Мануэль кастельс информационная эпоха: экономика, общество и культура
| Вид материала | Документы |
- Мануэль Кастельс Информационная эпоха: экономика, общество и культура Мануэль Кастельс, 21539.47kb.
- Назви навчальних курсів та література до них, 854.76kb.
- «Информатика», 111.46kb.
- Информационная культура – понятие, сущность, структура, 172.66kb.
- Список литературы к курсу «Информационная культура личности», 973.8kb.
- Урок Что изучает информатика?, 4295.82kb.
- 8 класс. Учебный модуль предмет и задачи школьного курса информатики основное содержание, 1917.59kb.
- Программа вступительного испытания по обществознанию Общество, 43.1kb.
- А. К. Погодаев 2009 г. Программа, 38.25kb.
- Н. Г. Чернышевского В. В. Копнина Курс лекций, 1994.72kb.
^ Архитектура и геометрия информациональной / глобальной экономики
Теперь я могу резюмировать структуру и динамику новой глобальной экономики, возникающей из исторического взаимодействия между подъемом информационализма и капиталистической реструктуризацией.
Структура этой экономики характеризуется сочетанием постоянной архитектуры с изменчивой геометрией. Архитектура глобальной экономики отображает асимметрично взаимозависимый мир, организованный вокруг трех главных экономических регионов и все более поляризующийся по оси противостояния между продуктивными, процветающими, богатыми информацией областями и областями обездоленными, экономически и социально обесцененными. Среди трех доминирующих регионов - Европы, Северной Америки и Азиатско-тихоокеанского побережья - последний представляется наиболее динамичным, хотя и наиболее уязвимым, поскольку он зависит от открытости рынков других регионов. Однако переплетение экономических процессов между тремя регионами делает их судьбы практически неразделимыми. Вокруг каждого региона был создан экономический хинтерланд, где некоторые страны постепенно включались в глобальную экономику, как правило, через доминирующие регионы, которые являются их географическими соседями: Северная Америка для Латинской Америки; Европейский Союз для Восточной Европы, России и Южного Средиземноморья; Япония и Азиатско-тихоокеанский регион для остальной Азии, а также для Австралии, Новой Зеландии, и, может быть, для Российско-Тихоокеанского региона. Восточной Сибири и Казахстана;
Африка, хотя все еще зависящая от экс-колониальных экономических сетей, в глобальной экономике, по-видимому, все более маргинализуется; Средний Восток по большей части интегрирован в глобальные финансовые и энергетические сети, хотя сильно зависит от поворотов в мировой геополитике.
Разумеется, в возникновении такого мирового экономического порядка нет ничего автоматического: Россия, вероятно, вновь проявит себя как самостоятельная держава. Она могла бы установить связи с Японией, обеспечивая столь необходимую ей энергию и природные ресурсы, когда японский национализм будет готов к разрешению Курильского спора; Казахстан имеет крепкие связи с американскими нефтяными компаниями и с южнокорейскими чеболами; MERCOSUR186 больше экспортирует в Европу, чем в Северную Америку, а Чили расширяет рынки в Азиатско-тихоокеанском регионе; Китай устанавливает связи скорее с сетями этнических китайцев в Тихоокеанском регионе, чем с Японией, и, по всей вероятности, составит в будущем внушительный экономический субрегион, имеющий больше трудовых ресурсов и капитала, чем область, центром которой является Япония. Южная Корея ни в коей мере не является придатком Японии и становится крупным мировым игроком в высокотехнологичных отраслях. Юг все более внутренне дифференцируется, и некоторые из его фрагментов со временем будут включены в Север; например, Индонезия вовлекается в бурные воды азиатско-тихоокеанской экономики через инвестиции фирм, принадлежащих как японцам, так и этническим китайцам. Даже Африка не обязательно осуждена на нищету: как отмечалось выше, новая демократическая, управляемая черным большинством Южная Африка могла бы стать индустриальным, финансовым и технологическим магнитом Южно-Африканского субконтинента, установив связи с Анголой, Намибией, Мозамбиком, Ботсваной и Зимбабве, чтобы сформировать жизнеспособное субрегиональное единство. Несмотря на всю сложность этой структуры, существует унаследованная из истории базовая архитектура, формирующая развитие глобальной экономики.
