Методические рекомендации по проведению мероприятий, посвященных 50-летию полета в космос Ю. А. Гагарина / сост. М. Н. Крухмалева, Ю. А. Ларченко, Е. С. Ракова, В. С. Урсой

Вид материала

Методические рекомендации

Содержание Владимира Ильича Ярополова Из воспоминаний Юрия Гагарина «Вижу Землю»

Подобный материал:

• План проведения мероприятий, посвящённых Году российской космонавтики и 50-летию полета, 25.45kb.
• Методические рекомендации по проведению урока, посвященного 50-летнему юбилею полета, 1086.05kb.
• Положение о днях активности радиолюбителей Московской области, посвященных 50-летию, 117.84kb.
• Приказ 24 января 2011 г. №33 Опроведении районного детско - юношеского фестиваля, посвященного, 136.7kb.
• Положение первой Всероссийской научно-практической конференции школьных музеев космонавтики, 60.07kb.
• Положение о проведении городской выставки технического творчества обучающихся, посвященной, 68.2kb.
• Иванова Татьяна Павловна Адрес мбоу сош №11: Краснодарский край, Брюховецкий район,, 227.48kb.
• Томского Государственного Университета проводит научную конференцию студентов и молодых, 21.74kb.
• Фестиваль конкурс «Он всех нас позвал в Космос!», посвященный 50-летию полета Юрия, 18.11kb.
• Положение о Республиканском конкурсе детско-юношеского технического творчества «Космос, 120.2kb.

Из воспоминаний заслуженного работника

ракетно-космической отрасли, участника запуска

с космодрома Байконур корабля «Восток» 12 апреля 1961 года

Владимира Ильича Ярополова


«Запуск первого человека в космос был не только чрезвычайно важным, но, во многих отношениях даже для специалистов, работавших над этим проектом, не­мыслимым шагом, шагом в неведомое, со всеми неопределенностями технического, социального, физиологического и психологического характера. Сейчас это трудно понять, но тогда все были озабочены одной проблемой: «Что будет? Вынесет ли человек невесомость? Не пострадает ли его психика?» Ответов на большинство во­просов не знали даже ведущие специалисты по медицине. В процессе отработки корабля «Восток» в беспилотных полетах, с собачками на борту, с манекенами, а также в процессе подготовки пилотируемого полета специалисты часто задавали подобные вопросы друг другу, но ответа не знал никто. Значит, надо было искать выход из положения. Отсюда вытекал особый подход к конструированию самого корабля и его систем, к их изготовлению и испытаниям.

Многое было непонятно и загадочно в предстоящем полете. Выдержит ли космонавт в кабине неимоверный шум работающих рядом двигателей ракеты-носителя? Нужен эксперимент. Его ставят на беспилотном корабле, в кабину которого устанавливают шумомер.

Какие перегрузки будут действовать на человека и сможет ли он выдержать их? Ставится эксперимент с датчиками перегрузок на борту космического аппарата.

Как будет влиять невесомость на живой организм? Тоже нужен эксперимент. Его проводят, неоднократно запуская беспилотные корабли «Восток» с собаками.

Смогут ли космический корабль и его системы обеспечить нормальную жизнедеятельность организма человека на всех этапах полета в космос? Нужны эксперименты, нужна статистика. И снова полеты по полной программе, но уже на точной копии корабля «Восток», только не с человеком, а с манекеном на борту, с «Иваном Ивановичем», как шутливо называли его испытатели. «Иван Иванович» пользовался особой популярностью у испытателей, наверное, потому что в напряженные дни испытаний служил объектом, на котором можно было получить своеобразную психологическую разрядку. Всем было хорошо известно, что на испытательной площадке категорически запрещено курить, и уж, конечно, противоестественным выглядело наличие на ней человека, читающего художественную литературу. Как бы вопреки этим правилам часто можно было видеть «Ивана Ивановича», сидящего в кресле с книжкой на коленях и папиросой в пальцах руки, элегантно расположенной на подлокотнике кресла. Выглядел «Иван Иванович» в той обстановке так естественно, что был случай, когда Сергей Павлович Королев принял его за обычного испытателя и сделал руководителю работ на космическом аппарате выговор за нарушение установленного порядка, а затем, разобравшись, рассмеялся вместе со всеми.

Для проверки телефонного канала связи с Землей манекен был оснащен магнитофоном, имитировавшим речь космонавта, а во рту у него был установлен громкоговоритель. Таким образом, манекен мог как бы говорить в бортовой шлемофон, поэтому с орбиты можно было слышать голос «космонавта» и воспринимать его как речь живого человека. Возможно, с этим связаны легенды о том, что до Гагарина в космос уже кто-то летал.

Неясным оставался вопрос: какое влияние окажет на человека, его психику пребывание в невесомости? Ведь такому воздействию не подвергался ни один человек на Земле. Неопределенность в оценке возможного поведения человека в космосе потребовала от разработчиков особого подхода к конструированию космического корабля. Предпочтение было отдано автоматическим системам, автоматизации практически всех мыслимых операций. Даже забрало скафандра закрывалось автоматически, автоматически подтягивались привязные ремни на кресле космонавта. Уровень автоматизации полетных операций на борту корабля «Восток» был настолько высок, что один из разработчиков так шутливо охарактеризовал отношение к нему: «Если бы мне дали квартиру в Москве, я бы запросто согласился лететь в космос. А что? Сел бы в корабль, по минутной готовности по­терял сознание и очнулся в кремлевской больнице».

