Geum.ru

История русский церкви

Вид материалаУчебник
Подобный материал:
1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   ...   68
* * *

10 апреля 1945 г. состоялась встреча Патриарха Алексия со Сталиным, в которой с церковной стороны участвовали митрополит Николай (Ярушевич) и протопресвитер Николай Колчицкий, управляющий делами Московской Патриархии; правительство, кроме Сталина, представлял В. М. Молотов. В беседе обсуждались вопросы, связанные с патриотической деятельностью Церкви на завершающем этапе войны; Сталин говорил, что Русской Церкви предстояло внести огромный вклад в дело укрепления международных позиций Советского государства, в налаживании внешних контактов. Обсуждалась также возможность расширения сети духовных школ и создание Церковью своей издательской и полиграфической базы.

9 мая безоговорочной капитуляцией Германии закончилась Великая Отечественная война и Патриарх Алексий обратился к всероссийской пастве со словами радости и гордости за победу русского оружия: "Слава и благодарение Богу! С благоговением вспоминая подвиги нашего доблестного воинства и тех наших близких и родных, кто положил за наше счастье временную жизнь в надежде восприять вечную, мы никогда не перестанем молиться о них и в этом будем черпать утешение в скорби о потере дорогих сердцу и укреплять свою веру в бесконечное милосердие Божие к ним, отошедшим в горний мир, и во всесильную помощь Божию нам, оставленным для продолжения земного подвига и для благоустроения жизни во всем мире"465.

Государственная власть в отличие от 20–30-х гг. агрессивной антирелигиозной политики, в послевоенную пору не стесняла Церковь в окормлении по крайней мере верующих людей старшего поколения. Атеистическая пропаганда в том виде, в каком она велась в два первых десятилетия советского периода, не возобновилась после войны. Характерно, что в вышедшем еще в январе 1945 г. постановлении ЦК комсомола "Об улучшении политико-воспитательной работы комсомольских организаций среди молодежи" вместо дежурных богоборческих пассажей говорилось о важности пропаганды среди молодежи естественнонаучных знаний и материалистического мировоззрения. В беседе с корреспондентом "Комсомольской правды", состоявшейся в начале 1945 г., М. И. Калинин сказал: "Конечно, атеизм остается основой программы, мы от того, что религия — опиум, не отказались. Но надо мягче. Главное все-таки — пропаганда, разъяснение. Увидел у парня крестик — поговори с ним мягко, скажи о крестике, что это отжившее дело... Согласно Конституции, у нас есть признание Церкви. Войны у нас с ней нет"466.

Православную Церковь, по существу, не затронул и идеологический террор против литераторов, художников, музыкантов, развязанный выступлениями А. А. Жданова в 1946 г. Религиозная политика властей была дифференцированной, причем в отличие от 20-х гг., когда своего главного врага большевики видели в православной Церкви, в послевоенные годы она была, пожалуй, более защищена, чем иные религиозные общины. Советский Союз из базы мировой коминтерновской революции постепенно превращался в своего рода советскую империю, и его руководство способно было положительно оценить преданность Церкви государственным интересам русского народа. В этом отношении знаменательны слова К. Е. Ворошилова, которому Сталин поручил в ЦК КПСС курировать Совет по делам Русской Православной Церкви, сказанные в разговоре с Г. Г. Карповым, причем вовсе не для огласки, а в служебном порядке, и ставшие известными из рассекреченных архивов Совета по делам религий: "У Русской Церкви — большое будущее. Она наш козырь в Прибалтике, Восточной Европе, за границей вообще". Пообещав поддерживать Русскую Православную Церковь, он предложил ускорить передачу Московскому Патриархату Троице-Сергиевой лавры и заявил, что "в ближайшее время хотел бы встретиться с Патриархом Алексием"467. Знаком благоволения советской власти к священноначалию Русской Православной Церкви явился указ Председателя Верховного Совета СССР о награждении Патриарха Алексия орденом Трудового Красного Знамени.