Однако это не вся история. В рамках этой видимой архитектуры происходят динамические процессы конкуренции и изменений, которые вносят в глобальную систему экономических процессов изменчивую геометрию. Действительно, эволюция показывает возникновение новейшей структуры международного разделения труда, характерной для глобальной экономики. То, что я называю новейшим международным разделением труда, построено вокруг четырех различных позиций в информациональной/глобальной экономике: производители высокой стоимости, основанной на информациональном труде; производители высоких объемов, основанных на низкооплачиваемом труде; производители сырья, базирующиеся на природных ресурсах; и лишние производители, труд которых обесценен. Дифференцированное размещение таких различных типов труда определяет также процветание рынков, поскольку создание дохода будет зависеть от способности создавать стоимость, включенную в каждый сегмент глобальной экономики. Критически важная проблема состоит в том, что наличие этих разных типов труда не совпадает с делением по странам. Используя технологическую инфраструктуру информациональной экономики, они организуются в сети и потоки. Географически они концентрируются в некоторых областях планеты, так что глобальная экономика является географически дифференцированной. Однако новейшее международное разделение труда происходит не между странами, а между экономическими агентами, размещенными по четырем указанным выше типам труда в глобальной структуре сетей и потоков. Эти четыре указанные позиции присутствуют во всех странах, поскольку все сети глобальны в их реальности или по их целям. Даже маргинализо-ванные экономики имеют небольшой управляющий сегмент функций, связанных с сетью производителей высокой стоимости, для того чтобы, по крайней мере, обеспечивать передачу любого капитала или информации, накапливающихся в стране. И, разумеется, в самых могущественных экономиках имеются маргинальные сегменты населения в позиции обесцененного труда, будь то в Нью-Йорке, Осаке, Лондоне или Мадриде.
Поскольку позиция в международном разделении труда зависит, в принципе, не от характеристик страны, а от особенностей ее трудовых ресурсов (от заключенного в них знания) и от ее включенности в глобальную экономику, изменения могут происходить и действительно происходят в короткие промежутки времени. Решающую роль здесь играют действия правительств и предпринимательского сектора. Новейшее международное разделение труда организовано на базе трудовых ресурсов и технологий, но осуществляется и модифицируется правительствами и предпринимателями. Непрестанно меняющаяся геометрия, являющаяся результатом процессов инновации и конкуренции, борется с выстроенной в ходе истории архитектурой мирового экономического порядка, порождая творческий хаос, который характеризует новую экономику.
^ Сетевое предприятие: культура, институты и организации информациональной экономики
Как и все исторически отчетливые формы производства, информациональная экономика характеризуется своей специфической культурой и институтами. Однако в наших аналитических рамках культуру не следует рассматривать как совокупность ценностей и верований, связанных с конкретным обществом. Развитие глобальной информациональной экономики характерно как раз тем, что она возникает в разных культурных/национальных контекстах - в Северной Америке, Западной Европе, Японии, в странах "китайского круга", России, Латинской Америке, а также ее планетарным размахом, затрагивающим все страны и ведущим к мультикультурной системе координат. В самом деле, попытки предложить теорию "культурно обусловленных экономик" для объяснения новых процессов развития на базе философий и ментальностей (наподобие конфуцианства), особенно в Азиатско-тихоокеанском регионе, не выдерживают пристального взгляда исследователей-эмпириков. Но разнообразие культурных контекстов, в которых информациональная экономика возникает и эволюционирует, не мешает наличию общей матрицы организационных форм в процессе производства, распределения и потребления. Без таких организационных предпосылок ни технологические изменения, ни политика государств, ни стратегии фирм не смогли бы сойтись воедино в новой экономической системе. Вместе с растущим количеством ученых я утверждаю, что культуры фундаментально проявляют себя через свою встроенность в институты и организации. Под организациями я понимаю специфические системы средств, ориентированные на выполнение специфических задач. Под институтами я понимаю организации, наделенные необходимой властью для выполнения некоторых специфических задач от имени общества в целом. Культура, имеющая значение для структуры и развития данной экономической системы, - это культура, воплощаемая в организационных логиках. Говоря словами Николь Биггарт, "под организационными логиками я имею в виду легитимирующий принцип, выработанный в совокупности производных социальных практик. Иными словами, организационные логики есть мыслительная база для институционализованных отношений власти".