Тем не менее, системы ручного управления предусматривались, и космонавт при необходимости мог бы ими воспользоваться. Однако сделать это было не так просто. Поскольку никто не мог спрогнозировать поведение человека, и в качестве альтернативы рассматривалась возможность расстройства его психики, система ручного управления кораблем блокировалась и разблокировать ее можно было либо по командной радиолинии, либо, сообщив космонавту по системе связи с Землей код, набрав который он мог включить систему ручного управления. При использовании ручного управления космонавт получал прогноз места посадки, мог воспользоваться оптическим визиром для ориентации корабля перед выдачей тормозного импульса. Наконец, в крайнем случае, для ори­ентации корабля можно было применить, используя Солнце, так называемую «палочку Раушенбаха», установленную на одном из иллюминаторов. Такое название этот датчик получил по имени его автора – академика Бориса Викторовича Раушенбаха.

Для гарантированного возвращения космонавта на Землю в случае отказа систем, обеспечивающих сход космического аппарата с орбиты, баллистическая траектория космического корабля выбиралась таким образом, чтобы корабль находился в космосе не более 10 суток. Это достигалось тем, что при апогее, равном 327 км, перигей равнялся всего лишь 181 км. Тепловая защита корабля была сконструирована с учетом возможности его разогрева от трения об атмосферу Земли при самопроизвольном спуске.

Для спасения космонавта в случае аварии на старте предусматривалась возможность его катапультирования в кресле, снабженном пороховой двигательной установкой, позволяющей поднять космонавта в кресле до высоты, с которой он мог бы спуститься на парашюте. С целью предотвращения попадания космонавта при спуске на парашюте в газоотводный канал для двигателей ракеты-носителя на старте этот канал с боков был обтянут специальной сеткой.

По достижении на активном участке вывода корабля на орбиту высоты, с которой мог использоваться штатный парашют космического аппарата, спасение космонавта обеспечивалось по схеме нормальной посадки при спуске с орбиты. На завершающем этапе работы двигательной установки ракеты-носителя, между предвари­тельной и главной командой на выключение двигателя, когда в случае аварии возможен вывод на удлиненную траекторию посадки, штатное разделение корабля на отсеки не предусматривалось, а подключалась система отделения корабля от термодатчиков, срабатывающих при трении корабля об атмосферу Земли. Этим исключалась возможность длительного пребывания космонавта в спускаемом аппарате с его ограниченными ресурсами по энергетике.

На спускаемом аппарате уже тогда были предусмотрены основная и запасная парашютные системы. На случай потопления спускаемого аппарата место его нахождения можно было определить по специальному бую, прикрепленному к аппарату на длинном фале и выполненному в виде надувной «груши» с расположенными внутри ее передатчиком и антенной. Эта «груша» всегда занимала определенное положение, поскольку была сделана по типу «ваньки-встаньки», чем обеспечивалась наибольшая эффективность излучения радиосигнала для поиска спускаемого аппарата.

Особые подходы требовались и при проведении испытаний корабля «Восток».

«Ни одного отказа! Ни одного замечания за все время испытаний! – так требовал Сергей Павлович Королев. – Проведите цикл испытаний так, чтобы мы на Государственной комиссии могли доложить лишь два слова: «Замечаний нет!»

Для того чтобы исключить всякие случайности при проведении испытаний и пропуск каких-либо отказов или замечаний по работе систем, Королевым категорически были запрещены работы в ночное время. Исключение составляли лишь те операции, которые по условиям технологического процесса не могли быть прерваны. При подготовке корабля «Восток» в пилотируемом варианте было также запрещено внесение каких бы то ни было изменений в технологию и методику проведения испытаний. «Не надо никаких рационализаторских предложений! – говорил Королев и не давал скидок ни на какие объяснения допустимости отступлений. – По­вторите испытания по установленной технологии и убедитесь, что все работает нормально!» Такой подход позволял быть уверенным в соответствии  функционирования  пилотируемого космического аппарата ранее созданному и уже проверенному на беспилотных космических аппаратах эталону.

Необходимым условием обеспечения высокого качества испытаний Королев считал неизменность состава испытательной бригады, в связи с чем замена людей в ее составе без его разрешения не допускалась в течение всего периода испытаний серии кораблей «Восток», включая и отработочные пуски.

Большое внимание уделялось Королевым достоверности информации об испытаниях. В связи с этим он с огромным уважением относился к военным. Когда он прилетал на космодром и собирал совещание, чтобы войти в курс дел, если кто-то из его людей порывался доложить о состоянии работ, Королев резко предлагал сесть и говорил: «Пусть доложат военные, я хочу знать правду!»

Небрежность при проведении испытаний считалась преступлением. Специалист, допустивший ее, немедленно отстранялся от работы без права последующего участия в испытаниях. Дисциплина и порядок господствовали на рабочих местах.

В основу испытаний был положен учет мнений всех специалистов, которые прямо или косвенно могут пролить свет на возникающие в процессе работ отклонения. Такой подход был очень важен, поскольку практика показывала, что единоличное принятие решения, без учета всех нюансов возникшей ситуации, всех возможных вариантов ее развития, неоднократно приводило к самым трагическим последствиям.

