Geum.ru

«Какая демократия нам нужна»

Вид материалаДокументы

Содержание


Девятый вал демократии
Творческая демократия
Творческая демократия и политическая реформа
Подобный материал:

«Какая демократия нам нужна»

Россия создала демократические институты. Теперь ей предстоит создать демократию


Михаил Рогожников (заместитель директора Института общественного проектирования.)

Давно живем мы в условиях унылой заданности политической, экономической и социальной "повесток дня". Кто задал этот урок, кто вручил "повестку" - старший ли Буш, молодой ли Клинтон, сам ли все себе наказал и выписал проснувшийся ненадолго российский народ, - сейчас никто уже не помнит. Но вот уже много-много лет занимаемся мы демократизацией, ищем утраченные ценности, создаем гражданское общество, строим рыночные институты, входим в мировое сообщество. Да все как-то без огонька. А если и сверкнет где "огонек", то всегда какой-то зловещий. Если и захотим назвать яркие и при этом позитивные события, их будет два: дефолт с девальвацией 1998 года и уход Ельцина в отставку... Нет, не могли мы сами на себя все это взвалить, кто-то недобрый нам подсказал.

И ведь действительно, стоит завязаться какой-никакой дискуссии, мы спрашиваем друг у друга: а это какая модель? Немецкая, французская, американская? Да это, господа, какая бы она ни была, всегда уменьшенная модель. Увеличенных, на наш размер, там не производят. И катимся в этой "модели", встав на рыночные рельсы.

И мы же еще дурные ученики, плохо выучили урок. Вот и ругнулся на нас Ариэль Коэн, известный советолог: "Решение Путина о назначении губернаторов и отмене их всенародного избрания не только ослабит развивающуюся демократию в России. Это фактически означает конец системы этнической административной автономии, созданной большевиками после переворота 1917 года". Ужас! Большевики перевернутся в гробах.

И вот мы их всех слушаем, вяло огрызаемся и в их "модельки" играем. И не посчитали еще, сколько потеряно на импорте идей, да и всей политической системы.

Но если бы только деньгами. Дороже обошлось то, что, отказавшись в свое время от собственного творчества демократических - и недемократических - институтов, мы практически не начинали работ по строительству своей собственной политической системы. И сейчас далеко не многим, наверное, очевидно, что та сильно упрощенная, с замазанными противоречиями и национальными особенностями, усредненная концепция демократии, которую нам сплавили в 1991 году, не будет работать никогда. Как не работал примитив и во многих других странах, прошедших через так называемую политическую модернизацию.

^ Девятый вал демократии

Вслед за Сэмюэлом Хантингтоном принято говорить о "трех волнах" демократизации. Периоды первой и начала второй волн (XVII-XVIII века и середина XX) отличаются от финальной фазы третьей волны (конец XX века) тем, что тогда категории и практики демократии были остро дискуссионны, если можно так выразиться, кроваво дискуссионны.

Существенно, что тогда, в период великих буржуазных революций, войны за независимость североамериканских колоний и в ранний постколониальный период (Индия), все конфликты и противоречия демократии были обнажены и понятны сторонам политического процесса и демократия появлялась или прививалась органично. Так, когда после второй мировой войны устанавливалась "самая многочисленная в мире" индийская демократия, этому сопутствовали два обстоятельства. Первое - сама Индия к тому времени уже полтора века очень постепенно усваивала британские институты. Второе - демократический западный мир искренне и глубоко переживал шок нацизма и далеко не вполне избавился от очарования сталинизма. В то время демократическая дискуссия была на поверхности и ответы на большинство ее вопросов представлялись открытыми.

Соответственно, Индия создавала свою демократию достаточно осознанно, хотя и не без иллюзий. И даже при этом в целом успешный, как мы сегодня видим, демократический "индийский проект" пережил за полвека развития тяжелейшие кризисы, ему сопутствует сохранение традиционного общества (кастовая система). Впрочем, сегодня в Индии говорят, что демократия там пережила откат, "уйдя на два столетия назад". Помимо офшорного программирования в Индии есть коррупция и злоупотребление властью, "достигшие невиданных масштабов", как пишет американский политолог и журналист Фарид Закария, религиозная рознь приводит к гибели тысяч людей, а в некоторых штатах Индии есть министры, подозреваемые в убийствах, грабежах и похищениях людей. Тем не менее это все еще страна относительно успешной демократизации.

