Мадатов А. С. Демократизация: особенности ее современной волны

Вид материала

Документы

Содержание Первая, длительная волна демократизации – 1828-1926 гг.Первая волна отката Первая волна Вторая волна Третья волна Подготовительная фаза Фаза принятия решений Электоральные квазидемократии

Подобный материал:

• Его причины и особенности, силовые связи между частицами среды, перенос энергии без, 14.74kb.
• Методическое пособие по курсовой работе для студентов Современной Гуманитарной Академии, 66.6kb.
• Контрольная работа №4 по теме «Механические колебания и волны. Звук», 35.03kb.
• Волновое движение. Электромагнитные волны, 45.73kb.
• Демографическая ситуация в современной украине и ее причины т. И. Иванова, С. С. Марочко,, 178.83kb.
• В. А. Гуторов (2007) Политическое образование, демократизация и роль университетов, 301.59kb.
• Электромагнитные волны. Радиосвязь, 88.78kb.
• 1. Основные направления развития современной радиоэлектроники. Структурная схема радиоканала., 74.95kb.
• «Поляризация света», 79.64kb.
• Языковые и художественные особенности современной прозы А. В. Костюнина в аспекте духовно-нравственного, 367.26kb.

Мадатов А.С. Демократизация: особенности ее современной волны
19.11.2003 19:00 | Михаил Грачев

Мадатов А.С. Демократизация: особенности ее современной волны. // Вестник Российского университета дружбы народов. – Cерия: Политология. – 2001. – № 3. – С. 45-56.

Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста на соответствующей странице печатного оригинала

ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ: ОСОБЕННОСТИ ЕЕ СОВРЕМЕННОЙ ВОЛНЫ

А. С. МАДАТОВ

Кафедра политических наук
Российский университет дружбы народов
ул. Миклухо-Маклая, 6, 117198, Москва

В самом общем смысле демократизация означает процесс политических и социальных изменений, направленных на установление демократического строя¹. На различных стадиях общественно-исторического развития этот процесс всегда определялся конкретными историческими типами демократии. В городах -государствах Древней Греции демократические формы правления приходили на смену тираническим или олигархическим режимам, не меняя социально-экономической рабовладельческой формации. В условиях средневековья (если не считать дворянское сословное представительство) мы наблюдаем лишь появление или исчезновение отдельных островков демократии, как результат борьбы между феодальной аристократией и третьим сословием. На поздних этапах феодализма процесс демократизации, как правило, проходил в противоборстве между зарождающейся буржуазией и обуржуазившимся дворянством, с одной стороны, и феодальной абсолютистской системой, с другой. Кульминацией этого процесса считается Великая французская революция.

Первое качественное отличие буржуазной демократии связанно с установлением демократических отношений в рамках национальных государств в отличие от городов-государств античности и средневековых городских коммун. Не случайно, поэтому, известный американский политолог Р. Даль при анализе общемирового демократического процесса выделяет его первую трансформацию – становление демократических городов-государств, и вторую трансформацию, т.е. становление наций-государств (см.: Dahl, 1989, p. 13-14, 213-215).

При анализе исторического опыта процесса демократизации представляет теоретический интерес выделение различных путей перехода от автократии к демократическому режиму. В связи с этим американский политолог С. Лакоф выделяет следующие исторические модели становления демократического строя:

1. Путем революции. Классическим примером этой модели является английская буржуазная революция XVIII века, Великая французская революция и война за [c.45] независимость в Соединенных штатах Северной Америки. Применительно к реалиям XX века к этой модели можно отнести февральскую революцию 1917 г. в России и апрельскую революцию 1974 г. в Португалии. Сюда же входят и революционные события 1989 г. в странах Центральной и Восточной Европы.

2. Эволюционным путем. Эта модель характерна для целого ряда европейских стран, которые на протяжении длительного периода в течение XVII – первой половины XX вв. прошли длительную политическую эволюцию от абсолютной монархии или олигархического правления к становлению демократического строя в его современном понимании. Эволюционный путь характерен также для ряда латиноамериканских и азиатских государств.

3. В результате внешнего воздействия, или как бы навязанный извне. Здесь речь идет о становлении демократической политической системы в Германии, Италии и Японии после II мировой войны. Разгром фашистских и милитаристских режимов в этих странах на их территории оккупационных союзнических войск явились условием становления и последующего укрепления здесь демократического политического режима.

4. Демократическая трансформация, осуществляемая сверху. Этот вариант тесно смыкается с эволюционным путем развития демократии. Данная модель характерна для стран, где правящая политическая элита, осознавая угрозу кризиса общества и стремясь предотвратить его, вступает в переговоры с демократической оппозицией и приступает к осуществлению (с той или иной степенью последовательности) реформы политической системы, ведущую в конечном итоге к становлению демократического режима. Эта модель характерна, например, для послефранкистской Испании, а также для Бразилии конца 70-х – начала 80-х гг.