Другое важное условие успешности испытаний – это честность их участников, благодаря которой исключалась возможность принятия ложных гипотез и борьбы с несуществующими причинами опасности. Был случай, когда в процессе испытаний на борту космического аппарата (речь идет не о кораблях «Восток») возник небольшой пожар. Очень долго испытательная команда не могла найти объяснимой причины происшедшего. Наконец один из операторов сообщил, что он допустил ошибку в процессе работы, и высказал предположение о возможной причастности ее к произо­шедшему событию. Анализ подтвердил, что именно эта ошибка привела к возникновению пожара. И хотя понесенный ущерб от пожара был достаточно значителен, Королев, тем не менее, наградил этого оператора ценным подарком (именными часами) за проявленную честность.

Именно в этот период во всех паспортах и формулярах приборов и агрегатов корабля «Восток» появилась историческая запись: «Годен для ЗКА». Такая запись означала, что все комплектующие, входящие в состав изделия, и само изделие прошли специальный отбор и комплекс проверок и испытаний, которые гарантируют высший уровень качества и надежности космической техники.

В то время космические аппараты практически никаких испытаний на предприятии-разработчике не проходили. Это существенно ускоряло процесс их создания. После прибытия космических аппаратов на космодром работы начинались с прозвонки кабелей, которых на кораблях серии «Восток» было, как тогда казалось ис­пытателям, необыкновенно большое количество. Чтобы их прозвонить, надо было каждый раз производить подстыковку и расстыковку кабелей. От этого у испытателей были мозоли на руках.

Для проведения испытаний необходимо было охлаждать космический аппарат. Для этого из Москвы на самолете на космодром постоянно доставлялся сухой лед.

15 мая 1960 года был осуществлен запуск простейшего варианта корабля (изделие 1КП). Он перешел на более высокую орбиту из-за неисправности инфракрасной вертикали (датчика системы ориентации), корабль вместо тормозного получил разгонный им­пульс. 23 июля 1960 года был произведен очередной запуск корабля «Восток» в варианте с собачками на борту (изделие 1К). Однако произошел отказ ракеты-носителя на начальном участке выведения, в результате чего собачки погибли. 19 августа этого же года был осуществлен запуск изделия 1К с собачками Белкой и Стрел­кой на борту. На этот раз все прошло благополучно. Третий запуск изделия 1К состоялся 1 декабря 1960 года. После выхода на орбиту в работе тормозной двигательной установки корабля наблюдались неполадки. Собачки, находившиеся на его борту, погибли. Последний запуск изделия 1К был осуществлен 22 декабря 1960 года. Но он также оказался неудачным: отказала ракета-носитель в начале работы третьей ступени.

Еще два запуска корабля «Восток» в вариантах с манекенами и собачками (изделие ЗК) состоялись 9 и 25 марта 1961 года. Оба полета прошли без замечаний.

3 апреля 1961 года правительство приняло решение о полете человека в космос. 8 апреля состоялось заседание Государственной комиссии, где было принято решение о запуске Гагарина. 10 апреля корабль «Восток» был состыкован с ракетой-носителем и 11 апреля в 5 час. 40 мин. начался вывоз ракеты-носителя с кораблем «Восток» на стартовую позицию. В полдень этого же дня на стартовой позиции была проведена встреча стартовой команды с Ю.А. Гагариным и Г.С. Титовым. Впоследствии такие встречи стали традиционными. После встречи Гагарин, поднявшись на верхнюю площадку фермы обслуживания, осмотрел спускаемый аппарат корабля.

Домой никто из испытателей не уезжал, так как работы на стартовой позиции по подготовке к пуску должны были начаться рано утром.

И вот утро 12 апреля 1961 года. Проведена бессонная ночь перед стартом. Работы на стартовой позиции по подготовке к пуску начались по 7-часовой готовности, то есть в 4 часа утра по местному времени. Великолепная солнечная погода, так свойственная району Байконура. В 6 часов утра ведущий конструктор корабля «Восток» О.Г. Ивановский и руководитель подготовки советских космонавтов Н.П. Каманин установили шифр логического замка на пульт пилота корабля. Непосредственно перед посадкой космонавта в корабль было заложено бортовое питание.

По 2,5-часовой готовности на старт прибыл автобус с Гагариным и сопровождающими его специалистами. На стартовой позиции его встречали С.П. Королев, председатель Государственной комиссии К.Н. Руднев и маршал К.С. Москаленко. После доклада председателю Государственной комиссии Гагарин поднялся на площадку лифта и сделал свое заявление перед стартом. Затем лифт поднял его на верх фермы обслуживания к посадочному люку корабля.

За несколько десятков минут до запуска при закрытии на корабле посадочного люка не сработал один из контактов, контролирующих качество закрытия люка. Это было зафиксировано на центральном пульте в бункере. Возникла угроза срыва пуска, так как люк мог оказаться негерметичным, а времени на его открытие и повторное закрытие практически уже не было. Тем не менее, С.П. Королев принял решение на повторение этой операции. Боевой расчет в течение 30 мин. успел открутить 30 гаек замков люка, повторно открыть и закрыть люк, снова закрутить эти 30 гаек и проверить герметичность люка методом вакуумирования с помощью так называемой «присоски».

И вот наступил момент старта. Пультовая в бункере была плотно заполнена специалистами – все происходило совсем не так, как показывают в так называемых документальных фильмах, посвященных этому событию, которые в то время снимались всегда после самого события. Кажется, на стартовой позиции не было человека, который бы не переживал происходящее. Волновались операторы у своих пультов, клал таблетки в рот Королев. И был, казалось, только один человек, который не переживал происходящее, – Гагарин. Самый большой пульс был у него после посадки в кабину, и то, наверное, из-за физического напряжения. А потом, вплоть до момента запуска, он был на отметке 64. Все окружающие и сами медики удивлялись этому.