Моя идея состоит в том, что появление информациональной экономики характеризуется развитием новой организационной логики, соотнесенной с текущим процессом технологических изменений, но не зависящей от него. Именно сходимость и взаимодействие новой технологической парадигмы с новой организационной логикой и составляет историческую основу информациональной экономики. Однако эта организационная логика в разных культурных и институциональных контекстах проявляет себя в разных формах. Таким образом, в этой главе я попытаюсь объяснить одновременно общность организационных соглашений в информациональной экономике и их контекстуальное разнообразие. В дополнение к этому, я рассмотрю генезис новой организационной формы и условия ее взаимодействия с новой технологической парадигмой.
^ Информационная технология и сетевое предприятие
Организационные изменения происходили в ответ на необходимость справляться с постоянно меняющейся операциональной средой независимо от технологических изменений56. Однако появление новых информационных технологий чрезвычайно обогатило возможности организационного развития. Как пишут Бойетт и Конн:
"Способность крупных американских компаний перестроить себя так, чтобы выглядеть и действовать как малые предприятия, можно, по меньшей мере отчасти, приписать развитию новой технологии, делающей целые слои менеджеров и их аппарата ненужными".
Способность малых и средних предприятий связываться в сети между собой и с крупными корпорациями также стала зависеть от доступности новых технологий, раз горизонт сетей (если не их повседневные операции) стал глобальным. Правда, в Китае бизнес столетиями опирался на сети доверия и сотрудничества. Но когда в 1980-х годах сети протянулись через Тихий океан, из Тяньцзина в Фуцзян, из Гонконга в Гуандун, из Джакарты в Бангкок, из Чиньчжоу в Маунтин Вью, из Сингапура в Шанхай, из Гонконга е Ванкувер и прежде всего из Тайбэя и Гонконга в Гуанчжоу и Шанхай, только опора не новые коммуникационные и информационные технологии позволила им работать на постоянной основе. Семейные, региональные и личностные кодексы уже установили баз; для правил игры, которыми нужно было следовать, но теперь при помощи компьютеров.
Сложность паутины стратегических союзов, субподрядных соглашений, децентрали зеванного принятия решений сделала бы крупные корпорации попросту неуправляемым! без развития компьютерных сетей, конкретнее, без мощных микропроцессоров, установленных в настольных компьютерах, связанных через цифровые телекоммуникацион ные сети. Это случай, в котором организационные изменения индуцировали (в некоторо степени) технологическую траекторию. Если бы, с одной стороны, крупные вертикальны корпорации были способны продолжать успешно оперировать в новой экономике, кризиса IBM, Digital Equipment, Fujitsu, и вообще отрасли, производящей большие компьютеры, могло бы и не произойти. Именно из-за сетевых нужд новых больших и малых организаций персональные компьютеры и компьютерные сети распространились так стремительно. Благодаря массовой потребности в гибком, интерактивном управлении компьютерами программное обеспечение стало самым динамичным сектором отрасли, и производство информации, вероятно, будет формировать процессы производства и управления в будущем. С другой стороны, из-за доступности этих технологий (благодаря упрямству новаторов Силиконовой долины, сопротивлявшихся развитию информатики по оруэлловской модели "1984") формирование сетей стало ключом к гибкости организаций и результативности бизнеса.
