Geum.ru

Доктор исторических наук, профессор Н. А

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
  1   2

Доктор исторических наук, профессор Н.А.Проскурякова


Власть и реформы в России в XIX веке в контексте                              модернизационного подхода.


Развитие Российской империи в XIX веке было тесно связано с феноменом модернизации, составлявшим на протяжении последних пяти веков стержень развития человеческой цивилизации. Вопрос о правильности выбора модернизационного вектора давно решён жизнью. Только преобразуя свой вековой уклад в соответствии с военно-технологическими, социально-культурными вызовами новой эпохи, Россия могла стать одной из ключевых держав Нового времени.

Развитие Российской империи в XIX веке разворачивалось в тесном общении с миром Европы. Обращение к историческому опыту взаимодействия нашей страны с внешним миром и влиянию последнего на отечественную судьбу представляется важным и насущным сегодня, когда Россия в очередной раз выбирает перспективные ориентиры.

Получив европейские импульсы, Россия смогла не только освоить ("сделать своим") новые военные, социальные, культурные, административные технологии, но, адаптировав и развив их, дать блестящие примеры собственных достижений в культуре, науке, производстве.

В целом модернизационные процессы в России во второй половине XIX века шли в том же направлении, что и на Западе: формирование рыночной экономики, индустриализация, постепенный переход к новой социальной структуре общества, бюрократическая рационализация государственного аппарата, образовательная революция, зарождение институтов гражданского общества, формирование в определённых слоях общества новой системы ценностей.

Однако, модернизации в России и западных странах существенно отличались. Модернизация в России началась намного позже, чем в Европе, и проходила в сжатые исторические сроки, а её инициатором выступала властная элита.

Россия осуществляла модернизацию в условиях сохранения традиционной формы политической власти, имперской социально-политической системы, корпоративно-сословной формы устройства общества, огосударствления церкви и подчинения общества государству.

Реализация задач модернизации в условиях цивилизационно- неоднородного общества представляла дополнительную сложность. Перепад в уровнях и типах социально-экономического развития, традициях, культуре между разными регионами был колоссален. Модернизационные начинания в таком сложном обществе осуществлялись непоследовательно и противоречиво, зачастую приводя к непредвиденным последствиям.

В этот период в Российской империи модернизация касалась, прежде всего, русского общества, поскольку русская нация являлась доминирующей в социально-политической имперской системе, и лишь во вторую очередь, а до середины XIX века лишь опосредованно затрагивала и другие народы.

Отличительной чертой российской модернизации была ведущая роль государства в модернизационных преобразованиях. Сжатые сроки модернизации, незавершённость формирования предпринимательского класса, отсутствие политических свобод, политический индифферентизм городских слоёв населения, традиционализм сознания большинства населения, антимодернизационные (антибуржуазные) настроения интеллигенции делали государство (самодержцев и имперскую элиту) единственно возможным инициатором масштабных модернизационных преобразований.

Государство способствовало решению конкретных задач социального и экономического роста, развитию науки, культуры, образования, но модернизационные преобразования не являлись для самодержавия целью качественного преобразования общества и формы власти. Для имперской элиты они были средством сохранения и укрепления империи, усиления её позиций в мире. Инициируя и осуществляя модернизационные преобразования, самодержавная власть далеко не всегда предвидела социальные последствия своих собственных начинаний.

Более позднее начало модернизационных процессов в России по сравнению с Западной Европой позволяла имперской элите наблюдать все противоречия и катаклизмы, которые переживали западные страны на этапе ранней индустриализации. Это подталкивало многих её представителей к поиску иных, более медленных и постепенных путей развития, основанных на сохранении исторически сложившихся форм власти, собственности, социального устройства (самодержавие, дворянское землевладение, община).

Противоречивый характер модернизационного процесса в России наиболее рельефно проявлялся через циклы реформ и контрреформ, осуществляемых самодержавной властью.

Считается, что XIX век в России начался с вступлением на престол Александра I. В исторической литературе его личность и проводимая им политика вызывала различные оценки. Консервативная русская историография второй половины XIX в. (М.И.Богданович, Н.К.Шильдер),1 исходя их незыблемости монархического принципа правления, утверждала, что Александр I с самого начала царствования стоял на консервативных позициях, а либеральные идеи использовал как средство укрепления личной власти. Н.К.Шильдер разделил царствование Александра I на два периода – реформаторский (до 1815 г.) и реакционный (1816-1825). Историк, великий князь Николай Михайлович, считал, что император Александр I никогда не был реформатором и либералом, а лишь любил говорить об этом.2 Либерально настроенные историки (А.Н.Пыпин) утверждали, что реформаторские замыслы и действия Александра I были не случайными, а закономерными, вытекавшими из всего предшествующего развития России XVIII в., особенно последних лет царствования Екатерины II и Павла I.3

Переходной от дореволюционной к советской историографии стала работа А.Е.Пресняка “Александр I ”, вышедшая в 1924 году. Под влиянием утверждающейся новой методологии Пресняков считал попытку проводимых Александром I реформ начала XIX века продуктом социально-экономического развития страны. При этом автор выдвинул идею относительной самостоятельности самодержавия, которое в лице Александра I и его “молодых друзей” играло в начале XIX века прогрессивную роль, пытаясь произвести преобразования во всех сферах жизни общества. Главную причину неудачи реформ начала XIX века Пресняков видел в отсутствии их объективных (экономических) предпосылок.4

В советской историографии утвердилась концепция “заигрывания с либерализмом”, отрицавшая способность самодержавия сознательно пойти по пути конституционных реформ. Александр I представлялся хитрым и умным политиком, рядившимся в тогу показного либерализма, а на самом деле преследовавшим цель добиться всемерного укрепления своей абсолютной власти. 5 Царствование Александра I подразделялось советскими историками на два периода: “либеральный” (“заигрывания с либерализмом” – 1801-1812) и “реакционный” (1815 - 1825 гг.). От общепринятой в советской историографии трактовки царствования Александра I отличается концепция А.В.Предтеченского. Все попытки самодержавия выйти из нарастающих противоречий путём того или иного решения коренных проблем русской жизни, связываются автором с убеждением Александра I в необходимости преобразований с целью предотвращения событий Французской революции. 6

В 80-е гг. ХХ в. ряд историков (Н.В.Минаева, С.В.Мироненко, М.М.Сафонов),7 признав объективную закономерность действий верховной власти, стали рассматривать попытки реформ начала XIX в. как сознательный, хотя и вынужденный выбор правительства, с целью приспособления устаревшей политической системы к новым общественным условиям и отношениям. Они доказывали, с определёнными оговорками, что правомерно говорить о либеральных реформах царствования Александра I. В 90-е гг. ХХ века А.Н.Сахаров назвал Александра I “самодержавным либералом”, а С.С.Секиринский утверждал, что осуществление программы “просвещения сверху” позволило императору “добиться определённых успехов в модернизации страны, и, что также важно, объединить на время вокруг себя молодые передовые силы дворянства”. 8

В начале XIX в. Россия вступила в новый этап своей истории. Перед верховной властью и передовой частью общества встал вопрос о правомерности существования неограниченного самодержавия и крепостного права. Именно с первой четверти XIX в. начался отсчёт длительных и мучительных попыток самодержавия приспособиться к изменяющимся историческим условиям – “духу времени”. Некоторые современные исследователи считают, что уже в первой четверти XIX в. возникла реальная альтернатива иного пути развития: превращения России в конституционную монархию и освобождения крестьян от крепостничества. Особенности внутриполитического курса Александра I и реакция общества на его решения свидетельствует о том, что альтернативная ситуация в это время, ещё не сложилась, хотя и власть, и часть общества пыталась осознать альтернативы существующему порядку.

