Декабристы на государственной службе в период правления николая I (1825-1855 гг.)
| Вид материала | Автореферат диссертации |
- Декабристы на государственной службе в период правления николая I (1825-1855 гг.), 662.5kb.
- Моя тема называется: «Медальный ряд России XVIII первой половины XIX в.». Мы будем, 77.89kb.
- Лекция LXXXIV, 414.26kb.
- 1796-1855), российский император с 1825, третий сын императора Павла I, почетный член, 60.63kb.
- Реферат по дисциплине «История Отечества» на тему «Декабристы и их роль», 140.38kb.
- Николай I павлович, 120.19kb.
- Причины возникновения движения декабристов, цели участников тайных организаций, значение, 39.96kb.
- Внутриполитическое развитие россии в первое десятилетие правления николая п годы правления, 85.26kb.
- Биография Александра, 843.83kb.
- «Проблемы канонизации Николая Второго», 696.32kb.
^ Первый параграф – «Служебные карьеры освобожденных от наказания и необнаруженных следствием декабристов» – посвящен описанию жизненного пути 13 участников движения: В.Д. Вольховского, В.А. Глинки, П.Х. Граббе, А.А. Кавелина, М.Н. Муравьева, С.Д. Нечаева, В.А. Обручева, В.А. Перовского, Л.А. Перовского, Я.И. Ростовцева, А.А. Суворова, И.П. Шипова и С.П. Шипова. Важнейшей задачей соответствующих биографических очерков было описание участия указанных лиц в движении декабристов и их служебных карьер в царствование Александра I и Николая I. Некоторые из них (М.Н. Муравьев, Я.И. Ростовцев и А.А. Суворов) еще успели сыграть значительную роль в царствование Александра II, но эта часть их деятельности не рассматривается, поскольку выходит за хронологические рамки исследования.
Говоря об участии указанных лиц в тайных обществах, отметим, что оно, как правило, ограничивалось ранним периодом движения – до 1821 г., пока власть еще подавала надежды на либеральные реформы и, следовательно, сохранялась возможность для деятельности «некоего подобия конструктивной оппозиции» (В.М. Бокова)50. При этом многие состояли членами еще «преддекабристских организаций» (В.Д. Вольховский, М.Н. Муравьев, братья В.А. и Л.А. Перовские), а М.Н. Муравьев сыграл ключевую роль в формировании либерально-реформаторского направления в движении декабристов, которое на этапе Союза благоденствия стало главенствующим. По мере нарастания революционных тенденций эти люди отошли от движения. Только князь А.А. Суворов и Я.И. Ростовцев присоединились к тайным обществам уже на последнем этапе движения. Также имеются основания говорить об участии отдельных лиц в собраниях декабристов после 1821 г. (В.Д. Вольховский) или об их весьма неоднозначной позиции во время событий декабря 1825 г. (С.П. Шипов). Активно дискутируется ныне смысл предупреждения Я.И. Ростовцевым Николая Павловича о предстоящем возмущении. Современные исследователи Я.И. Гордин, П.В. Ильин, М.М. Сафонов склонны видеть в этом «демарше» попытку политического давления на претендента на престол. Биографии интересующих нас лиц после 1825 г. показывают, что участие в движении декабристов, как правило, не повредило их дальнейшим служебным карьерам. В качестве исключения можно указать на непростые карьеры М.Н. Муравьева (неизменно остававшегося на подозрении у Николая I) и П.Х. Граббе (впрочем, известного способностью портить отношения с начальством по любому поводу).
^ Второй параграф – «Взаимоотношения избежавших наказания и репрессированных декабристов» – освещает названные отношения со времени следствия 1825–1826 гг. и до конца правления Николая I. Уже во время следствия новоявленный флигель-адъютант В.А. Перовский ограждал арестованных (А.А. Бестужева, А.Е. Розена) от неподобающего отношения караульных офицеров, а Я.И. Ростовцев своими показаниями и ходатайствами содействовал освобождению И.Ф. Львова и А.С. Грибоедова. В силу близости и к подследственным, и к следователям Я.И. Ростовцев и В.А. Перовский нередко выполняли в обществе (через В.А. Жуковского, А.О. Смирнову-Россет, А.В. Никитенко) роль информаторов о ходе следствия и подробностях вынесения приговора.
Для многих репрессированных декабристов путь к свободе лежал через отличия в боевых действиях. Известно о хлопотах А.С. Грибоедова по переводу на Кавказ поэтов-декабристов А.А. Бестужева и А.И. Одоевского, а также о его обещании А.А. Добринскому и Н.В. Шереметеву содействовать их переводу в полк, которому предстояло участие в боях. Есть основания полагать, что в 1837 г. группа декабристов, отбывавших ссылку в Западной Сибири (А.Ф. Бриген, В.Н. Лихарев, Н.И. Лорер, М.А. Назимов, М.М. Нарышкин, А.Е. Розен, И.Ф. Фохт, А.И. Одоевский и А.И. Черкасов) была отравлена на Кавказ не без содействия воспитателя цесаревича Александра Николаевича А.А. Кавелина. В Кавказском корпусе репрессированные декабристы также не остались без опеки более удачливых товарищей. Об этом, в частности, свидетельствуют два нашумевших эпизода зимы 1829–1830 гг.: арест генерала Н.Н. Раевского (принявшего в свой конвой при переезде из-под Арзерума в Грузию З.Г. Чернышева, А.А. Бестужева, В.М. Голицына) и высылка из Тифлиса группы декабристов, проживавших там вне расположения своих подразделений (братьев Бестужевых, М.И. Пущина, Е.С. Мусина-Пушкина, Н.П. Кожевникова, Ф.Г. Вишневского, Н.Н. Оржицкого). Привольное тифлисское житье декабристам обеспечили полковые командиры А.М. Миклашевский и П.М. Леман, проходившие по делу 1825–1826 гг., а также Н.Н. Раевский. Последним покровителем А.А. Бестужева на Кавказе был начальник штаба корпуса генерал В.Д. Вольховский, не сумевший, однако, уберечь поэта-декабриста при высадке десанта на мыс Адлер в 1837 г. Покровительством В.Д. Вольховского пользовались также А.Е. Розен и, вероятно, братья П.П. и И.П. Коновницыны. Немолодой и увечный рядовой А.Е. Розен получил отставку в 1839 г. благодаря хлопотам начальника войск на Кавказской линии генерала П.Х. Граббе.