В 1945– 1946 гг. Совнарком рядом постановлений предоставил Патриархии, епархиальным управлениям и приходам право приобретать транспортные средства, покупать и строить дома, производить церковную утварь. Но в каждом отдельном случае для этого требовалось специальное разрешение Совета по делам Русской Православной Церкви. Серьезным шагом навстречу Церкви было освобождение из лагерей тех священнослужителей, у которых к этому времени закончился срок заключения. В другое время советская власть сделала бы все возможное, чтобы накинуть еще лет пять за мнимые преступления, лишь бы священнослужители как "плохо перевоспитуемые" не оказались на свободе. Узник и историк ГУЛАГа А. И. Солженицын писал: "Не забудем и короткий, в 1947 г., антипоток... священников. Вот чудо! — первый раз за 30 лет освобождали священников!"468

В послевоенные годы Патриарх Алексий, несмотря на свои 67 лет, действительно держал в руках бразды высшей церковной власти, которая, однако, была подконтрольна Совету по делам Русской Православной Церкви. Народ почитал и любил своего Патриарха. Его частые богослужения в московских храмах привлекали туда множество верующих, которые едва помещались внутри храмов. Совершая литургию, Патриарх непременно произносил проповеди. Известный мемуарист писал о служении Патриарха Алексия в послевоенные годы: "При восшествии на вершину церковной власти он мало переменился. Та же верность традициям, глубокая религиозность, но в строгих рамках этикета, в твердо устоявшихся, застывших формах. Строгий консерватор, Святейший мыслил Церковь как нечто неподвижное в рамках нового Советского государства... Консервативная Церковь в консервативном государстве — такова новая формула, пришедшая на смену старой формуле церковных либералов: "свободная Церковь в свободном государстве". Для Патриарха Алексия, который получил образование под кровом катковского лицея, происходил из строго консервативной семьи... это была родная стихия. И он вполне удовлетворял новым требованиям диктатора: являлся воплощением старого русского консерватизма, но без всяких излишеств и крайностей"469.

Зависимый в своей деятельности от Совета, Патриарх Алексий в личных контактах с сильными мира сего умел сохранить достоинство. Однажды Г. Г. Карпов пригласил его на банкет и пообещал прислать за Святейшим автомобиль в 7 часов вечера. Автомобиль прибыл с 20-минутным опозданием и был отправлен назад, а Патриарх прибыл на банкет в своем собственном автомобиле. Оберегая близких ему людей, Патриарх мог позволять себе решительные и рискованные действия. Так, он просил передать Сталину, что уйдет на покой, если не освободят из-под ареста близкого ему человека, Д. А. Остапова, обвиненного в пребывании на оккупированной территории Литвы во время войны. В тот же день Остапова освободили. Любопытную характеристику личности Патриарха, его настроений, образа жизни и отношений с ближайшими помощниками дает в своем доносе 1951 г. уполномоченному Совета по делам религии по Ленинградской области тогда тайный, а позже явный ренегат А. Осипов, профессор Ленинградской Академии:

"Сам Патриарх как личность представляет собой своеобразное смешение аристократического сибаритизма с затаенным фанатизмом. Он... остр на язык. Но вместе с тем фанатически предан постам, ненавидит обновленцев, преследует все новшества и влюблен в благочестие XVI в. Он очень умен и умеет лавировать между отдельными церковными партиями. Партии эти представляют "григорьевцы" (митрополит Григорий и его клика) и "николаевцы" (митрополит Николай и его клика). С Патриархом великолепно ладит управделами Патриархии протопресвитер Николай Колчицкий. Это очень умный и осторожный дипломат, крепко преданный интересам Церкви, на Патриарха имеет осторожное, но сильное влияние... Митрополит Григорий является в Патриархии министром просвещения. Но сильно влияет и на ряд других дел. Патриарх ему доверяет едва ли не больше других... Настроения Патриархии в последние годы претерпели большие изменения: в 1945 г. цвели мечты о создании "Московского Ватикана" (слова самого Патриарха), о широком международном триумфальном шествии, внутреннем расширении "до размеров доброго старого времени" (слова митрополита Григория). Теперь настроения изменились: "Нам бы прожить тихо и мирно еще десяток лет, а там история покажет... Вот, если война будет, так, пожалуй, и снова церкви открываться начнут"... Что характерно для Патриархии: здесь ставка на сохранение старины в быту, в богослужении, в догмах духовной жизни во что бы то ни стало. Здесь вздохи об угасании иноческого духа. Парийский из Москвы привез такое наставление Патриарха: "Пусть все кругом меняется — мы должны остаться такими, какими были сотни лет назад. Пусть наша неизменяемость, неподчиняемость духу времени символизирует вечность Церкви. Нам радостно видеть, что нас и ныне окружает то же самое в Церкви, что мы видели с детских лет, чем жили отцы, деды и прадеды. Нам должно научиться хранить прошлое вопреки настоящему. В этом наша сила, в этом наша правда"470.