Реформаторские замыслы Александра I как самого просвещённого российского монарха XIX в., и реальная политика его правительства на протяжении всего царствования, оставались двумя линиями (“тайной” и “явной”), которые редко соединялись между собой. Интенсивные поиски новых путей развития, прерванные ситуацией военного времени 1812-1815 гг., продолжались почти 20 лет.

Все его замыслы, касались ли они политических преобразований (Жалованная грамота Российскому народу, проект Сперанского, “Уставная грамота” Новосильцева) или были связаны с реформированием крепостных отношений, разрабатывались в глубокой тайне и были скрыты от общества. Сам император уделял разработке проектов преобразований много сил и времени. Своеобразие ситуации состояло в том, что инициатором коренных политических реформ и отмены крепостничества, которое являлось основой всей социально-экономической и социально-политической системы, выступал не кто иной, как сам император Александр I, опередив в этом будущих декабристов. Единичные публичные заявления Александра I о возможности переустройства политической системы страны и отмене крепостного права, принятии польской конституции (т.е. создание конституционного пространства в пределах империи), свидетельствуют о глубине и серьёзности его намерений.

Однако с позиций сегодняшнего дня совершенно, очевидно, что замыслы преобразований, которые вынашивал с начала своего царствования Александр I, не могли быть реализованы в тех исторических условиях. Недаром В.О.Ключевский назвал план М.М.Сперанского “политической мечтой”.9 Сам Александр I со временем с горечью осознал, что ему не суждено даровать “своему народу” конституцию и освободить крестьян.

Реальная внутренняя политика не отличалась ни равномерностью практических действий, ни их одинаковой направленностью. Реакция последних пяти лет царствования часто мешала современникам и потомкам оценить значительность реальных преобразований в начальный период царствования Александра I (“дней александровских прекрасное начало”). Главное из них – создание новой структуры государственных учреждений и новой системы просвещения, имели долговременное воздействие на развитие страны.

По-своему характеру эти преобразования соответствуют модернизационным       процессам   –     бюрократической    рационализации10 системы органов государственного управления и секуляризации культуры. Распространение просвещения, особенно создания высшей школы, превращения университетов в центры развития научного знания, создавало предпосылки для изменения мировоззрения молодого поколения образованной части общества. Рациональная картина мира сменяла провиденческую (т.е. религиозную). Это выражалось в том, что в жизни человека здравый смысл брал верх над догматизмом, основанном на вере в сверхъестественное. Научное знание качественно изменяло общественное сознание, которое проникалось убеждениями, что человек, сможет многое изменить в этом мире, если овладеет знаниями законов развития природы и общественной жизни.

В ходе этих преобразований произошло формирование нового типа государственных деятелей, теоретиков и практиков правительственного реформизма, т.н. “просвещённого бюрократизма”, наиболее яркими представителями которого были члены “Негласного комитета” М.М.Сперанский и П.А.Вяземский. Их уже не удовлетворял идеал эпохи “просвещённого абсолютизма”, когда реформаторские импульсы исходили исключительно от самого монарха. Важную роль в процессе постепенного, “необратимого и благотворного” реформирования страны они отводили просвещённой бюрократии, которая должна была действовать бюрократическими методами. В исторической перспективе преобразования 1801-1811 гг. фактически подготовили почву для появления того поколения государственных деятелей, которое в середине XIX в. провело Великие реформы 60-70-х годов.

Появлению нового типа государственных деятелей способствовал сам император Александр I, который исходил из того, что для строительства новой государственности необходимы новые люди с соответствующими ценностями, умонастроениями, стереотипами поведения. Однако круг такого типа деятелей был крайне узок. Известно, что после “падения” М.М.Сперанского Александр I неоднократно говорил, что одним из препятствий на пути реформ в России является то, что преобразования “некем взять”, и что у него нет единомышленников и помощников.

Внутри высшей бюрократии постоянно шла борьба между сторонниками и противниками реформ, принимая порой острый характер. Политические разногласия в среде высшей бюрократии никогда не становились предметом официального обсуждения. Так, ни в Государственном совете, ни в Комитете министров, ни в ином высшем государственном учреждении не обсуждалась ни реформа крепостных отношений, ни проблема конституционного ограничения самодержавия.

Пропасть между представителями “правительственного конституционализма” (Сперанским, Новосильцевым, Вяземским) и подавляющей частью дворянства, которое было против каких-либо преобразований, затрагивающих его сословные привилегии, гарантированные самодержавной властью, была огромна. Вместе с тем, важно подчеркнуть, что ни Александр I и его “молодые друзья”, ни М.М.Сперанский и его единомышленники по реформам, не являлись либералами в классическом смысле этого слова, и не вышли за границы политического реформаторства в рамках самодержавия. В их идеологии доминировало консервативное начало, а влияние настоящего либерализма было весьма незначительным. “Просвещённые бюрократы” начала XIX в., возглавляемые монархом-реформатором, представляли собой умеренно-реформистское крыло тогдашнего правительственного консерватизма.

Начиная с 1820 г., его политический курс принял откровенный ультраконсервативный характер. Смена политического курса была связана с духовным кризисом, переживаемым императором Александром I. Одной из главных причин этого кризиса было осознание им общего отрицательного отношения придворных кругов, высшей бюрократии, части офицерства (декабристов) и поместного дворянства, к тем преобразованиям, которые он считал главной целью своего царствования.

Отказ от реформизма означал стремление власти сохранить государственные “устои” и усилить контроль над обществом. Главным “вдохновителем” и исполнителем этого ультраконсервативного (реакционного курса) стал А.А.Аракчеев. Политической реальностью последних лет александровского царствования стал, казалось бы, отошедший в прошлый XVIII в., фаворитизм. “Всесильный временщик” вызывал ненависть общества и народа, и дискредитировал верховную власть в глазах наиболее просвещённой части общества. “Продолжительным затмением” назвал один из современников последние годы царствования Александра I.