5. Смешанная модель. Она включает все или многие из предыдущих вариантов, поскольку в большинстве стран (особенно современной, третьей волны) вышеуказанные модели демократизации не проявлялись в чистом виде. Например, если в Португалии начальным импульсом к демократизации была революция 1974 г., то последующий процесс, протекавший в отдельные периоды в острой политической борьбе, сопровождался массовыми движениями в поддержку демократизации, а впоследствии относительно мирной эволюцией режима под руководством правящей элиты. Аналогичная смешанная модель характерна и для бывшего СССР и многих постсоциалистических стран Восточной Европы.

В начале 90-х годов в политическую науку вошло новое понятие – волны демократизации. Оно отражает межстрановое пространство-время демократического процесса. Важное значение в разработке теории волн демократического процесса и анализа его современной волны принадлежит уже упоминавшемуся известному американскому политологу, директору американского Института стратегических исследований Гарвардского Университета С. Хантингтону, который в вышедшей в 1991 г. монографии “Третья волна. Демократизация в конце XX века”" дал развернутую и целостную картину происходящих в современном мире изменений, проанализировав предпосылки, ход и перспективы перехода от тоталитаризма и авторитаризма к демократии.

В данной работе С. Хантингтон предлагает следующее определение “демократической волны” (или “волны демократизации”): “Волна демократизации есть переход группы стран от недемократических режимов к демократическим, протекающий в определенный период времени и по численности существенно превосходящий те страны, в которых за тот же период времени развитие протекает в противоположном (т.е. антидемократическом) направлении” (Huntington, 1991, p. 15).

Эта волна включает в себя также либерализацию и частичную демократизацию политической системы.

Однако история, а, следовательно, и политическое время, не представляют собой прямолинейный одновекторный процесс. В процитированном определении С. Хантингтона указывается и на наличие в рамках демократической волны [c.46] противоположных, т.е. антидемократических процессов. Речь, таким образом, идет о количественном преобладании демократических тенденций в рамках соответствующего отрезка времени, которые накладывают качественный отпечаток на характер последнего.

История знает и другие периоды, когда в большей группе стран преобладали противоположные, связанные с усилением антидемократических сил, поражением демократии и установлением авторитарных или тоталитарных режимов. Эти этапы в истории С. Хантингтон называет "попятной волной" (или “волной отката” от демократизации – “reverse wave”).

На основе анализа исторического материала, связанного как со становлением демократических режимов, так и с их временным (хотя протяженность во времени могла быть довольно значительной) поражением, С. Хантингтон выделяет следующие волны демократизации:

Первая, длительная волна демократизации – 1828-1926 гг.
Первая волна отката – 1922-1942 гг.
Вторая короткая волна демократизации – 1943-1962 гг.
Вторая волна отката – 1958-1975 гг.
Третья волна демократизации – с 1974 г. (см.: Huntington S., 1991, p. 6).

Несколько иную периодизацию волн демократического процесса дает американский политолог Ф. Шмиттер, который выделяет следующие четыре периода глобальной демократизации:

Первая волна – период, условно берущий начало с революции 1848 г., после которой, однако, к 1852 г. многие страны (в частности Франция, Германия, Австро-Венгрия) вернулись к автократическим формам правления;

Вторая волна – после первой мировой войны, когда в результате поражения Германии, а также распада Российской и Австро-Венгерской империй, в Восточной и Центральной Европе появляются новые государства, во многих из них первоначально устанавливаются демократические формы правления;

Третья волна – после второй мировой войны;

Четвертая волна – берет начало с военного переворота 1974 г. в Португалии (Schmitter, 1995).

Позитивной отличительной чертой данной периодизации является выделение периода после первой мировой войны в качестве отдельной волны демократизации. Однако при выделении первой волны демократического процесса автор по существу сужает ее пространственные и временные рамки, ограничиваясь лишь континентальной Европой. Показательно, что при временной характеристике современной волны демократизации оценки С. Хантингтона и Ф. Шмиттера совпадают.

В дальнейшем мы будем руководствоваться периодизацией волн демократического процесса, данной С. Хантингтоном (о волнах демократизации см.: также Мадатов, 2000, с. 57-78).

Первая волна демократизации уходит своими корнями в американскую и французские революции. Однако появление демократических, в современном понимании, политических институтов является феноменом XIX в. Условно процесс демократизации в рамках его первой волны отличается двумя признаками:

1) постепенное распространение избирательного права на подавляющее большинство взрослого населения с сокращением, а затем и упразднением имущественного ценза;

2) становление и развитие ответственных представительных институтов и подотчетных им исполнительных органов. Исходя из этих критериев, на рубеже XIX и XX вв. переход к демократии был завершен в таких странах, как США, Великобритания, Франция, Швейцария, заморские британские доминионы (Австралия, Канада и Новая Зеландия) и ряде стран Северной Европы. Незадолго до первой мировой войны демократические режимы были установлены в Италии и Аргентине, а в послевоенный период – двух новых, получивших независимость государствах Европы – Исландии и Ирландии. [c.47]