Многое в этих словах продиктовано личной неприязнью, написано с умыслом навредить тому или другому лицу; нельзя не учитывать и того, что, находясь в Ленинграде, Осипов не мог наблюдать происходящего в Патриархии непосредственно и знал все из вторых рук, и все-таки человек он был при всей своей низости весьма не глупый, а сознательно дезинформировать свое подлинное начальство он, очевидно, не дерзал, поэтому его наблюдения, конечно, не лишены интереса.

С середины 30-х гг., после разрушения Дорогомиловского собора, приходская Богоявленская церковь в Елохове стала кафедральным собором. 25 февраля Святейшим Патриархом было утверждено положение, согласно которому Богоявленский собор стал официально именоваться патриаршим, а его настоятель и управляющий делами Патриархии протоиерей Николай Колчицкий был возведен в сан протопресвитера. Влияние священника Николая Колчицкого на церковную жизнь 40–50-х гг. было исключительно велико. Тягостное бремя контактов Патриархии с Советом по делам Русской Православной Церкви в значительной мере лежало именно на нем. Протопресвитер Н. Колчицкий был сыном священника из Харькова. Образование получил в Харьковской духовной семинарии и Московской Академии, по окончании которой служил в Харькове приходским настоятелем и законоучителем в женской гимназии. Уже тогда он стал известен строго уставными и молитвенными богослужениями, умением произносить проповеди умные, глубокие и одновременно доходчивые и понятные. Во время гражданской войны отец Николай оказался на Северном Кавказе, на территории, занятой Добровольческой армией, потом снова вернулся в Харьков, откуда в 1924 г. был переведен в Москву, став вскоре священником Богоявленского собора в Елохове. После ареста в конце 20-х гг. большинства священнослужителей этого собора он стал его настоятелем. В 1930 г. отца Николая Колчицкого подвергли кратковременному аресту, но, выйдя на свободу, он остался в прежней должности. После того как в 1934 г. был разрушен патриарший Богоявленский собор в Дорогомилове, отец Николай оказался настоятелем кафедрального собора, а затем и заместителем управделами Патриархии. В 1940 г. протоиерей Николай Колчицкий был назначен на должность управляющего делами. Во время эвакуации в Ульяновск отец Николай безотлучно находился рядом с Местоблюстителем патриаршего престола. В ту пору митрополит Сергий страдал уже тяжелой глухотой, и обыкновенно посредником в беседах посетителей с главой Церкви был протоиерей Н. Колчицкий; для этого он опускался на колени перед креслом митрополита Сергия и громко кричал ему в ухо слова собеседника. Своеобразное впечатление произвел протопресвитер Н. Колчицкий на своих давних знакомых по Ессентукам, в прошлом его духовных чад, когда они встретили его четверть века спустя в первый послевоенный год в Лондоне, куда он приезжал вместе с митрополитом Николаем (Ярушевичем). По воспоминаниям Н. М. Зернова, в 1920 г. отец Николай "весь горел верою, жар обжигал тех, кто приближался к нему. Теперь — потухший вулкан. Как и тогда, это был исключительный человек, волевой, умный, но отныне закрытый непроницаемой броней. Ни единым словом не обмолвился о том, что пережил, нас мало расспрашивал, говорил о делах миссии, о религиозном подъеме народных масс в России, интересовался положением Церкви на Западе". Потом в комнату, где проходила эта беседа, вошел митрополит Николай, который произвел на Зерновых, впервые видевших его, неизгладимое впечатление, "особенно его светло-голубые прозрачные глаза, глубоко проникавшие в душу собеседника, поразили нас. В нем чувствовалось огромное внутреннее напряжение человека, взявшего на себя трудный подвиг и несущего его, не сгибаясь под его непомерной тяжестью. Казалось, что он один мог рассказать, что происходит с Церковью в России"471. В послевоенные годы митрополит Николай был самым влиятельным церковным деятелем среди ближайших помощников Патриарха Алексия I. 4 апреля 1946 г. по решению Священного Синода был образован Отдел внешних церковных сношений (ОВЦС), и митрополит Николай, один из членов Синода, стал его председателем. Двумя другими постоянными членами Синода были митрополит Григорий, назначенный на Ленинградскую кафедру после избрания его предшественника Патриархом Московским и всея Руси, и патриарший экзарх Украины митрополит Киевский и Галицкий Иоанн, ставший председателем Миссионерского совета.

