестницы, инфильтрации элит между собой. Новая российская элита прошла период «первичной стабилизации» и в значительной мере «утрамбовалась», она опять движется к состоянию закрытости. Действует в полной мере тенденция «аристократичности», описанная Г.Моской. Внутри ее высшего эшелона возможны и неизбежны перестановки, но они связаны не с прорывами совершенно новых, свежих сил, а с перегруппировкой первого старшего эшелона и второго – более молодого, который выдвигается на ведущие позиции подобно тому, как это было в начале 90-х годов


Данный этап, с одной стороны, сближает процесс воспроизводства современной российской элиты с институционализированными формами становления и продвижения, характерными для западных элит, но с другой – подтверждает сохранившуюся преемственность с номенклатурной ротацией кадров. Типичной стала ротационная кадровая схема: «политическая элита – административная элита – бизнес-элита». Она как бы воспроизводит в обратной последовательности прежнюю номенклатурную схему: «хозяйственный руководитель – административный работник – политический руководитель». Указанная особенность и маргинализирует элиты, и – за счет повышенной циркуляции и инфильтрации - повышает степень их корпоративности. В этом отношении новая российская политико-административная элита ближе к номенклатурному, нежели к западному типу.


Что касается деятельностных характеристик, то следует обратить внимание на то, что современная политическая элита России так и не смогла «капитализироваться» и по-прежнему прибегает к административным методам в решении политических и экономических задач, направленным не на создание и приращение новых возможностей, а по преимуществу на передел и перераспределение имеющихся ресурсов. Доминирующей остается перераспределительная (или редистрибутивная) мотивация.


В плане сопоставления используемых у нас и на Западе методов управленческого воздействия российская элита сохраняет приверженность апрограммно-целевым подходам. Это отражает, вероятно, не только преобладание технократических характеристик в ментальности элит, но и влияние политических, социально-экономических и цивилизационных особенностей развития России. В отличие от западных государств, для нашей страны программно-целевой метод политического управления оказывается наиболее адекватным и единственным, позволяющим сохранить государственную целостность и идентичность. Что касается социально-представительского типа управления, к которому тяготеет Запад, то он более адекватен для регионального уровня, да и то – не повсеместно (значительная часть северных и восточных регионов не сможет длительное время существовать без опоры на программно-целевые методы и на региональном уровне).


Что касается новой конфигурации российских политических элит, начинающей просматриваться в последнее время не только в связи со сменой лидера (президента), но и в связи со значительными изменениями внутреннего и внешнего политического порядка, то она в чем-то схожа с движением начала 80-х годов. Иначе говоря, общественные ожидания и планы элит выстраиваются по схеме, напоминающей преодоление «застоя» и развертывание «предперестройки»: от «застоя-2» – к «предперестройке-2». Но, похоже, что схема эта имеет и значительные отличия.


Прежде всего обратим внимание на восстановление роли и места силовых элементов в составе политических элит. Это связано не только с личностью нового Президента, которому ближе и понятнее, в силу профессионального воспитания, военно-административные стиль и методы. Дополнительными факторами выступают, с одной стороны, существующие геополитические реалии и значительная утеря Россией военно-стратегических ресурсов и прежнего военно-политического имиджа, с другой стороны, необходимость обозначения долговременных гарантий новому классу собственников, которые в существенной мере создает именно силовая составляющая государственной власти.


Ситуация в стране после почти 15 лет демилитаризации, разгосударствления, деидеологизации, многочисленных экономических и правовых реформ подошла к той грани, когда и в общественном мнении, и в сознании элит на первое место среди возможных угроз вышли факторы личной, общественной и государственной безопасности и самосохранения. В чем-то атмосфера напоминает ту, о которой писал в свое время Миллс, имея в виду некоторый период безмятежного существования США, когда «экономические факторы и политическая атмосфера способствовали в прошлом распространению гражданской элиты, развенчивающей оценки военщины как зла, без которого нельзя обойтись, но которое всегда является обузой»[10]. Последующий ход событий включил военную элиту в состав политической и в сохранил ее как одну из наиболее влиятельных групп.


Что касается современных отечественных решений, то, анализируя рейтинг ведущих политиков России, регулярно представляемый «Независимой газетой», следует заметить некоторый рост влияния представителей силовых структур. Они ныне занимают (по численности и позициям) места, сопоставимые с представителями региональной элиты и бизнес–элиты, по-прежнему уступая высшей бюрократии. Думается, что данная тенденция сохранится в ближайшем будущем, оказывая влияние на стиль и методы государственного управления.