Первая волна отката от демократизации условно берет начало с 1922 г., т.е. похода Б. Муссолини на Рим с последующим захватом власти и установлением фашистской диктатуры. В течение этой же декады неустойчивые демократические институты в Польше, Литве, Латвии и Эстонии были ликвидированы в результате происшедших там военных переворотов. В 1926 г. в Португалии в результате государственного переворота власть захватили военные, и в стране установилась военная диктатура, просуществовавшая почти пять десятилетий. В Германии приход в 1933 г. Гитлера к власти и установление фашистского режима ознаменовал поражение Веймарской демократической республики. Последовавший за этим аншлюс Австрии сопровождался соответственно ликвидацией демократических структур и в этой стране. В Испании гражданская война 1936-1939 гг., завершившаяся установлением диктатуры генерала Франко, прервала кратковременный процесс демократизации, начавшийся там в 1932 г.

В 30-ые годы произошли также военные перевороты и в ряде латиноамериканских стран, избравших до этого путь демократического развития – в Аргентине, Бразилии и Уругвае. К этому можно добавить, что из семнадцати стран, в которых между 1910 и 1931 гг. установились демократические режимы, к концу тридцатых годов лишь четыре государства сохранили демократические формы правления.

Таким образом, вторая половина 20-х – 30-е годы характеризуются преобладанием антидемократической тенденции. Ее особенностью является то, что наряду с традиционно автократическими политическими системами появляется новый социально-политический феномен – тоталитаризм. Антидемократическая волна данного периода в той или иной степени отразилась также и на особенностях функционирования традиционных демократических режимов. В конечном итоге эта волна отката от демократизации явилась одним из главных источников II мировой войны.

Вторая волна демократизации связана с разгромом фашистской Германии, милитаристской Японии и освобождением западными союзническими войсками оккупированных территорий. В результате были восстановлены демократические режимы во Франции, Голландии, Дании, Бельгии и других странах Западной Европы. Присутствие оккупационных союзнических войск в Германии, Италии и Японии способствовало не только установлению и укреплению в этих странах демократических политических институтов, но и сделало в них демократическое развитие необратимым. В это же время в ряде латиноамериканских стран, в частности в Аргентине, Бразилии, Венесуэле и Перу, были проведены демократические выборы. Вторая волна демократизации совпала с начавшимся процессом деколонизации бывших колоний и полуколоний. За этот период были установлены демократические формы правления в таких странах, как Индия, Нигерия, Филиппины, Шри-Ланка и т.д.

Однако к началу 60-х годов вторая волна демократизации себя исчерпала. С этого времени берет начало вторая волна отката от демократизации. В 1967 г. в Греции в результате военного переворота было прервано демократическое развитие и установилась военная диктатура “полковников”. Кроме Греции вторая попятная волна охватила подавляющее большинство стран третьего мира, где в результате военных переворотов либо узурпации власти правящей элитой установились авторитарные режимы, многие из которых носили откровенно диктаторский или военно-диктаторский характер. Эффект от глобального отката от демократии в третьем мире был впечатляющим. Так, если в 1962 г. правительства, сформированные в результате военных переворотов, существовали в тринадцати странах, то к 1975 г. их уже насчитывалось тридцать восемь.

Согласно другим подсчетам одна треть государств, в которых в 1958 г. функционировали демократические режимы, к середине 70-х годов имела авторитарное правление (Hantington, 1991, p. 21). Показательно, что за этот же период наблюдаются многие кризисные процессы и в Западной демократии. Поэтому не случайно, что во многих политологических и социологических исследованиях того времени, не только преобладал тезис о неприменимости демократической модели к развивающимся [c.48] странам, но и высказывались сомнения и пессимистические прогнозы по поводу жизнеспособности самой демократии.

Между тем последующие два десятилетия стали наглядной исторической иллюстрацией противоположной тенденции, как бы опровергнув пессимистические сомнения по поводу успешного функционирования демократических институтов. В апреле 1974 г. в Португалии силами демократически настроенных военных был осуществлен военный переворот, впоследствии поддержанный массовым общенародным движением, который положил конец многолетней диктатуре военного режима. Несколько месяцев спустя в Греции в результате глубокого политического кризиса военное правительство вынуждено было сложить с себя полномочия, и власть перешла в руки гражданских лиц из числа лидеров политических партий демократической ориентации.

В ноябре 1975 г. в Испании смерть Франко положило конец тридцатишестилетнему авторитарному правлению. В последующие полтора года король Испании Хуан Карлос и премьер-министр А. Суарес осуществили серию политических реформ (легализацию ранее запрещенных политических партий, резкое ограничение цензуры, реформу органов власти и т.д.), которые привели к парламентским выборам. Принятая парламентом и одобренная на общенациональном референдуме в марте 1978 г. новая конституция Испании по существу явилась полным разрывом с франкизмом.