Уже следующая фаза постколониализма, которую можно было бы обозначить как собственно третью волну, дала куда худшие результаты. Попытки Запада участвовать в "модернизации" африканских стран предпринимались уже с доктринальным примитивизмом, который в итоге привел к каннибализму.

Модернизация шахского Ирана привела к исламской революции (за 27 лет до этого шаха в Иран привезли американцы), столетнее с лишним неформальное правление США в Южной Америке открыто поощряло военные перевороты, в Японии действует однопартийная по сути система. Южная Корея под фактическим контролем США пережила несколько диктатур и в очередной раз подтвердила отсутствие связи между демократией и экономическим развитием и между экономическим развитием и экономическим либерализмом. Третья волна успешно началась в Португалии и привела к падению латиноамериканских хунт - после того, как США перестали поддерживать эти режимы.

Тем не менее в последнюю фазу третьей волны "модернизации", субъектом (объектом?) которой стали Восточная Европа и СССР, мир вполз со взглядами на демократию, "модернизацию" и роль тех же США, упрощенными до примитивизма. Возможно, это объяснялось желанием "объяснить демократию" огромным массам людей. Но в этом смысле демократия не была ни работающей концепцией, ни социальной теорией с множеством внутренних и внешних противоречий, а только политическим лозунгом.

На практике этот лозунг привел к встраиванию большей части Восточной Европы в Западную на правах младших партнеров, катастрофическому и кровавому распаду Югославии и откровенной дискриминации большой части населения в странах Балтии. Он же дал разные по степени деспотичности или некомпетентности режимы к югу от России. Он, наконец, дал Ирак и сегодняшний раскол Украины.

Актуальная сейчас Украина представляет собой яркий пример так называемого демократического транзита. Использующие этот термин авторы часто подчеркивают незначительность роли внешних сил в процессе "транзита", но, отвлекаясь, могут заметить что-нибудь вроде: "Соединенные Штаты были главным застрельщиком демократизации в 1970-1980-е годы" (С. Хантингтон, 1991 г.). По словам Филиппе Шмиттера, "при определенных обстоятельствах силы, инициировавшие весь транзитный процесс, оказываются в состоянии контролировать и последующее развитие". С сообщением о практике "транзита" выступил в "Гардиан" "курьер холодной войны" Марк Алмонд (сейчас читает лекции по современной истории в оксфордском Oriel College): "Волнения на Украине выдаются за сражение между народом и силовыми структурами советской эпохи... Кажется, очень немногие задаются вопросом, чего хотят люди, которые платят за Власть Народа в обмен на спонсирование всех этих рок-концертов. Будучи старым курьером холодной войны, который перевез десятки тысяч долларов диссидентам советского блока, а также и куда более уважаемым ученым, я, пожалуй, смогу пролить свет на то, что один мой румынский приятель называл ’нашим тайным периодом’. На протяжении 1980-х годов и в период подготовки к бархатным революциям 1989 года небольшая армия добровольцев - и, давайте уж быть откровенными, шпионов - совместно работала над подготовкой того, что впоследствии стало именоваться Властью Народа. В 1989 году наши спецслужбы разработали идеальный механизм для смены правящих режимов... Единственная сегодня в мире сверхдержава использует свой старый арсенал холодной войны не против тоталитарных режимов, но против правительств, от которых Вашингтон устал". Вслед за третьей волной катится девятый вал.

Сложившаяся сегодня практика экспорта-импорта демократии, называемая "демократическим транзитом", предлагает демократию в форме готового набора институтов и правил. Следование предложенным правилам выдается за критерий приверженности демократическому пути развития. Но некие достаточно произвольно сформулированные формальные правила дают основания для формального же контроля. По сути же попытка следовать только им дает малопригодный результат. Они не только формальны и искусственны, они несут в себе и разрушительные постулаты (как будет показано ниже), и умолчания.

Заметим, что это "скармливание" условной демократии происходит на фоне острой общемировой дискуссии о либерализме и демократии и многочисленных констатаций их кризиса - И. Валлерстайн, Ф. Закария, отошедший от концепции "конца истории" Ф. Фукуяма, С. Хантингтон в своей последней работе "Кто мы?".