Из запланированных Александром I преобразований было реализовано только то, что соответствовало требованиям большей части русской общественности и не воспринималось поместным дворянством, как покушение на “устои”. Царь-реформатор, обладая неограниченной властью, решительно исключал возможность давления на дворянство не только из опасения дворцового переворота, но и осознания неразрывной связи российской монархии и дворянства.

Вместе с тем политическая ситуация ещё не побуждала верховную власть к решительным действиям. Международный престиж России после победы над Наполеоном был велик, а успехи русских войск убеждали в устойчивости существующего строя. Александр I – единственный среди династии Романовых сторонник конституционного преобразования государственного строя России, никогда не забывал о своём Богоизбранном назначении самодержавного государя. В этом противоречивость и трагедия его жизни и царствования.

Имя Александра I в памяти современников и потомков сказалось связанным не столько с его реформами, сколько победой над Наполеоном. После Отечественной войны 1812 г. Александр I стал неофициально называться Победителем. Впоследствии (после смерти) его стали называть Благословенный.

Едва ли найдётся в российской истории XIX в. эпоха, которая вызвала бы более разноречивые оценки, чем время царствования Николая I. Образ “жандарма Европы”, “удава, 30 лет душившего Россию”, “Николая Палкина”, встаёт перед нами со страниц произведений “властителей дум” русской интеллигенции А.И. Герцена, Н.А. Добролюбова, Л.Н. Толстого. “Время Николая I – эпоха крайнего самоутверждения русской самодержавной власти… в самых крайних проявлениях его фактического властвования и принципиальной идеологии”,11 так характеризовал николаевское царствование видный либеральный историк А.Е. Пресняков, дав этому времени определение “апогея самодержавия”. Другой известный либеральный историк А.А.Корнилов, напротив, утверждал, что Николай I первые пять лет своего царствования сознавал необходимость преобразований, но “боролся с собой”, “старался обуздать свой собственный характер”, считая их несвоевременными. После польского восстания 1830-1831 гг. “gwasi-реформаторский период царствования Николая Павловича закончился”, он взял “строго консервативный курс, не допуская уже от него никаких уклонений”.12 Монархическая традиция отечественной историографии и историософии создала идеальный образ “рыцаря монархической души”, “первого самодержца после Петра I”, сумевшего удержать империю на путях её самобытного исторического развития, несмотря на разгоравшееся в Европе пламя революции (Н.К.Шильдер, И.Ильин, К.Леонтьев, И.Солоневич).  Наиболее последовательно этот взгляд выражен в сочинениях К.Н.Леонтьева, называвшего Николая I ”истинным и великим легитимистом, который был призван задержать на время … всеобщее разложение”. 13 Советские историки единодушно считали время царствования Николая I периодом самой мрачной реакции, созданную им политическую систему определяли как “военно-бюрократическая монархия” (П.А.Зайончковский),14 или “военно-полицейская  крепостническая          диктатура” (Н.П.Ерошкин).15 Более того, по утверждению П.А.Зайончковского в последние годы царствования Николая I самодержавие “приближалось к деспотии”.16   Современные историки пытаются дать свой ответ на вопрос о личности Николая I (тем более, что личность самодержца во все времена определяла многое в истории России) и проводимой им политики. Л.В.Выскочков в своём исследовании пришёл к выводу, что Николай I являлся “консерватором с прогрессом”, способным к определённым, умеренным реформам сверху, “…подготовленным постепенно, без заигрывания с общественным мнением. Процессы, происходившие во время его царствования, которые он в значительной мере инициировал, способствовали созданию экономических основ нового общества, складыванию русской национальной культуры”. 17 В настоящее время делаются попытки полностью “реабилитировать” Николая I, представить его первым борцом с революцией, которая в 1917 г. разрушила Российскую империю.

Современные историки порой подчёркивают, что реакционный, внутриполитический курс с начала 20-х гг. начал Александр I, а Николай I лишь продолжил то, что было начато его старшим братом (С.В.Мироненко, Л.В.Выскочков). Однако если для Александра I это был вынужденный отказ от либеральных преобразований, то для Николая I охранительно-консервативная политика составляла цель и смысл его государственной деятельности. В процессе реализации этого курса потенциал консервативного реформирования был исчерпан. Самодержавие самоограничилось законом (который оно само творило), государственное управление было поставлено на правовые основания. Крепостное право было очищено от наиболее злостных его проявлений, и также поставлено в рамки закона. Подновлено сословное устройство общества: с одной стороны, путём укрепления сословных барьеров, с другой – включением в сословную структуру новых социальных групп общества, появление которых было связано с процессами модернизации. На пути “тлетворных” западных идей поставлена плотина государственной идеологии. Территориальная целостность империи была сохранена, её административно-территориальная унификация упрочена.           Стремление сохранить исторически сложившиеся формы власти, собственности, религии, социального устройства стало оборотной стороной отрицания западных институтов и ценностей. Запад был врагом во многих его проявлениях: католицизм, капитализм, парламентаризм, революция. Вместе с тем, имевшая место при Николае I эволюция институциональной системы самодержавия по пути бюрократической рационализации, соответствовала европейскому опыту государственного строительства XVIII - п.п. XIX вв., хотя часто и принимала неадекватные европейским образцам формы. Сословные дворянские интересы были приоритетными для верховной власти, но не сравнительно с государственными интересами, а сравнительно с интересами других сословий.

Убеждённый в своём праве самодержавно управлять Российской империей, Николай I видел главную цель своих преобразований в создании системы, в которой единоличная власть решает все проблемы. Средством достижения этой цели стали централизация, милитаризация и полицизация власти. Считая себя отцом-командиром империи, Николай I стремился регламентировать все сферы общественной и культурной жизни, вплоть до вмешательства в частную жизнь своих подданных. Общество было отчуждено от власти, любое инакомыслие пресекалось, либо подвергалось репрессиям.

Вместе с тем, преобладающая часть самого общества, для которой русский монарх оставался сакральной фигурой, поддерживала консервативный курс Николая I и его охранительно-реакционную политику. Воздействие на российское общество казённого патриотизма, утверждавшего превосходство самодержавной России над Европой, было очень глубоким. Привычное для общественного сознания первой четверти XIX в. представление о единстве исторических судеб русского и европейских народов осталось в прошлом. Известный государственный деятель, “охранитель-консерватор” второй половины XIX в. граф Д.А.Толстой писал о днях своей юности: “Николай I твёрдой рукой повёл Россию к новой предложенной им цели, а Россия не только безропотно, но и охотно за ним последовала”.18 Либерально и радикально настроенная часть образованного общества безжалостно осуждала личность императора и все его деяния. Великие русские писатели (современники Николая I) передали потомкам страшный образ царя-деспота и жившее под его властью в постоянном страхе государство.