Начавшись в странах Южной Европы, с конца 70-х и на протяжении 80-х годов волна демократизации перемещается в Латинскую Америку и Азию. В конце 80-х гг. современная волна демократического процесса вступает в новую фазу, связанную с кризисом так называемого “реального социализма”.

Отличительной чертой современной демократической волны по сравнению с предшествующими волнами демократического процесса является ее более глобальный характер, т.к. она охватывает практически все континенты. Причины расширяющейся глобализации мирового демократического процесса С. Хантингтон объясняет следующими факторами:

1) Кризис легитимности авторитарных и тоталитарных систем;

2) Беспрецедентный рост мировой экономики в 60-е годы, а также рост образования и увеличения городского среднего класса;

3) Серьезные изменения в доктрине католической церкви в 60-е годы;

4) Смена политического курса ведущих мировых политических сил (США, СССР, Европейское сообщество);

5) Демонстрационный эффект, усиленный новыми средствами международной коммуникации, а также первоначальным опытом перехода к демократии в рамках третьей волны, который играл стимулирующую роль и служил моделью для последующих усилий по изменению режима в других странах (см.: Huntington, 1991, p. 24).

В последней четверти двадцатого столетия легитимность становилась все более уязвимой стороной авторитарных и тоталитарных режимов. Если в прошлом легитимность автократических режимов была обусловлена такими факторами, как традиция, религия, право наследования престола (в абсолютных монархиях) и т.д., то на протяжении XX столетия инструментом легитимности недемократических систем служат тоталитарная идеология и национализм. Если первая почти во всех случаях накануне третьей волны демократизации была характерна для лево – тоталитарных и лево – авторитарных режимов, т.е. для стран так называемой мировой социалистической системы и ряда государств социалистической ориентации в третьем мире, то национализм был основным средством идейно-политической легитимности для право-авторитарных режимов, главным образом в развивающихся странах.

В социалистических государствах на протяжении нескольких десятилетий оправданием тоталитаризма был марксизм-ленинизм с его постулатами о плановой экономике, общенародном государстве и исключительно классовом характере демократии. Эта идеология освящала диктатуру однопартийной системы и правление [c.49] замкнутой самообновляющейся бюрократической элиты. Однако кризис сталинизма в середине 50-х гг. был началом и кризиса легитимности советского тоталитаризма.

Для многих несоциалистических автократических систем идеологическим оправданием авторитарного правления были апелляция к порядку и национализм. В большинстве стран с кратковременным демократическим (или квазидемократическим) правлением обстановка крайней дестабилизации и политического хаоса, нередко в сочетании с ухудшением экономической ситуации и резким снижением жизненного уровня, у значительной части населения ассоциировалась именно с демократией. Во многих странах (особенно Латинской Америки и Африки) это облегчало осуществление переворотов и переходов к авторитарному правлению.

В ходе непосредственного функционирования последнего орудием легитимизации режима является национализм, связанный выдвижением и развитием тезиса об общенациональном единстве. В ряде случаев, как правило, в условиях кризиса авторитарного правления, национализм выходит за рамки внутренней политики государства, превращается в средство внешнеполитической экспансии и одновременно преследует цель укрепить существенно пошатнувшуюся легитимность системы.

Вместе с тем на практике это нередко приводит к противоположным результатам. Например, в Греции в последние годы правления “черных полковников” это проявилось в греческих посягательствах на Кипр. Однако фактически неудавшаяся в 1974 г. попытка инспирировать на Кипре прогреческий военный переворот привела лишь к окончательному политическому банкротству военного режима, обусловив вынужденную отставку правительства “ черных полковников “ и переход к гражданскому правлению. Аналогичная ситуация наблюдалась в 1982 г. в Аргентины, когда в результате резкого ухудшения экономического положения правительство генерала А. Галтиери прибегло к аннексии Фолклендских островов – бывшей колонии Великобритании, незадолго до этого получивших независимость. Однако военное поражение Аргентине в англо-аргентинском вооруженном конфликте выявило окончательное политическое банкротство военно-авторитарного режима.

Исторический опыт показывает, что на первоначальных этапах тоталитарные (особенно лево – тоталитарные, т.е. коммунистические) и авторитарные политические системы могут обеспечить значительный экономический рост за счет либо полного государственного контроля над экономикой (во всех социалистических странах), либо высокой степени государственного регулирования экономики. С одной стороны, – СССР и многие социалистические страны, а с другой – такие страны, как Бразилия, Уругвай, Южная Корея, Тайвань и др., на определенных этапах тоталитарного и авторитарного правления достигли огромных экономических успехов за счет мобилизации ресурсов, контроля за стоимостью и ценой рабочей силы, государственного регулирования экспорта т импорта и т.д. В 70-е годы для нефтедобывающих стран третьего мира, а также СССР главную роль и в экономическом развитии, и опосредованно в некотором укреплении легитимности режима сыграл и энергетический кризис и резкий подъем цен на нефть.