Создан мировой бренд несущей народам счастье "либеральной демократии", которая когда-то была и правда неплохой штукой (по И. Валлерстайну - по 1968 год), а сегодня стала очень красивой игрушкой внешне и своего рода разрушающим общества вирусом по сути. Народам пытаются вручить либеральную демократию почти так же, как в свое время скармливали "единственно правильное учение" - коммунизм. И если мы проглотим ее в таком виде, результат будет тот же: проглотим яд, не убивающий сразу, а парализующий, потому что при помощи таких концептуально-абстрактных и конкретно-противоречивых штук нельзя действовать: ни управлять, ни строить политику снизу.

И дело не в том, что демократию придумали на Западе, поэтому мы должны придумать что-то свое. А в том, что и они ведь там почвенники, и еще какие почвенники. То, что выросло на германской почве даже в период послевоенной оккупации и "плана Маршалла" (конституция Аденауэра) или в Японии при маршале Дугласе Макартуре, сильно отличается от политических систем стран-оккупантов, как и сами они живут в разных политических системах. Немцы, в частности, приняли на конституционном уровне концепцию "воинствующей демократии", допускающую ограничение некоторых прав, когда их осуществление угрожает демократическому государству. Такое ограничение до недавнего времени было абсолютно не характерно для стран англосаксонской правовой традиции. Совершенно по-особому развивалась демократия в Восточной Азии.

Какие только модели не фигурируют сейчас в мировой политической практике и дискуссии. Корейская, индонезийская, индийская, китайская, латиноамериканская, американская и набор европейских моделей. Что нужно делать, чтобы появилась необходимая нам русская модель?

^ Творческая демократия

Все развитые и многие развивающиеся демократические страны, восточноазиатские прежде всего, создавали свою демократию для себя. Можно сказать, что они занимались творчеством демократии.

В этом смысле для нас актуальна идея "творческой демократии", о предпосылках которой писал Иван Александрович Ильин, противопоставляя ее "формальной демократии". Правда, он-то, конечно, утверждал, что еще до демократии, на стадии "предпосылок", необходимо овладеть "искусством свободы", позволяющим избежать опасностей деспотии и анархии, правосознанием, хозяйственной самостоятельностью, основанной на честном, "хотя бы и наемном", труде. "Человек, лично не способный к честному труду, есть профессионал темных путей, опасный проныра, мастер плутни, продажный рукогрей. Он живет вне правопорядка и правосознания и потому оказывается политическим идиотом", - писал Ильин.

Ильин считал не лишними для демократии "личный характер и преданность родине, черты, обеспечивающие определенность воззрения, неподкупность, ответственность и гражданское мужество". Поскольку у нас нет возможности вернуться на "стадию предпосылок", а перечисленными качествами мы еще не овладели, придется учиться по ходу. Можно посмотреть и с другой стороны: в той мере, в какой те или иные перечисленные качества еще не распространены, в той же мере демократия остается формальной.

Таким образом, главным становится вопрос о народном развитии, а не о введении формальных институтов либеральной демократии. И этот вопрос так и не стал явным на всем периоде после "перестройки".

Эту идею, или, может быть, скорее, это начало можно увидеть в осенней политической реформе Путина, которая, собственно, и вызвала всплеск принципиальных дискуссий о демократии в России.

^ Творческая демократия и политическая реформа

Наиболее проблемной теоретически и практически оказалась реформа системы губернаторских выборов. Ее рассматривают обычно в рамках шкалы "больше демократии - меньше демократии". С точки зрения оппонентов реформы, демократии в новой системе стало меньше. В самом ли деле ситуация столь однозначна?

Да - если только понимать под демократией "режим, в котором определенные правительственные посты занимают вследствие состязательных выборов" (А. Пжеворский). Как замечает по этому поводу Б. Капустин, "почему именно относительно этой характеристики демократии должны производиться сравнения?.. Ведь если даже брать Запад за модель, то демократия там не сводится к [этой] ее характеристике. А если к тому же задуматься о социальных, культурных, экономических и других условиях, которые на Западе позволили именно этой характеристике демократии стать ’главной’ и обеспечивать социальную стабильность, то не должны ли мы задаться вопросом, имеются ли аналогичные условия в других (сравниваемых) странах? Ведь если их нет, то в обеспечении социальной стабильности главная роль может перейти к другим характеристикам демократии?".

К каким же? Этот вопрос давно не появлялся в рассуждениях о демократии в России. Своего рода "антиответ" на него можно увидеть у известных транзитологов Ф. Шмиттера и Г. О`Доннелла. Они констатируют, что оптимальная, по их мнению, форма перехода к демократии, которой является "пакт элит", "целенаправленно искажает принцип равенства граждан".