В 1833 г., став оренбургским военным губернатором, В.А. Перовский тщетно просил монарха о переводе в его подчинение А.А. Бестужева. Возможность в этом случае счастливого исхода для опального поэта, позволяет предполагать судьба декабриста А.А. Фока, оказавшегося в подчинении В.А. Перовского: в начале 1835 г. он получил отставку, а спустя еще 4 года был избавлен от полицейского надзора. О переводе на службу к В.А. Перовскому в Оренбург в разное время просили В.И. Штейнгейль, А.М. Муравьев (через М.Н. Муравьева и Л.А. Перовского), А.Ф. Бриген, но ни один из них не достиг желаемого.
Перевод на службу под свое начальство и через 4 года – отставку обеспечил Ф.Г. Вишневскому главный начальник уральских горных заводов В.А. Глинка. Он же на протяжении всех лет опалы по возможности опекал В.К. Кюхельбекера: посылал ему деньги и книги, добивался перевода в более благоприятные места сибирской ссылки. После кончины братьев В.К. и М.К. Кюхельбекеров В.А. Глинка на время приютил их детей в Екатеринбурге и не оставил в дальнейшем без своей опеки. Известны неоднократные обращения В.А. Глинки к руководству III отделения по поводу предоставления Ф.Н. Глинке права на выход в отставку, а затем о дозволении ему въезда в Санкт-Петербург.
В 1830–1831 гг. разгорелся конфликт между недавним ссыльным – иркутским городничим А.Н. Муравьевым и иркутским же архиепископом Иринеем (Нестеровичем). На помощь бывшему сочлену по тайному обществу пришел синодальный обер-прокурор С.Д. Нечаев: владыка был отрешен от должности и выслан в Вологду. В 1839 г. А.Н. Муравьев, служивший к тому времени архангельским гражданским губернатором, сам оказался уволенным от должности с запретом проживать на территории губернии. Помощь вновь подоспела от сочлена по тайному обществу – на сей раз от министра внутренних дел Л.А. Перовского, зачислившего Муравьева в свое министерство.
Стараниями А.А. Суворова М.И. Пущин в 1841 г. получил разрешение на въезд в Петербург, где у опального декабриста жили престарелые и больные родители. В 1853 г. А.А. Суворов же добился возвращения из сибирской ссылки в родную Нарву декабриста В.К. Тизенгаузена, и в том же году – разрешения на въезд в этот город для А.Е. Розена. Спустя еще два года А.А. Суворов исходатайствовал освобождение Розена из-под полицейского надзора и позволение переселиться к сыну на Украину.
Вероятно, наиболее распространенной и одновременно сложно выявляемой была помощь репрессированным товарищам через третьих лиц: родственников, знакомых, сослуживцев. Есть основания полагать, что послабления декабристам со стороны коменданта Читинского острога С.Р. Лепарского делались не без влияния его бывшего полкового товарища П.Х. Граббе («Смотрите, если из этого выйдет мне какая-нибудь неприятность, то я буду жаловаться на вас вашему другу Граббе»51). Многочисленные утеснения ссыльные декабристы испытали со стороны генерал-губернатора Восточной Сибири – ставленника жандармского ведомства генерал-лейтенанта В.Я. Руперта. В 1842 г. министр Л.А. Перовский добился назначения сенаторской комиссии для ревизии Восточной Сибири, работа которой привела к замене В.Я. Руперта на протеже Л.А. Перовского – Н.Н. Муравьева (Амурского), в свою очередь покровительственно относившегося к декабристам.
Со своей стороны репрессированные декабристы не противопоставляли себя продолжившим службу товарищам. «Людьми будущего» называл их непримиримый бунтарь М.С. Лунин52. Ссыльный С.П. Трубецкой, ведя заочный спор с властью, размышлял: «...видно, тайное общество состояло не из одних злоумышленных и безнравственных людей, когда многие из бывших его членов продолжали занимать … высокие должности…»53. «В защиту нравственных достоинств членов тайного общества», продолживших службу, выступал барон А.Е. Розен54. Акцентируя внимание уже не на нравственной, а на политической стороне вопроса, Д.И. Завалишин отмечал, что движение декабристов вынудило правительство доказывать, что «оно хочет и может сделать больше и лучше, заставляла его думать серьезно об улучшениях и о мерах к прекращению злоупотреблений…, то и пришлось волею или неволею обратиться к либеральным идеям и необходимости преобразований в либеральном смысле, что еще неизбежнее, чем многие из уцелевших членов общества достигли высших положений и не могли не внести в правительственную сферу своих прежних либеральных понятий»55.
Формируясь в одной среде с высшей бюрократией, декабристы не видели непреодолимой пропасти между собой и представителями государственной власти. Они не сочли предательством сотрудничество бывших сочленов с режимом Николая I, а, напротив, ощущая единство с ними, гордились их успехами. Для декабристов, чьи убеждения остались в рамках либерально-реформаторской программы, государственная служба и вовсе представлялись вернейшим способом служения «общественному благу». «Правительство есть многосложное целое, коего различные части устремлены к одной цели: пользе общей; – трактовало «Законоположение Союза благоденствия», – могут ли они стремиться и достигнуть предположенной цели, когда мы сами, … предпочитаем наши личные выгоды всем прочим, не тщимся исполнять ни гражданских, ни семейственных обязанностей и служим отечеству для получения только званий в обществе, а часто для постыдного насчет ближнего обогащения!»56 Уверенность в том, что правительство «имеет или должно иметь целию (ежели оно справедливо) благо управляемых», с одной стороны, и требование от сограждан «совокупления общих сил добродетели», с другой, – это, говоря современным языком, и есть либеральная модель симбиоза правового государства и гражданского общества.