Бар и Боррус показали в своих исследованиях, что сетевая информационная технология пережила в начале 1990-х годов количественный скачок благодаря сближению трех тенденций: введению цифровой технологии в телекоммуникационных сетях, развитию широкополосной передачи сигналов и резкому повышению результативности работы компьютеров, связанных сетью, результативности, которая в свою очередь определялась технологическим прорывом в микроэлектронике и программном обеспечении. Затем компьютерные интерактивные системы, до того времени ограниченные локальными сетями (Local Area Networks), стали функционировать в широких сетях (Wide Area Networks), а компьютерная парадигма сдвинулась от простой связи между компьютерами к их совместной работе, безотносительно к местонахождению интерактивных партнеров. Качественные достижения в информационной технологии, недоступные до 1990-х годов, позволили возникнуть полностью интерактивным, основанным на компьютерах, гибким процессам управления, производства и распределения, включающим одновременное сотрудничество между различными фирмами и подразделениями таких фирм.
Дитер Эрнст показал, что сближение между организационными требованиями и технологическими изменениями превратило сети в фундаментальную форму конкуренции в новой глобальной экономике. Барьеры на пути вступления в наиболее передовые отрасли, такие, как электроника или автомобилестроение, выросли до небес, крайне затрудняя самостоятельное вхождение на рынок новых конкурентов и ограничивая способность даже крупных корпораций открывать новые продуктовые линии или обновлять собственные процессы в соответствии с темпом технологических изменений. Таким образом, сотрудничество и сети предлагают единственную возможность разделять затраты и риски, а также успевать следить за постоянно обновляющейся информацией. Однако сети действуют и как сторожа у ворот. Внутри сетей неустанно создавались новые возможности. За их пределами выживать становилось все труднее. В условиях быстрых технологических изменений именно сети, а не фирмы, сделались реальными производственными единицами. Иными словами, из взаимодействия между организационным кризисом и организационными изменениями и новыми информационными технологиями возникла новая организационная форма как характеристика новой глобальной экономики - сетевое предприятие.
Чтобы определить более точно сетевое предприятие, мне нужно вспомнить свое определение организации: система средств, структурированных вокруг намерения достичь специфических целей. Я должен добавить второе аналитическое отличие, почерпнутое (в личном варианте) из теории Алена Турена. В динамической, эволюционной перспективе налицо фундаментальное различие между двумя типами организаций: организации, для которых воспроизведение их системы средств становится главной организационной целью, и организации, в которых цели и изменение целей формируют и постоянно меняют структуру средств. Первый тип организаций я называю бюрократиями, второй тип - предприятиями.
На базе этих концептуальных отличий я предлагаю то, что, как я надеюсь, будет потенциально полезным (не номиналистским) определением сетевого предприятия: это специфическая форма предприятия, система средств которого составлена путем пересечения сегментов автономных систем целей. Так, компоненты сети одновременно автономны и зависимы vis-a-vis сети и могут быть частью других сетей, а следовательно, других систем средств, ориентированных на другие цели. Работа данной сети будет тогда зависеть от двух фундаментальных атрибутов сети: устойчивой связи в ней, т. е. способности поддерживать свободную от "шума" коммуникацию между ее компонентами; согласованности сети, т. е. степени, в которой имеется общность интересов между целями сети и целями ее компонентов.
Почему сетевое предприятие является организационной формой информациональной/ глобальной экономики? Один легкий ответ основан на эмпирическом подходе: это то, что появилось в период формирования новой экономики, и то, что, как кажется, результативно работает. Но более интеллектуально благодарная задача - понять, что эта результативность, по-видимому, согласуется с характеристиками информациональной экономики: успеха добиваются те организации, которые способны генерировать знания и эффективно обрабатывать информацию; адаптироваться к изменчивой геометрии глобальной экономики; быть достаточно гибкими, чтобы менять свои средства столь же быстро, как под воздействием быстрых культурных, технологических и институциональных изменений меняются цели; вводить инновации, так как инновация стала ключевым оружием конкурентной борьбы. Эти характеристики есть действительно черты новой экономической системы, которую мы анализировали в предшествующей главе. В этом смысле сетевое предприятие составляет материальную основу культуры в информациональной/глобальной экономике: оно превращает сигналы в товары, обрабатывая знания.