Укрепление политического положения и авторитета силовой группировки может быть связано со строительством правового государства, с укреплением закона, порядка и ответственности, борьбой с преступностью. Популярными и в то же время ожидаемыми видятся шаги по установлению контроля над теневой экономикой, укреплению государственного сектора экономики и частичному перераспределению крупной собственности.


Новая конфигурация политических элит способна усилить российскую государственность и управляемость общества и одновременно поддержать становление новой социально-экономической системы в России.


Наблюдаемые изменения в политических элитах России, во многом связанные с отходом от периода революционной романтики, прагматических проб и ошибок, не оставили новому поколению политиков практически никаких ресурсов, кроме административных.


В этом контексте мы полагаем возможным ввести термин «элитократия», под которым имеем в виду не только традиционно понимаемую политико-властную и политико-управленческую концентрацию значительного потенциала и ресурсов влияния на общество в руках элит, но и стремление элит к выделению и обособленному существованию во всех основных сферах социального бытия: создание особых зон (особо сохраняемых) и видов жилья, иного вида транспорта и траекторий передвижения (дорогие автомобили, бизнес-класс в общественном транспорте, правительственные и платные трассы и др.), средств связи, «своих» магазинов, системы сервиса, досуга и отдыха, «своих» правил поведения и морали, «своей» правовой системы и т.п. Все это напоминает реконструкцию в современных условиях сословного или даже кастового общества, где привилегированное место отводится элитам. Она же концентрирует в своих руках не только политическую власть, но и право распоряжаться основной частью богатства и ресурсов общества, а также свободой и жизнью граждан, которые не делегировали эти права никому. Думается, не случайно термин «элита» воспринимается в российском общественном мнении по преимуществу с негативным оттенком[11]. Оформление и позиционирование элитократии в условиях современной России и параллельная деформация становящихся институтов гражданского общества заставляют усложнить распространенную формулу:


«гражданское общество» «политическое общество»

и применительно к современной России ввести в ее структуру «элиты»:

элиты «гражданское общество» «политическое общество».


По существу в российских условиях элитные группы выделились из состава и гражданского и политического общества, встав «над схваткой». В связи с этим приходится иначе соотносить структуру социально-политических интересов с политическими механизмами. Сюда необходимо включить отклоняющее и деформирующее действие элитных групп, именно этим элитократическим воздействием мы можем объяснить сложившуюся в современной России деформирующую систему представительства социально-политических интересов, в которой действует тройная система фильтрации.


Во-первых, структура социально-политических интересов общества, закрепленная в деятельности ведущих политических партий и общественных движений, никак не отражается в механизмах формирования и структуре органов власти. Население может симпатизировать «красным», «белым» или «зеленым», а структура и состав органов власти формируются элитократией и выносятся на утверждение – ознакомление электората. В случае «несанкционированного» поведения электората или некоторой части оппозиции в итоговые результаты вносятся «редакционные изменения» либо на уровне подсчета голосов, либо на этапе обработки протоколов избирательных комиссий. А в последнее время корректируются и до сего времени формально признаваемые конституционные права (отмена Госдумой права на референдум за год до выборов).


Во-вторых, сама партийная система не только не сформирована до конца и неадекватно выражает социально-политические интересы, но и постоянно реорганизуется, тасуется, подвергается бесконечным социально-инженерным «вбросам» со стороны элитократии. Это дезориентирует электорат и превращает политическую систему в аналог системы акционерных обществ и обществ с ограниченной ответственностью, которые то учреждаются, то закрываются.


В-третьих, существующая публичная политическая система, призванная представлять весь спектр открыто предъявляемой системы социально-политических интересов, не защищена от воздействий мощной теневой системы элитократии, спонсирующей и формирующей из своих представителей с помощью непрозрачных политических технологий собственную систему политической бюрократии.


Вероятно, можно указать и некоторые другие механизмы фильтрации. Но и тех, что приведены, достаточно, чтобы понять бесперспективность усилий «гражданского общества» по формированию адекватной ему политической системы. Нынешняя элитократия в России сделала невыполнимой эту задачу в современных условиях. Более того, элитократия предпринимает все усилия для того, чтобы сформировать «карманное» гражданское общество. В такой ситуации представительство социально-политических интересов в структуре политической власти удается сымитировать не частично (искаженно), а полностью. В условиях столь сложно разыгрываемой игры подчас трудно разобраться не только населению, но и политическим аналитикам.