^ Третья глава – «Декабристы и общественно-политические движения» – анализирует отношение продолживших службу декабристов к оппозиционным движениям николаевского царствования. Поскольку легальная оппозиционная деятельность в России второй четверти XIX в. была невозможна, речь идет, по сути, об отношении членов старых тайных обществ к новым – реальным или мнимым – тайным организациям.
^ Первый параграф – «Декабристы под подозрением в принадлежности к тайным обществам в 1826–1837 гг.» – посвящен изучению «шлейфа» подозрений и слухов, оставленного вооруженными выступлениями рубежа 1825–1826 гг., который неминуемо затрагивал репутацию продолживших службу декабристов. Николай I считал, что заговор раскрыт не до конца. В таких условиях бывшие члены декабристских обществ оставались на особом подозрении. В 1827 г. в связи с «делом о вольнодумстве» в Нежинской гимназии под такое подозрение за знакомство с преподавателями-«вольнодумцами» попал В.Л. Лукашевич, принятый в Союз благоденствия В.А. Глинкой. В 1828 г. в Новочеркасске было установлено «строжайшее наблюдение» за лицами, ранее посещавшими «литературные собрания» члена Северного общества сотника В.Д. Сухорукова.
Подозрения властей охотно поддерживали разного рода агенты. С 1827 по 1830 гг. литератор Ф.В. Булгарин снабжал III отделение слухами о «Партии патриотов», якобы возникшей на обломках Союза благоденствия. Вначале это были сведения о политической газете «Компас», за учреждение которой в Петербурге будто ходатайствовал С.Д. Нечаев. Затем, поднявшись до обобщений («уцелевшие от 14-го декабря все ныне в славе, в честях, в силе»57), Булгарин назвал одним из лидеров этой «партии» М.Н. Муравьева. В 1832–1834 гг. на самом высоком уровне изучалась сфабрикованная авантюристом Р.М. Медоксом дезинформация о «Союзе великого дела», который якобы составляли иркутский городничий А.Н. Муравьев и ссыльные декабристы в Сибири, а в Петербурге – С.П. Шипов и Л.П. Витгенштейн. Бывший член Союза благоденствия Л.П. Витгенштейн, согласно той же версии, брался издавать за пределами России журнал «Митридат». В 1837 г. отстранение от командования дивизией брата двух декабристов и члена «преддекабритских» обществ Н.Н. Муравьева (Карского) отозвалось во французской либеральной газете «Constitutionnel» сообщениями о «заговоре Н.Н. Муравьева, пронизавшем все корпуса русской армии».
Попытки отыскать возобновленное тайное общество с участием оправдавшихся или помилованных декабристов оказались тщетны. По сей день не обнаружено никаких свидетельств в пользу существования такой организации. Но сама готовность, с которой император Николай I верил этим слухам, служила источником опасности для продолживших государственную службу декабристов.
^ Второй параграф – «Деятельность Л.А. Перовского по созданию сыскной полиции МВД и дело петрашевцев» – раскрывает линию поведения как поименованного в заглавии министра, так и ряда иных бывших участников декабристской конспирации в 1848–1849 гг. Европейские революции укрепили Николая I в мысли о наличии тайных обществ в России. Между тем, Л.А. Перовский, подавший на высочайшее имя в 1840-е гг. ряд записок по крестьянскому вопросу, в том числе и «Об уничтожении крепостного состояния в России» (1846 г.), пользовался репутацией лидера либеральной бюрократии и, следовательно, первым попадал под подозрение. Главная опасность грозила со стороны III отделения, созданного после выступления декабристов, и упрекаемого теперь монархом в бездеятельности. В этих условиях Л.А. Перовский решил «сыграть на опережение» и первым «разоблачить заговорщиков». Осуществить такого рода операцию могла созданная им в недрах МВД неформальная (а, значит, никому помимо него неподотчетная) структура, которую современники называли «особенной канцелярией» или «контрполицией». Во главе ее был поставлен еще один фигурант следствия 1825–1826 гг. – И.П. Липранди, бывший военный разведчик, имевший опыт сотрудничества с французской Police de surete (сыскной полицией). На роль жертвы была избрана группа молодых людей, собиравшихся на «пятницы» М.В. Петрашевского, и виновных лишь в увлечении фурьеризмом. Подобные же «вечера» с обсуждениями политических вопросов проводились подчиненными самого Л.А. Перовского (В.И. Далем, Н.И. Надеждиным) непосредственно в здании МВД и теперь по устным распоряжениям министра были прекращены. Благодаря умелой интриге, Л.А. Перовский не только избежал опасности и обрел лавры «разоблачителя внутренней крамолы», но и оставил жандармерии грязную работу – аресты петрашевцев. Свою игру (проверку на лояльность) вел и Николай I, сформировав Следственную комиссию из Я.И. Ростовцева и Л.В. Дубельта (проходивших по делу декабристов и оправданных), а также И.А. Набокова и В.А. Долгорукова (родных братьев избежавших наказания декабристов). Военно-судная комиссия была учреждена под председательством В.А. Перовского. Тем не менее, следователи отнеслись с большим недоверием к поданному в их комиссию «Мнению» И.П. Липранди, а судьи, по слухам, были намерены ограничиться отдачей петрашевцев «в солдаты на Кавказ или, в крайнем случае, к ссылке в Сибирь на поселение». Лишь после гневной реакции царя комиссия В.А. Перовского осудила на смертную казнь 15 человек из 23 подсудимых. Вопреки заведенному порядку приговор поступил на утверждение не в Сенат, а в генерал-аудиториат, осудивший на смерть уже 21 подсудимого. Николай I повелел совершить «обряд смертной казни», и только после этого Я.И. Ростовцеву было поручено объявить о замене ее иными наказаниями. Четверо петрашевцев были зачислены в рядовые Оренбургского корпуса, при этом двоим из них (А.В. Ханыкову и А.Н. Плещееву) вернувшийся в Оренбург В.А. Перовский оказывал свое покровительство.
