Аграрная политика советского государства и крестьянство в конце 1920-х начале 1950-х гг. (по материалам Мордовии)
| Вид материала | Автореферат диссертации |
- Партийно-государственная аграрная политика и уровень жизни колхозного крестьянства, 445.35kb.
- Внешняя политика Советского государства в конце 20-30-ые, 208.02kb.
- Экзаменационные билеты по истории Отечества за курс средней школы Билет №1 Древняя, 120.24kb.
- Аграрная реформа, 302.04kb.
- 4 Потрясенный мир и утверждение Советского государства, 455.67kb.
- Социально-экономическое и социокультурное развитие татар-мишарей мордовии в период, 382.38kb.
- Возникновение и развитие Древнерусского государства (IX начало XII в.), 40.81kb.
- Государственная политика и практика школьного исторического образования в россии, 353.96kb.
- Переселенческая политика советского государства в бурят-монголии в 1920-е-1941, 1288.42kb.
- «Национальная политика и межнациональные отношения в конце 80-х начале 90-х гг., 24.93kb.
В первом параграфе анализируются основные итоги социально-экономического развития сельского хозяйства Мордовии к концу 1920-х гг., произошедшие изменения во взаимоотношениях крестьянства и власти, подробно рассмотрены ход и методы коллективизации зимой – весной 1930 гг.
Нэп оказал в целом благоприятное воздействие на возрождение деревни мордовского края, что становится особенно заметным с середины 1920-х гг. К концу 1920-х гг. сельское хозяйство по ряду экономических показателей превзошло дореволюционный уровень развития: например, если в 1913 г. посевная площадь составляла 903 тыс. десятин, то в 1929 г. – более 1 млн десятин, поголовье крупного рогатого скота в 1916 г. в границах Мордовии 1937 г. – соответственно 297 тыс. и до более 372 тыс. голов, овец и коз – 843 тыс. и более 1 101 тыс., рабочих лошадей – 162 тыс. и 164 тыс. голов. Позитивные изменения произошли в обеспеченности основными видами сельскохозяйственных орудий и машин.
Мордовия в конце 1920-х гг. по уровню валовой и товарной продукции сельского хозяйства (особенно – животноводства) находилась в тройке лидеров образованной в 1928 г. Средне-Волжской области. Однако основные проблемы развития аграрной сферы (аграрное переселение, полунатуральное хозяйство, узость материально-технической базы, зависимость от природных условий и т. д.) решались еще довольно медленно. Вследствие роста населения вновь обострилась проблема малоземелья, усилился рост числа хозяйств без орудий труда и без лошадей.
В конце 1920-х гг. значительное развитие в Мордовии получили различные виды кооперации (потребительская, сельскохозяйственная кредитная и производственная), в которые входило более половины крестьянских хозяйств. Коллективные хозяйства (коммуны, сельхозартели и товарищества по совместной обработке земли) и совхозы, к которым власть относилась более чем благосклонно, занимали незначительное место в аграрной сфере. Так, на 1 октября 1929 г. в 387 колхозах округа состояло 3,1 % от общего числа хозяйств.
В годы нэпа произошло укрепление позиций крестьянской общины, но руководство страны не устраивало существующее положение, и оно неоднократно предпринимало меры для разрушения общинного самоуправления, повышения авторитета сельских Советов и партийных организаций, что должно было помочь в ходе ускоренной ломки традиционных отношений в деревне. На территории Мордовии к концу 1920-х гг. около 98 % всех крестьянских хозяйств были «повязаны» общинной формой землепользования и не стремились добровольно менять сложившиеся традиционные устои жизнедеятельности.
В Мордовии дифференциация деревни была развита слабо и основная масса крестьянства занимала среднее положение между, с одной стороны, пролетарской и полупролетарской, а с другой – мелкокапиталистической группами. В целом, удельный вес крупного крестьянского хозяйства был здесь невелик и не превышал 1 %, поэтому выявление «кулаков», опираясь только на существующее законодательство, принявшее ярко выраженный классовый характер, проходило с определенными затруднениями. Однако в связи с принятием жестких мер в ходе хлебозаготовок, а затем с провозглашением политики коллективизации и «раскулачивания» их количество стало расти: на 1 июля 1929 г. – 0,93 %, на 1 августа – 1,16, на 1 сентября – 1,26, на 1 ноября – 1,81, на 1 декабря – 1,93, на 1 января 1930 г. – 2,03 %.
Политика свертывания нэпа нашла воплощение в ходе хлебозаготовительных кампаний конца 1920-х гг. Так, в результате выполнения сталинских указаний политика экономического вытеснения зажиточных слоев главным образом посредством обложения сельхозналогом в индивидуальном порядке постепенно стала перерастать в насильственную ликвидацию «кулацких» хозяйств, прежде всего с помощью расширения практики применения в их отношении статей уголовного кодекса (ст. 58, 61 УК РСФСР). Эта стало своеобразным прологом грядущего широкомасштабного наступления на единоличное крестьянство.
С ноября 1929 г. сплошная коллективизация была провозглашена главной и непосредственной задачей всех партийных, советских и колхозно-кооперативных организаций Советского Союза на ближайшие годы, что означало отказ от утвержденных до этого заданий первой пятилетки, предполагавших к 1932/33 гг. объединение в колхозы в среднем по стране 16 – 18 % хозяйств, а по Мордовии – 13,8 %.
Согласно постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 г. Средне-Волжский край был в целом отнесен к зерновым районам, где коллективизация должна быть закончена осенью 1930 или весной 1931 г. Такие сжатые сроки и признание «социалистического соревнования» в ходе организации колхозов противоречили декларированию недопустимости любого «декретирования» колхозного движения сверху. По планам крайкома ВКП(б) в Мордовской АО к весне 1930 г. предполагалось коллективизировать не менее 30 % крестьянских хозяйств (по краю не менее 54 %), однако руководство автономии приняло повышенные обязательства: вовлечь в колхозы в 1929/30 гг. в среднем половину бедняцко-середняцких хозяйств и провозгласив 8 из 23 районов области районами сплошной коллективизации (т. е. 100 %). Райкомы и райисполкомы стали ориентировать своих уполномоченных на ее завершение уже к весне-лету 1930 г. В целом по Мордовии динамика коллективизации выглядела так: на 1 октября 1929 г. – 3,02 %, на 10 декабря – 9,4; на 1 января 1930 г. – 16,9, на 20 января – 20,0, на 20 февраля – 47,7 %. На 10 марта в 790 колхозах области состояли 127 645 хозяйств, или 49,7 % от их числа. При этом темпы коллективизации в области были выше средних показателей по Средне-Волжскому краю (на 1 декабря 1929 г. – 30 %, а на 10 марта – 58,8 %). Организация крупного сельскохозяйственного производства в стране, тем более в Мордовской АО, в начале 1930 г. оказалась не обеспеченной материально-техническим ресурсами. Созданные в январе–феврале 1930 г. две МТС не представляли собой реальной силы. Принудительные методы в области уже на первом этапе коллективизации занимали более существенное место, о чем может свидетельствовать гораздо большее количество массовых крестьянских выступлений, чем в окружающих регионах. С начала 1930 г. началось сокращение поголовья всех видов скота из-за массового забоя и продажи не желающими его обобществлять крестьянами.