Запуск был осуществлен в 9 час. 07 мин. по московскому (в 11 час. 07 мин. по местному) времени.

После команды «Подъем» все специалисты собрались на «нулевой отметке» стартовой площадки и слушали репортаж по громкой связи о ходе полета.

Особенно остро каждого волновал вопрос надежности работы своего агрегата, своей системы, и с некоторым облегчением они вздыхали, когда эта система заканчивала свою работу. Самое трудное испытание досталось, конечно, на долю тех, кто отвечал за работу системы приземления, ведь она была венцом полета. Все специалисты уже освободились от груза ответственности и по-человечески радовались, уверенные в предстоящем успехе, и только «приземленец», бледный и сосредоточенный, все еще нервно ходил по «нулевой отметке».

И вот наступило 12 часов 55 минут местного времени. Пришло сообщение о том, что парашют раскрылся и приземление прошло успешно. Но, пожалуй, в этот момент никто из присутствующих еще не понял до конца всего значения произошедшего события. И только когда по стартовой площадке разнесся «железный» голос Левитана, сообщивший о результатах полета, мурашки поползли по коже, и все, наконец, поняв грандиозность свершившегося, броси­лись обнимать и поздравлять друг друга.

Буквально сразу после сообщения по радио о полете Гагарина возле «нулевой отметки» появилась автомашина, из которой вышел Сергей Павлович Королев и его ближайшие соратники. Он приехал, чтобы поздравить стартовую команду с этим эпохальным успехом и поблагодарить всех за огромный труд, который был вложен в подготовку и осуществление полета Юрия Алексеевича Гагарина. И эта благодарность СП, как любя называли его все испытатели, была для всех высшей наградой за труд.

Приведя в исходное состояние оборудование стартовой позиции, испытатели, уставшие и невыспавшиеся, отправились на автобусах домой. Все население жилого городка, жены и дети испытателей высыпали на улицы, чтобы встретить их после этой успешной работы. А как были горды испытатели тем, что именно на их долю выпала честь участия в событии, которое навсегда вошло в историю Земли и никогда не будет забыто людьми».

Из воспоминаний Юрия Гагарина «Вижу Землю»


Пока – все земное

«Детство мое прошло в деревне Клушино Смоленской области, затем – в небольшом городке Гжатске. Отец и мать, так же как и деды и бабки, – крестьяне. Мои родители сейчас – люди пожилые. Я помню, как в деревне говорили: «Золотые руки у Алексея Га­гарина!» И в самом деле, у отца спорилась любая работа – и сто­ляра, и каменщика, и пахаря, и слесаря. К этому он приучал и нас, трех братьев и сестру. И мы гордились, когда впервые что-нибудь получалось самостоятельно: удалось ли запрячь ло­шадь, насадить топор на топорище, поправить забор...

Мама удивительно много читала. Она могла ответить по­чти на любой мой вопрос. Мне она казалась, да и сейчас ка­жется, неисчерпаемым источником жизненной мудрости.

К учению я относился серьезно. Не гнался за хорошими отметками в дневнике, а просто хотел знать как можно боль­ше, научиться всему как можно быстрее. Но я оговорился: «в дневнике». На самом деле в клушинской школе, порог которой я переступил 1 сентября 1941 года, дневников не было и в помине. Шла война. В одной классной комнате одновременно занимались два класса – первый и тре­тий. Потом, во вторую смену, – второй и четвертый. Даже тетради были редкостью. Часто приходилось писать на полях га­зеты, на кусках обоев...

С войной пришлось столкнуться рано. Как-то, возвращаясь с ребятами из школы, мы увидели невысоко в небе два советских самолета.

– Смотрите-ка! – крикнул кто-то из товарищей. – Неужто, один – подбитый?

В самом деле, маленький истребитель заваливался то на одно крыло, то на другое и все ниже и ниже клонился к зем­ле. Другой большими кругами летал над ним, как одна пти­ца – над другой, подбитой. Летчику, наверное, стоило боль­ших сил удержать самолет от падения. Ему удалось, наконец, посадить машину на торфяном болоте за околицей. При по­садке самолет переломился,  но пилот успел  выпрыгнуть  из кабины.

– Другой садится! – закричали мы и, конечно, бросились к болоту.

Действительно,   второй   самолет   приземлился   рядом,   на лугу.

Летчик не бросил друга в беде. Они переночевали в Клушине, а утром оба улетели на исправной машине.

«Сам погибай – товарища выручай» – эту пословицу мне пришлось не раз слышать позже, от бывших фронтовиков, от инструкторов в аэроклубе, от командиров в авиационных частях, в которых я служил. Но я уже давно знал, что озна­чает эта пословица: случай с двумя летчиками, их дружбу и мужество я никогда не забуду.

Война принесла много лишений. Мы переехали в Гжатск, но и там пришлось хлебнуть немало горя и нужды. На счету был каждый кусок хлеба. И в 1949 году, когда мне исполнилось 15 лет, я решил оставить учебу в cредней школе и овладеть каким-нибудь ремеслом, чтобы быстрее начать помогать ро­дителям.