^ Культура, институты и экономическая организация: деловые сети Восточной Азии
Формы экономической организации развиваются не в социальном вакууме, они коренятся в культурах и институтах. Каждое общество стремится создавать свои собственные организационные схемы. Чем более общество исторически индивидуально, чем дольше оно эволюционировало в изоляции от других обществ, тем более специфичны его организационные формы. Однако, когда технология расширяет поле экономической активности и когда системы бизнеса взаимодействуют в глобальном масштабе, организационные формы распространяются, заимствуя элементы друг у друга, и создают смешанную форму, которая отвечает наиболее общим структурам производства и конкуренции, одновременно адаптируясь к специфической социальной среде, в которой они оперируют64. Равносильно было бы сказать, что "рыночная логика" так глубоко опосредована организациями, культурой и институтами, что экономические агенты, осмелившиеся следовать абстрактной рыночной логике, диктуемой неоклассической экономической ортодоксией, потерпят крах65. Большинство фирм не следует такой логике. Некоторые правительства делают это по идеологическим мотивам, и кончают тем, что теряют контроль над своей экономикой (например, администрация Рейгана в 1980-х годах или испанское социалистическое правительство в начале 1990-х). Иными словами, рыночные механизмы меняются в ходе истории и работают через множество организационных форм. Тогда возникает следующий ключевой вопрос: каковы источники рыночной специфичности? Получить ответ на такой вопрос можно только путем сравнительного изучения экономических организаций.
В основном русле исследований по сравнительной организационной теории показаны фундаментальные различия в организации и поведении фирм в контекстах, сильно отличающихся от традиционной англосаксонской модели, ключевыми чертами которой являются права собственности, индивидуализм, разделение между государством и предприятиями66. Многие из таких исследований были посвящены экономике азиатских стран - в связи с удивительным успехом этих экономик в последней четверти XX в. такой выбор естественен. Результаты организационных исследований восточно-азиатских экономик крайне важны для основной теории экономических организаций по следующим двум причинам.
Во-первых, можно показать, что модели деловой организации в обществах Восточной Азии созданы взаимодействием культуры, истории, институтов, причем последние были фундаментальным фактором в формировании конкретных систем бизнеса. Более того, как следует из институциональной теории экономики, эти модели обнаруживают общие тенденции, связанные с культурными сходствами, и весьма своеобразные черты, источники которых можно найти в значимых различиях институтов, чье происхождение является результатом специфических исторических процессов.
Во-вторых, фундаментальная общая тенденция развития систем бизнеса Юго-Восточной Азии состоит в том, что они основаны на сетях, хотя на различных формах сетей. Строительный блок такой системы - не фирма, не индивидуальный предприниматель, но сети или деловые группы различных видов, действующие в модели, которая, со всеми своими вариациями, стремится соответствовать организационной форме, которую я назвал сетевым предприятием. Если дело обстоит именно так, и если информациональная / глобальная экономика лучше приспособлена к сетевой форме организации бизнеса, тогда восточно-азиатские общества и их организационные формы экономической деятельности должны иметь явное сравнительное преимущество в глобальной конкурентной борьбе, поскольку такая организационная модель встроена в их культуру и институты. Их историческая специфичность должна стремиться к соединению с социотехнической логикой информа-циональной парадигмы- Исторические данные поддерживают такую гипотезу: восточно-азиатские экономики быстрее, чем любой другой регион мира, приспособились к новым технологиям и новым формам глобальной конкуренции, реально изменив баланс мировой торговли и накопления капитала в пользу стран Азиатско-тихоокеанского региона всего за 30 лет. Но я должен предупредить: историческое совпадение не означает структурной причинности. Не повторяем ли мы все ту же этноцентрическую ошибку классической парадигмы, утверждая "единственный и наилучший путь" универсальной ценности, на этот раз исходящий из другого культурного источника? Чтобы обсудить эту проблему, нам нужно рассмотреть одновременно историческую специфичность культур, исторические траектории институтов, структурные реквизиты информациональной парадигмы и формы конкуренции в глобальной экономике. Именно во взаимодействии этих различных социальных областей мы можем найти некоторые предварительные ответы, касающиеся "духа информационализма".