В 1845 г. Николай I заявил, что “…мы осмотрительно идём вперёд без крупных перемен или сильных переворотов. Этим Россия может похвалиться перед другими державами”.19 Однако консервация крепостнических отношений, подавление общественной инициативы тормозили экономическое развитие страны, делали невозможным формирование гражданского общества, угрожая системным кризисом. Крымская война стала отрезвляющим уроком, показавшим, что Россия далеко не обладает теми материальными и организационными средствами, которые имелись у Западной Европы. Известный государственный деятель следующего царствования, П.А.Валуев, подытожил в сентябре 1855 г. итоги тридцатилетнего царствования Николая I: “Сверху блеск, снизу гниль”.20 Вину за неудачу Крымской войны возлагали на императора даже вернейшие из его поклонников. Известный историк М.П.Погодин (один из теоретиков “официальной народности”) в своих “Историко-политических письмах”,21 обращённых к Николаю I, писал об отсталости России по сравнению с Западом и доказывал необходимость глубоких преобразований во всех сферах жизни общества.

“Эпоха Великих реформ“ была временем, когда правительство предприняло одну из наиболее последовательных попыток модернизировать весь уклад жизни России. Выбор пути в рамках альтернативы “реформа или стагнация” был сделан в пользу преобразований, охвативших три основные сферы: социально-экономическую (освобождение крестьян и решение аграрного вопроса), политическую (введение местного самоуправления, реформа суда и армии) и культурно-образовательную (реформа школ, университетов и цензуры). Различия в сроках этих преобразований и степени их эффективности были ощутимыми, но не могли повлиять на их неразрывную внутреннюю связь.

Причины, содержание, последствия реформ 60-70-х гг., роль императора Александра II в их проведении по-разному оценивались историками. Дореволюционные историки либерального лагеря – Г.А.Джанишев, И.И.Иванюков, А.А.Корнилов, посвятившие “великим реформам” серьёзные исследования, писали о них как о глубочайшей по содержанию эпохе, из которой Россия вышла обновлённой. Отдавая доброй воле Александра II в проведении реформ, они отмечали отсутствие у него ясного понимания дела и сильной воли.22

Известный русский историк В.О.Ключевский, напротив, делал акцент на недостатках проводимых Александром II реформ. Упрёки в его адрес он сжато изложил в 1906 г., в разгар первой русской революции, записав в дневнике: “Все его великие реформы, непростительно запоздалые, были великолепно задуманы, спешно разработаны и недобросовестно исполнены, кроме разве реформы судебной и воинской”.23

В советской историографии эти реформы лишились определения “великие” и были названы буржуазными реформами 60-70-х гг. Теоретико-методологической основой их изучения стали работы В.И.Ленина, в которых определялись предпосылки, характер и роль этих реформ в экономической, социальной и политической жизни российского общества второй половины XIX века. Основное содержание концепции реформ в советской историографии был следующим. Предпосылки реформ связывались с кризисом феодально-крепостнической системы 30-40-х гг. XIX в., нарастание которого привело к формированию в стране в конце 50-х гг. XIX в. революционной ситуации (1859-1861). Рост революционного движения в стране (крестьянские выступления плюс активизация сил революционно-демократической интеллигенции) заставили самодержавие пойти на уступки. Отмена крепостного права оценивалась как главная веха в переходе от формации феодальной к формации капиталистической. Остальные реформы определялись как первый шаг на пути от монархии феодальной к монархии буржуазной. Завершалась эпоха буржуазных реформ второй революционной ситуацией (1879-1881), которая показала антинародный характер реформ, неспособность самодержавия решить социальные противоречия в стране, порождённые сохранением остатков крепостничества и развития капитализма.24

В период “перестройки” 80-90-х гг. ХХ в. отмечались, прежде всего, положительные стороны проводимых реформам, которым вернули название “великие”. Само слово “перестройка” пришло из политического словаря эпохи “великих реформ”, как и слово “гласность”. Историки стали пересматривать роль самодержавной власти в социальной трансформации России. Известный историк Н.Эйдельман ввёл понятие “революции сверху” в России. Одной из таких революций им была объявлена эпоха реформ Александра II.25 Историки проводили аналогии между “перестройкой” Александра II и “перестройкой” М.Горбачёва. Аналогия казалась убедительной: революция, проведённая властью сверху, участие в ней молодых, либерально настроенных бюрократов и “оборотней”, т.е. старших бюрократов, поменявших свою социальную роль. Такое сопоставление вселяло надежду на возможность фундаментальных перемен в СССР, как это произошла в пореформенной России. Во второй половине 80-х гг. ХХ в. историки поставили под сомнение основные звенья ленинской концепции буржуазных реформ и сделали акцент на том, что главной причиной, подтолкнувшей царское правительство к реформам, явилось поражение России в Крымской войне, а главным последствием – начало формирования гражданского общества в России.

В постсоветский период история российских реформ XIX-XX вв. становится приоритетным направлением отечественной историографии. Большое внимание уделяется и “великим реформам” 60-70-х гг. XIX в. Историки отказались от детерминистско-рационалистических схем объяснения решений Александра II, когда ответ на вопрос о причинах реформ сводился к утверждению объективной социально-экономической неизбежности реформ или к давлению общественно-политической обстановки. В фокус внимания современных исследователей попадает личностный фактор: роль в подготовке реформ самого Александра II (Л.Г.Захарова, Е.П.Толмачёв, В.Г.Чернуха, Л.М.Ляшенко) 26 и его ближайшего окружения – авторов и проводников реформ. Большинство исследователей сходятся на том, что по своей натуре, мировоззрению, политическому темпераменту Александр II не был ни либералом, ни реформатором, а стал таким в силу государственной необходимости. Одновременно подчёркивается стремление “царя-освободителя” к сохранению своей преемственности по отношению к делам венценосных предков. Историки по-разному определяют характер политического курса Александра II: как “либеральный” (В.Г.Чернуха), “умеренно-либеральный” (А.Н.Боханов), “либерально-консервативный” (С.С.Секиринский). Л.М.Ляшенко считает, что Александр II был “эволюционистом” и ради постепенного движения вперёд готов был поддерживать либо либералов, либо консерваторов, в зависимости от того, чьи позиции в данный момент наиболее соответствовали (с точки зрения монарха) историческим реалиям. Вступая в заочную полемику с советскими историками, современные исследователи стремятся доказать, что в критический для страны час Александр II сумел переступить через многие привычные взгляды и убеждения, пренебречь принципами и верностью “своему классу” ради цели много большей.