При изучении политических элит в современной элитологии используют либо вертикальный аспект, распределяя политическую элиту по уровням государственного и политического управления: высшему (Центр), региональному (республики, края, области) и местному; либо горизонтальный аспект - взаимодействие политических элит с другими влиятельными элитными группами, входящими в «правящий класс» (бизнес-элита, военная элита).


Обращаясь к анализу российских административно-политических элит в вертикальном аспекте, выделим в качестве одного из наиболее значимых элитных субъектов – региональные элиты.


Анализируя современные региональные политические элиты, имеет смысл обратиться к данным, характеризующим прежде всего представителей их высшего звена: глав администраций (президенты республик и губернаторы) и их заместителей, глав региональных правительств и законодательных собраний[12].


Вот, например, как выглядит этот состав по состоянию на 2002 г.: по Южному федеральному округу (13 субъектов РФ): средний возраст – 53,6; образовательный уровень – все имеют высшее образование, 41,2 % – два и более высших образования; 33,3 % – имеют ученую степень кандидата или доктора наук, по первому высшему образованию 72 % закончили технические и сельскохозяйственные вузы; 64 % имеют опыт партийно-советской работы; средний срок пребывания в партийной номенклатуре – около 10 лет. Более половины характеризуемого слоя региональной элиты начали свою трудовую биографию простыми рабочими или колхозниками (остальные – студентами, военнослужащими).


Современная российская региональная элита, таким образом, хотя и называется постсоветской и по своим идеологическим установкам вроде бы уже значительно отдалилась от советских стандартов, но по своему социальному происхождению, исходной профессиональной ментальности, опыту и методам управленческой деятельности еще во многом наследует прежней советской региональной элите.


Особый интерес в изучении проблем российских политических элит представляют региональные элиты полиэтнических регионов. Ослабление прямых управленческих связей от Центра к регионам в 90-е годы, передача последним части государственных полномочий способствовали формированию новой этносоциальной субъектности в России.


Этнизация республиканских политических элит – сложный и многоуровневый феномен, не сводимый к механическому увеличению в их рядах числа представителей титульного для каждой республики этноса. Тем не менее степень проявленности данной тенденции наиболее наглядно прослеживается именно на основе возрастания представленности титульного этноса.


В качестве примера обратимся к Северо-Кавказскому региону. Властные элиты республик региона следует обозначить как этнократические, ибо данный фактор выступает одним из основных элитообразующих векторов[13].


Обращаясь к непосредственной характеристике политических ориентаций и управленческих установок северо-кавказских административно-политических элит, подчеркнем, что представленность в составе элит далеко не во всем соответствует национальному составу республик.


Так, на высшем уровне среди руководства республиканских органов власти насчитывается менее 10 % русских, притом что численность русского населения в Северо-Кавказских республиках составляет около одной четверти. Данные показатели выравниваются на уровне среднего звена (руководители отделов, служб и т.п.). К сожалению, представители этого звена лишь готовят решения, но не принимают их. Кадровые перекосы в итоге сказываются на межнациональных отношениях, приводя к конфликтам, неоправданным миграциям и вытеснению так называемых «некоренных» жителей с территорий республик. С учреждением федеральных округов эти процессы замедлились, однако коренного поворота пока не наблюдается.


Большое значение для понимания структуры и функций федеральной и региональных политических элит, а также их роли и места в политико-административном и социальном управлении имеют характеристики, фиксирующие их взаимодействие с другими элитными группами, прежде всего, с бизнес-элитами.


Российский бизнес, как и в прошлые исторические периоды, подчиняясь бюрократическим структурам, опасается их, по преимуществу дистанцируясь от власти. Он, как правило, рассматривает власть не как партнера, а как товар-услугу или «крышу». Некоторая часть крупных и деятельных бизнесменов, предпринявших попытки «хождения во власть», создания общественно-политических движений, отражающих интересы предпринимательства, убеждается в том, что их влияние на политический процесс существенно лишь в том случае, когда совпадает с основными интересами административно -политической элиты. Попытка бизнес-элиты завоевать собственные устойчивые позиции в рамках административной элиты пока не завершена и всячески парируется властью, которая старается оставить бизнесменов на вторых позициях.