Однако во всех автократических государствах как левой, так и правой ориентации государственный контроль или государственное регулирование, сыгравшие ранее определенную позитивную роль в экономическом развитии, постепенно себя исчерпали, приходя в противоречия с объективными потребностями рыночной экономики. Важным конкретным экономическим фактором было также и то, что нефтяной бум 70-х годов к середине 80-х годов сменился резким снижением мировых цен на нефть. Это не могло не отразиться отрицательно на экономическом положении ряда стран экспортеров нефти, в частности на бывшем СССР. Таким образом, предкризисные или кризисные процессы в экономике стран с автократическими режимами явились серьезной экономической предпосылкой кризиса их легитимности.

Многие исследователи отмечают весьма тесную связь между уровнем экономического развития и демократией. Среди 24 государств, отнесенных в 1989 г. [c.50] Мировым банком к группе стран с высоким среднедушевыми доходами (от 6 тыс. до 21 тысяч американских долларов в год), 20 были демократическими, а из 42 стран с низкими среднедушевыми доходами – от 130 (Эфиопия) до 450 (Либерия) американских долл. в год, только две страны (Индия и Шри-Ланка) обладали опытом демократического развития.

Среди 53 стран со средним душевыми доходами (от 520 до 5810 долл. в год) 23 – были демократическими, пять стран находились в стадии перехода к демократии, а 25 – имели авторитарные политические системы (cм.: Hantington, 1991, p. 45-46).

Соотношение между уровнем экономического развития и политическими процессами свидетельствуют, что переход к демократии чаще всего происходит в странах со средним уровнем экономического развития, либо в странах, приближающихся к среднеразвитым. И бурный экономический рост после второй мировой войны вплоть до середины 70-х годов, на который указывает С. Хантингтон, позволил многим государствам войти в группу стран со средними доходами, что косвенно создало благоприятные экономические условия для перехода к демократии и потенциально расширило социальную базу демократизации.

Однако, как свидетельствует исторический опыт, между уровнем экономического развития и демократизацией не существует однозначных и прямых причинно-следственных связей. Влияние экономических изменений на политические процессы осуществляется опосредованно через ионизируемые социальные изменения. “Экономическое развитие – отмечал С. Хантингтон, – породило новые источники богатства и власти вне государства, а также функциональную потребность в делегировании полномочий по принятию решений” (Hantington, 1991, p. 52).

Более непосредственно экономическое развитие способствует изменениям в социальной структуре и ценностях, что в свою очередь служит предпосылкой демократизации.

Во-первых, уровень экономического благосостояния самого общества формирует такие ценности и установки самих граждан, которые формирует развитие чувства межличностного доверия, удовлетворенности и компетентности, что в свою очередь в большей степени коррелируется именно с демократическими институтами.

Во-вторых, экономическое развитие ведет к росту уровня образованности в обществе. А это сопровождается все более критическим отношением к существующей политической системе, потребностью в индивидуальных свободах – а, следовательно – и потребностью в демократизации.

В-третьих, экономическое развитие создает больше ресурсов для распределения среди различных социальных групп, что облегчает улаживание конфликтов и достижение компромиссов.

В-четвертых, интернационализация экономического развития содействует интеграции всех государств в мировой рынок торговли, инвестиций, технологий, туризма и коммуникаций. Включенность страны в систему мировых экономических связей нередко сопровождается неправильными контактами, что является существенным источником влияния на общество демократических идей, преобладающих в индустриальном мире.

В-пятых, экономическое развитие ведет к росту среднего класса, который во всех странах составляет главную массовую опору и движущую силу процесса демократизации.

Что касается изменений в позиции римско-католической церкви, то этот фактор сыграл огромную роль главным образом в Латинской Америке и отчасти в Восточной Европе. Как известно, демократические идеи и демократическая практика вплоть до первой половины XX в., как правило, получили распространение именно в странах с господствующей протестантской религией. Католицизм же, особенно за пределами Европы, вполне уживался с авторитарными формами правления. Изменения позиции римско-католической церкви приходятся на 60-е годы и связаны с деятельностью папы Иоанна XXIII и решениями. Второго Ватиканского собора, в которых была подчеркнута [c.51] необходимость социально-политических изменений в сторону демократизации и значение деятельности епископа в данной области. В последствии немалую роль в эволюции римско-католической церкви сыграли выступления их представителей – католического духовенства в странах Латинской Америки, вылившиеся в идейно-политическую доктрину теологии освобождения, а также важная роль католической церкви в Польше в борьбе за демократию.

Немалое место в процессе демократизации занимают различные внешние факторы, которые, однако, необходимо рассматривать в тесно увязке с внутренними предпосылками процесса демократизации в каждой стране. В частности, наметившаяся в середине 70-х годов развязка международной напряженности, которая, однако, носила кратковременный характер, привела к относительному оживлению диссидентского (по существу правозащитного) движения в СССР и странах Восточной Европы, которое последовательно выступало против нарушений прав человека и за демократизацию существующей в странах тик называемого “реального социализма” политической системы.