Цель была ясна: поступить работать на завод и потом уже продолжать учиться заочно. Многие гжатские ребята так и де­лали. Конечно, и матери, и отцу не хотелось расставаться со мной. Им казалось, что я еще маленький, хотя сами в таком возрасте уже работали по-взрослому. В конце концов, решили, что я поеду в Москву, к дяде, который подскажет, как посту­пить дальше.

Дядя посоветовал мне пойти в ремесленное училище при заводе сельскохозяйственных машин в Люберцах, московском пригороде.

В училище определилась моя будущая профессия, которой не суждено было стать основной: формовщик литейного це­ха. Профессия не из легких. Она требует не только знаний и опыта, но и большой физической силы. Но свободное время оставалось. Его хватало и на выполнение комсомольских по­ручений, и на игру в баскетбол, которой я всегда увлекался, несмотря на свой, мягко говоря, не слишком   высокий   рост.

Труднее стало, когда я поступил в вечернюю школу рабо­чей молодежи. Приходилось жалеть, что в сутках только двадцать четыре часа. Но школу я кончил. И тогда дирекция ремесленного училища помогла мне и нескольким моим друзьям поступить в индустриальный техникум в Саратове на Волге. По той же литейной специальности, далекой от само­летов и тем более от космических дел.

Тем не менее, именно с Саратовом связано появление у меня болезни, которой нет названия в медицине, – неудержи­мой тяги в небо, тяги к полетам.

 

Как это началось!

В техникуме работали самые различные кружки и секции. Я продолжал играть в баскетбол, любил плавать. Но появилось особенное пристрастие к физике. Видимо, сказывалось влияние моего первого преподавателя физики в гжатской школе, – Лев Михайлович Беспалов умел заинтересовать ребят. В тех­никуме уроки физики вел Николай Иванович Москвин. Мы смотрели, как на волшебство, на самые простые опыты в фи­зическом кабинете.

В Саратове, конечно, пришлось изучать физику на другом уровне. В физическом кружке я подготовил и сделал два до­клада. Первый – о работе русского ученого Лебедева о све­товом давлении. Тема второго выступления называлась «К.Э. Циолковский и его учение о ракетных двигателях и меж­планетных путешествиях». Чтобы подготовиться к докладу, пришлось прочитать и сборник научно-фантастических произ­ведений Циолковского, и много других книг.

...Лет с двенадцати я, как и все ребята, зачитывался произ­ведениями Джека Лондона, Жюля Верна, Александра Беляева. На фантастические романы в гжатской библиотеке стояла оче­редь. Мы их пересказывали друг другу, завидовали тому, кто прочтет книгу первым.

Циолковский был совсем иным писателем. Меня увлекла его прозорливость, способность видеть будущее с необыкно­венной точностью. Он писал, что за эрой самолетов винтовых придет эра самолетов реактивных, и они уже летали в не­бе над Саратовом. Он писал о ракетах – и они уже подни­мались ввысь над советской землей. Правда, пока еще в стра­тосферу.

Словом, то, что предвидел Циолковский, сбывалось на гла­зах: «Человечество не останется вечно на Земле, но в погоне за светом и пространством сначала робко проникнет за пре­делы атмосферы, а затем завоюет себе все околосолнечное пространство».

Пожалуй, именно с доклада о работах Циолковского и на­чалась моя «космическая» биография. В литейщике родился летчик. Решил начать с аэроклуба. Признаться, мы с друзьями – Витей Порохней и Женей Стешиным – думали, что прой­дет какая-нибудь неделя-другая, и мы начнем летать. Оказа­лось, что все не так просто: нужно долго и упорно изучать тео­рию, овладевать практическими навыками, работать, рабо­тать и снова работать...

Помню день первого прыжка с парашютом. То ли было очень шумно в самолете, то ли я слишком волновался, но команду инструктора вылезать на крыло не услышал. Только увидел его жест: пора!

Выбрался за бортик кабины, глянул на землю. Никогда еще не приходилось бывать на такой высоте...

– Не трусь,  Юрий, – внизу   девочки   смотрят! – подбод­рил меня инструктор.

В самом деле, на земле ждали своей очереди подруги по аэроклубу.

– Пошел.

Приземлился удачно. И потом все показалось простым, за­хотелось еще и еще спускаться под белым куполом.

После диплома уже просто не мог отступить, бросить воз­душную стихию. Подал заявление в Оренбургское авиацион­ное училище. И, хотя я не стал техником-литейщиком, сейчас могу сказать с уверенностью: и знания, полученные во время учения, и профессиональные навыки мне пригодились в жиз­ни и нужны до сих пор.

Только однажды я чуть было не изменил своей мечте, чуть было не уклонился от избранного жизненного пути. И спасибо друзьям: они помогли не сделать ошибки.

Дело было так. В Оренбурге, на первом курсе авиацион­ного училища, я получил грустное письмо из дома. Заболел отец, матери жилось нелегко. Потянуло в Гжатск. Появилась мысль: брошу-ка я все, уеду куда-нибудь поближе к семье, устроюсь на завод...

Поделился с друзьями тем, что было на душе.

– Юра, не унывай, – сказали они мне. – Не будь тряпкой. Кончишь училище и сможешь лучше помогать родителям.

Черные мысли улетучились наполовину. Совсем они исчез­ли после разговора с Валей. Тогда мы еще не были мужем и женой, но уже крепко дружили. Валя поняла мое душевное состояние. В день моего рождения она подарила мне фото­альбом с надписью: «Юра, помни, что кузнецы нашего сча­стья – это мы сами. Перед судьбой не склоняй головы».