Ко времени Поместного Собора 1945 г. в Русской Церкви было до 50 правящих архиереев, а на 1 апреля 1946 г. весь епископат, не считая архиереев, относящихся к юрисдикции Московской Патриархии и служивших за пределами СССР, состоял кроме Святейшего Патриарха из 4 митрополитов, 21 архиепископа и 36 епископов. Как и прежде, большинство хиротонисанных было из вдовых священников, старцев по годам. Так, в 1945 г. на Калининскую кафедру Синодом был назначен священник московской Богородицкой церкви Алексий Крылов, 1879 г. рождения, постриженный с именем Артемий; в 1946 г. на Ростовскую кафедру назначили протоиерея харьковской Казанской церкви Алексия Шарапова, 1878 г. рождения, постриженного с именем Серафим. 25 августа 1946 г. Патриарх Алексий I в Богоявленском кафедральном соборе возглавил хиротонию во епископа Ташкентского и Среднеазиатского архимандрита Гурия (Егорова), принявшего постриг еще в юности, в 1915 г., и уже в 1922 г. возведенного в сан архимандрита. В 30-х гг. он был узником Соловецкого концлагеря, потом ссыльным в Средней Азии. Незадолго до архиерейской хиротонии архимандрит Гурий стал наместником возрожденной Троице-Сергиевой лавры. Архиереи назначались не только в епархии, которые вдовствовали с довоенных лет, но и на кафедры Украины и Белоруссии, потому что одни епископы, действовавшие на оккупированных территориях, эмигрировали, другие были репрессированы на исходе Отечественной войны. На Сумскую кафедру в 1945 г. Священный Синод назначил протоиерея Николая Прохорова, постриженного с именем Иларион. На Пинскую кафедру вскоре после Собора 1945 г. был хиротонисан архимандрит Онисифор (Пономарев). В октябре 1945 г. во епископа Уманского, викария Киевского митрополита, был хиротонисан архимандрит Нестор (Сидорчук), незадолго до рукоположения постриженный в монашество. На архиерейские кафедры назначались и архипастыри, поставленные в 20–30-х гг. и находившиеся незадолго до назначения в лагерях и ссылках. Освобожденный в 1944 г. из Канских лагерей епископ Мануил (Лемешевский) в течение года жил на покое в Тамбове, на частной квартире. В феврале 1945 г. он получил назначение на Оренбургскую кафедру. В 1947 г. из Соединенных Штатов вернулся митрополит Вениамин (Федченков), назначенный сразу на Рижскую кафедру, приехавший вместе с ним архиепископ Алексий (Пантелеев) получил Омскую кафедру, но вскоре, 11 ноября 1948 г., скончался. В январе 1947 г. из Китая на родину вернулся епископ Ювеналий (Килин) и стал епископом Челябинским.

К 1949 г. епископат Русской Церкви насчитывал уже 74 архиерея, занимавших кафедры в пределах нашей страны. Среди них были: Патриарх Алексий I, пять митрополитов — Крутицкий Николай, Киевский Иоанн, Ленинградский Григорий, Рижский Вениамин и Новосибирский Варфоломей (Городцев), 21 архиепископ, в том числе один викарный, 40 епархиальных и 7 викарных епископов. Давая характеристику епископату Русской Церкви, известный ренегат А. Осипов в своем очередном доносе писал:

"Московская Патриархия обладает небольшим кругом архиереев с долголетним стажем службы. Это по большей части люди, побывавшие в заключении за фанатическую пропаганду религии, люди внешне подчеркнуто лояльные, но внутренне старых монархических тенденций, вздыхающие по "добром, старом времени", но сознающие его невозвратность (митрополит Григорий, сам Патриарх и ряд др.). К этим основным кадрам присоединяются три других категории архиереев: бывшие обновленцы, возвращенцы и новоставленые. Бывшие обновленцы Патриархией держатся на подозрении. В них видят часто агентов МГБ, людей неустойчивых и в Церкви ищущих своих собственных целей и выгод (епископ Сергий (Ларин) и др.). Возвращенцев из бывших эмигрантов очень ценят, но боятся их выдвигать на видные места (митрополит Вениамин, б. Американский; епископ Иоанн, б. Карлсбадский, Ювеналий Хайларский и др.). Эти архиереи в основном старики-идеалисты с оттенком фанатизма. Остатки старой гвардии синодской Церкви старой России. Новоставленые архиереи в настоящее время составляют основную массу епископов. Их выбирают из вдовых протоиереев, монахов и архимандритов. Здесь производится строгий выбор, и в подавляющем большинстве они изрядные фанатики*. Правда, с точки зрения образованности это все люди невысокого полета. Но для укрепления костяка Церкви, подбора нового, фанатически преданного Церкви духовенства эти архиереи делают очень много. По сравнению с 1941 г. в этой области позиции Церкви стали много сильнее. В общем, среда архиереев неоднородна. Здесь есть и фанатически преданные своим идеям мечтатели, и идеалисты высокого полета: архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) — неокантианец, мечтающий о соединении религии и науки. Архиепископ Гурий Ташкентский — аскет, насадитель старчества и иночества, борец за нравственное перерождение духовенства и за расширение влияния Церкви. Варфоломей Новосибирский — борец за укрепление кадров духовенства. Архиепископ Ювеналий Челябинский — того же сорта и ряд др. Есть, наоборот, и архиереи — тщеславные гордецы: епископ Сергий (Ларин) — владелец целых вагонов имущества, напыщенный до тошноты, и ему подобные. Но больше всего архиереев-середнячков, которые живут в общем тихо и незаметно, но именно они, пожалуй, оказывают наибольшее влияние на укрепление церковничества (Сергий Смоленский, Михаил Великолукский, Иоанн Молотовский и т. п.). Огромная организующая, укрепляющая роль архиереев в Церкви чрезвычайно ясно осознается Патриархией, которая идет на любые жертвы, только бы увеличить ряды епископов, только бы сохранить их и укрепить"472.

В послевоенные годы продолжалась начатая еще в Отечественную войну передача церковным общинам храмов. При этом действовал порядок, предусмотренный постановлением Совнаркома № 1325 от 28 ноября 1943 г., согласно которому местные власти могли лишь отклонить ходатайство верующих об открытии прихода и передаче храма, а положительное решение принимал СНК, потом Совет министров СССР, действовавший через Совет по делам Русской Православной Церкви. Отказы в регистрации приходских общин направлялись, как это видно из директивного письма Совета от 31 января 1945 г., без указания на причину отказа, в виде краткой справки. Так, в Казахстане в I квартале 1945 г. было возбуждено 21 ходатайство об открытии приходов. Удовлетворено было 4, на остальные последовали отказы. За 1944– 1947 гг. Русской Православной Церкви было передано 1270 храмов, и общее число их составило на 1 января 1948 г. 14 329; около 2500 из них — храмы, принадлежавшие до 1946 г. униатской Церкви. В течение 1948 г. было открыто 148 новых храмов, и на 1 января 1949 г. Русская Церковь имела уже 14 477 действующих храмов473. Статистика эта была секретной, точными сведениями о количестве приходов располагал только Совет по делам Русской Православной Церкви; сама Патриархия таких данных не имела. Между тем в печати появились искаженные, сильно преувеличенные сведения о числе открытых приходов, на основании которых можно было заключить, что восстановлено около половины дореволюционного числа храмов. Например, в брошюре Г. Г. Карпова "О Русской Православной Церкви в Советском Союзе", изданной в 1946 г., Совинформбюро на сербском, болгарском, польском, чешском, словацком и румынском языках, говорилось: "Для удовлетворения религиозных нужд верующих в Советском Союзе функционируют 22 000 православных церквей и молитвенных домов"474. Протоиерей Андрей Сергиенко из Западноевропейского экзархата в брошюре "О положении Церкви в России", опубликованной в Париже в 1947 г., сообщал, что Церковь в СССР имеет 25 000 храмов и 3500 молитвенных домов, реальное число было в два раза меньше. При этом в Москве вновь открыто было всего лишь 10 храмов, в Казани — 5. Во многих больших областных городах насчитывалось по одному, два или три храма, часто на окраине города, бывшие кладбищенские или сельские приходские, вошедшие в черту города. Большая часть храмов сосредоточена была на западе страны, главным образом на Украине, потому что из действующих храмов большую половину (7547) составляли церкви, открытые на оккупированных территориях. Чем дальше на восток, тем церквей было меньше, а на Дальнем Востоке их почти не было. На Камчатке и Сахалине, на Чукотке и Колыме не сохранилось ни одного храма. Этот регион целиком входил в империю ГУЛАГа, и новые церкви в послевоенные годы там не строились. Но в некоторых городах, где церквей не было, а приходы были зарегистрированы, разрешали открывать молитвенные дома — храмы, не имевшие церковного вида. Особо ценные в художественном и историческом отношении храмы не передавались Церкви. Музеями оставались кремлевские соборы в Москве, Исаакиевский, Казанский и Петропавловский соборы Ленинграда, Софийские соборы в Киеве и Новгороде.