Более непосредственным фактором, ускорившим процессы глобальной демократизации в рамках ее третьей волны стала провозглашенная М.С. Горбачевым во второй половине 80-х годов “политика нового мышления”, связанная во-первых, с постепенным размыванием образа врага в советском менталитете, что одновременно способствовало изменениям в политических установках многих советских граждан на демократические ценности в их общечеловеческом аспекте, и во-вторых, в политике невмешательства во внутренние дела стран Восточной Европы. Последнее, ликвидировавшее угрозу советской военной интервенции (как это было, например, в 1956 г. в Венгрии и 1968 г. в Чехословакии), привело к краху коммунистических режимов. Впоследствии, под влиянием событий в бывшем СССР и странах Восточной Европы аналогичная участь постигла и все развивающиеся страны социалистической ориентации.

Одним из важных внешних факторов являются международные политико-коммуникационные связи, вытекающие из высокого современного уровня развития глобальных информационных систем. В результате все больше представителей среднего класса, главным образом интеллигенции, проникается такими ценностями демократии, как индивидуальные свободы, право на политическое участие, право на инакомыслие и т.д. Все это, наряду с другими внутренними факторами, расширяет социальную базу оппозиции автократическому режиму.

Необходимо, однако, учитывать, что внешние факторы сами по себе не могут только способствовать росту демократического самосознания, что в свою очередь ведет к расширению количества субъектов демократического процесса.

В сочетании с внутренними кризисными процессами они могут лишь сыграть роль катализатора на начальном этапе процесса демократизации. Поэтому, несмотря на важность внешних предпосылок перехода к демократии, их не следует преувеличивать.

При исследовании демократизации в рамках отдельной страны важное значение имеет выделение этапов демократизации. Естественно, что в различных странах историко-хронологические рамки становления демократического строя связаны с конкретными историческими событиями общенационального масштаба, каждое из которых представляло собой переломный этап как в свержении автократического строя (либо его длительной эволюции), так и в становлении демократических институтов.

Однако обобщение конкретно-исторического эмпирического материала позволяет выделить стадии демократизации, как общеисторического процесса, охватывающего все волны этого процесса. И здесь представляет существенный интерес попытка смоделировать стадии становления демократического режима, предпринятая в 1970 г. американским политологом Д. Растоу, который выделяет следующие стадии демократизации: [c.52]

А) Предварительное условие;
Б) Подготовительная фаза;
В) Фаза принятия решений;
Г) Фаза привыкания (Растоу, 1996, с. 5-6).

Необходимо отметить, что в качестве предварительного условия автор данной классификации выделяет национальное единство. Причем понятие национальное единство означает не проповедь национально-государственной исключительности, противостоящей другим национально-государственным образованиям, (что характерно для большинства тоталитарных и авторитарных режимов) и даже не субъективную самоидентификацию всех граждан с определенной нацией.

Это понятие, по мнению Д. Растоу, “означает лишь то, что значительно большинство граждан потенциальной демократии не должно иметь сомнений или делать мысленных оговорок относительно того, к какому сообществу они принадлежат. Требование национального единства отсекает ситуации, когда в обществе наличествует латентный раскол, подобный тому, который существовал в габсбургской или оттоманской империях и присутствует сегодня в ряде африканских стран” (Растоу, 1996, с. 7).

Хотелось бы обратить внимание, что данная стадиальная модель была разработана автором еще до современной третьей волны демократизации. И хотя все последующие исторические факты процесса демократизации в Южной Европе, Латинской Америке, Азии, Африке, Восточной Европы и на территории бывшего СССР укладываются в данную стабильную модель, тем не менее, характеристика отдельных стадий с учетом процессов 80-х – 90-х годов нуждается в уточнении. Это относится, в частности, к тезису автора о “национальном единстве”. Последнее, бесспорно, было и остается одним из главных условий демократизации, особенно в многонациональных государствах.

Опыт политической истории многих африканских государствах, а также Югославии первой половины 90-х годов, свидетельствуют, что глубокий раскол общества по национально-этническому признаку, преобладание среди значительной части населения сепаратистских тенденции даже при наличии в обществе демократических устремлений может не только стать тормозом процесса демократизации, но и привести к диаметрально-противоположным результатам. Однако национальное единство, при важности данного фактора, на мой взгляд, не является единственным предварительным условием перехода к демократии. В качестве такого условия было бы целесообразно выделить наличие (пусть даже в латентном состоянии) элементов гражданского общества, развитие которых ведет к последующим стадиям демократизации – подготовительной фазе и фазе принятия решений.

Подготовительная фаза связана с началом борьбы за демократическое обновление общественного строя. Во многих случаях, особенно в рамках первой волны процесса демократизации, демократия представлялась не столько как самоцель, сколько в качестве средства избавления то тех или иных социальных зол (деспотического правления, бедственного положения значительной части населения и т.д.).

Для данной стадии характерны поляризация общества, которая, однако, существует в рамках вышесказанного “национального единства”. Важной чертой подготовительной фазы является формирование демократически ориентированной политической элиты, способной возглавить массы рядовых членов общества, недовольных существующим положением дел. Как показывает исторический опыт прошлого и настоящего, именно эта фаза чаще всего является решающей для последующего процесса демократизации.