^ Третий параграф – «Политические процессы 1849–1850 гг. в свете межведомственной конкуренции МВД и III отделения Собственной его императорского величества канцелярии» – тематически продолжает предыдущий. Пытаясь реабилитироваться в глазах монарха за «заговор петрашевцев», III отделение «раскрыло заговор» в Училище правоведения (донос Д.Ф. Политковского), а вслед за этим арестовало чиновников МВД и славянофилов Ю.Ф. Самарина и И.С. Аксакова. Поводом для последних арестов послужили жалобы прибалтийского генерал-губернатора князя А.А. Суворова, попавшего под критику славянофилов за покровительственное отношение к немецким баронам в ущерб, как им представлялось, русским интересам в Прибалтике. Идеи самаринских «Писем из Риги» высоко оценили лидеры российской либеральной бюрократии – граф П.Д. Киселев и Л.А. Перовский. Недолгое заключение Ю.Ф. Самарина и И.С. Аксакова в Петропавловской крепости завершилось благодаря хлопотам министра Л.А. Перовского, а также петербургского генерал-губернатора А.А. Кавелина и В.А. Перовского.
Два предыдущих дела, вероятно, определили линию поведения главноуправляющего III отделением графа А.Ф. Орлова в следующем деле, наиболее близком по своему политическому содержанию к «заговору петрашевцев». В феврале 1849 г., когда молодые правоведы жестоко поплатились за вольные речи, оно было инициировано III отделением, а уже в марте, когда император простил славянофилов, А.Ф. Орлов попытался передать его Л.А. Перовскому. Пензенские помещики А.А. Тучков и И.В. Селиванов в революционном 1848 г. побывали за границей, по рекомендации Н.П. Огарева встречались с А.И. Герценом, а в России принялись распространять «ложные понятия о коммунизме». Министр Л.А. Перовский хорошо знал бывшего члена Союза благоденствия и Северного общества А.А. Тучкова, видел его в Петербурге по возвращению из-за границы. Граф П.Д. Киселев предостерег А.А. Тучкова об опасности («Спросите Перовского, как на вас смотрят, он должен знать»). Лишь под нажимом графа А.Ф. Орлова Л.А. Перовский согласился на арест старого знакомого, но тотчас постарался вернуть дело в ведение III отделения. Дело о «секте коммунистов» затянулось до 1850 г. и едва не было реанимировано в 1852 г., когда жандармы обнаружили в бумагах умершего друга А.А. Тучкова – декабриста Г.А. Римского-Корсакова некое «воззвание к народу».
События 1848–1850 гг. не прошли без ущерба для репутации братьев Л.А. и В.А. Перовских, Я.И. Ростовцева, А.А. Суворова и безвозвратно погубили репутацию И.П. Липранди. Если выбор декабристов-сановников и был продиктован малодушием, то малодушие еще не есть политическая характеристика: эти события стали началом заката либеральной деятельности Л.А. Перовского, но взлет либеральной активности Я.И. Ростовцева и князя А.А. Суворова еще ждал впереди. Кроме того, если бы речь действительно шла о революционном движении, то декабристы-сановники могли видеть в нем только угрозу для реализации либеральных проектов.
^ В четвертой главе – «Либеральное реформаторство декабристов и социальный протест» – освещается деятельность продолживших службу декабристов по инициированию и продвижению проектов ограничения крепостного права и регламентации прав и обязанностей работников, а также их реакция на протестные движения крестьян, рабочих и казаков.
В центре внимания первого параграфа – «Реформаторская деятельность декабристов и крестьянское движение» – вновь находится деятельность Л.А. Перовского. Занимая важные посты в удельном ведомстве (вице-президента департамента и товарища министра) он разработал и осуществил реформу удельной деревни, ключевыми моментами которой стали: введение общественной запашки, образование продовольственных запасов и «хлебных капиталов», расходовавшихся на нужды общины, замена подушного оброка поземельным. «Попечительная» реформа Л.А. Перовского подняла доходность удельной деревни и была предложена Николаем I Секретному комитету 1835 г. как образец «для изыскания средств к улучшению состояния крестьян разных званий», оказала заметное влияние на реформу государственной деревни П.Д. Киселева. Предполагалось, что в дальнейшем подобные нормы правового регулирования будут распространены и на помещичью деревню. Став в 1841 г. министром внутренних дел, Л.А. Перовский подал монарху ряд проектов по ограничению крепостного права: о правах дворовых людей (обсужден Секретным комитетом 1844 г., издан закон 12 июня 1844 г.); «Об уничтожении крепостного состояния в России» (обсужден Секретным комитетом 1846 г., закрепившим некоторые имущественные права крепостных); «Правила для употребления помещичьих имений в губерниях Киевской, Подольской и Волынской» 1847 г. (комитет не созывался, подача осталась безрезультатна). Министр искал поддержки своим законодательным инициативам со стороны передового дворянства. В частности, в 1846–1848 гг. такую поддержку пытался организовать тульский губернатор Н.Н. Муравьев (будущий граф Амурский), опираясь на группу помещиков (в т. ч. поднадзорного декабриста графа В.А. Бобринского).
Реформаторскую деятельность Л.А. Перовского осложняли восстания крепостных и государственных крестьян, с недоверием встречавших любые правительственные нововведения. Отношение декабристов к народным восстаниям было резко отрицательным еще в пору деятельности тайных обществ (сама организация которых подавалась как альтернатива «кровавой революции»). Не удивительно, что и будучи министром, Л.А. Перовский одобрял карательные акции против участников «картофельных бунтов» и иных крестьянских выступлений. В силу служебных обязанностей в таких акциях довелось участвовать В.А. Глинке, В.А. Обручеву, В.А. Перовскому. Наконец, европейские революции 1848 г. повлекли за собой переход императора Николая I к открытой реакции, что в свою очередь сделало невозможным продолжение законотворческой активности Л.А. Перовского по ограничению крепостного произвола и инвентаризации взаимных прав и обязанностей помещиков и крестьян.