Я прочитал эти строки и подумал: «Неужели курсант Гага­рин всерьез хотел бросить авиационное училище? Неужели он решил отказаться от любимого дела, от своей мечты?»

Пустое дело – рассуждать по методу «если бы да кабы». Но легко себе представить, что по-иному сложился бы мой жизненный путь, если бы я не прислушался к добрым советам Вали и других друзей.

 

Мы рисуем космические корабли

 Годы учения в Оренбурге совпали с первыми советскими успехами в завоевании космоса. После запуска искусственного спутника в Ленинской комнате училища у радиоприемника разгорались жаркие споры: теперь скоро и человек полетит в космос…

– Скоро? Больно ты быстрый! Лет через пятнадцать – двадцать... Тебя к тому времени уже спишут из авиации!

– Первым, конечно, на спутнике полетит ученый. Это же корабль-лаборатория...

– Совершенно не обязательно. Потребуется человек с железным здоровьем. Как у водолаза или летчика-испытателя…

– А, по-моему, для  первого полета  выберут врача.  Ведь главное – проверить, как реагирует человеческий организм...

Конечно, к единому выводу мы никогда не приходили. И да­же, набрасывая чертеж будущего космического корабля, все представляли его по-разному. Рисовал и я. Как мой тогдаш­ний проект не похож на «Восток-1», с борта которого через пять лет я увидел Землю из космоса!

Особенно поразило нас сообщение о запуске второго искусственного спутника с собакой на борту. «Раз живое су­щество уже поднялось в космос, – подумал я, – почему бы не полететь туда человеку?» Я присоединился к той группе спорщиков, которая считала запуск первого космонавта делом недалекого будущего.

А время шло. Настали и счастливые события. Вернее, сов­пали: я надел форму лейтенанта авиации и женился на Вале. Многое дал мне Оренбург – и семью, и власть над самолетом.

Из приуральских степей путь наш лежал на Север, в край длинных полярных ночей. Там – служба, там – практика. Я много летал, а еще больше – учился. Занимался теоретиче­скими дисциплинами, чтению отдавал почти все свободное время.

Принесешь, бывало, в комнату дров, затопишь печь. Валя готовит ужин и просит:

– Почитай что-нибудь вслух...

Даже романы и повести я старался выбирать из жизни лет­чиков. Да и Валю эта тематика быстро увлекла.

Так шла, бежала, летела вперед жизнь. Третья космическая ракета сфотографировала невидимую сторону Луны. «Какая изумительная точность! – отметил я мысленно. – Значит, уже совсем скоро...»

Через несколько дней  я  подал  рапорт с  просьбой  зачислить меня в группу подготовки космонавтов, если, разумеет­ся, такая группа уже существует.

Почему решился на такое заявление? Трудно ответить. Но теперь уж точно известно, что решился не один я: подобных заявлений было немало, и не только от летчиков.

Кое-что у меня было в активе: я был молод, здоров, хо­рошо себя чувствовал во время полетов и прыжков с парашю­том. Но, признаться, я не слишком надеялся на успех заявле­ния. «Найдутся тысячи и тысячи лучше меня», – думалось мне.

Какова же была радость, когда пришел вызов из Москвы! Пройдена первая, тщательная медицинская комиссия, после которой пришлось вернуться на Север. Окончательный ответ не приходил долго. Валя чувствовала, что я волнуюсь, но не догадывалась о подлинной причине. Не стоило ей говорить, когда ничего еще не было решено. Ведь я знал, что Валя не встанет на пути моих планов и будет рада за меня. Мы уже привыкли  жить  одними  мечтами,  одними  стремлениями.

...Хороший праздник – день рождения. Наверное, на ты­сячу людей находится не больше одного чудака, который не отмечает такой праздник. Мне же в канун двадцатипятилетия пришел редчайший из подарков: вызов в Москву. Я понял, что это значило.

 

Экскурсия на борт «Востока»

–  Будем знакомы: Титов.

–  Меня зовут Андриян…

–  Гагарин, Юрий.

Первые встречи, первые знакомства. Все мы с интересом присматривались друг к другу. Славные ребята! Душевные, простые, обыкновенные!

Сразу прибавилось уверенности в силах.

Мы поселились под Москвой, в месте, которое сейчас при­нято называть «Звездный городок». Быстро пришлось убе­диться: предстоит немало трудиться и учиться. И, главное, впе­реди было не так уж много времени: ученые и конструкторы практически заканчивали все необходимые приготовления.

К полетам нас готовили специалисты самых различных обла­стей знания. Мы изучали основы ракетной и космической техники, конструкцию корабля, геофизику, астрономию, медици­ну. Кроме теории, много времени уходило на физическую под­готовку. Гимнастику сменяли игры с мячом, прыжки в воду с трамплина, велосипед. Регулярно, в любую погоду, под наблю­дением врачей. А вскоре подошло время специальных трени­ровок – испытаний в сурдокамере, где царит абсолютная ти­шина, на стремительной центрифуге, в термокамере с обжи­гающим воздухом, в самолетах, где специально создается со­стояние невесомости.

Готовился и космический корабль. Его я впервые увидел летом 1960 года, за девять месяцев до старта. Будущий «Во­сток» всем сразу же понравился. Тогда же мы узнали, что оболочка корабля нагревается при входе в плотные слои атмосферы до нескольких тысяч градусов...