Фаза принятия решений, которая в конечном итоге есть результат предшествующей борьбы за демократизацию, связана с изменением политических институтов и политико-правовых норм общества в сторону полиархической демократии. Она может протекать в форме достижения договоренности между представителями политических элит, результатом чего может стать принятие соответствующих законов, а также в форме референдумов и первых альтернативных выборов на многопартийной основе. Во временном плане длительность данной фазы также варьируется от страны к стране. [c.53]

И, наконец, заключительная стадия – фаза привыкания является решающей для закрепления демократических завоеваний. Именно в рамках данного этапа демократические нормы, установившиеся на предшествующей стадии принятия решений, принимают необратимый (или наоборот, обратимый) характер.

За последние десятилетие в современной политической науке была введена в оборот новая категория – консолидация демократии. Ее минималистcкое определение подразумевает необратимость установившихся демократических политических структур, когда определенность процедур ведет к значительному ограничению “неопределенности результатов”, т.е. когда недемократические результаты практически исключены.

Консолидацию демократии, по мнению Ф. Шмиттера, “можно определить как процесс, когда эпизодические соглашения, половинчатые норма и случайные решения периода перехода от авторитаризма трансформируются в отношения, сотрудничества и конкуренции, прочно усвоенные, постоянно действующие и добровольно принимаемые теми лицами и коллективами (т.е. политиками и гражданами), которые участвуют в демократическом управлении” (Шмиттер, 1996, с. 18).

По существу консолидация демократии совпадает с выделенной Д. Растоу стадией привыкания. При этом в литературе нередко разграничиваются стадии перехода к демократии (democratic transition) и демократической консолидации (democratic consolidation). Однако на эмпирическом страновом уровне зачастую сложно определить, когда закаивается фаза демократического перехода, начинается процесс консолидации.

Исход этой фазы в значительной степени зависит, во-первых, от результатов экономических реформ, которые в общественном сознании значительной части населения ассоциируются с демократизацией политического режима, хотя непосредственная взаимосвязь экономических и политических преобразований вовсе не обязательна.

Как правильно отмечает французский исследователь Ги Эрме, “в связи с крахом иллюзий о демократии, как благополучном пути во всех отношениях, современная доктрина гласит, что “демократизация” сопровождается бедностью, принимая это как непреложную данность для большей части земного шара. Отсюда вытекает, во-первых, верная мысль, согласно которой демократические устремления обретают настоящую силу только тогда, когда проведен достаточно четкий водораздел между правомерным желанием иметь менее склонное к произволу правительство и другим явлением, вполне понятным, но иного порядка: острым нетерпением изголодавшихся людей выйти из длинного туннеля нищеты, как только на горизонте появляется просвет нового режима” (Ги Эрме, 1992, с. 16.). Невозможность молодых и еще не устоявшихся демократических режимов удовлетворить экономические интересы бедствующих слоев населения, нередко создает угрозу всему процессу демократизации.

Поэтому, во-вторых, исход демократизации не в меньшей, а может быть даже в большей степени, чем экономические реформы, зависит от изменений в политической культуре большинства граждан общества или, по крайней мере, его наиболее активной части.

На наш взгляд Ги Эрме справедливо обращал особое внимание на то, что “демократия – это культура в большей степени, чем система институтов... Суть идеи в том, что демократия основывается на медленном приобретении терпимости и сознания своих пределов: ведь демократическое правительство не может решить всех вопросов и ценно скорее своей природой, чем результатами деятельности, которые необязательно оказываются во всех отношениях лучше, чем при нелиберальном правлении” (Ги Эрме, 1992, с. 16-17).

Именно в рамках фазы привыкания к демократическим процедурам как значительная часть политической элиты, (в том числе и часть тех ее представителей, которые на предшествующих этапах выступали против установления демократических институтов), так и большинство рядовых граждан общества, постепенно проникается такими [c.54] ценностями, как политическая конкуренция, обуславливающая для каждого свободу выбора, политический плюрализм, свобода слова, свобода передвижения и т.д.

“Новый политический режим, – отмечал по данному поводу Д. Растоу, – есть новый рецепт осуществления совместного рывка в неизвестное. И поскольку одной из характерных черт демократии является практика многосторонних обсуждений, именно этой системе присущи методы проб и ошибок, обучение на собственном опыте. Первый великий компромисс, посредством которого устанавливается демократия, если он вообще оказывается жизнеспособным, сам по себе является свидетельством эффективности принципов примирения и взаимных уступок. Поэтому первый же успех способен побудить борющиеся политические силы и их лидеров передать на решение демократическими методами и другие важнейшие вопросы” (Растоу, 1996, с. 11-12).

Этот вывод автора, сформулированный на материале главным образом первой волны демократизации, подтвердился и опытом тех государств третий волны, где демократическое развитие практически приобрело необратимый характер, например в Испании и Португалии.