^ Во втором параграфе – «Казачье движение в Оренбургском крае в период управления им В.А. Перовским» – анализируются случаи массового казачьего протеста и меры, которые в этих случаях принимал военный губернатор и бывший член декабристских обществ.
Волнения в оренбургских станицах 1835 г. против общественной запашки и «запасного хлеба» типологически были близки крестьянским, но существенно уступали им по масштабу. В.А. Перовскому удалось в три дня прекратить их личным присутствием, без участия следовавшего из Оренбурга карательного отряда. Особенностью правового положения казаков был статус военнослужащих, ссылаясь на который, военный губернатор отказывался обсуждать доводы недовольных казаков. Понимая, что одними репрессиями решить проблему невозможно, В.А. Перовский уже в 1836 г. учредил в Оренбурге училище земледелия и лесоводства. Назначение нового учебного заведения состояло «в образовании для Оренбургского казачьего войска смотрителей общественной запашки и лесничих». Общественная запашка показала свою эффективность, принеся Оренбургскому казачьему войску значительную прибыль в натуральном и денежном выражениях (с 1835 по 1842 гг. – 1,7 млн. пудов хлеба и свыше 83 тыс. руб.). Однако, будучи внедрена насильно, она неизменно вызывала негативную реакцию казаков и в 1853 г., еще при В.А. Перовском, была упразднена. Вернуться к практике общественной запашки казаков вынудила только засуха 1891–1893 гг.
Другой рассмотренный в работе случай недовольства стал реакцией на развернутую в царствование Николая I ликвидацию сохранившихся элементов былых казачьих вольностей. В отличие от сформированного правительством Оренбургского казачьего войска, Уральское войско вело свою историю от вольного Яицкого. В губернаторство В.А. Перовского уральцам был назначен новый атаман (В.О. Покатилов, происходивший не из казачьей среды), войско лишилось сборов от винной продажи и таможенной части и т. п. Во время проезда через Уральск цесаревича Александра Николаевича 15 июня 1837 г. уральцы подали ему жалобу, ходатайствуя о восстановлении ряда старинных войсковых прав и привилегий. Уместившийся в несколько минут эпизод был представлен В.А. Перовским как серьезный бунт и повлек за собой с одной стороны непропорционально жестокое наказание участников акции, а с другой – разработку для уральцев нового войскового положения, еще более расширявшего полномочия атамана в ущерб казачьим правам.
В России права военнослужащих были наиболее детально разработаны и, соответственно, защищены государством. Со времен Петра I воинская служба была несовместима с крепостным состоянием. Возможно, отмеченная реакция В.А. Перовского на относительно безобидные формы протеста оренбургских и уральских казаков в 1830-е гг. объясняется его представлением о неактуальности и несвоевременности выступлений военных людей в крепостной России.
^ Третий параграф – «Деятельность В.А. Глинки на посту главного начальника горных заводов хребта Уральского и рабочее движение» – анализирует работу еще одного декабриста-сановника по регламентации прав и обязанностей заводских работников и его отношение к социальным конфликтам в подчиненном ему промышленном регионе. Особенностью рассматриваемого периода истории горнозаводского Урала (1837–1856 гг.) является отсутствие рабочих волнений на казенных заводах, при почти ежегодных социальных конфликтах на частных заводах и приисках.
В 1841 г. произошло кровопролитное восстание углежогов Ревдинского металлургического завода Демидовых. Поводом для его начала послужила рекомендация Уральского Горного правления утвердить для учета продукции углежогов на частных заводах единообразный и меньший по объему угольный короб, принятый на заводах казенных. Анализируя причины трагедии, В.А. Глинка предложил, во-первых, «ввести во всех частных горных заводах Уральского хребта те же самые насчет содержания людей положения, которые с такою пользою введены уже в заводах казенных», а, во-вторых, «обуздания своевольства заводских людей судить их за все вины судом военным». Второй пункт, как и первый, был нацелен на уравнивание положения рабочих казенных и частных заводов, поскольку образцом для правового положения первых служил статус военнослужащих.
Окончательно права рабочих казенных заводов были уравнены с правами военнослужащих штатами казенных заводов Урала 1847 г., разработанными и принятыми по инициативе В.А. Глинки. Рабочие получили увеличение оплаты труда, право на отставку и пенсион за выслугу лет, сокращение числа рабочих дней и отпуск во время сенокоса. Подобно военным, они считались состоящими на государственной службе и, если прежде были крепостными, освобождались от крепостной зависимости с момента поступления на заводы. После неудачи 1841 г. В.А. Глинка более не требовал одновременного и полного распространения казенных штатов на частные заводы. Его предложения стали менее радикальны: распространить действия штатов «на работающих в частных заводах казенных людей». С этой инициативой В.А. Глинка безуспешно выходил на министра финансов в 1847, 1848, 1849 и 1851 гг. Третьим и наименее эффективным способом решения проблемы было создание прецедентов ведения штатов на отдельных частных заводах. Положительную роль в решении проблемы в целом такие прецеденты могли сыграть лишь при последующем законодательном обобщении. И вновь помешала порочная правительственная практика вмешательства в отношения заводчиков и рабочих только в случаях возникновения волнений или их явной угрозы. Генерал В.А. Глинка проявил себя убежденным сторонником более действенного контроля государства над этими отношениями, но в главном – в подведении под них твердой законодательной базы – он потерпел неудачу. Противниками его выступали уральские заводчики (Н.В. и А.В. Всеволожские, И.О. Сухозанет и др.), часто пользовавшиеся большим влиянием при дворе и в правительственных кругах.
^ Пятая глава – «Отношение декабристов к религиозному инакомыслию» – характеризует отношение декабристов-сановников к старообрядчеству и сектантству, а также их участие в разработке, корректировке и реализации государственной конфессиональной политики.