Нарастание сопротивления крестьянства коллективизации и «раскулачиванию» заставило руководство страны в марте–апреле пойти на корректировку курса и осудить насилие в колхозном строительстве. Массовый прилив в колхозы Мордовии сменился не менее массовым отливом, и к 1 мая 1930 г. в них осталось 8,2 % хозяйств (в РСФСР – 20,3 %, в Средне-Волжском крае – 20,5 %).
Первая попытка форсировать сплошную коллективизацию Мордовии, как и в целом по стране, закончилась неудачей. Однако в результате необдуманных решений и действий как центральных, так и областных властей только за несколько месяцев 1930 г. был нанесен существенный ущерб производительным силам сельского хозяйства региона.
Во втором параграфе рассмотрен первый этап осуществления политики «раскулачивания» в деревне Мордовии, являвшейся подчас «локомотивом» проводимых «социалистических» преобразований.
Резкая активизация репрессивной политики в деревне с конца 1929 г. привела к ликвидации не только тех, чьи хозяйства попадали под постановление СНК СССР от 21 мая 1929 г. «О признаках кулацких хозяйств…», но и любых противников огосударствления аграрного производства. По признанию руководителей области и края, «ликвидация кулачества» проходила часто административными методами в течение нескольких дней вне всякой связи со сплошной коллективизацией, на необходимость которой указывало постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 30 января 1930 г.
«Раскулачивание» сразу стало основным методом вовлечения крестьян в создаваемые колхозы. На примере репрессированных односельчан они видели, что их ждет, если они будут тянуть со вступлением в колхоз. Передаваемые в колхозы от «раскулаченных» хозяйств средства производства должны были компенсировать недостаток материально-технического обеспечения создаваемого крупного производства. Оставшиеся к маю 1930 г. на территории Мордовии колхозы имели неделимые капиталы на сумму почти 2,9 млн руб., в том числе от «раскулаченных» поступило более 1,5 млн руб., или 54 % (по Средне-Волжскому краю – 37,2 %).
Точное количество подвергшихся репрессиям в данный период определить трудно, так как строгого учета в районных и областном штабах по «раскулачиванию» не велось. По сведениям ПП ОГПУ по Средне-Волжскому краю (май 1930 г.), в среднем по Мордовии было репрессировано 1,98 % крестьянских хозяйств, что существенно превосходило действительный удельный вес зажиточного крестьянства. По этому показателю область, заняв третье место в крае, опередила Пензенский, Кузнецкий, Ульяновский и другие округа. В то же время руководители Мордовии давали и другие данные. Например, председатель облисполкома М. Палькин в мае 1930 г. заявил, что если учитывать «раскулачивание» по хлебозаготовкам и индивидуальному обложению всего в области было «раскулачено» 7 тыс. хозяйств. В отдельных селах удельный вес «раскулаченных» хозяйств был значительно выше, чем средние показатели по области (например, в Ардатовском районе, в 16 сельсоветах из 30 – от 3,0 до 9,6 % хозяйств, в Торбеевском районе в 16 сельсоветах из 26 – от 5,0 до 13,0 %).
С принятием в марте – апреле 1930 г. постановлений ЦК, осуждающих «искривления» и «перегибы», для многих из «раскулаченных» решения о применении репрессивных мер отменялись. По разным данным, в области должны были вернуть имущество от 32 до 41 % репрессированных, а в целом по Средне-Волжскому краю – 18,05 %.
Всплеск «антисоветских проявлений» в Мордовии в начале 1930 г. вынудил крайком принять решение о выселении из области 400 семей «активного антисоветского элемента». По данным доклада опергруппы ОГПУ (май 1930 г.), 350 «раскулаченных» семей из Мордовии были направлены в Дальневосточный край, а по сведениям начальника облотдела ОГПУ Звездина (февраль 1931 г.), 317 семей были высланы в начале 1930 г. в Северный Край.
Переход в конце 1929 г. к «ликвидации кулачества» затронул практически все социальные группы крестьянства Мордовии. Тысячи крестьянских хозяйств, среди которых оказались зажиточные, середняцкие и даже бедняцкие, подверглись разорению в ходе частичного или полного «раскулачивания». Активизация репрессивной политики не только не была обусловлена ни политической, ни социально-экономической обстановкой того времени, более того, она привела к ее резкому обострению, вызвав массовое антиколхозное и антисоветское движение в деревне.
В третьем параграфе дан анализ колхозного движения в Мордовии в 1931 – 1932 гг. и подведены основные итоги «досрочного» выполнения первого пятилетнего плана развития сельского хозяйства.
Выполнение решений ЦК ВКП(б) об ускоренном росте колхозного сектора в 1931 г. и краевых и областных органов о завершении коллективизации к началу 1932 г. в Мордовии до марта 1931 г. осуществлялось с большим трудом (на 1 января – 10,3 %, на 1 марта – 18,2 %). На подъем колхозного движения с марта по июнь большое влияние оказала кампания по массовому выселению «кулацкого элемента» за пределы области и края. К 1 июня колхозами было охвачено 34,7 % крестьянских хозяйств области, а к 10 ноября – уже более 70 %. В селах и деревнях Мордовии действовали 1 301 сельхозартель и 16 коммун. Среди русских крестьян в колхозы вступило 75,1 %, мордовских – 65,6, татарских – 66,5 %. Мордовия по уровню коллективизации опережала соседние национальные регионы (например, Чувашская АССР – 43,4 %, Марийская АО – 44,9 %), вплотную приблизившись к среднекраевым показателям. Такие «успехи» колхозного строительства Мордовии в значительной степени были достигнуты за счет административного нажима, что в целом признавалось ее партийным и советским руководством.
Рост коллективизации в области давал повод считать, что осенью 1931 г. коллективизация здесь, как и по всей Средней Волге, была «в основном закончена», о чем утверждалось в постановлении бюро крайкома от 2 ноября 1931 г. Однако «перегибы», серьезные недостатки в организации работы и оплате труда в колхозах вызвали вначале замедление темпов коллективизации, а затем с начала 1932 г. и новый отлив из них. Другой не менее важной причиной являлось то, что крестьяне-единоличники, вступая в колхозы, рассчитывали на существенное изменение отношения к ним со стороны государства. Однако по мере роста колхозного сектора и уменьшения числа единоличных хозяйств государственное давление перешло на колхозников и колхозы.