Однако во второй половине 90-х годов во многих регионах, охваченных третьей волной демократического перехода, наблюдается процесс стагнации демократизации. Это относится ко многим государствам Африки, юго-восточной Азии, странам бывшего СССР, в меньшей степени к постсоциалистической Восточной Европе и Прибалтике.

Л. Даймонд справедливо характеризует этот процесс, как продолжающийся рост электоральной демократии, при застое в развитии демократии либеральной, обращает внимание на все более поверхностный характер демократизации на исходе ее третьей волны.

На протяжении 1990-х годов пропасть между электоральной и либеральной демократией постоянно расширялась. Это проявляется в росте нарушений прав человека, наступлений (если не прямого, то косвенного) на свободу слова, коррупции на всех уровнях государственной власти, неэффективности законодательной и судебной властей.

При этом во многих странах третьей волны сохраняются атрибуты демократии – конституализации, декларирующие демократические принципы, квазивальтернативные выборы, создающие видимость конкуренции, множественность политических партий, как бы демонстрируется фасад многопартийности и т.д.

Застой демократизации в рамках ее современной третьей объясняется следующими факторами:

1) слабостью социальной базы либерального демократического транзита, проявляющегося в слабости среднего класса, его незначительности (или недостаточного удельного веса в социальной структуре общества)

2) слабостью и недостаточной структурированностью гражданского общества

3) отсутствием эффективной многопартийной системы при наличии множества мелких политических партий, которые не в состоянии создать реальную действительную оппозицию и мобилизовать граждан для обеспечения эффективного контроля за властными структурами

4) крайне слабой распространенностью среди граждан либеральной политической культуры.

Вместе с тем, в отличие от предшествующих десятилетий мы не наблюдаем и тенденции к новой глобальной волны отката от демократизации.

Во-первых, этому способствует новая международная обстановка. Если до второй половины 80-х гг., в условиях противоборства двух мировых систем и двух сверхдержав авторитарные режимы могли политически лавировать в этом противоборстве, а либеральный Запад еще мог как-то оправдать легитимность авторитарных режимов в борьбе с мировым коммунизмом, то с крахом Восточного блока и распадом СССР этот внешний фактор легитимации авторитаризма практически сведен на нет.

Во-вторых, в большинстве стран, охваченных третьей волной демократизации, отсутствуют сильные авторитарные движения, которые пользовались бы поддержкой [c.55] значительной части населения. В-третьих, во многих странах отсутствует эффективная идеология, которая могла бы легитимизировать возникший авторитарный режим и обосновать полный откат от демократизации.

С учетом всего вышесказанного можно говорить о квазидемократических режимах, которые пришли на смену многих бывших тоталитарных и авторитарных режимам. В настоящее время было бы преждевременно говорить о завершении третьей волны демократизации. Подобно тому, как с 1974 года на протяжении почти трех десятилетий неравномерно проходил коллаж авторитарных режимов, точно также и неравномерно протекает процесс становления и укрепления демократических институтов, а также рост противоположных антидемократических тенденций, обусловливающих пропасть между электоральной и либеральной демократией.

Электоральные квазидемократии, которые находятся на различных стадиях приближения к либеральным демократиям, так или иначе представляют собой шаг вперед по сравнению с предшествующими. Глобальный характер современной волны демократизации не исключает в отдельных странах попятного движения к авторитаризму.

В целом же современная демократическая волна, именно вследствие своего глобального характера, носит длительный, затяжной и противоречивый характер. Поступательный характер демократических процессов в переходных обществах потребует не одного десятилетие и будет зависеть от сочетания множества внутренних и внешних факторов.

ЛИТЕРАТУРА

1. Ги Эрме. Культура и демократия. – М., 1992.
2. Даймонд Л. Прошла ли “третья волна” демократизации? // Полис. – 1999. - № 5.
3. Мадатов А.С. Демократия: сущность и методологические проблемы исследования. – М., 2000.
4. Мадатов А.С. Теория и история демократии // Авторские программы учебных курсов по политологии. Под ред. профессора Ю.В. Ирхина. / Проект “Аристотель. Политологическое образование в XXI веке”. – М., 2001.
5. Проблемы политического развития современной России в условиях “неконсолидированной демократии” / Э.Н. Комаров. – М., 1999.
6. Растоу Д.А. Переходы к демократии. Попытки динамической модели // Полис. – 1996. - № 5.
Российское общество: становление демократических ценностей? / Майкл Макфол и Андрей Рябов. – М., 1999.
7. Шмиттер. Ф. Размышления о гражданском обществе и консолидации демократии // Полис. – 1996. - № 5.
8. Dahl R. Democracy and Its Critics. – New Haven and London, 1989.
9. Huntington S. The Third Wave: Democratization in the Late Twentieth Century. - Norman and London, 1991.
10. Schmitter Ph. Democratization, Waves of. // Encyclopedia of Democracy. - New York, 1995.