На 1 апреля 1946 г. в клире Русской Православной Церкви состояло 9254 священнослужителя. Почти половина (45,6%) из них рукоположены в дореволюционную эпоху; 30,3% священнослужителей получили рукоположение во время войны, в большинстве случаев на оккупированной территории; из 264 священников, хиротонисанных в РСФСР в годы Великой Отечественной войны, 240 было рукоположено в областях, занятых немцами. По возрасту священнослужители в 1946 г. распределялись следующим образом: до 40 лет — 7,7%; от 41 до 50 лет — 16,3%; от 50 до 60 лет — 31, 2%; от 61 до 70 лет — 32,8%; старше 70 лет — 12%. Средний возраст священнослужителя составлял почти 60 лет. С 1 апреля 1946 по 1 января 1948 г. число священнослужителей заметно выросло: 11 846 священников и 1258 диаконов475. При этом, естественно, уменьшилась доля духовенства с дореволюционной хиротонией — 30,6%; 39% духовенства было рукоположено с 1918 по 1941 г., 20% — в годы Великой Отечественной войны и 9,7% — в послевоенные годы.

Многие клирики, служившие теперь в российских епархиях, в период между мировыми войнами жили на территориях в пределах Польского государства: на Волыни, в Западной Белоруссии и в Галиции, чаще всего они и родом были из этих мест, и там же получали хиротонию. Они с трудом понимали своих прихожан, переживших три десятилетия советского атеистического режима, которых им приходилось окормлять на новом месте. Крайне невелико было число священников, кто с 20-х по 40-е гг. постоянно пребывал в своих приходах, значительную часть составляли исповедники, пережившие тюрьмы, лагеря, ссылку, иногда и смертные приговоры, которые были заменены пожизненным заключением,— и это были, конечно, лучшие пастыри нашей Церкви. Но были и такие, кто вышел из лагерей нравственно и духовно надломленными. Долгое пребывание в неволе, оторванность от нормальной церковной жизни создавали трудности для вышедших на свободу священников при возобновлении приходского пастырского служения. Среди духовенства были и лица, в 20–30-х гг. оставившие священническое служение, но не отрекшиеся от Бога, Церкви и сана; они поступали на гражданскую службу школьными учителями, бухгалтерами, порой рабочими на заводы. Теперь многие из них получили возможность вернуться к пастырскому служению. Хорошее знание жизни, которое они приобрели, помогало им в пастырском окормлении, но, с другой стороны, внешняя расцерковленность могла опустошить душу пастыря, оставившего служение. Священнослужители, рукоположенные в послевоенные годы, составляли только десятую часть духовенства, и большинство из них были искренне преданы Богу и Церкви, воспитывались в верующих семьях, были сыновьями или внуками клириков. Заметную долю среди новохиротонисанных составляли демобилизованные солдаты и офицеры, которые из военного опыта вынесли глубокую и твердую веру в Промысл Божий.

Но относительно стабильная и материально обеспеченная в сравнении с предвоенным периодом жизнь духовенства порой привлекала людей маловерных и просто стяжателей. Разумеется, не избежало духовенство и внедрения в свою среду сотрудников НКВД или их пособников, осуществлявших свою деятельность в согласии с уполномоченными Совета по делам Русской Православной Церкви. Во всяком случае священноначалие проявляло обеспокоенность нравственным состоянием духовенства. В послании пастве архиепископ Новосибирский и Барнаульский Варфоломей (Городцев) в 1946 г. писал: "Наша святая задача — возрождать, перерождать нашу церковную паству своим пастырским словом, своею жизнью показывать добрый пример чистой, непорочной жизни, чтобы у нас дело со словом не расходилось, чтобы наши пасомые не сказали нам: "Врачу, исцелися сам". Если мы, проповедуя любовь Христову, будем погрязать в эгоизме, в стремлении к наживе, явно обнаруживая свое корыстолюбие,— это значит одною рукою разорить то, что создали другой. Если мы, проповедуя воздержание, сами будем обильно питаться и пить лишнее да посты нарушать, не окажется ли наша проповедь "бьющей воздух"... В благотворительности и мирном сожитии со всеми пастырь Церкви и должен занимать первое место. Как грустно, когда верующие про своего пастыря говорят: "Он скупой, к нему не ходите, все равно не даст". А еще тяжелее, когда мы, проповедники Христова мира, являемся сами виновниками раздоров и в своей среде и среди своих пасомых"476.