Если в Средне-Волжском крае уровень коллективизации за год (с января 1932 г. по январь 1933 г.) снизился с 82,5 до 77,5 %, то в Мордовии – с 71,1 до 57,8 %. Самое большое число покинувших колхозы отмечалось в тех районах области, в которых был наибольший рост коллективизации в 1931 г. Тем не менее новый отлив не был таким массовым и таким стремительным, как весенний отлив 1930 г., и главным образом лишь сказался на размерах коллективных хозяйств. Количество колхозов на 1 января 1932 г. составило 1 314, на 1 июля – 1 191, на 1 января 1933 г. – 1 256.
С 1931 г. по ходу роста числа колхозов резко увеличились государственные заготовки зерна, что было обусловлено не ростом его производства (средняя урожайность зерновых за три года составляла 6,6 ц/га), а повышением контрольных заданий краевыми организациями, которые основывались на планах центральных органов власти. Так, если в 1929 г. хлебозаготовки составили 9,5 % от валового сбора, то с 1931 г. они выросли более чем в два раза. Для села Мордовии такое изъятие хлеба привело к существенному уменьшению полноценного питания, к употреблению в пищу овса и различных суррогатов (желудей, лебеды и листьев), к угрозе распространения голода. От него не спасало и членство в колхозе, так как распределение хлеба на заработанные трудодни, которые стали основным показателем оценки участия в общественном производстве, осуществлялось только после выполнения госпоставок, чаще всего, не зависящих от реально собранного урожая, засыпки семенных, фуражных и иных фондов.
Более всего пострадала животноводческая отрасль Мордовии, которая в 1932 г. по сравнению с 1929 г. лишилась почти 175 тыс. голов поголовья крупного рогатого скота (47 %), более 45 тыс. рабочих лошадей (27 %), более 860 тыс. овец и коз (около 80 %). Основными причинами такого положения стали массовый убой скота единоличниками, падеж его в общественных конюшнях, на скотных дворах, увеличение государством ското- и мясозаготовок и т. д. Упало и производство продукции животноводства (например, мяса – на 37,3 %, молока – на 32,4 %).
Потери тягловой силы в какой-то степени восполнялись за счет завоза тракторов в МТС и совхозы. Однако трактора (в конце 1932 г. – 1 022 шт. общей мощностью 13 440 л. с.) не могли еще в полном объеме компенсировать сокращение рабочих лошадей на 40 тыс. голов. Кроме того, в некоторых МТС тракторный парк и сельхозмашины были на 80 % неработоспособны.
На объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в январе 1933 г. было объявлено о «досрочном» выполнении первого пятилетнего плана. Однако анализ основных показателей развития сельского хозяйства Мордовии, наоборот, свидетельствует о дальнейшем обострении серьезных проблем, с которыми столкнулась многонациональная деревня в результате продолжения политики форсированного огосударствления аграрной сферы.
В четвертом параграфе рассмотрены «раскулачивание» и массовые депортации крестьянства на новом этапе коллективизации.
В связи с активизацией работы по организации колхозов в 1931 г. предполагалось значительное усиление «борьбы с кулачеством», при этом широко стал использоваться такой рычаг экономического давления на единоличное крестьянское хозяйство, как налогообложение. Важнейшее место при этом отводилось дальнейшему усилению прогрессивного обложения и ужесточению мер по взысканию налогов. Произошедшее увеличение норм доходности по новому закону о сельхозналоге на 1931 г. привело к переводу крестьянских хозяйств из одной группы плательщиков в другую и в итоге к росту числа «нетрудовых» хозяйств, облагаемых сельхозналогом в индивидуальном порядке, чему способствовало и расширение признаков «кулацких» хозяйств с 5 до 18.
После репрессий в ходе хлебозаготовок 1928/29 гг., «ликвидации кулачества» начала 1930 г. в сельской местности Мордовии фактически не осталось зажиточных хозяйств (в ноябре 1930 г. к индивидуальному обложению было привлечено лишь 0,4 % хозяйств). Требование властей принять решительные меры к выявлению «кулаков» привело к тому, что с начала 1931 г. «раскулачивание» охватывало все более широкие слои сельского населения Мордовии, в «кулацкие списки» попадали новые крестьянские хозяйства, которые отсутствовали в списках предыдущего года.
Активизация колхозного движения в первой половине 1931 г. оказалась невозможной без применения массовых репрессий против крестьянства, кроме того, огромную потребность в практически бесплатной рабочей силе испытывала и развивающаяся советская промышленность. Все это способствовало разворачиванию еще более масштабной по сравнению с предыдущим годом кампании по депортации «раскулаченных» крестьянских семей. Например, если в 1930 г. со Средней Волги были выселены 5 873 семьи, то за 1931 г. – уже 17 133.
В конце марта 1931 г. из Мордовии были выселены 609 семей, в начале апреля 641 трудоспособный глава «кулацкого семейства» направлен в Казахстан на место предполагаемого выселения для производства необходимых подготовительных работ. Самая массовая депортация была осуществлена летом 1931 г., когда из Мордовии в указанный регион было отправлено не менее 2 тыс. семей. Кроме того, осенью 1931 г. проводились выселения в спецпоселок Ширяево Самарского района Средне-Волжского края.
Выявление хозяйств для обложения сельхозналогом в индивидуальном порядке продолжалось и во второй половине 1931 г. и в 1932 г. С каждым годом усиливался налоговый гнет на крестьянские хозяйства, не состоящие в колхозах, а также и на колхозников, имевших не обобществленные доходы.
За невыполнение заданий по заготовке сельхозпродукции, в посевную и уборочную кампании крестьян по-прежнему ожидало привлечение к уголовной ответственности. Так, с 1 июля 1931 г. по 1 апреля 1932 г. нарсудами и областным судом осуждены 4 766 чел., из них более 85 % представители различных групп крестьянства. Только за два месяца действия постановления ЦИК и СНК РСФСР от 7 августа 1932 г. были арестованы 702 чел., в том числе приговорены к расстрелу 14 чел., к лишению свободы на разные сроки – 404 чел., причем середняки и бедняки составляли более 50 %.
Сколько всего сельских семей пострадало от различного рода репрессий за два года (1930 – 1931 гг.) радикальной ломки крестьянского мира на территории Мордовии, подсчитать трудно. Только количество «раскулаченных» семей достигло 7–8 тыс., из которых около 3 тыс. было выселено из области.