^ Типология восточно-азиатских деловых сетей
Рассмотрим вначале историю формирования, структуру и динамику восточно-азиатских деловых сетей. К счастью, этому предмету уделялось достаточное внимание в социальных исследованиях, и я могу опереться на систематические усилия по сравнительному анализу и теории ведущих специалистов в этой области Николь Вулси Биггарт и Гэри Гамильтона в дополнение к моей собственной исследовательской работе в Азиатско-тихоокеанском регионе между 1983 и 1995 гг.
Организованная сеть независимых фирм является превалирующей формой экономической активности в рыночных экономиках Восточной Азии. Имеется три отличительных, базовых типа сетей, которые характеризуют соответственно японский, китайский и корейский бизнес.
Япония
В Японии деловые группы организованы вокруг сетей фирм с взаимным участием в собственности (kabushiki mochiai), в которых главными компаниями руководят менеджеры. Существуют два подтипа таких сетей:
а) горизонтальные сети, основанные на межрыночных связях среди больших фирм (kigyo shudan). Эти сети проникают в различные секторы экономики. Некоторые из них являются наследниками дзайбацу, гигантских конгломератов, которые были лидерами японской индустриализации и торговли перед второй мировой войной до их формального (и неэффективного) роспуска в период американской оккупации. Три крупнейшие старые сети - это Mitsui, Mitsubishi и Sumitomo. После войны вокруг крупных банков были сформированы три новые сети - Fuyo, Dao-Ichi Kangin и Sanwa. Каждая из сетей имеет собственный источник финансирования и конкурирует с другими во всех главных секторах деятельности;
б) вертикальные сети (кейрецу) построены вокруг кайша, или большой специализированной индустриальной корпорации, охватывающей сотни, даже тысячи поставщиков и связанные с ними филиалы. Главные кейрецу сосредоточены вокруг Toyota Nissan, Hitachi, Matsushita, Toshiba, Tokai Bank и Промышленного банка Японии.
Эти стабильные деловые группы практически контролируют ядро японской экономики, организуя плотную сеть взаимных обязательств, финансовой взаимозависимости, рыночных соглашений, обмена персоналом и информацией. Ключевой компонент системы, ее интегратор - это Генеральная торговая компания (сого шоша) в каждой сети, которая действует как общий посредник между поставщиками и потребителями и осуществляет корректировку объемов используемых ресурсов и выпуска. Такая деловая организация работает на конкурентном рынке как гибкая единица, распределяя ресурсы каждому члену сети так, как считает нужным. Это также делает чрезвычайно трудным проникновение на рынок любой фирмы извне. Такая специфическая экономическая организация в большой степени объясняет проблемы, с которыми сталкиваются иностранные фирмы при проникновении на японский рынок, так как все связи приходится устанавливать "с нуля", причем поставщики могут отказаться обслуживать других покупателей, если их родительская кайша не согласна со сделкой.
Положение рабочей силы и организация труда отражают эту иерархическую сетевую структуру. В своем ядре большие компании предлагают своим рабочим пожизненную занятость, систему вознаграждения, основанную на выслуге лет и сотрудничестве с профсоюзами, базирующимися на фирме. Командная работа и автономность в выполнении задач являются правилом, рассчитанным на преданность рабочих процветанию их компании. Менеджмент включен в управление на уровне цеха и разделяет с рабочими оборудование и общее помещение. Консенсус достигается через ряд процедур - от организации работы до таких символических действий, как исполнение гимна корпорации перед началом рабочего дня.
Однако, чем ближе фирма находится к периферии сети, тем больше рабочая сила считается "расходным" и заменимым ресурсом. Большая часть ее состоит из временных работников и работников, занятых неполный рабочий день. Женщины и малообразованная молодежь составляют основную массу такой периферийной рабочей силы. Таким образом, сетевые деловые группы ведут одновременно к гибкой кооперации и к высоко сегментированным рынкам труда, что создает двойную социальную структуру, организованную главным образом по гендерным линиям. Только относительная стабильность патриархальной японской семьи интегрирует оба полюса социальной структуры, подавляя тенденции перехода к поляризованному обществу, - но только до тех пор, пока японских женщин можно будет держать в подчинении, как дома, так и на работе.