–  Гагарину хорошо – он литейщик, привык стоять у рас­каленных печей, – пошутил кто-то из товарищей.

–  Пожалуй,   несколько  тысяч   градусов  многовато   и   для Юры, – отметил другой.

– Как-нибудь не расплавимся!

Здесь же мы познакомились с тепловой защитой корабля. И, забегая вперед, скажу, что во время всех наших полетов температура в кабине была нормальной.

Я хочу рассказать о корабле. Косми­ческий корабль состоит из двух отсеков. Первый – «жилой». Это кабина пилота с рабочей аппаратурой. Второй отсек с тормозной установкой, которая обеспечивает посадку ко­рабля.

Самый большой предмет в кабине – кресло. В него вмон­тирована катапульта, схожая с теми, что имеются на реактив­ных самолетах. По команде кресло с человеком отделяется от корабля. Кроме катапульты, в кресло вмонтирована спаса­тельная лодка, запас провизии, рация для связи в случае вы­нужденной посадки на воду, запас медикаментов.

Наверное, все или почти все читатели видели в кино или по телевидению внутреннее оборудование корабля. Там мно­го сложной радиотехники, оптических  устройств.  За тем,  что делается вне корабля, пилот наблюдает через иллюминато­ры. Стекла иллюминаторов – особенные, не уступающие по прочности металлу. Но, кроме того, нужна и защита от ярких, не таких, как на Земле, солнечных лучей. Поэтому иллюми­наторы снабжены шторками.

В кабине расположены аппараты и системы, обеспечиваю­щие нормальные условия жизни и работы космонавта: темпе­ратуру воздуха, влажность, содержание кислорода и так далее. Вы знаете, что никаких непредвиденных обстоятельств при посадке советских космонавтов не случалось. Все шестеро приземлились в заданном районе, и аварийный запас прови­зии никому не понадобился...

Мне кажется, нам очень повезло по сравнению с амери­канскими коллегами и в таком отношении: кабины на наших кораблях намного просторнее, чем на американских. Судя по тому, что рассказывали Гленн и его товарищи, у нас были и другие преимущества. Например, температура поддержива­лась в заданных нормах. А американские ученые, видно, не смогли окончательно преодолеть перегрев... И еще – старт. Не завидую тому пилоту-космонавту, который сидит на космо­дроме и узнает, что запуск откладывается из-за таких-то и та­ких-то неполадок. У нас этого не было. Необычайная точность расчетов сопровождала нас во всем от старта до посадки.

Безукоризненно работали все приборы. Об одном приборе я расскажу вам подробнее. Он похож на глобус, на такой же глобус, который есть в каждой школе. Во время полета этот глобус вращается. И в любую секунду мы могли точно опре­делять, над какой точкой Земли находится корабль. Управле­ние кораблем настолько совершенно, что оно вызывало у нас, космонавтов, откровенное чувство восторга учеными и кон­структорами.

Как вы знаете, в космос корабль выводится многоступен­чатой ракетой. Как только «Восток» достигает заданной высо­ты, он отделяется от ракеты-носителя и продолжает полет самостоятельно. Скорость — около восьми километров в се­кунду.

Советские ракеты не имеют себе равных по мощи, надеж­ности и точности работы. Ракета, которая вывела на орбиту Земли «Восток», имела общую мощность двигателей около 20 000 000 лошадиных сил.

 

Сто восемь минут

Однажды я шагал по морозной, но уже охваченной предчувствием весны Москве.

Тысячи людей шли по улице Горького навстречу мне, обго­няли. И никто, конечно, не знал, что готовится грандиозное со­бытие, подобного которому еще не знала история. Я постоял у кремлевской стены, еще раз взглянул на Мавзолей Ленина, спустился к Москве-реке... В ту же ночь вылетел в Байконур.

Вместе со мной на космодром летел Герман Титов, еще не­сколько космонавтов, группа научных работников и врач. Мы сидели с Германом рядом. Опасения тех, кто предлагал не предупреждать нас о дне полета, чтобы мы не нервничали, не оправдались. И я, и Герман, который был готов в случае необ­ходимости занять место в кабине «Востока», чувствовали себя прекрасно.

Мы были готовы. Но долгожданное решение государствен­ной комиссии было объявлено только на космодроме: я назна­чался командиром «Восток-1», Герман Титов – моим дубле­ром.

До 11 апреля мы с Германом изучали график полета, от­рабатывали все элементы задания. Нужно было запомнить все операции, которые предстояло выполнить в полете. Помогали нам в этом и создатель космического корабля, и видные со­ветские ученые.

Привыкали мы и к «космической кухне» – сокам и паште­там, которые предстояло есть из особых туб.

День перед полетом был отведен для полного отдыха. В домике, где жили мы с Германом, звучала тихая музыка. О полете не разговаривали. Вспоминали детство, прочитанные книги, увиденные фильмы. Весело посмеивались друг над дру­гом, вспоминая всякие забавные случаи и происшествия. Кро­ме врача, который был с нами почти постоянно, заходили друзья по отряду, Главный конструктор (С.П. Королев – длительное время его фамилия оставалась секретной – ред.).

Спать легли в девять вечера. Помнится, снов я не видел. В половине шестого утра разбудил врач. Встал и Герман, на­певая, как обычно, шутливую песенку. Последняя проверка. Все – в норме.