Что касается конкретных характеристик взаимоотношения региональных политических элит и бизнес-элит, то, на наш взгляд, наиболее удачный подход к этой проблеме был предложен известными исследователями А. Чириковой и Н. Лапиной"[14].


Они выделили несколько моделей взаимодействия бизнеса и власти, которые в настоящее время сложились в регионах России. Первая – это модель «патронажа», предполагающая административный диктат власти над бизнесом. Вторая – модель «партнерства», в рамках которой представители бизнеса и власти эффективно взаимодействуют. Третья – «борьба всех против всех». Четвертая – «приватизация власти», когда власть контролируется или формируется экономической элитой.


В субъектах РФ Южного федерального округа представлены все перечисленные типы взаимоотношений, но судя по экспертным опросам, преобладает модель «патронажа».


Хотелось бы подчеркнуть, что при всей ситуативной пестроте форм их взаимодействия, тем не менее основным вектором остается дилемма: «национально–ориентированные интересы или глобально–ориентированные интересы». На современном этапе глобальная ориентация элит преобладает, а национальная ориентация вносит лишь тактические коррективы в первую.


Что же касается взаимоотношений «элита – общество», то здесь преобладают элитократические тенденции, о которых говорилось выше. Свой вклад в них вносит и административно-политическая, и политическая, и бизнес-фракция российских элит. Пожалуй, можно говорить об усилении этой тенденции в последние годы. Она свидетельствует как о тяге к аристократизации, так и о постепенном угасании демократических тенденций, позволивших на волне «демократической революции» прийти элите к власти и завладеть собственностью.


Указанные тенденции в немалой степени проявляются благодаря перестройке взаимоотношений административно-политических элит с элитами интеллектуальными. На этом остановимся подробнее, поскольку формирующийся рисунок внутриэлитных взаимодействий, в который включены и интеллектуальные элиты, существенно отличается и от западного варианта, где влияние интеллектуалов существенно, и от советского, где такое влияние было замещенным, хотя и приобретало идеократические формы.


Стоит подчеркнуть, что на протяжении последних столетий влияние тех или иных групп интеллектуалов на формирование политических процессов в России было весьма существенным. «Без особого упрощения можно утверждать, – писал В.В. Кожинов, – что интеллигенция России играет роль, аналогичную роли «демократических» институтов и учреждений в странах Запада, стремясь быть «посредницей» между народом и государством»[15].


В России в отличие от Запада на роль духовного лидера, прежде всего, претендовала разночинная интеллигенция, оттесняя религию и церковь, она впоследствии полностью заняла их место. Борьба между политическими и интеллектуальными элитами сопровождает всю историю модернизации России.


Период, непосредственно предшествовавший революции ХХ в. в России, и последующие события стали триумфом левой интеллигенции, получившей возможность реализовать свой идеологический проект. Вместе с тем, начиная с этого периода, идет быстрая институциональная, кадровая и идейно-мировоззренческая перестройка всей системы поддержания духовных ценностей; (закрываются независимые органы прежней интеллигенции –издания, творческие союзы, профсоюзные объединения, и утверждаются советские институты). Период, образно названный в советской истории культурной революцией, был связан не только с массовизацией культуры и образования, но и с формированием новой научной и культурной элиты.


Начиная с 70-х годов, минувшего столетия в центре самодеятельной активности советской творческой интеллигенции находились писатели, образовавшие вокруг ряда «толстых» журналов своеобразные «литературно-журнальные партии»[16]. Практически одновременно с «литературными» группировками складываются более широкие «междисциплинарные» течения – либералы-западники, консерваторы-славянофилы и русофилы, державники, новоленинцы, неосталинисты и т.п. Возникает «культурный плюрализм», который и знаменовал начало распада советской идеократической системы.


В позднем советском обществе наметился переход культурно-идейного лидерства от партийного руководства к творческой интеллигенции. Взаимоотношения интеллектуальной элиты и политической элиты из подданнических перерастали в партнерские, а затем интеллигенция стала своего рода лидером.


Однако в постперестроечный период интеллектуальной элите не удалось удержать идейные лидерские позиции. Переход части интеллектуалов в новую бюрократию и буржуазию, отсутствие широкой социальной и духовной поддержки демократических преобразований быстро привели к перехвату власти представителями номенклатурного капитализма. Новая «культурная революция» захлебнулась.