^ В первом параграфе – «Деятельность С.Д. Нечаева по изучению и противодействию распространению старообрядчества и сектантства» – рассматривается история разработки бывшим членом Союза благоденствия оригинальной программы «просвещенного человеколюбия», ее основные мероприятия и частичная реализация. Оказавшись вовлеченным в анти-раскольничью деятельность в достаточной мере случайно, С.Д. Нечаев в 1826–1827 гг. инкогнито объехал обширную территорию Пермской губернии, собирая сведения лично и через завербованных им агентов-осведомителей. Созданная по результатам вояжа «Записка о сектах, существующих в Пермской губернии» (1827 г.)58, по сути, стала первой попыткой научного описания уральского старообрядчества и сектантства. Главными «причинами размножения раскольников», автор назвал, с одной стороны, «общее невежество» народа, а, с другой, низкие моральные качества и плохую профессиональную подготовку православного духовенства. Полагая, что антиправительственный и антицерковный запал одних старообрядческих толков иссяк, а другие слишком малочисленны, чтобы представлять угрозу государству, главный вред «расколов» С.Д. Нечаев усматривал в сфере нравственной, в частности, в разрушении семейных устоев. Меры, которыми он предлагал бороться с «расколами», выглядят парадоксально: разрешить старообрядцам открывать новые храмы; свободно искать себе священников, в том числе и среди официального духовенства; прекратить распространение грубых анти-раскольничьих сочинений; развивать миссионерство; позволить детям староверов не изучать в народных училищах закон божий и т. д. Смысл этих предложений можно объяснить только в логике просветительского идеализма: «расколы» есть порождение невежества, и «просвещенное человеколюбие» постепенно лишит их почвы и вернет заблудших в лоно официального православия.
Заслужив репутацию лучшего специалиста по «расколам», С.Д. Нечаев сделал стремительную карьеру в Святейшем Синоде, где, занимая с 1833 по 1836 гг. высший обер-прокурорский пост, сумел воплотить часть своих предложений (утверждение «Правил обучения поселянских детей и особенно раскольничьих грамоте», открытие миссионерских училищ, основание единоверческих монастырей близ староверческих селений и пр.). Однако к середине 1830-х гг. преимущественно репрессивный характер политики Николая I в отношении старообрядчества и сектантства уже вполне определился. Программа «просвещенного человеколюбия» оказалась невостребованной, а самого С.Д. Нечаева на посту синодального обер-прокурора заменил гусарский полковник граф Н.А. Протасов.
^ Второй параграф – «Взаимоотношения В.А. Перовского и В.А. Глинки с уральским старообрядчеством» – продолжает заданную тему на материалах второй половины 1830-х – первой половины 1850-х гг., когда конфессиональная политика николаевского царствования уже обрела свою определенность.
Приняв в 1837 г. пост главного начальника заводов хребта Уральского, В.А. Глинка отнесся к старообрядцам вполне лояльно: посещал при объездах заводов их молельные дома, поддержал проект перехода в единоверие с сохранением значительной степени автономии верхушки екатеринбургского беглопоповского купечества. Резкая негативная реакция Николая I на последний проект и указ 1838 г. о запрещении купцам-старообрядцам заниматься религиозной деятельностью подвигли его дистанцироваться от решения старообрядческой проблемы. Именно так он поступил в 1840 г. при изъятии часовен у старообрядцев Нижне-Тагильских заводов. При имевшейся на то высочайшей воле В.А. Глинка предоставил исполнять ее пермскому гражданскому губернатору и не вмешался даже при возникновении волнений. Такая линия поведения стала невозможна после 1845 г., когда в Екатеринбурге по указу императора и заключению Синода был учрежден Секретный совещательный комитет по делам раскольников, в состав которого начальник заводов вошел наряду с викарным епископом. Самым значительным анти-раскольничьим мероприятием, осуществленным В.А. Глинкой, стало изгнание старообрядцев из администраций частных заводов.
Отношение оренбургского военного губернатора В.А. Перовского к старообрядцам вначале (с 1833 г.) ограничивалось сбором статистических сведений. Перемена наступила в связи с фактом несанкционированной подачи прошения цесаревичу казаками Уральского войска в 1837 г. Одной из главных причин случившегося инцидента В.А. Перовский назвал приверженность казаков-уральцев старой вере. Декларируя, что «меры строгости, очевидно, не приносят пользы и в таком крае, каков Оренбургский, будут способствовать лишь к умножению сект»59, губернатор, очевидно, не избежал применения таких средств для понуждения казаков к переходу в официальное православие. Будучи невысокого мнения о православном духовенстве Оренбуржья, он в перспективе отводил ему важную роль в просвещении края. В 1851–1857 гг. В.А. Перовский вновь управлял Оренбуржьем уже в генерал-губернаторской должности. На этот период приходятся случаи жестокого наказания казаков-старообрядцев (Усть-Уйской, Кундравинской станиц Оренбургского войска и пр.). Однако в рассмотренных нами случаях речь неизменно шла о наказании не собственно за приверженность старой вере, а за связанные с ней нарушения воинской дисциплины. Такова же была подоплека и наступления В.А. Перовского на старообрядчество и после инцидента в Уральске в 1837 г.
^ В третьем параграфе – «Деятельность Л.А. Перовского по изучению скопчества и по противодействию проникновению в Россию Белокриницкой иерархии» – проанализированы анти-раскольничьи мероприятия бывшего члена декабристских обществ в период его службы министром внутренних дел в 1840-х – начале 1850-х гг.