В памяти потомков Александр II остался как “освободитель” крестьян, а время его царствования стало называться “эпохой Великих реформ”, которая закончилась убийством революционерами-террористами царя-реформатора. В действительности двадцатилетие царствования Александра II было сложным и драматичным периодом нашей истории.

Логика исторического развития заставила авторитарный режим реагировать на вызовы времени, ставить и решать объективно назревшие задачи общественного развития, проводить во имя самосохранения структурные и системные реформы.

Уже в первые годы его царствования выбор пути в рамках альтернативы “реформа или стагнация” был сделан им в пользу преобразований, охвативших три основные сферы: социально-экономическую (освобождение крестьян и решение аграрного вопроса), политическую (введение местного самоуправления, реформа суда и армии) и культурно-образовательную (реформа школ, университетов, цензуры). Различие в сроках этих преобразований и степени их эффективности были ощутимыми, но не могли повлиять на их неразрывную внутреннюю связь.

Ядром всех преобразований явилась отмена крепостного права. “Во всей нашей истории, – писал В.О.Ключевский, – нет другого события, равного по значению освобождению крестьян… Пройдут века, и всё же трудно будет узреть другое общественное событие, которое бы отразилось на столь многочисленных областях нашей жизни”. 27

Реформы 60-х гг. стали мощным фактором экономической, политической, социальной, культурной модернизации пореформенной России. Они определили тип и темп российской жизни на много десятилетий вперёд. В экономической сфере они создали предпосылки для перехода к развитому рынку (труда, земли, товаров, капиталов) и к индустриализации. В сфере политической – привели к созданию институтов (местное самоуправление, новая судебная система) заложивших основы социального партнёрства государства и общества в сфере власти, актуализировали роль права как основы жизнедеятельности индивидов в обществе. В социальных отношениях появились условия для перехода от сословного общества к бессословному и формирования новой классовой структуры. В области культуры реформы обусловили появление новых ценностей: свободы и достоинства личности, свободы слова, прогресса, научного знания Атмосфера обновления государственного строительства, свободного творчества, которые сопутствовали реформам 60-х гг., сформировали общественность, критически оценивавшую действительность и жаждавшую активной социальной деятельности.

Реформы как бы задавали парадигму социальной трансформации русского общества в сторону современной цивилизации, однако, в условиях жёстких политических систем (какой являлась самодержавная монархия) окончательный выбор траектории движения общества остаётся за носителем верховной власти.

Александр II, не обладая стратегическим мышлением, глубоко не разбирался ни в сути реформ (за исключением военной), ни в их последствиях. Он был убеждён, что реформы вполне совместимы с самодержавием, в незыблемости которого был абсолютно уверен. В итоге его политика авторитарного реформаторства представляла собой сочетание умеренно-либерального курса с консервативно-охранительными традициями, завещанными Александру II его венценосными предками.

Печать двойственности, лежавшая на Великих реформах Александра II, проявлялась в том, что они, при сохранении самодержавия (т.е.запрета обществу заниматься политикой), способствовали утверждению начал (предпосылок) гражданского общества (бессословности, выборности, равенства всех перед законом, представительства) и гражданскому раскрепощению общества.

Тем не менее, реформационный процесс конца 50-х – первой половины 60-х гг. привёл к трансформации самой власти. Реформы как серия экстраординарных мер самодержавия на чрезвычайные обстоятельства, вызванные Крымской войной, постепенно становились результатом стремления верховной власти приспособиться к изменяющейся российской действительности, осознать новые задачи, вставшие перед страной.

Если Николай I, по выражению В.О.Ключевского “взялся руководить громадной империей без всякого участия общества”, 28 то в первое десятилетие царствования Александра II, в политическую культуру входило представление о необходимости взаимодействия власти и общества. Оказалось, что самодержавие уже не может обходиться исключительно средствами бюрократии и своей администрации.

Либеральная бюрократия, являясь инициатором и главным разработчиком реформ, стремилась вводить европейские начала в российскую действительность с учётом особенностей её политического и социального устройства. В практике реформирования либеральные бюрократы отказались от своей изначальной установки на отчуждение общества от участия в подготовке реформ. Напротив, лидеры реформ (великий князь Константин Николаевич, Д.Н.Замятнин, А.В.Головнин) прислушивались к общественному мнению, охотно допуская участие профессионалов-экспертов (не чиновников) в различных комиссиях, готовящих преобразования. Либеральные бюрократы шли на компромисс не только с обществом, но и с консервативной частью бюрократической элиты, часто внося коррективы в свои проекты. Так, либеральная бюрократия проявила способность к уступкам (если они не касались принципиальных основ реформ), а консерваторы включились в реформаторский процесс.

При взаимодействии правительственных либералов и консерваторов официальное реформаторство выходило на новый уровень. Характерными приметами политической жизни России явилось появление в среде бюрократической элиты государственных деятелей европейского типа (Н.А. и Д.А.Милютины, П.А.Валуев и др.) и становление новой политической практики, вполне совместимой с западноевропейской традиции государственного (рационального) мышления. При этом, напомним, что в России не было даже настоящего Кабинета министров и должности премьер-министра. Российские министры и их помощники (заместители) не имели понятия о собственном статусе или как заметил один из них: “У нас есть ведомство, но нет правительства”.29

Следствием реформационного обновления власти стала децентрализация суверенитета самодержавной власти, которая, создавая новые институты власти, теряла часть своей монополии на власть и на принятие решений. Бесспорно, эта тенденция противоречила самой сущности самодержавия. Кроме того, грандиозность реформ, проводимых бюрократией, вела, по словам министра внутренних дел П.А.Валуева, к тому, что “в обиходе административных дел государь самодержавен только по имени…, т.к. при усложнившимся механизме управления важнейшие государственные вопросы ускользают и должны, по необходимости, ускользать от непосредственного внимания государя”. 30 Всё это требовало дальнейшего продолжения преобразований политической системы.

Нарастание недовольства в обществе проводимыми реформами (крайней формой проявления которого стал выстрел Каракозова в царя в 1867 г.) предопределили остановку реформационного обновления страны. В конце 1870 гг. охранительство и реформаторство шли параллельно, и какая из этих линий победит было далеко неясно. Сам Александр II расценивал ситуацию конца 60-х – начала 70-х гг. как перегруппировку сил с целью достижения в стране социальной стабильности. Он, действительно, надеялся, что удаление реформаторов послужит примирению сословий, изгладит то раздражающее впечатление, которое произвело на дворянство недоверчиво-пренебрежительное отношение к нему прежней администрации.

В реальной действительности “политика немыслимых диагоналей”,31 по меткому выражению П.А.Валуева, которую проводил Александр II после 11865 года, привела к противостоянию наиболее социально-активной части образованного общества и власти.