Массовые депортации крестьянства в 1931 гг. сыграли свою роль: из деревни были удалены явные противники усиления государственного контроля, ослаблен накал антиколхозной борьбы, значительная часть бедняков и середняков вступила в колхозы.
В четвертой главе «^ Завершение коллективизации сельского хозяйства Мордовии. Деревня накануне войны» даны анализ основных проблем развития аграрной сферы Мордовии в годы второй и третьей пятилеток и характеристика репрессивной политики в деревни в тот же период.
В первом параграфе рассматривается процесс завершения коллективизации и анализируются кризисные явления в развитии аграрной сферы республики в предвоенные годы.
Второй пятилетний план предусматривал завершение коллективизации и дальнейшую реконструкцию сельскохозяйственного производства Мордовии. Ставились задачи удвоения урожайности зерновых, технических культур и картофеля, существенного прироста поголовья скота (поголовья лошадей более чем в 1,5 раза, крупного рогатого скота более чем в 2 раза и т. д.).
В начале второй пятилетки процесс дальнейшего огосударствления сельского хозяйства национальных регионов поначалу шел довольно с большим трудом. Только с середины 1934 г. начался постепенный рост количества колхозных хозяйств и одновременно уменьшение единоличников. На 1 октября 1934 г. коллективизация по Мордовии составила 63,8 %, на 1 октября 1935 г. – 73,4, на 1 января 1936 г. – 79,8 %. При этом уже в конце первой пятилетки в колхозах было объединено более 80 % посевных площадей и этот показатель продолжал увеличиваться, достигнув в 1936 г. 96,6 %, в 1939 г. – более 99 %.
Укреплению колхозного сектора должны были способствовать сформированные по решению январского (1933 г.) пленума ЦК ВКП(б) во всех МТС политотделы, обладавшие правом осуществлять не только политические и хозяйственные, но и карательные функции. Политотделы Мордовии сыграли немалую роль в очищении колхозов и МТС от «чуждого элемента», в процессе вовлечения в колхозы новых членов, по выполнению планов государственных поставок. Хотя они были ликвидированы к концу 1934 г., однако созданный ими режим административного командования колхозами развивался и дальше.
К лету 1937 г. в колхозах МАССР состояло уже более 80 % хозяйств республики, а оставшиеся единоличники практически не имели своей посевной земли. В республике было организовано 1 457 колхозов, объединивших 197 тыс. хозяйств. Неуклонно росло количество МТС – с 22 в 1932 г. до 47 в 1937 г. К концу второй пятилетки в них насчитывалось 2 048 тракторов, 128 комбайнов и 202 грузовые автомашины. МТС республики в 1937 г. обслуживали более 90 % колхозов. Однако имевшаяся техника не всегда использовалась грамотно, что объяснялось нехваткой квалифицированных кадров.
1937 г. благодаря высокому урожаю считается олицетворением достижений колхозного строя, как в целом по стране, так и в Мордовской АССР, в частности. Впервые за несколько лет оплата труда колхозников оказалась более или менее адекватной их вкладу в общественное производство. Однако в целом экономические результаты развития огосударствленного сельского хозяйства в годы второй пятилетки оказались неудовлетворительными: урожайность зерновых культур (исключая 1933 и 1937 гг.) оставалась на низком уровне, выросшее за 1934 – 1935 гг. поголовье скота из-за недостатка кормов с 1936 г. снова пошло на убыль.
Еще более заметными были негативные последствия проводившейся аграрной политики в социальной сфере. Начало второй пятилетки связано с голодом, охватившим районы Мордовии и ставшим прямым результатом проводившихся в 1930 – 1932 гг. сплошной коллективизации, репрессий и хлебозаготовок. Хронический недостаток продуктов питания и голод, всплеск опасных болезней сказались на снижении естественного прироста населения в 1933 г. в 3,4 раза по сравнению с 1930 г. Вряд ли следует считать успешными и итоги работы колхозов в 1934 – 1935 гг., так как в трети из них на трудодни выдавался лишь минимум хлеба. Неблагоприятные погодные условия 1936 г. вызвали снижение урожайности зерновых культур (4,7 ц/га), а ориентация на выполнение любой ценой планов государственных поставок зерна снова привела к голоду, начавшемуся с конца 1936 г. и продолжавшемуся до лета 1937 г.
Руководство страны, учитывая трагические последствия голода 1932 – 1933 гг., пошло на некоторые послабления в отношении аграрного сектора. Были снижении нормы зернопоставок с колхозов и единоличников, списаны задолженности по семенной, продовольственной и фуражной ссудам, недоимки с колхозов по натуроплате за работы МТС, отсрочивались на будущие годы задолженности колхозов по семенной, продовольственной и фуражной ссудам. Такая практика продолжала применяться и дальше, так как чаще всего колхозы были не в состоянии выполнять высокие планы государственных поставок.
Неурожайные 1938 (4,9 ц/га) и 1939 (3 ц/га) гг. еще в большей степени отразились на колхозной экономике. В результате более 40 % колхозов кроме авансов на трудодень никаких натуральных доходов колхозникам не выдали. Однако такого распространения голода в сельской местности, как в начале 1933 или 1937 г., не было зафиксировано, чему способствовало, видимо, то, что кроме зерновых культур большую часть остальных продуктов питания колхозники получали из личного подсобного хозяйства. Резко понизилось поголовье скота, которое составило в 1940 г.: лошадей – 100,8 тыс. голов, крупного рогатого скота – 159,7 тыс. голов, овец и коз – 378,8 тыс. голов, свиней – 62,2 тыс. голов.
В целом анализ предвоенного (1938 – 1940 гг.) положения аграрного сектора Мордовской АССР показывает, что он по сравнению с соседними Чувашской и Марийской АССР оказался в худшем положении. Например, средняя урожайность зерновых культур в республике была ниже более чем в 1,5 раза, а госпоставки выше почти в 2 раза, чем в указанных автономиях; массовый характер принял фактический отказ колхозников от общественных работ; произошло снижение численности сельского населения, в основном покинувшего (принудительно или добровольно) республику.
Во втором параграфе рассматривается репрессивная политика во второй пятилетке и годы «Большого террора» 1937/38 гг.
Новый отлив из колхозов 1932 г. и низкие темпы коллективизации в начале второй пятилетки привели к попыткам активизировать репрессии в деревне отдельных регионов, дабы решить возникшие проблемы уже опробованными методами. Однако в мае 1933 г. Политбюро ЦК в секретной инструкции указало на прекращение всяких массовых выселений крестьянства, что выселение допускается лишь в индивидуальном порядке. Из Средне-Волжского края предлагалось депортировать 1 тыс. семей вместо 7 тыс., предложенных краевыми властями. Согласно установке, для Мордовской АО было дано задание выселить за ее пределы 215 семей, что было осуществлено в мае 1933 г.