"История ограничения суверенитета народа есть история идеологии либерализма", - писал И. Валлерстайн. Надо заметить, цитируемые авторы не маргиналы научного сообщества, а видные представители своего направления в политологии.

"Конечно, логично может возникнуть вопрос: какое дело вообще ’широкой публике’ до такой ’демократии’... сулящей ей столь жалкие перспективы?" - спрашивает Б. Капустин в ответ на приведенное им в своей книге признание Шмиттера и Г. О`Доннелла. И обращает внимание на следующее: тогда как "Руссо [был] нацелен на освобождение и утверждение достоинства всех людей, именно всех людей - в условиях их равенства... транзитологическая перспектива ’демократии’ никакого отношения к свободе и равенству всех людей не имеет, никаким эмансипаторским потенциалом не обладает".

Никому не надо доказывать, что выборы губернаторов представляют собой именно "пакт элит". С определенной точки зрения в этом сегодня видят и преимущества, но если мы стали говорить о сущностных свойствах демократии, то конфликт "свободы и равенства" со сложившейся политической практикой нельзя игнорировать.

Президент в обоснование своей реформы говорил, что он наблюдает с тревогой "за процессом возрастающего влияния экономических групп и различных экономических кланов... на региональный уровень управления". "Уверяю вас, что это влияние никак не связано с интересами избирателей и с интересами народа в целом, вне зависимости от национальной принадлежности", - говорил Владимир Путин.

Губернаторские выборы в целом оказались наиболее манипулируемыми, "технологическими" и зависимыми от денег. Права - равные права - избирателей и конкурирующих на выборах политиков в целом ряде регионов не обеспечиваются, поскольку политическая сила основывается на экономической монополии, а кампания сосредоточена на наиболее подверженных обработке группах избирателей. Остальные в расчет не берутся.

Монопольное право породило плеяду губернаторов - "крепких хозяйственников", старательно уходящих от политических вопросов и раздающих обещания. Это не так безобидно, поскольку политическая артикуляция способна выявить, например, намерения кандидата относительно практики неконкурентного доступа на рынки и в целом понять его отношение к правам и свободам граждан. Как замечает С. Хантингтон, "чтобы выборы имели смысл, необходим определенный уровень политической организации".

Реформа была начата после серии осуществленных исламскими экстремистами террористических актов. Владимир Путин говорит в связи с этим, что "мы должны создать такую систему власти и управления в стране, которая превентивным образом не позволила бы раскачать наше общество и государство и обрушить наши государственные структуры. Мы должны создать такую систему власти, которая была бы восприимчива к региональным проблемам и кровно связана с общенациональными интересами".

В контексте темы терроризма и темы "единства страны" понятна опасность обращения на региональных выборах к этническому фактору как к средству получения политической власти. Фарид Закария пишет о "распространенном, причем нередко ошибочном предположении, что силы демократии - это силы этнической гармонии и мира. Это не обязательно так", - заключает он. Местный национализм не только разрушает равноправие, он разрушает и государство.

В целом можно констатировать, что губернаторские выборы не обеспечивали равноправие на всей территории страны (нужно вспомнить еще активно выдвигавшуюся некоторыми главами регионов идею "закрыть" регион от "приезжих") и, под национальными или экономическими лозунгами, явно или глухо провоцировали тенденцию разъединения. И наша страна, и наше время в этом отношении не открывают ничего нового. Ф. Закария со ссылкой на историка Артура Шлезингера-старшего напоминает, что "в первые 50 лет существования Америки буквально каждый штат, каждая группа интересов и даже фракция пытались ослабить и даже подорвать федеральное правительство".

Закария считает это позитивным процессом, так как он способствовал "формированию системы ограниченного правления". Это еще один пример "нетранзитивности" опыта одних стран в другие, так как условия в Америке периода формирования там демократии сильно отличаются от наших реалий и сепаратизм привел бы к гораздо менее тяжелым последствиям чем те, которые он мог бы вызвать у нас. Впрочем, как показывает опыт самих США, реально на протяжении всей своей истории они укрепляли центральное правительство. "Никакие полномочия не слишком широки для осуществления задач федеральной администрации или, другими словами, для обеспечения наших национальных интересов", - писал Александр Гамильтон в "Федералисте", и он же: "Консолидация штатов в одно суверенное государство подразумевает полное подчинение частей".