Основным содержанием охранительно-консервативного курса конца 60-х и 70-х гг. стало усиление административного контроля над выборными институтами, пресечение любых попыток зарождающегося либерального движения к консолидации и применение репрессивных мер в отношении революционного движения. Репрессии правительства были одной из причин, заставивших революционеров-народников изменить тактику и от пропаганды и просветительства перейти к террору. На нарастание революционного экстремизма правительство отвечало усилением репрессий. Реформы продолжались, но вяло, медленно, непоследовательно. Активизация внешней политики (решающим событием которой стала Русско-турецкая война 1877-1878 гг.) и имперские притязания (присоединение Средней Азии) не способствовали, как на это рассчитывало правительство, внутренней стабилизации.

Выход из нарастающего в стране политического кризиса конструктивно мыслящая бюрократическая элита видела в постепенном включении в политическую жизнь страны выборных представителей, для того чтобы привлечь на сторону власти оппозиционно настроенную образованную часть общества.

Александру II за годы своего царствования от многого пришлось отказаться, пересмотреть устоявшиеся взгляды и позиции, завещанные отцом, но принципы самодержавия были для него священны. Александр II отверг все проекты, хотя бы отчасти напоминавшие конституционные (“либералов” – великого князя Константина Николаевича, военного министра Д.А.Милютина; “консерваторов” – министра внутренних дел П.А.Валуева, главы III отделения П.А.Шувалова). Он не раз заявлял, что является противником установления в России конституции, т.к. убеждён, что это “принесло бы несчастье России и привело бы её к распаду”.32 Однако острота противостояния власти и общества заставила Александра II одобрить проект Лорис-Меликова, тем самым (по словам императора), сделать “шаг в сторону конституции”, которой в это время не суждено было воплотиться. Следующий “шаг к конституции” Россия смогла сделать лишь в начале ХХ века.

Два постоянных фактора сопровождали перемены на российском троне в XIX. Первый – тяжёлое положение страны, которую принимал в наследство новый царь. Царствование Александр I, продолжавшееся 25 лет, закончилось нарастающим внутриполитическим кризисом, кульминацией которого стало выступление декабристов. Николай I, правивший страной 30 лет, оставил своему сыну государство, проигравшее Крымскую войну, общество, в котором нарастало недовольство властью, росло осознание необходимости реформ. Александр II, остававшийся на троне 20 лет, был разорван бомбой террористов, несмотря на проведение реформ и победоносную русско-турецкую войну 1877-1878 гг., передал наследнику государство на распутье. Казнь пяти террористов, убивших Александра II, напоминали о пяти виселицах в начале царствования Николая I. “Император Александр III вступил на престол в смутное время”, – писал его министр финансов Н.Х.Бунге, предлагая программу реформ.33

Первый фактор порождал второй – каждый новый император начинал

с “переделки” того, что было сделано его предшественниками. Самодержавная власть, предоставлявшая монарху неограниченные полномочия в сфере политической, давала каждому новому царю по-своему определять политический курс империи. Личность самодержца, его ум, образованность, нравственные качества и способности были в числе важнейших факторов, определявших судьбу страны. Александр III “переделывал” то, что было сделано его отцом – Александром II.

Современники по-разному оценивали его государственную деятельность. С.Ю.Витте (министр финансов 1892-1903) писал в своих воспоминаниях, что “Император Александр III, получив Россию при стечении самых неблагоприятных политических конъюнктур, высоко поднял международный престиж России без пролития капли русской крови”.34 В конце его царствования консервативная периодическая печать называла его “миротворцем”, а официальные историографы чуть позже стали использовать этот “титул” для характеристики всей его государственной деятельности. В диссонанс этим определениям звучат слова Л.Н.Толстого, который утверждал, что “государственная деятельность Александра III, разрушила всё то доброе, что стало входить в жизнь при Александре II, и пыталась вернуть Россию к варварству времён нынешнего столетия”.35

Сам Александр III, считавший себя “народным царём”, был увлечён демонстрацией своей связи с народными корнями и убеждён в ответной любви народа. Этот создаваемый царём образ вполне соответствовал идее “народной монархии”, разрабатываемой консервативными сторонниками традиционной власти (от Л.Тихомирова до И.А.Солоневича), которая отражала потребность в формировании новых оснований легитимности самодержавия.

В начале ХХ в. в либеральной историографии время правления Александра III получило название “эпохи контрреформ”, которые противопоставлялись “великим реформам” 60-70-х гг. XIX века, осуществлённых Александром II.

В советской историографии термин “контрреформы” применительно к внутриполитическому курсу Александра III, сохранился. Этот курс определялся как реакционный, нацеленный на подавление любых прогрессивных форм общественной мысли и общественного движения. Исходя из классового принципа марксистской методологии “прогрессивным” считалось то, что отвечало интересам народа (прежде всего, рабочего класса).

В постсоветский период мнения историков относительно содержания и последствий внутриполитического курса Александра III разошлись. Одни, продолжая традицию советской историографии, склонны сохранить понятие “контрреформы”, считая, что они были “призваны устранить противоречия, внесённые в самодержавную монархию учреждениями, установленными в 60-е гг.” (В.А.Твардовская).36 Другие считают, что термин “контрреформы” лишён исторического смысла и является “политизированным ярлыком”, введённым в оборот либералами-западниками.

В соответствии с этой точки зрения, никаких “контрреформ не было, а проводилась продуманная и сбалансированная программа действий, направленная на стабилизацию положения в стране и отвечавшая русским национальным интересам” (А.Н.Боханов),37 при этом, образ Александра III явно идеализируется. Некоторые историки стремятся уйти от контрастных “чёрно-белых” определений этой эпохи. С их точки зрения политический курс Александра III представлял собой гибрид традиционализма, нацеленного на сохранение нерушимости принципов самодержавия с “контролируемой модернизацией” в экономической сфере общества (Т.А.Филиппова).38

В наши дни в популярной литературе, искусстве (особенно в кинематографе) и даже в научной истории наблюдается тенденция идеализации образа Александра III. Действительно его царствование даёт основание для размышления о взаимодействии “человеческого” и “государственного” в монархе. Современников Александра III (да и наших современников) привлекали в нём многие достоинства его личности. Примерный семьянин, любящий отец, глубоко религиозный человек, покровитель искусства и науки, отличавшийся скромностью и простотой в быту, проводил “твёрдый курс”, который привёл Россию к “сословному миру” и экономическому подъёму. Официальные историографы, имея в виду всю его государственную деятельность, называли его “миротворцем”. Однако в управляемом им уверенной рукой государстве, назревали грозные конфликты: социальная буря разразилась через 10 лет после его смерти.