Логическим завершением процесса «ликвидации кулачества» в Мордовии стало создание спецпоселений для «кулаков» в районах области в конце лета – начале осени 1933 г. и выселение более 100 семей в конце ноября – декабре на строительство Беломорско-Балтийского канала. По нашим подсчетам, через 13 спецпоселков в Мордовии в течение года (осень 1933 – лето 1934 гг.) прошло более 300 крестьянских семей.
Убийство С. М. Кирова в 1934 г. вызвало новую волну репрессивной политики, при этом до середины 1937 г. основным ее объектом были партийные, советские и хозяйственные работники различного уровня, обвиняемые в преступлениях против государства. Одновременно шел процесс пересмотра дел о частичном или полном отчуждении имущества в ходе «раскулачивания», налоговых, посевных и других кампаний. Все это создавало в обществе иллюзию восстановления справедливости и перекладывало всю ответственность за «ошибки» на «стрелочников». Однако ослабление после 1933 г. репрессивной политики в отношении деревни не привело к изживанию на местах практики применения различного рода мер административного воздействия (угрозы, аресты, конфискация имущества и т. д.) на оставшихся единоличников и колхозников для решения целого ряда задач (например, завершение коллективизации, выполнение государственных поставок и т. д.).
Деревню эта волна накрыла во второй половине 1937 г. в виде оперприказа № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков…» от 30 июля 1937 г. По городам и селам прокатилась волна массовых арестов «бывших кулаков», «уголовников» и «прочих антисоветских элементов». Итоги выполнения оперприказа № 00447 в МАССР были следующие: на 1 марта 1938 г. было арестовано и осуждено 3 тыс. чел., в том числе почти 1,5 тыс. чел. к расстрелу. Более 40 % арестованных являлись «бывшими кулаками». Наряду с этим по сельским районам страны прокатились показательные судебные процессы, значительно расширившие масштабы чисток, исходной точкой для которых стала директива от 3 августа 1937 г. Учет «антисоветского элемента» продолжался и после прекращения «Большого террора».
Использование репрессий в качестве метода решения проблем сельского хозяйства вело в целом лишь к обострению кризисных явлений, не способствовало оно и затуханию социальных конфликтов в самой деревне и налаживанию партнерских отношений крестьянства и власти.
В пятой главе «^ Колхозная деревня Мордовии в период Великой Отечественной войны и первое послевоенное десятилетие» проанализировано положение в аграрной сфере Мордовии в годы Великой Отечественной войны и во второй половине 1940-х – начале 1950-х гг.
В первом параграфе рассмотрены проблемы, с которыми столкнулась деревня в годы войны с Германией: усиление эксплуатации, сокращение посевных площадей и урожайности, ослабление материально-технической базы, распространение голода и инфекционных болезней, уменьшение трудоспособного населения колхозов.
Уже первый год войны самым неблагоприятным образом сказался на положении сельского хозяйства республики, которое, как и в других тыловых регионах страны, перестраивалось на военные нужды. В уборочную кампанию 1941 г. предстояло убрать более 930 тыс. га. Выполнить это в полном объеме оказалось довольно трудно: тысячи колхозников отправлялись на фронт по мобилизации или добровольцами. Нехватка рабочих рук могла быть восполнена лишь за счет вовлечения в работу женщин, стариков и подростков. Так, их удельный вес в уборочных работах уже в 1941 г. по сравнению с предыдущим годом вырос с 45 до 69 %.
Дальнейшее сокращение трудовых ресурсов привело к тому, что если на 1 января 1942 г. в колхозах числилось почти 95,8 тыс. трудоспособных мужчин, то на 1 января 1945 г. их осталось лишь 30 тыс. Несмотря на самоотверженность, женщины, подростки и старики не могли в полной мере выполнять трудовую нагрузку как мужчины.
С началом войны в МАССР, с одной стороны, сократилась роль МТС в посевных и уборочных работах, а с другой – существенно выросла доля ручного труда. Машинотракторный парк МТС испытывал недостаток в запасных частях, горюче-смазочных материалах, вследствие чего значительная часть техники выходила из строя, увеличивался ее простой. Поставок же тракторов и сельхозмашин для сельского хозяйства практически не было до конца войны. Парк сельхозмашин и инвентаря в колхозах к 1945 г. сократился по сравнению с 1941 г. почти на 50 %. Ощущалась нехватка рабочих лошадей: если к началу войны в колхозах насчитывалось 82 тыс. лошадей, то к 1 января 1945 г. – лишь 33 тыс. Ослабление материально-технической базы отразилось на производственных возможностях колхозов. С 1942 г. началось постоянное снижение посевных площадей: в 1942 г. – 996 тыс. га, в 1943 г. – 870 тыс., в 1944 г. – 775,6 тыс. га. Однако теми ресурсами, которыми располагала колхозная деревня, обработать и убрать уже засеянные площади было чрезвычайно трудно. Крайне низкой в колхозах Мордовии была урожайность зерновых культур, которая составила в среднем за 1942 – 1944 гг. 3,7 ц/га (для сравнения – в Марийской АССР – 4,9 и в Чувашской АССР – 7,1 ц/га), средний валовой сбор зерновых не превышал 300 тыс. т. Негативную роль сыграли и неблагоприятные погодные условия (холодная зима 1941/1942 г., жаркое лето 1943 г.), а также значительное ухудшение агротехнических мероприятий, снижение заинтересованности колхозников в результатах своего труда в общественном хозяйстве.
Немалые трудности в годы войны переживала и животноводческая отрасль Мордовии, которая все же пострадала меньше, чем полеводство. Некоторое увеличение поголовья скота в начале войны было связано с его эвакуацией из оккупированных и прифронтовых районов СССР. Больше всего за годы войны уменьшилось конское поголовье (почти на 60 %), вследствие не только отправки его на фронт, но и гибели от истощения. К 1945 г. поголовье свиней составило 40 % от уровня 1941 г., а поголовье овец и коз – 74 %. В то же время численность крупного рогатого скота даже выросла (почти на 30 %).
На всем протяжении войны планы госпоставок хлеба оказывались высокими и непосильными для выполнения, так как по-прежнему не учитывали реальных возможностей колхозов, все больше ослаблявшихся войной и проводившейся аграрной политикой. При этом из года в год эти планы не выполнялись: в 1941 г. – 63,1 %, в 1942 г. – 46,8, в 1943 г. – 42,0, в 1944 г. – 57,8 %. В результате чрезвычайно низких урожаев 1942 и 1943 гг. и изъятия более 40 % собранного хлеба, по районам республики отмечается нехватка продуктов питания и распространение голода. Впервые три года подряд фиксировался отрицательный прирост населения в сельской местности (-3 079 в 1942 г., -4 882 в 1943 г., -4 945 в 1944 г.). Увеличилось число заболеваний сыпным тифом, туберкулезом, дизентерией.