Став министром, Л.А. Перовский уже в 1841 г. инициировал проведение исследования действовавших в России сект. Исходной точкой послужила записка о скопцах, составленная по секретному поручению бывшего тамбовского гражданского губернатора (а в 1826 г. – подследственного по делу декабристов) А.А. Корнилова. Министерское исследование завершилось в 1845 г. выходом четырехтомного издания, в который вошли работы чиновников МВД Н.И. Надеждина, И.П. Липранди, П.И. Мельникова (а также по высочайшей воле не поименованного среди авторов В.И. Даля). Предназначенное для служебного пользования издание имело ограниченный тираж. Но 1861–1862 гг. четырехтомник был переиздан Вольной русской типографией в Лондоне на деньги А.И. Герцена. Тот же 1845 год стал условной границей в деятельности Л.А. Перовского, за которой борьба с расколом возобладала над его изучением. Связано это с возникновением на территории Австрийской империи старообрядческой Белокриницкой иерархии. Исходившая от волжских и московских старообрядцев идея воссоздания «древлеправославной иерархии» за пределами России получила поддержку польской эмиграции и, главное, венского правительства и двора. В 1844 г. австрийский император подписал декрет об учреждении архиерейской кафедры в Белой Кринице, после чего российские старообрядцы были призваны «молиться о самодержавнейшем великом государе царе нашем Фердинанде». В 1847 г. сыскная полиция Л.А. Перовского произвела арест тайно прибывшей в Россию группы во главе с настоятелем Белокриницкого монастыря архимандритом Геронтием, признания которого, по оценке И.П. Липранди, прояснили «все козни венского двора». После получения от российского правительства ноты протеста, император Фердинанд I был вынужден в 1848 г. запретить деятельность Белокриницкого епископата. Жесткая реакция Л.А. Перовского на возникновение Белокриницкой иерархии была вызвана не собственно стремлением поповцев к восстановлению епископата и священства, а опасной для российских государственных интересов международной интригой, затеянной ими. Во всяком случае, И.П. Липранди, возглавивший в этот период анти-раскольничьи мероприятия МВД, неоднократно постулировал, что «с идеями надо бороться идеями же» и открытым гонениям предпочитал «увещевание». Вероятно поэтому, к таким мероприятиям Л.А. Перовский привлекал лучшие интеллектуальные силы своего министерства: профессора Н.И. Надеждина, В.И. Даля, Ю.Ф. Самарина, И.С. Аксакова, П.И. Мельникова (Печерского), М.Е. Салтыкова (Щедрина).
^ В Заключении обобщены результаты исследования и сделаны основные выводы. Анализ деятельности ряда сановников, вышедших из декабристских обществ, и оценка ее с точки зрения идеалов, канонов и требований «Законоположения Союза благоденствия» позволяют говорить о частичном соответствии либерально-реформаторской программе декабристов.
Так, не вызывает сомнений либеральная направленность инициатив министра внутренних дел Л.А. Перовского по регламентации отношений помещиков со своими крепостными. Министр указывал, что конечной целью регламентации должна стать полная отмена крепостного права. Его попытки запретить зачисление земледельцев в дворню основывалась на посылке, что крестьянин крепок земле, а не хозяину, что человек не может быть собственностью другого человека. По инициативе Л.А. Перовского был принят закон от 12 июня 1844 г. о порядке освобождения дворовых людей. Его же записка «Об уничтожении крепостного состояния в России» 1846 г. предлагала начать с определения крестьянских повинностей инвентарями, с признания за крепостными права на движимое и недвижимое имущество, с запрета продажи крестьян без земли и опять же прекращения переводов земледельцев в дворовые. Записка «Правила для употребления помещичьих имений в губерниях Киевской, Подольской и Волынской» 1847 г. вновь поднимала вопрос об определении крестьянских повинностей инвентарями не только в указанных губерниях, но и по всей стране.
Опыт прибалтийских губерний показал, что безземельное освобождение крестьян порождает новые вариации их несвободы. Появившееся и получившее силу закона при содействии Л.А. Перовского «Лифляндское земельное уложение» 1849 г., регулировало отношения между помещиками и безземельными арендаторами. Чтобы обеспечить крестьян ссудами для приобретения в собственность земельных участков, был учрежден Крестьянский банк. В 1853 г. Л.А. Перовский и А.А. Суворов отстояли от покушений жандармского ведомства право лифляндских крестьян переселяться в иные губернии на свободные земли.
Многолетней и последовательной была деятельность главного начальника горных заводов хребта Уральского В.А. Глинки по утверждению верховенства законов в горнозаводском крае. Инвентаризацией обязанностей и прав рабочих казенных горных округов стало утверждение новых штатов в 1847 г. Этот документ определил для каждого округа и каждой категории заводских работников объемы работ и оплаты, впервые установил единый срок службы мастеровых и работных людей (35 лет), оговорил их права на последующее получение пенсионов и при необходимости – мест в заводской богадельне. Еще в 1841 г. Глинка заявил о необходимости «ввести во всех частных горных заводах Уральского хребта те же самые насчет содержания людей положения, которые с такою пользою введены уже в заводах казенных». Не получив монаршего согласия в целом, он стал решать проблему по частям: предлагал распространить действие штатов на казенных работников, приданных частным предприятиям; на те горнозаводские округа, хозяева которых не выполняли обязательств перед рабочими; добивался передачи таких округов в опеку и казенный присмотр; секвестровал продукцию, чтобы вернуть рабочим долги по заработной плате и т. д.
Отстаивая права крестьян и рабочих, стремясь изменить законы в их пользу, декабристы-сановники одновременно участвовали в подавлении народных волнений и бунтов. Это был выбор всех либералов, отказавшихся от обращения к стихии народного возмущения со времен Великой французской революции. Мудрая государственная власть не доводит подданных до бунта. Но если подданные взбунтовались, то, как свидетельствует история, даже самая либеральная власть подавляет бунт или перестает быть властью.
Свобода человека может быть ограничена только по закону и только в рамках, предусмотренных законом. Этот принцип отстаивали и В.А. Перовский, протестуя против «вязания» А.А. Бестужева в декабре 1825 г., и В.А. Глинка, требовавший в 1845 г. снятия кандалов с крепостных рабочих И.О. Сухозанета. Недоказанная вина не должна служить основанием лишения свободы. Этим правилом руководствовался А.А. Кавелин, вызволяя из-под стражи помещиков и интеллигентов в Вильно в 1841 г. Так считал В.А. Перовский, требуя в 1850 г., чтобы повторно арестованного петрашевца А.В. Ханыкова, «по неимению к изобличению его ... ясных и положительных доказательств, учинить на основании узаконения свободным».