В советской историографии традиционно недооценивалась возможность альтернативы в развитии страны в 80-е гг. XIX века. Между тем, Россия стояла на пороге нового витка преобразований, которые могли бы обеспечить империи мирную эволюцию. Это была длительная, мирная передышка – те самые двадцать лет покоя, о которых впоследствии так страстно мечтал П.А.Столыпин. В стране, где крестьянство составляло подавляющую часть населения, особенное значение, имело решение аграрного вопроса. Отмена круговой поруки, облегчение выхода из общины, преобразование паспортного устава, предоставление крестьянам дешёвого кредита, организация переселений крестьян создали бы более благоприятные возможности для становления частного крестьянского землевладения, интенсификации сельского хозяйства, что позволило бы избежать мощного всплеска аграрной революции в начале ХХ века.

Александр III избрал иной путь – он сделал ставку на самобытность, традиционализм, национализм, патриархальное крестьянство, возрождение былого могущества поместного дворянства, подавление не только радикального, но и либерального общественных движений. По сути дела, кардинальному пересмотру был подвергнут образ власти.

Со времён Петра Великого и до Александра II образ царя был обусловлен европейским мифом. Для него было характерно “возвышение” монарха в системе социального мировосприятия, прежде всего, через подчёркивание инородного, чужеземного происхождения правителя и правящей элиты, через мотив завоевания и имперского господства. Фигура императора олицетворяла идею секуляризованного абсолютистского государства, построенного на основе европейских моделей. Он был представлен как богоподобный герой – носитель имперских культурных ценностей, некая персонификация динамического начала, в силу которого страна движется к прогрессу и благосостоянию. Исключение составляло царствование Николая I, при котором в формировании отдельных элементов образа власти (антиевропеизм, национализм) уже просматривались черты идеологии Александра III.

При Александре III в политическую символику российской монархии был введён новый национальный миф. Перемена выразилась в демонстративном отрицании основ европейского наследия в монархической традиции – значения Санкт-Петербурга как столицы Империи, роли бюрократии и государственных институтов. Новый миф имел несколько основных отличий от прежнего. Во-первых, он напрямую освещал личный авторитет царя как помазанника Божия, дискредитируя, при этом, ценности формальных государственных законов и институтов. Во-вторых, он объявлял Православную Церковь главной выразительницей национальных ценностей. В-третьих, новый миф оправдывал и превозносил сословные учреждения, дворянство и крестьянскую общину в качестве социальной опоры царской власти. Таким образом, в национальном мифе содержался скрытый отказ от ряда основных ценностей самодержавия. Обосновав свою власть не прежним имперским, а, в первую очередь, религиозным и национальным началами, Александр III изменил традиционные монархические ценности.

Само наличие внутреннего генезиса идеологии Верховной Власти (в отечественной историографии ранее рассматривавшейся только в статике как некое неизменное “самодержавие”), свидетельствует о том, что монархия в России была способна адаптироваться к вызовам времени, включая нововведения в основной монархический миф. Яркими примерами активного отношения российской монархии к историческим изменениям стали не только “вестернизация” и формирование европейского монархического мифа, но и попытка национализации монархии (с помощью включения в самодержавный консервативный миф идеи русской национальности) и создание моделей массового политического участия (коронации, религиозные торжества) при помощи новых возможностей для формирования образа Верховной Власти, появившихся в конце XIX века.

Произошедшие изменения послужили причиной подрыва основ существования тех ценностей и социальных групп, посредством которых русские монархи осуществляли правление на протяжении двух веков – высшей бюрократии, европеизированной аристократии и дворянства, составлявшего основу общественности.

С самого начала царствования Александра III единства в высших эшелонах власти, не было. После “министерской чистки” начала 80-х гг. высшие посты центральных ведомств занимали, за редким исключением, охранители-консерваторы, но в рядах, так называемой “консервативной партии”, не было крупных личностей, обладавших государственным стратегическим мышлением. Их “реформизм” был направлен на предупреждение распада старой системы и максимально полное сохранение существующего строя. Два “лидера” охранительного лагеря – Победоносцев и Толстой – откровенно недолюбливали друг друга. Идея обер-прокурора Синода К.П.Победоносцева о православном перевоспитании чиновничества и народа, не пользовалась сочувствием среди петербургской бюрократии, к тому же, его влияние на царя с середины 80-х гг. стало ослабевать. Совершенно не оправдал надежд сторонников консервативного курса тяжело больной Д.А.Толстой.

Либеральные бюрократы продолжали активно действовать и в 80- гг., занимая сильные позиции в Государственном совете. Один из наиболее ярких представителей либеральной бюрократии – Н.Х.Бунге, дольше других занимавший министерский пост, сумел убедить императора в необходимости проведения ряда важных экономических и социальных реформ. Разумеется, либеральные бюрократы по характеру своих взглядов не являлись либералами в классическом смысле слова. Для понимания их мировоззрения следует принимать во внимание главную особенность отечественного правительственного либерализма – приверженность государственному началу и институту монархии, в которой они видели орудие для модернизации страны.

В условиях конца XIX века монархия не могла ограничить свою внутреннюю политику только мероприятиями в духе консервативного реформизма и чисто охранительными функциями. Правительство должно было учитывать нужды народного хозяйства, стимулировать рост отечественной индустрии. Государство выступало в роли инициатора экономической модернизации, проводя политику поощрения национальной промышленности и, прежде всего, отраслей, обеспечивавших нужды железнодорожного строительства и армию.

Начавшаяся индустриализация вызвала рывок в развитии экономики, за которым последовал систематический экономический рост. Это опровергает традиционное представление о царствовании Александра III как об “эпохе контрреформ“ и “периоде регресса”. Однако экономическая модернизация “сверху” являлась средством укрепления государственной мощи, т.е. носила “имперский характер”. Но, как и предсказывал министр финансов Н.Х.Бунге, курс на индустриализацию, не сопровождавшийся преобразованиями в деревне, и не предполагавший каких-либо изменений в системе общинного землевладения и патриархальном укладе крестьянской жизни, порождал глобальные диспропорции, неизбежно ведущие в будущем к социально-политическому кризису.

Из-за сопротивления либеральной бюрократии и общественности правительство не сумело в полной мере реализовать свой политический охранительно-консервативный курс. В результате проведения земской и городской контрреформ в органах местного самоуправления, вопреки намерениям верховной власти, усилились либеральные элементы. Стремление властей передать местное управление в руки помещиков как это было до 1861 г., осуществить не удалось. Не удалась и попытка превратить начальную школу из светской в духовную, а также последовательно провести судебную контрреформу.