Систематическое невыполнение планов поставок сельскохозяйственной продукции вследствие различных объективных и субъективных причин вызывало ужесточение командно-административных методов решения накопившихся проблем. Среди них – возрождение с осени 1941 г. системы чрезвычайных партийных органов – политотделов МТС и совхозов, увеличение с апреля 1942 г. обязательного минимума выработки трудодней до 120 и установление его для подростков. Огромные масштабы, и не только по причине мобилизации, приняла текучесть управленческих кадров на селе.
Чрезвычайные методы не смогли обеспечить стабильность функционирования колхозно-совхозной системы в условиях войны. К концу войны негативные явления в аграрной сфере только обострились, об упадке сельскохозяйственного производства в колхозном секторе знало не только руководство республики, но и постоянно информировался ЦК ВКП(б) и СНК СССР. В колхозах значительно упала трудовая дисциплина и все большую роль стало играть личное подсобное хозяйство, ставшее основным источником обеспечения колхозников продуктами питания и денежными средствами. Государство было вынуждено временно мириться с расширением ЛПХ и негосударственной торговли, так как это в условиях снижающейся эффективности колхозного производства являлось еще одним источником пополнения государственных доходов.
Крестьянство Мордовии, несмотря на тяжелейшие условия труда и жизни, выполнило свой долг по обеспечению фронта и военной промышленности необходимым продовольствием и сырьем. Однако это стало следствием общего патриотического подъема и трудового героизма советского крестьянства, а не показателем эффективности командно-административных методов управления колхозной системой.
Во втором параграфе рассмотрены основные проблемы развития деревни Мордовской АССР в послевоенное десятилетие.
Посевные площади колхозов в 1945 г. по сравнению с 1940 г. уменьшились на 30 %. В результате изношенности машин и недостаточного снабжения республики запасными частями многие трактора и машины МТС и совхозов оказались неработоспособными. В колхозах к тому же продолжало сокращаться поголовье рабочих лошадей. Колхозы ежегодно отставали с проведением сельскохозяйственных работ, которые нередко выполнялись вручную, и, как следствие, получали низкие урожаи, не выполняли планов сдачи государству сельхозпродукции. Валовой сбор зерновых к 1945 г. сократился против 1940 г. почти в 3 раза, а количество сданного государству хлеба – в 3,5 раза хлеба.
Задания четвертого пятилетнего плана предусматривали восстановление уже к 1949 г. довоенного потенциала (посевных площадей, валовых сборов зерновых культур и т. д.) сельского хозяйства республики и дальнейшее его развитие ускоренными темпами.
Существенно осложнила положение послевоенной деревни засуха 1946 г., поразившая многие регионы Советского Союза, в том числе Среднее Поволжье. В Мордовии полностью погибло 48 тыс. га озимых посевов, около 100 тыс. га посевов взошли только в июне после выпавших дождей, с которых было собрано лишь около 1 ц/га, а с остальных площадей – примерно 4 ц/га. Снижение валового сбора зерновых и кормовых культур пагубно отразилось и на животноводстве.
Несмотря на очевидное тяжелое положение в деревне по-прежнему во главу угла ставились задачи выполнения любой ценой плана государственных заготовок хлеба, который даже после изъятия семенного и продовольственного зерна был выполнен лишь на 37,3 %. В 85 % колхозов республики выдача хлеба на трудодни в 1946 г. фактически не производилась. Население Мордовии, особенно сельской местности, оказалось незащищенным от голода и сопутствующих болезней. Министерства здравоохранения и внутренних дел сообщали в 1946 – первой половине 1947 г. руководству Мордовии о сотнях голодавших в районах республики. В 1948 г. положение с продовольствием в деревне в связи с новой засухой опять обострилось.
Проводимые руководством страны административные мероприятия по укреплению колхозного строя, ограничению ЛПХ, повышению трудовой дисциплины в колхозах, ужесточению мер уголовной и административной ответственности, усилению налогового гнета в целом не приводили к желаемым результатам. В 1950 г. в колхозах вся посевная площадь составила 95 %, а зерновых культур – около 90 % от уровня 1940 г., по-прежнему крайне неустойчивой оставалась их урожайность, но при этом продажа зерна государству даже в неблагоприятные годы составляла до 40 % от валового сбора. В 1950 г. лишь 7 % (в 1940 г. – 47 %, в 1946 г. – 3, в 1949 г. – почти 30 %) колхозов республики смогли по итогам года обеспечить колхозников хлебом. Такое нестабильное положение с обеспечением продовольствием оставалось и в последующие годы. К началу 1950-х гг. поголовье скота (кроме лошадей) превзошло в целом уровень 1940 г., но так и не была восстановлена численность скота накануне перехода к коллективизации. Только с 1948 – 1949 гг. стала меняться в лучшую сторону ситуация с ввозом сельскохозяйственной техники и запчастей в Мордовию. В 1949 г. в 59 МТС Мордовии числилось 3 228 тракторов, 1 028 зерноуборочных комбайнов, 245 грузовых автомашин. К концу 1953 г. количество МТС в республике увеличилось до 65, а тракторов в них – до 4 497 шт. Однако 40 % тракторного парка работало с 1937 г. и давно требовало капитального ремонта. Одним из важных мероприятий начала 1950-х гг. стало укрупнение колхозов в процессе их объединения, что было объявлено властями в центре и на местах новым проявлением в развитии колхозного строя. В конце 1950 г. в Мордовии вместо 1 652 мелких колхозов создали 910 укрупненных коллективных хозяйств, что не оказало существенного влияния на подъем уровня аграрного производства.
Послевоенный период свидетельствует о том, что основные проблемы сельского хозяйства решались с огромным напряжением. Деревня срочно нуждалась в кардинальном реформировании колхозной системы, уходе от командно-административных методов управления аграрным производством, однако власть до 1953 г. шла по пути, апробированному еще в довоенный период.
^ Третий параграф посвящен репрессивной политике советской власти в деревне в военные и послевоенные годы.
С началом Великой Отечественной войны работы у репрессивных органов существенно прибавилось. Это выразилось, прежде всего, в борьбе с распространением антисоветских и пораженческих настроений, дезертирством, бандитизмом, нарушителями трудовой дисциплины в промышленности и сельском хозяйстве, в выявлении германских шпионов и диверсантов.