Анализируя место, занимаемое интеллектуальной элитой в современном российском обществе, следует отметить очевидность полной утраты ею воздействия на национальное самосознание.


Роль духовного лидера оказалась утерянной вместе с разгосударствлением экономической поддержки творческих союзов и других организаций. Место «духовного учителя» нации и основного средства культурного воздействия заняли СМИ и информационная элита, их представляющая.


В постсоветской политической системе взаимоотношения политической и интеллектуальной элит значительно усложнились. С одной стороны, политическая элита изменилась, в ее составе появились несколько влиятельных фракций. С другой стороны, и интеллектуальная элита «расползлась» по относительно самостоятельным фракциям, разделяющим собственные социально-групповые духовные интересы, приверженным локальным и общим тенденциям развития культурного процесса, которые сдерживались советской идеократической системой. Основными областями такого структурирования, а где-то и противопоставления, и обособления, выступило разделение интеллектуальной элиты на столичную (Москва, Санкт-Петербург, крупнейшие города) и периферийную (средние и малые города, сельские районы); на либерально-западную и почвенническую, ориентированную на национальные традиции русской культуры на рыночно-сервисную (массовую, досуговую) и фундаментальную («высокую» и «среднюю»); на традиционную (по видам искусств) и масс-медийную (производящую и распространяющую культурную продукцию по каналам TV, радио, Интернета); на этническую и кросс-культурную и т.п.


Возникла сложная, диверсифицированная картина взаимодействий современной политической и интеллектуальной элиты.


Анализ данных, характеризующих подвижки в самосознании интеллектуальных элит, позволяет сделать вывод, что в условиях переходных процессов в России произошло два фундаментальных события.


Первое: властвующая политическая элита востребовала из состава прежней интеллектуальной элиты достаточно узкую группу интеллигенции и существенно сократила поддержку научных и культурных учреждений и основной массы интеллигенции. Ставка в идеологическом воздействии сделана на тактические средства, гораздо более плотно и энергично влияющие на иррационально-эмоциональную сферу человека – СМИ, значительно увеличив долю информационно-пропагандистской составляющей. Соответственно, значительно выросли влияние информационной элиты и финансирование СМИ.


Второе относится к фундаментальному изменению новой мировоззренческой диспозиции интеллектуальной элиты, сложившейся за последние годы. Диспозиция ценностей: «советские (социалистические) – западные (буржуазные)» сменилась диспозицией «почвенническо-консервативные – либеральные», которая по ряду параметров и составу участников, их разделяющих, воспроизвела прежнюю диспозицию.


К тому же следует подчеркнуть, что социальная база, функции интеллектуальных элит, направленность их деятельности существенно различаются в зависимости от уровня (федеральный, региональный, местный). На федеральном уровне интеллектуальная элита сильно политизирована, для нее характерна значительная утрата связи с национальной культурой. Она, по существу, стала базой для воспроизводства системы западных культурных норм, ценностей, и новая ее генерация живет в системе прозападной субкультуры.


Оппозиционная часть федеральной интеллектуальной элиты и значительная часть региональной и местной элиты сориентированы в значительной мере на почвеннические настроения, национальные ценности. Ведущей тенденцией в их развитии становится национальное обособление, традиционализация и воспроизводство ценностей предшествующих культурных эпох.


Завершая обсуждение проблем теоретической элитологии и ее практического приложения к анализу российской действительности, отметим ряд важных для последующей теоретической и практической работы моментов.


Ныне элитизм в российской теории и практике политического управления постепенно возрождается. Но есть элитизм и «элитизм».


В современном обществе демократическая элита, включающая в свой состав различные субэлиты, не может быть закрытой аристократической кастой и тем более кликой. Она должна быть открытой, мобильной, постоянно обновляющейся. В противном случае ее ждет разложение, упадок и вырождение как следствие бюрократизма и коррупции. Результатом станет либо дезорганизация и дезинтеграция государства, либо изолированность от мира и обособление общества, руководимого такой элитой.


Новая элита должна быть заинтересована в стабильности общества и его поступательном развитии, ей следует преодолеть зародившийся еще в индустриальную эпоху «технократический комплекс» веры в непогрешимость собственного знания, пренебрежительного отношения к ценностям российской культуры, якобы полностью закрытой для модернизации. Только такая элита будет добиваться взаимопонимания политических сил, гражданского мира, развития местного самоуправления, постоянно стремиться к достижению практических результатов. В противном случае нельзя исключить новые социально-политические потрясения и откаты назад.