К концу царствования Александра III Россия находилась в состоянии “сословного мира” и экономического подъема. Однако за внешним процветанием скрывались глубокие противоречия. Обновленный в духе традиционализма и великодержавного национализма самодержавный уклад в ближайшей исторической перспективе должно было вступить в конфликт с последствиями экономической социальной модернизации. Непререкаемость авторитета самодержавной власти, элементы “полицейского государства” во внутренней политике Александра III, вели к стагнации гражданской жизни, отчуждению общества от власти и росту антиправительственных настроений в обществе. Патерналистская политика самодержавия, направленная на консервацию сословного устройства общества, не соответствовала социальным сдвигам, происходившим в ходе ускоренной модернизации, главная тяжесть которой легла на плечи малоимущих слоев населения и, прежде всего, крестьянства. Национальная и религиозная общность народа, которая рассматривалась властью как главное основание “единой и неделимой” России, в реальной действительности подтачивалась созревающими социальными, политическими и межнациональными противоречиями.

Реформы, проводимые самодержавной властью в XIX веке, можно подразделить на "системные" и "сегментарные". "Системные" реформы приводили к качественным изменениям во многих сферах жизни общества и составляли основу определённой фазы модернизации ("великие реформы" 60-70-х гг. XIX в.). Особенностью таких преобразований в условиях "имперской модернизации", было то, что характер и последствия этих реформ вступали в противоречие с государственной парадигмой, основанной на принципах сакрализации и персонификации власти, и иерархиезации общества.

Кроме того, отвечая на "вызовы времени", власть постоянно "подновляла" или "заменяла", а то и создавала новые отдельные элементы социальной системы. Это второй тип реформ - "сегментарный" (или "элементарный"), связанный с преобразованием отдельных отраслей управления, просвещения, финансов и денежного обращения и т.д. Оба эти типа реформ тесно связаны между собой и вытекали один из другого.

Реформы особенно "системные",  независимо от субъективных устремлений власти, вели к формированию новых социальных групп, новых ценностей, способствовали дифференциации социальной системы и типов деятельности, что, в свою очередь, создавало социальную напряжённость в обществе. С целью интеграции общества, государственная власть проводила "контрреформы", т.е. вносила коррективы в функционирование реформированных структур. В ходе контрреформ самодержавие пыталось разрешить противоречия, порождённые реформами, консервируя традиционные ценности и институты. После контрреформ государство, всегда играющее роль главного субъекта преобразований в стране, "впадало" в некую стагнацию, теряло инициативу и вскоре выяснялось, что необходим новый поворот к реформам как ответ на новые "вызовы времени".

Выборочный характер имперской модернизации вёл к тому, что ни одна из периодически осуществлявшихся реформ не была проведена комплексно, последовательно и до конца. Каждое следующее поколение реформаторов получало в наследство незавершённые реформы, что, в свою очередь, тормозило их собственные преобразования.

Модернизационные преобразования зачастую проводились насильственными методами, без учёта готовности к ним народа и общества, отношения с которыми строились на основе принципов патернализма - архетипа российской, культурной традиции, идущей из глубины веков. Патернализм как норма общественных отношений предполагает покровительство власти народу, который за это берёт на себя добровольные обязательства и оказывает власти поддержку.

Патерналистская (или патриархальная) модель социальных отношений сохранялась даже в начале ХХ в., но была сильно подорвана социальными катаклизмами революции 1905-1907 годов. Самодержавие, игнорируя модернизационные преобразования (вызываемые, как внешними, так и внутренними причинами) не ставило цели заинтересовать общество, развивать общественную инициативу, вступать в открытый диалог с общественностью. В условиях огосударствления не только церкви, но и общества, в России, вплоть до начала ХХ в., отсутствовали публичные механизмы формирования общественных интересов (т.е. осознанных или ставших традицией и воспринимаемых как должное, ценностных приоритетов). За общество это делал государственный аппарат (высшая бюрократия), при этом, политические приоритеты государства выдавались властной элитой за национальные (общественные) интересы.

Жители Российской империи, будучи подданными императора, в XIX веке не являлись гражданами, т.к. не были наделены правами, защищающими их от деспотизма со стороны государства, и превращающими в субъектов политики. Великие реформы создали предпосылки для роста активности населения, находившего проявление в различных формах деятельности (земской, научной, сословно-корпоративной, благотворительной), однако, инициируя реформы, государство жестко контролировало любые формы самоорганизации общества и не допускало его вторжения в сферу политики.

Имперская власть, стремясь сохранить традиционный тип отношений между государством и обществом, не осознавала, что модернизационные сдвиги, инициатором которых она сама являлась (индустриализация, "великие реформы 60-70-х гг.", образовательная революция и др.), привели к необратимым сдвигам в самом обществе. Социальная активизация части образованного общества проявилась не только в создании многочисленных организаций (научных, художественных, просветительских, благотворительных и др.), которые стали основой формирующегося гражданского общества, но и в идейном размежевании общественного движения.

Общество по собственной инициативе превратилось в субъекта политической борьбы в условиях отсутствия политических свобод в стране. Раскол общественности на радикалов, либералов, консерваторов, предлагавших диаметрально противоположные решения социальных, экономических и политических вопросов, их взаимная враждебность, исключали возможность гражданской консолидации с целью достижения равных прав для всего населения страны. Кроме того, разрабатываемые представителями разных общественных политических течений, модели общественного развития, бесспорно, обгоняли готовность народа к глубоким социальным или политическим преобразованиям.

Стремясь к социальному реформаторству, активная часть образованного общества не осознавало характера реформационных (модернизационных) усилий государства и не желало "служить власти". Начиная с 70-х гг. XIX века, противостояние власти и общества нарастало.            Господствующим настроением общественности, даже умеренной её части, с середины 90-х гг. XIX в. стала не просто враждебность к верховной власти, а стремление уничтожить её любыми средствами. Предельная политизация общественной жизни, идейная и психологическая вражда между обществом и властью, вела к эскалации конфликта и, с одной стороны, мешала правительственному реформаторству, с другой - формированию гражданского общества.

Социально-политическая и социокультурная специфика России обусловила сложность, противоречивость и фрагментарность модернизационных процессов, их асинхронный характер. Россия в конце XIX века представляла собой переходное общество, в котором раннеиндустриальные процессы ещё не завершились, социально-политическая система имела имперский характер, политическое ядро которой – самодержавие – сохраняло черты традиционного типа властвования, социальная структура характеризовалась разрушением сословного каркаса и несформированностью нового – классового. Адекватные экономическим и политическим модернизационным процессам социально-культурные предпосылки ещё не сформировались не только у народного большинства, но в среде вестернизированной интеллектуальной элиты.

Социальная напряжённость, являющаяся отличительной чертой раннеидустриального этапа во всех европейских странах, в России приобрела особенно острый характер и вызвала революционный кризис начала ХХ века.