Интересы колхозного крестьянства, прежде всего, затронуло принятие в апреле 1942 г. постановления о повышении обязательного минимума трудодней. Так, были расширены меры наказания колхозников, не выработавших его без уважительных причин по периодам сельхозработ, вплоть до 6 месяцев исправительно-трудовых работ в колхозах, подтверждали введенная еще до войны возможность исключения «тунеядцев» из колхоза и лишение их приусадебного участка по итогам года. Однако в условиях войны чаще всего все же применялись отработки и штрафы.
Особую тревогу руководства страны на протяжении всех 1940-х гг. вызывало падение производственной дисциплины в колхозах, хроническое невыполнение планов по расширению производства и закупок хлеба, развития животноводства и т. д. В послевоенный период была предпринята попытка решить эти и другие проблемы, опираясь на жесткие административные меры.
Новый виток репрессий в деревне был связан с распространением действия Указа Президиума Верховного Совета СССР от 21 февраля 1948 г. «О выселении из Украинской ССР лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни» со 2 июня 1948 г. практически на всю территорию страны с целью погасить растущие антиколхозные настроения на селе, заставить и дальше работать в колхозах за минимальную плату. В октябре 1948 г. руководству республики были представлены следующие статистические данные движения «указников»: осуждены к выселению – 602 чел., утверждено приговоров райисполкомами – 529, отправлены в места расселения – 651 чел. (в том числе 166 членов семей «указников»), предупреждены о возможной высылке – 644 чел.
Особенно тяжело пришлось единоличникам, которых на всех собраниях в первую очередь обвиняли в сопротивлении развитию и укреплению колхозного строя и подозревали в организации поджогов и убийств. Часть из них подчинилась растущему нажиму властей и вступила в колхозы.
Среди репрессированных в ходе «второго раскулачивания» оказались и участники войны, награжденные орденами и медалями, инвалиды третьей группы, работавшие не покладая рук в колхозе, добросовестные единоличники, выполнявшие все указания власти.
В то же время к началу 1950-х гг. стало ясно, что ориентация на репрессии при решении актуальных социально-экономических проблем приводит лишь к их дальнейшему усугублению. Власти старались больше принимать решения о предупреждении «тунеядцев», чем об их выселении или даже отменяли свои прежние постановления о выселении.
В шестой главе «^ Социальный протест крестьянства Мордовии против аграрной политики в сталинскую эпоху» исследуются активные (коллективные выступления, поджоги колхозного имущества, террор против сельских активистов и т. д.) и пассивные (невыполнение государственных повинностей, сокращение посевов, уход из села, агитация против колхозов, крестьянские письма-жалобы, уклонение от общественного производства и т. д.) формы крестьянского сопротивления проводимой в сталинскую эпоху политике в деревне, на превалирование которых большое влияние оказывал удельный вес принудительных мер, используемых на местах при решении поставленных центральными органами власти задач.
В первом параграфе рассмотрены формы социального протеста в деревне Мордовии в годы довоенных пятилеток.
С 1927 – 1928 гг. по мере усиления экономического и административного давления на деревню росло и ответное противодействие ему со стороны сельского социума. К концу 1920-х гг. крестьяне уже не ограничивались критическими высказываниями в адрес советской власти, а перешли к конкретным действиям, среди которых избиения и убийства партийных и советских активистов, поджоги колхозного имущества, массовые акции протеста и т. д. Однако в данный период они еще не были доведены до такой степени возмущения, которая заставила бы подняться на борьбу с властью, поскольку в целом государственная политика еще не была направлена на кардинальное изменение основ существования крестьянской массы.
Сталинский вариант ускоренной коллективизации сельского хозяйства, интенсивно претворявшийся в жизнь после ноября 1929 г., представлял собой ломку привычного деревенского образа жизни, вызвав вполне адекватное негативное отношение со стороны различных социальных групп крестьянства. Так, если за весь 1929 г. в Мордовии было зафиксировано 42 массовых выступлений, то только за первую четверть 1930 г. – 178, «террористических проявлений», т. е. избиения и убийства активистов, поджоги колхозного имущества, – соответственно 208 и 104. В 154 выступлениях приняло участие более 35 тыс. чел., представляющих все социальные группы крестьянства. Главными причинами стали массовые «перегибы» в ходе коллективизации и «раскулачивания», издевательства над религиозными чувствами сельских жителей.
Основное количество волнений отмечалось в тех районах области, в которых в колхозах состояло более половины крестьянских хозяйств, а наибольшее их число (более 83 %) приходится на март–апрель 1930 г., что объясняется попытками местных руководителей исходя из указаний центра воспрепятствовать крестьянам покидать колхозы. Лишь угроза всеобщего крестьянского восстания убедила ЦК ВКП(б) пойти на уступки, и это разрядило обстановку, в том числе и в сельской местности Мордовии.
С зимы 1931 г. на Средней Волге снова развернулось «наступление на колхозном фронте». Однако новую волну возмущения на селе в значительной степени ослабили проводившиеся в качестве предупредительных мер массовые выселения крестьян в период с марта по июнь 1931 г., но это не означало, что крестьянство смирилось с проводимой советской властью политикой. По далеко не полным данным, на территории Мордовии с ноября 1930 г. по декабрь 1931 г. были зафиксированы 45 массовых выступлений с 8,5 тыс. участниками, основной причиной которых стали «перегибы» при обобществлении скота. В некоторых селах с весны 1930 г. по конец 1931 г. выступления проходили по нескольку раз. Весной–летом 1932 г. по районам Мордовии в ответ на проведение хлебозаготовок снова прокатились волнения. С этого времени активные формы сопротивления, прежде всего массовые антиколхозные выступления, практически не фиксируются. В деревне все больше получает распространение пассивный протест. Это связано с тем, что наиболее активные противники коллективизации были или физически уничтожены, или находились в тюрьмах или ссылке, а основная масса крестьянства, устав от нескольких лет противостояния с властью, стала пытаться приспособиться к новым условиям жизни.
Массовым явлением стало уклонение от участия в сельскохозяйственных работах в колхозах, МТС, и в единоличном секторе. Так, в целом по Мордовии в 1939 г. 23,7 % колхозников выработало менее установленного минимума трудодней, а 6,7 % совсем не участвовали в общественном производстве. В отдельных районах Мордовии в неурожайные годы на работу выходило только 20 – 30 % колхозников. Вместе с тем большую часть сил и времени они стремились отдавать личным приусадебным хозяйствам, разрешенным по новому Уставу сельхозартели 1935 г. Не прекращался поток жалоб крестьян на незаконное изъятие имущества в ходе «раскулачивания» и за невыполнение государственных заданий, на нарушения Устава сельхозартели руководителями различного уровня и т. п. Обстановка в довоенной деревне Мордовии была неспокойной: постоянно фиксировались преступления против общественной собственности, отмечались угрозы активу села и колхозникам, шло распространение антиколхозных слухов и т. д.