Авторитарный режим Николая I не допускал существования легальной оппозиции. Сообщение Ф.В. Булгарина об участии С.Д. Нечаева в проекте учреждения политической газеты «Компас» объясняется либо тем, что к лету 1827 г. режим еще не принял законченные формы, либо тем, что информатор III отделения сгустил краски. Для продолживших государственную службу декабристов откровенная оппозиционность не была характерна. Зато множественны случаи их покровительства подследственным и осужденным товарищам по тайным обществам, петрашевцам, славянофилам, полякам. Наиболее вероятным объяснением здесь являются личные или родственные связи, наконец, просто сострадание. Но иногда декабристы-сановники недвусмысленно высказывались в пользу права человека на политическое инакомыслие. Так во время следствия по делу петрашевцев Я.И. Ростовцев выступил в защиту фурьеризма Н.Я. Данилевского, чем спас подсудимого.
Само дело петрашевцев оказалось в значительной степени сфабриковано Л.А. Перовским и И.П. Липранди, стремившимися доказать, что ими раскрыт не «заговор идей», а настоящее тайное антиправительственное общество. Разумеется, широкомасштабная политическая провокация не красит Л.А. Перовского, но речь здесь идет о его политической, а не моральной характеристике. Главный организатор провокации И.П. Липранди настаивал, что «с идеями должно бороться не иначе, как также идеями». Иными словами, государственное насилие оправдано, если оно применяется в ответ на насилие революционное. В прочих случаях с оппозицией должно вступать в дискуссию. Вполне либеральная логика.
Такой подход И.П. Липранди с небольшими вариациями демонстрировал и в случае со старообрядцами и сектантами. Так же и В.А. Перовский утверждал, что «искоренению расколов ... меры строгости, очевидно, не приносят пользы». И С.Д. Нечаев писал, что «просвещенное человеколюбие при рассмотрении действительного состояния сих религиозных сословий вообще призывает более к великодушному смирению, нежели к строгим взысканиям за драгоценные для них заблуждения». У последнего идея «просвещенного человеколюбия» стала краеугольным камнем целой программы ненасильственного противодействия старой вере.
Даже став обер-прокурором Синода, С.Д. Нечаев не преуспел в гонениях на старообрядцев и сектантов. Зато на долю братьев Л.А. и В.А. Перовских, В.А. Глинки выпало отнюдь не рядовое участие в такого рода акциях. Но и их взаимодействие с «расколами» начиналось с изучения и поисков компромисса. Лишь позднее, очевидно подчиняясь давлению общеимперской политики, они переходили к репрессиям. Показательны попытки В.А. Глинки договориться с уральскими беглопоповцами в 1837–1838 гг. и его нежелание принимать участие в отчуждении старообрядческих часовен в 1840 г. Обер-прокурор С.Д. Нечаев добивался от православного духовенства западных губерний большей терпимости в отношении если не католического клира, то хотя бы униатского. Что же касается изначально враждебного отношения Л.А. Перовского к Белокриницкой иерархии, это была реакция на опасную межгосударственную интригу, инициированную староверами.
Итак, пусть не весь комплекс, но ряд базисных принципов либерализма в административной практике декабристов во второй четверти XIX в. присутствовал. Это и защита прав на личную свободу и собственность, и утверждение обязанности государства такую защиту осуществлять, и уверенность в превосходстве закона над приказом, и частичное признание прав человека на политическое и религиозное инакомыслие. Из числа лиц, деятельность которых рассматривалась в настоящей работе, это утверждение можно определенно отнести к братьям Л.А. и В.А. Перовским, В.А. Глинке, С.Д. Нечаеву и, вероятно, к А.А. Кавелину. Либерализм князя А.А. Суворова и Я.И. Ростовцева ярко проявился в начальный период следующего царствования, когда первый на волне студенческих волнений стал столичным генерал-губернатором, а второй сыграл одну из ключевых ролей в подготовке отмены крепостного права. Рассмотренные факты биографии М.Н. Муравьева характеризуют его как авторитарного администратора, но для понимания, был ли он «либеральным диктатором» или стал консерватором, их недостаточно. Не до конца ясным остается вопрос о политических воззрениях В.Д. Вольховского, П.Х. Граббе, В.А. Обручева, братьев С.П. и И.П. Шиповых.
В эпоху тайных обществ декабристам, связанным с государством лишь воинским долгом, было легче быть либералами, чем впоследствии – на высоких и ответственных постах. Их государственная служба во второй четверти XIX в. проходила в условиях нелиберального государства и нелиберального общества. В ней допустимо искать лишь общую или преимущественную либеральную направленность, при заведомом наличии черт, противоречивших либеральной «классике». Вероятно, наиболее адекватным для характеристики деятельности бывших членов тайных обществ в эпоху Николая I следует признать понятие либерально-консервативного синтеза. Принципиально важным представляется уже тот результат, что в процессе исследования не было выявлено фактов, недвусмысленно свидетельствующих в пользу перехода кого-либо из декабристов в стан реакционеров и крепостников.
Политический курс Николая I был проявлением нелинейности, но не остановки модернизационного процесса в России. Наряду с проявлением самостоятельной политической роли разночинцев, развитием общественного движения и элементов гражданского общества важнейшей предпосылкой будущей либерализации стало укрепление «либеральной партии» в среде высшей бюрократии. Продолжившие государственную службу декабристы, сторонники не революционного, а либерально-реформаторского пути преобразований, обеспечили преемственность от программных установок тайных обществ до законодательных инициатив либеральной бюрократии. «Политика есть медленное бурение твердых пластов, проводимое одновременно со страстью и холодным глазомером, – писал Макс Вебер. – Мысль, в общем-то, правильная, и весь исторический опыт подтверждает, что возможного нельзя было бы достичь, если бы в мире снова и снова не тянулись к невозможному»60. На невозможное покусились участники революционного действа в декабре 1825 г. Их уцелевшим и сделавшим карьеру товарищам выпало на долю постижение искусства политического компромисса, «медленное бурение твердых пластов» авторитарного режима и крепостничества.