После переписи 1937 г. никаких новых официальных статистических данных о количестве верующих в Советском Союзе не публиковалось, и сама Церковь не имела возможности вести статистический учет своей паствы. Из родившихся в православных семьях до 1930 г. крещены были, за редким исключением, все. В 30-х гг., особенно во 2-й половине, когда большинство храмов было закрыто, многие дети оставались некрещеными, но во время войны на оккупированных территориях, где проживало едва ли не 40% населения страны, крестили всех православных по происхождению, не крещенных в 30-х гг. В послевоенные годы, пожалуй, только в семьях новой советской интеллигенции дети оставались некрещеными. Из-за крайней отдаленности церквей весьма значительной была доля некрещеных детей в Сибири и особенно на Дальнем Востоке. Приблизительно число православно крещенных в первые послевоенные годы может быть оценено в 150 млн. Разумеется, далеко не все они были церковными верующими людьми.

Люди, перенесшие тяготы войны, потерявшие своих близких, потянулись в храмы Божии, ища в них утешения. Большинство не утратило веру в годы гонения на Церковь и истребления духовенства, но многие из-за отсутствия рядом храмов, а чаще по малодушию открыто посещать церкви не решались. Население западных областей Украины и Белоруссии осталось религиозным почти полностью, за исключением тех, кто старался продвинуться по службе, да, пожалуй, и их атеизм был лицемерным. Верующей и православной осталась русская деревня. Многие родившиеся после революции, по преимуществу мужчины, утратили живую связь с Церковью, но и в их домах ради верующих матерей и жен сохранялись иконы, праздники они помнили и детей своих крестили. В городе ситуация была более плачевной, особенно глубоко расцерковленной оказалась новая советская интеллигенция, а также часть рабочих, в особенности младшего возраста, но большинство рабочих женщин сохранили веру, а многие в этой среде, даже прошедшие через комсомол, обрели веру. Трудно назвать число сознательно верующих, но во всяком случае половина советских граждан в послевоенные годы оставалась истинно верующими людьми и, вероятно, более 50 млн. из них принадлежало Русской Православной Церкви. Цитаделью мирового коммунизма и атеизма являлась Москва, но в то же время она оставалась и сердцем православной Святой Руси. Ее население в первые послевоенные годы составляло около 5 млн. По свидетельству одного русского священника из эмиграции, посетившего столицу в 1946 г., в Великий пост в одном только патриаршем Богоявленском соборе исповедалось и причастилось более 40 000 человек477. Почти во всех городских церквах богослужения совершались каждый день; в воскресные и праздничные дни служилось по две литургии. На Пасху Божественная литургия повторялась до трех раз, и делалось это потому, что храмы были переполнены молящимся народом. В сравнении с предреволюционными годами после войны православных церквей в нашей стране было в 3,5 раза меньше, но посещаемость их несравненно возросла. Конечно, в храмах среди молящихся женщин было значительно больше, чем мужчин, а пожилых больше, чем молодых, но приходили люди и других возрастов, приводили детей; заметно реже появлялись в храмах школьники и молодые люди комсомольского возраста.