В целом протестные проявления в период сталинской коллективизации развивались от доминирования преимущественно активных форм в период ускоренного строительства колхозов в годы первой пятилетки к постепенному переходу в основном к пассивным формам, оказавшихся достаточно эффективными и наименее болезненными для крестьян.
Во втором параграфе анализируются проявления протестных настроений крестьянства в военное и послевоенное время.
Начало войны с Германией вызвало среди сельских жителей Мордовии противоречивое отношение: с одной стороны, небывалый патриотический подъем, желание защитить Родину от захватчиков, а с другой – широкое распространение, особенно в начале войны, получили пораженческие настроения, дезертирство, всплеск преступлений против «социалистической» собственности, разбои и убийства.
Полуголодное состояние в годы войны могло еще найти оправдание в глазах простого колхозника или рабочего совхоза, но ужесточение политики в отношении деревни после победы вызывало отрицательную реакцию. При сохранении в основном пассивных форм протеста, в послевоенной деревне отмечались и радикальные настроения, которые проявлялись в умышленном уничтожении колхозного и государственного имущества, в покушениях на жизнь представителей власти.
Наиболее массовыми проявлениями крестьянского протеста по-прежнему оставались уклонение от обязательных повинностей, а также легальный (организованный набор в промышленность, мобилизация молодежи через систему подготовки трудовых резервов, призыв на военную службу) и нелегальный исход из колхозов. В конце войны более 35 % колхозников не вырабатывало установленного минимума трудодней или совсем не работало в колхозах, а в послевоенные годы, несмотря на жесткие меры – до 30 %.
Правовое бессилие крестьян, униженное социальное положение, фактическая отчужденность их от политического процесса вели к росту общественной апатии. Распространенным становится отказ членов колхоза посещать общие собрания, так как колхозная демократия являлась декларативным институтом. Так, в Зубово-Полянском районе в отчетно-выборных собраниях колхозов, посвященных итогам хозяйственной деятельности за 1946 г., не приняли участия до трети колхозников, а по итогам 1948 г. – уже половина.
Одним из каналов выражения протеста являлись письма родственникам в армию, жалобы и заявления во властные структуры. На самые вопиющие факты издевательств, особенно над семьями военнослужащих, власти были вынуждены реагировать и наказывать виновных в этом местных руководителей.
«Потепление» с 1943 г. в отношениях советской власти и церкви привело к возрождению и в Мордовии деятельности православной церкви. Во время религиозных праздников в ряде сел отмечались случаи прекращения работ в колхозах, оживилось паломничество к «святым» местам.
Анализ различных форм социального протеста крестьянства в рамках такого многонационального региона Среднего Поволжья как Мордовия показывает, что оно стремилось оказать сопротивление неоправданно высокому изъятию ресурсов из деревни, сигнализировало, что рост насилия со стороны местных руководителей, пытавшихся любой ценой выполнить задания центра, ведет к деградации сельского хозяйства и гибели сотен и тысяч сельских жителей. Большой отпечаток на характер методов протеста откладывал относительно невысокий уровень политического и правового сознания крестьян. Видя свою защиту и опору в центральной власти, они всю вину за создавшееся положение чаще всего перекладывали на конкретных исполнителей ее указаний.
В заключении подводятся итоги диссертационного исследования.
Благодаря нэпу в Среднем Поволжье, в том числе в мордовском крае, во второй половине 1920-х гг. был в основном восстановлен довоенный потенциал сельского хозяйства и на повестке дня вставали вопросы, связанные с определением дальнейшего пути развития единоличной деревни. Руководство СССР выбрало такую модель крупного хозяйства в виде колхозов, которая предполагала бы полное распоряжение произведенной в нем продукции и полученными финансовыми средствами в интересах форсированной индустриализации. Фактически это означало реанимацию тяглово-податной системы зависимости сельского населения от власти, то есть фактически новое его «закрепощение», при этом партийно-советское государство играло роль верховного собственника земли. Такая модель без реального учета региональных особенностей стала воплощаться в жизнь на территории Мордовии, как и в целом по стране, с конца 1929 г.
Укрупнение сельскохозяйственного производства в Мордовии должно было способствовать разрешению ряда проблем, среди которых аграрное перенаселение, слабое материально-техническое обеспечение, невысокая урожайность зерновых культур, тесная зависимость ее от природных условий и т. д. Сам процесс вхождения крестьянских хозяйств Мордовии в колхозы растянулся вплоть до середины 1930-х гг., но «социалистический» сектор стал фактически основным производителем продукции полеводства уже в конце первой пятилетки. Однако задача роста урожайности и валовых сборов зерновых культур, стоявшая остро и в годы нэпа, несмотря на укрепление производственной базы МТС и колхозов, не была решена и к середине ХХ в. Из-за созданной системы обязательных государственных поставок, в результате которых изымалось до 2/5 производимого зерна, а также остаточного принципа распределения натуральных доходов на трудодни в колхозной деревне уже с начала 1930-х гг. резко обострилась, особенно в неурожайные годы, продовольственная проблема.
Со второй половины 1930-х гг. большую роль в обеспечении колхозников Мордовии продуктами питания стали играть личные подсобные хозяйства, в которых они трудились с более высокой производительностью. Именно ЛПХ в условиях войны дали возможность выжить колхозным семьям, став к тому же еще одним источником пополнения государственных доходов.
Сплошная коллективизация и планы развития аграрной сферы в последующие годы оказались трудновыполнимыми без методов принуждения и применения репрессий в отношении крестьянского социума, на которые ориентировало региональные власти центральное руководство. В то же время их действия, часто выходящие за пределы дозволенного, осуждались в официальных и секретных документах партии и правительства.
В годы коллективизации большой урон был нанесен животноводческой отрасли, которая на территории республики только в начале 1950-х гг. смогла восстановить по отдельным видам скота едва лишь дореволюционный уровень. Основную часть продукции животноводства давали не колхозы и совхозы, а личные подсобные хозяйства колхозников, что также нивелирует тезис об эффективности колхозов.
Действовавшая в сталинскую эпоху модель взаимоотношений власти с крестьянством в виде «господства и подчинения» не устраивала значительную часть последнего. В самом начале ее становления положение в деревне находилось на грани гражданской войны. Ослаблению конфронтации способствовали удаление наиболее активных противников огосударствления в тюрьмы или ссылку, миграция сельского населения в города, смягчение политики в отношении деревни, а также предпринимаемые попытки разрешения различных социальных проблем.