Новая элита должна стать элитой заслуг (меритократией), элитой ответственности, а не элитой привилегий. Поэтому столь важно, чтобы «привилегии», необходимые для исполнения власти, были оформлены законодательно и доведены до сведения общественности, чтобы строго соблюдались такие правовые и моральные ограничения для представителей власти, о которых нельзя было бы сказать словами английского историка лорда Эктона: «Власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно».


Гарантией от появления деспотической элиты, будет соблюдение следующих условий:


– полная гласность – свобода слова и отсутствие монополии любой социальной группы на средства массовой информации, открытая и постоянная критика недостатков и ошибок представителей власти;


– наличие сильной оппозиции – контрэлиты, политического плюрализма, свободной конкуренции потенциальных элит под контролем электората;


– разделение властей, обеспечивающее определенное равновесие, компромисс, баланс различных социальных сил и препятствующее опасному для общества бесконтрольному сосредоточению политической власти;


– максимальная открытость элит на всех уровнях, постоянное пополнение их профессионально подготовленными и функционально способными людьми;


– вовлечение в систему новых государственных структур лидеров политической оппозиции;


– наличие постоянного демократического контроля за деятельностью властных структур со стороны общественности, средств массовой информации, партий и организаций;


– строгое соблюдение законности, демократических норм и процедур, необходимых и обязательных для нормального функционирования правового государства и гражданского общества.


Только движение по пути реализации данных требований может сформировать эффективную элиту для современной и будущей России, которая будет способна удерживать власть, реализовывать свои интересы, и главное добиваться стабильности, динамичного развития и процветания своего народа, общества и государства.

[1] См.: Тощенко Ж.Т. Парадоксальный человек. – М., 2001. – С. 284-292.


[2] См.: Взаимодействие элит в социально-политическом пространстве современной России. – Ростов н/Д., 2002. – С. 20-43.


[3] См.: обзорные и обзорно-аналитические работы, посвященные анализу элитологических исследований: Властные элиты и номенклатура: аннотированная библиография российских изданий 1990–2000 гг. /Отв. ред. Дука А.В. – СПб., 2001; Пляйс Я. А. Политическя элита России: проблемы историографии // Государственное и муниципальное управление. Ученые записки СКАГС. – 2001. – № 3. С. 7–40.


[4] См.: Понеделков А.В. Элита (политико-административная элита: проблемы методологии, социологии, культуры). – Ростов на/Д., 1995.


[5] См.: Ашин Г.К., Охотский Е.В. Курс элитологии. – М., 1999; Ашин Г.К., Понеделков А.В., Игнатов В.Г., и др. Основы политической элитологии. - М., 1999; Взаимодействие элит в социально-политическом пространстве современной России. – Ростов н/Д., 2001.


[6] См.: История России в вопросах и ответах /Сост. Кислицын С.А. – Ростов н/Д., 2001. – С. 156–166.


[7] См.: Афанасьев Ю.Н. Опасная Россия: Традиции самовластья сегодня. – М., 2001. – С. 15–16.


[8] Шубин А.В. От «застоя» к реформам СССР в 1917-1985 гг. – М., 2001. – С. 759-760.


[9] См.: Панарин А.С. Искушение глобализмом. – М., 2000. – С. 45.


[10] Миллс Р. Властвующая элита. – М., 1959. – С. 239.


[11] См.: Петухов В.В. Общество и власть: новый характер взаимоотношений // Свободная мысль. М, 2001. – № 4. – С. 8.


[12] Данные получены путем анализа биографических характеристик 36 руководителей (исполнительных и законодательных органов) регионов 13 субъектов РФ Южного федерального округа.


[13] В последнее время апелляции к терминам, отражающим значимость этнического фактора в формировании региональных элит, встречаются все чаще. См., например, работу Волкова В. Этнономенклатура и распад государства // Свободная мысль. – М., 2000. – № 10.


[14] См.: Лапина Н., Чирикова А. Региональные элиты в РФ: модели поведения и политические ориентации. – М., 1999. – С. 85-94.


[15] См.: Русская интеллигенция. История и судьба. – М., 1999. – С. 120.


[16] А. Зудин Истоки перемен: культурная трансформация «позднесоветского» общества // Мировая экономика и междунар. Отношения. – М., 1999. – № 5. – С. 103.

24 марта 2004, 13:44 А. Старостин, А. Понеделков