"Творческая демократия" содержит в себе следующий общий принцип: она соотносима с реалиями и подразумевает определенный результат. По Ильину, этот результат должен состоять по меньшей мере в устранении опасности анархии (распада страны) и деспотии (в нашем случае - местных деспотий). Здесь уместно упомянуть проводимое Б. Капустиным разделение периодов "делания институтов" (первая волна демократизации, по Хантингтону), когда люди понимали, что это за политические институты, зачем они их создают и каким содержанием наполняют, и нынешний период, когда институты воспринимаются как данности без понимания содержательной стороны. И нам необходимо понимать, зачем нам тот или иной институт и выборность губернаторов в том числе.

Менее острая дискуссия возникла вокруг перехода от смешанной (мажоритарно-пропорциональной) к пропорциональной системе выборов в Госдуму, однако и здесь упреки в недемократичности стали главным контраргументом. Между тем политические партии были главным инструментом "творчества демократий" в тот период, когда оно происходило в нынешних развитых демократиях.

У нас институт действительно общенациональных партий формировался вяло, напротив даже, влияние "старых" по нашим меркам партий резко падает, в результате чего более свежие политические силы приходят к власти, фактически даже не будучи обязаны выдвигать политические программы или же играя на националистических и маргинальных чувствах и интересах. В этих условиях создание правовых условий, буквально заставляющих партийные институты обеспечивать себе массовую поддержку и выдвигать политические программы (без которых не победить на пропорциональных выборах), расширяет демократическое участие.

Один из основных аргументов, выдвигаемых против пропорциональной системы, - депутаты-одномандатники являются представителями своих избирателей, а партийные политики - нет. Здесь можно вспомнить ответ английского философа и политика Эдмунда Берка свои избирателям: "Ваш представитель должен поставить вам на службу не только свое ремесло, но и суждение. Он предаст ваши же интересы, если пожертвует своим суждением ради вашей точки зрения... Да, вы выбираете своего представителя, однако, будучи избранным, он становится членом Парламента, а не посланцем Бристоля". Заметим, что это было сказано в ходе избирательной кампании, а не после нее... Очень похожее высказывание принадлежит сенатору от штата Массачусетс Дж. Ф. Кеннеди.

И в Британии, и в США - мажоритарные избирательные системы, но и там и там весьма сильны политические партии - и упомянутые исторические фигуры сказали то, что сказали.

У нас многие восприняли парламент в самой упрощенной форме, как непосредственную трансляцию интересов. Включая, конечно, лоббизм. А то, что это может быть чем-то иным, например местом соревнования партийных идеологий, уже сложновато, к тому же невыгодно. Еще одно распространенное мнение, уже охранительного толка: политическое соревнование ведет общество к конфликтам. Это только тогда так, когда отсутствует понимание и признание общих ценностей и участники выборов подразумевают под своей победой смену политического строя. Вопрос о ценностях остро стоит перед нашей демократией, они, примиряя, создают и пространство плюрализма, согласно крупнейшему немецкому философу Юргену Хабермасу: единство цели в делах общества без единства убеждений.

Творческая демократия требует от политиков создавать новое содержание, новый дискурс и при этом дает им свободу делать это. У нас потому и отсутствует реальная политическая и общественная дискуссия, что политика не привыкла создавать новое содержание. Она либо оперирует отвлеченными понятиями родившихся не здесь, заимствованных универсальных метаидеологий, либо транслирует частные интересы. Отсюда - она и не конкретна, и не стратегична.

Проект партийной реформы представляет собой проект навязывания инициативы, оправданной провокации позитивного политического действия в строгих (см. законодательство о партиях) политических рамках.

А дело ведь отнюдь не в том, что сама по себе "либеральная демократия", или социальная, или еще какая-нибудь из утвердившихся где-то ее разновидностей, в своих практических формах является негодной формой правления. Дело в том, что необходимая в период становления новой демократической страны, новых начал, "делания институтов" творческая демократия должна идти дальше любой где-либо осуществленной модели. Тем более она должна идти дальше концепций, на практике в чистом виде нигде не осуществленных, но являющихся средством чьей-то внешней политики в форме "транзита" идеологий. Если даже допустить, что этот транзит движим лучшими намерениями.


Эксперт, #47 (447) от 13 декабря 2004