Корея
Корейские сети - чеболы (chaebol) намного более иерархичны, чем их японские двойники, хотя исторически создавались по примеру японских дзайбацу. Их основная особенность заключается в том, что все фирмы в сети контролируются центральной холдинговой компанией, которая принадлежит индивиду и его семье. Вдобавок, центральная холдинговая компания поддерживается правительственными банками и контролируемыми правительством торговыми компаниями. Семья-основательница поддерживает жесткий контроль путем назначения членов семьи, друзей из регионов и просто близких друзей на высшие управленческие посты во всех компаниях чебола79. В отличие от японских кейрецу малый и средний бизнес играет второстепенную роль. Большинство фирм, входящих в чебол, -относительно велики, и они работают, подчиняясь скоординированной инициативе высшего централизованного менеджмента чебола, зачастую воспроизводящего военный стиль, который привнесли их покровители в правительстве, особенно после 1961 г. Чеболы являются многосекторными, и их менеджеры переводятся из одного сектора деятельности в другой, обеспечивая единство стратегии и обмен опытом. Четыре корейских чебола (Huindai, Samsung, Lucky Gold Star и Daewoo) фигурируют сегодня среди крупнейших экономических конгломератов мира. Вместе взятые, они произвели в 1985 г. 45% всего южнокорейского валового внутреннего продукта. Чеболы - в основном самодостаточные организации, зависящие только от правительства. Большинство договорных отношений в чеболах являются интернализированными, а подряды играют второстепенную роль. Рынки формируются государством и развиваются путем конкуренции между чеболами. Внешние сети взаимных обязательств редки для чеболов. Внутренние отношения в чеболах -это дело скорее дисциплины, чем кооперации и взаимопомощи.
Трудовая политика и практика также соответствуют этому авторитарному стилю. Здесь, как и в Японии, существует жесткая сегментация рынков труда между рабочими, составляющими ядро рабочей силы, и временными рабочими, в зависимости от близости фирмы к центру чебола^. Женщины играют весьма подчиненную роль, поскольку патриархат в Корее даже более силен, чем в Японии, и мужчины неохотно позволяют женщинам работать вне домашнего хозяйства. Однако в отношении кадровых рабочих фирма не несет обязательств по их долгосрочной занятости и условиям труда. Но и от рабочих не ждут, чтобы они связывали себя обязательствами проявлять инициативу. Они должны прежде всего выполнять те приказы, которые получают. Профсоюзы долгое время находились под государственным контролем и в подчиненном положении. Когда в 1980-х годах демократия в Корее достигла ощутимых успехов, растущая независимость профсоюзов столкнулась с конфронтацией со стороны руководителей чеболов, что привело к высококонфликтной модели трудовых отношений84, явлению, опровергающему утверждение расистской идеологии о якобы присущей азиатским работникам покорности, которая иногда ошибочно приписывается конфуцианству.
Однако, в то время как недоверие к работникам - это общее правило, доверие является основной чертой в отношениях между менеджментом различных уровней в корейских сетях. По сути, это доверие вплетено главным образом в систему родственных отношений:
в 1978 г. 13,5% директоров 100 крупнейших неболов были родственниками семьи-владельца; они контролировали 21% постов в высшем менеджменте85. Дополнительные управленческие позиции принадлежат людям, которым в семье владельца доверяют на базе непосредственного знакомства, подкрепленного механизмом социального контроля (локальные социальные сети, семейные сети, школьные сети). Однако интересы чеболов имеют приоритет даже перед интересами семьи. Если имеются противоречия между этими двумя интересами, правительство обеспечивает интересы чеболов, а не интересы индивидов или семей.
Китай
Китайская организация бизнеса основана на семейных фирмах (jiazuqiye) и кроссектор-ных деловых сетях (jituanqiye), часто контролируемых одной семьей. Хотя большая часть доступных детальных исследований касается формирования и развития деловых сетей на Тайване87, эмпирические свидетельства, а также мой личный опыт позволяют экстраполировать такую модель на Гонконг и заморские китайские общины в Юго-Восточной Азии88. Довольно интересно, что подобные сети, по-видимому, работают в быстром процессе движимой рынком индустриализации в Южном Китае, если мы расширим охват сетей, включив в них чиновников местного правительства.