В 1939 г., ко времени воссоединения западных областей, на территории Советского Союза не осталось ни одного монастыря, но после включения в состав нашего государства Западной Украины и Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины Русская Церковь имела уже на своей канонической территории 64 монастыря. Во время Великой Отечественной войны в оккупированных областях открывались новые обители, и к концу войны число их достигло 101. В этих монастырях подвизались 4632 насельника и насельницы. Однако ряд монастырей, возобновленных с разрешения оккупационных властей, прекратил свое существование в послевоенные годы, так что на 1 января 1948 г. осталось лишь 85 обителей478. Почти все они находились на Украине, в Белоруссии, Молдавии и Прибалтике. В Российской Федерации числилось всего 2 монастыря: один, Успенский Псково-Печерский, оказался на территории России после возвращения восточных районов Эстонии в состав России; другой обителью была великая Троице-Сергиева лавра. По традиции, священноархимандритом лавры состоял Святейший Патриарх Московский и всея Руси, а первым наместником был назначен архимандрит Гурий (Егоров), выпускник Петербургской Духовной Академии, твердо стоявший на стороне Заместителя Местоблюстителя митрополита Сергия в 20–30-х гг. Это был исповедник, проведший 10 лет в лагерях и ссылке в Средней Азии; его брат, Лев, умер в конце 30-х гг. в заточении.

С немалым трудом архимандриту Гурию удалось собрать в обители немногих переживших годы гонений прежних насельников. В лавру к мощам преподобного Сергия, печальника Русской земли, стали приходить для пострига благочестивые люди, стремившиеся к монашескому житию. Часть из них составляли воспитанники возобновленных духовных школ. Решение о возвращении лавры Церкви принято было в 1945 г., но монастырские храмы и другие строения, хотя и объявленные архитектурными памятниками, были основательно разорены, и только на Пасху 1946 г. в Успенском соборе лавры совершилось первое богослужение. Накануне, в ночь с Великой пятницы на Великую субботу, состоялась передача братии монастыря мощей преподобного Сергия, считавшихся в советское время экспонатом атеистического музея, расположенного в стенах обители. Рака со святыми мощами была установлена на южной стороне Успенского собора. При осмотре собора обнаружили, что на престоле нет антиминса. Узнав о возобновлении богослужений, к наместнику пришел благочестивый старец Тихон Пелех и сказал: "Когда лавру закрывали, последний наместник отец Кронид передал мне на хранение антиминс Успенского собора: "После открытия лавры передашь антиминс моему первому преемнику". Он у меня сейчас с собой. Однажды попал в пожар, немного обгорел". Тихон Пелех снял с груди антиминс и передал наместнику479. Вскоре после этого старец принял священный сан. В ночь Пасхальной заутрени впервые после 25-летнего перерыва зазвонил лаврский колокол, и народ с изумлением и радостью стал стекаться на богослужение в родную обитель. В своей телеграмме наместнику лавры по случаю праздника Воскресения Христова и возобновления богослужений Святейший Патриарх Алексий I назвал это событие "Пасхой избавления скорби"480. Особенно торжественное богослужение совершено было в престольный праздник обители — на Троицу. Возглавил богослужение Святейший Патриарх, ему сослужили митрополит Крутицкий Николай и другие архипастыри.

Вскоре после открытия лавры в августе 1946 г. ее первый наместник архимандрит Гурий был хиротонисан во епископа Ташкентского, и, когда Патриарх посетил Троице-Сергиеву обитель в осенний день памяти преподобного Сергия, его встречал уже новый наместник архимандрит Иоанн (Разумов), в прошлом келейник Патриарха Сергия. К тому времени уже заканчивалась реставрация Успенского собора, а 21 ноября 1946 г. состоялось переосвящение Троицкого храма преподобного Сергия. Чин освящения совершил священноархимандрит обители Патриарх Алексий I. Впоследствии строительные работы в лавре шли быстро, так что в конце года власти смогли показать лавру сыну покойного президента США Эллиоту Рузвельту с супругой. Встречал их наместник лавры архимандрит Иоанн с братией. С тех пор стало обычной практикой возить в Троице-Сергиеву обитель высокопоставленных гостей из-за рубежа, очевидно, чтобы показать им, что Церковь не испытывает гонений и притеснений и пользуется совершенной свободой. Многие из гостей по разным политическим соображениям делали вид, что их в этом действительно смогли убедить. Между тем на территории Российской Федерации и в послевоенные годы — время относительно благоприятное для Церкви — из многих сотен прежних монастырей, по большей части разрушенных, богослужение совершалось лишь в двух.

Помимо мощей преподобного Сергия в ту пору Церкви возвращены были и некоторые другие ее святыни. В патриарший Богоявленский собор в Елохове были перенесены из Успенского собора Кремля мощи святителя Московского Алексия; 16 июля 1947 г. в патриаршем соборе при стечении молящегося народа состоялось торжественное открытие мощей святых Виленских мучеников Иоанна, Антония и Евстафия, впоследствии перенесенных в Вильнюс.