Ключевой компонент китайских деловых организаций - это семья. Фирма является семейной собственностью, и доминантная ценность касается семьи, а не фирмы. Когда процветает фирма, процветает и семья. Таким образом, после того как накоплено достаточно богатства, оно делится среди членов семьи, которые инвестируют его в другие фирмы, чаще всего не связанные с деятельностью первоначальной фирмы. Иногда модель создания новых фирм по мере роста богатства семьи является межрегиональной, но если этого не происходит в течение жизни основателя фирмы, это произойдет после его смерти. Это происходит потому, что, в отличие от Японии и Кореи, семейная система основана на патрилинейном принципе: наследство делится поровну между сыновьями, таким образом, каждый сын получит свою долю из семейных активов, чтобы начать собственный бизнес. Вонг, например, считает, что успешные китайские предприятия проходят за три поколения через четыре фазы: возникновение, централизация, сегментация и распад, после которого весь цикл начинается снова91. Несмотря на частое соперничество внутри семьи, основой сделок все еще является личное доверие, которое выше юридических и контрактных правил; так семьи процветают, создавая новые фирмы в любом секторе деятельности, который представляется прибыльным. Семейные фирмы связаны субподрядами, обменом инвестициями и разделением капитала. Наблюдается отраслевая специализация деятельности фирм при отраслевой диверсификации инвестиций семьи. Связи между фирмами высоко персонализированы, текучи и переменны в отличие от долгосрочных моделей японских сетей. Источники финансирования в значительной мере неформальны (семейные сбережения, займы у доверенных друзей, организации возобновляемого кредита или другие формы неформальных займов, таких, как тайваньский "черный рынок").
Менеджмент в такой структуре высокоцентрализован и авторитарен. Менеджеры среднего уровня, не будучи членами семьи, считаются всего лишь "приводным ремнем"; от рабочих лояльности не ожидают, поскольку идеал рабочего - начать собственный бизнес, и, таким образом, рабочий находится под подозрением, как будущий конкурент. Обязательства являются краткосрочными, что подрывает долгосрочную плановую стратегию. Кроме того, крайняя децентрализованность и гибкость такой системы позволяет быстро приспосабливаться к новым продуктам, новым процессам и новым рынкам. Через союзы между семьями и соответствующими сетями оборот капитала ускоряется, а распределение ресурсов оптимизируется.
Слабая точка в этих мелкомасштабных китайских деловых сетях - их неспособность предпринимать крупные стратегические трансформации, требующие, например, вложений в НИОКР, знания мировых рынков, крупномасштабной технологической модернизации или перенесения производства в оффшор. В отличие от ряда исследователей китайского бизнеса, ниже я аргументирую точку зрения о том, что государство, особенно на Тайване, а также и в других местах, таких, как Гонконг и, несомненно, материковый Китай, обеспечило эту критически важную стратегическую поддержку китайских сетей, чтобы они могли процветать в информационной/глобальной экономике за пределами их прибыльного, но ограниченного локального горизонта. Идеологию предпринимательской семейственности, коренящуюся в унаследованном от предков доверии к государству в южном Китае, нельзя принимать по ее номинальной стоимости, даже если она и формирует в значительной степени поведение китайских бизнесменов.
Предпринимательская семейственность была только частью истории успеха китайских деловых сетей, хотя и существенной частью. Другим элементом был китайский вариант "государства развития" на Тайване, в Гонконге или Китае. Государство после очень многих исторических неудач нашло, наконец, форму поддержки китайского предпринимательства, основанную на семейственных, надежных информационных отношениях без того, чтобы задушить его автономию, поскольку стало ясно, что прочная слава китайской цивилизации фактически зависела от неустанной живучести эгоистично активных семей. Наверное, не случайно, что конвергенция между фирмами и государством происходит в китайской культуре на заре информационального/глобального века, когда власть и богатство зависят больше от сетевой гибкости, чем от бюрократической мощи.