Мне помогли надеть скафандр. Тут же, кажется, я дал пер­вые в жизни автографы.

Потом мы с Германом сели в специальный автобус, в котором начинается  уже  космическая жизнь.  Скафандр  подклю­чается к приборам, подающим воздух.

У подножия ракеты – огромного устремленного в небо сооружения – попрощался с провожающими и на лифте под­нялся к вершине ракеты. Заявление, которое я сделал за не­сколько минут перед этим, широко известно. Оно было напе­чатано в газетах, передано по радио. Тем не менее, хочется вспомнить несколько фраз, сказанных на космодроме. Они ведь точно отражали мое душевное состояние перед полетом, мои чувства и мысли:

«Счастлив ли я, отправляясь в космический полет? Конечно, счастлив. Ведь во все времена и эпохи для людей было выс­шим счастьем участвовать в новых открытиях. Сейчас до старта остаются считанные минуты. Я говорю вам, дорогие друзья, до свиданья, как всегда говорят люди друг другу, от­правляясь в далекий путь. Как бы хотелось вас всех обнять, знакомых и незнакомых, далеких и близких!»

И вот я остался один, среди многочисленных приборов, освещенных искусственным светом. Лишь радио связывало меня с окружающим миром.

Конечно, я волновался – только робот не волновался бы в такие минуты и в такой обстановке. Но вместе с тем был уве­рен, что полет завершится успешно, что ничего такого, что не предвидели бы наши ученые и техники, не случится. Был уве­рен в совершенстве ракеты, скафандра, приборов, связи с Землей, качества пищи. Очевидно, и во мне были уверены. Все это, вместе взятое, и называлось «готовностью к космиче­скому полету».

О чем я думал, сидя в кресле космического корабля перед стартом? Уже была проверена техника связи. Слышалась му­зыка: друзья позаботились, чтобы я не чувствовал одиночества. Оставалось шестьдесят минут «свободного времени».

Еще не подсчитана скорость человеческой мысли, но какое расстояние может она преодолеть за час! Мне предстояло стать пионером, первым человеком, оторвавшимся от Земли, преодолевшим власть ее тяготения. Из всех человеческих дерзких мечтаний  это, конечно, испокон веков считалось самым несбыточным, сказочным.

Двигатели ракеты были включены в 9 часов 07 минут. Сразу же начали расти перегрузки. Я буквально был вдавлен в кресло. Как только «Восток» пробил плотные слои атмосферы, увидел Землю. Корабль пролетал над широкой сибирской рекой. Отчетливо были видны островки на ней и освещенные солнцем лесистые берега.

Смотрел то в небо, то на Землю. Четко различались горные хребты, крупные озера. Видны были даже поля.

Самым красивым зрелищем был горизонт – окрашенная всеми цветами радуги полоса, разделяющая Землю в свете солнечных лучей от черного неба. Была заметна выпуклость, округлость Земли. Казалось, что вся она опоясана ореолом нежно-голубого цвета, который через бирюзовый, синий и фиолетовый переходит к иссиня-черному…

Невесомость, к которой я быстро привык, сыграла со мной злую шутку. После одной из записей в бортовой журнал я отпустил карандаш, и он свободно поплыл по кабине вместе с планшетом. Но неожиданно развязался узелок шнурка, на котором был закреплен карандаш, и он нырнул куда-то под сиденье. С этого момента я его больше не видел. Дальнейшие свои наблюдения пришлось передавать по радио и записывать на магнитофон.

За исключением этого небольшого происшествия, ничего непредвиденного не произошло. Заранее разработанный график полета соблюдался точно. До самого спуска все шло примерно так, как мы рассчитывали на Земле.

В 10 часов 25 минут автоматически было включено тормозное устройство. Корабль вошел в плотные слои атмосферы. Сквозь шторки, прикрывавшие иллюминаторы, я видел багровый отсвет пламени, бушующего вокруг корабля. Невесомость исчезла, нарастающие перегрузки вновь прижали меня к креслу. Они увеличивались и были сильнее, чем при взлете.

В 10 часов 55 минут, через 108 минут после старта, «Восток» благополучно опустился на поле колхоза «Ленинский путь» у деревни Смеловки.

В ярко-оранжевом скафандре я, наверное, выглядел странно. Первые «земляне», женщина и девочка, боялись подойти ко мне поближе. Это были Анна Акимовна Тахтарова и ее внучка Рита.

Потом с полевого стана подбежали механизаторы, мы об­нялись, расцеловались. За те неполных два часа, которые я провел в космосе, радио донесло и сюда, и во все концы Зем­ли весть о запуске. Моя фамилия уже была известна тем, кто меня встретил.

«Восток» спустился в нескольких десятках метров от глу­бокого оврага, в котором шумели весенние воды. Корабль почернел, обгорел, но именно поэтому казался мне еще более красивым и родным, чем до полета.

Внучка лесника Рита Тахтарова сейчас уже ходит в школу. Я никогда не забуду, что она и ее бабушка были первыми людьми, встретившими меня после возвращения из космоса.

 

Ждем новых стартов!

Сейчас мне уже трудно так, как раньше, никем не заме­ченным и неузнанным, походить по вечерней Москве, прийти на Красную площадь. Популярность – вещь непоправимая. Приходится лишь думать: чему и кому ты ей обязан.

Один   иностранный   корреспондент  спросил  меня:

– Не устали ли вы, Гагарин, от той известности, которую получило ваше имя после 12 апреля 1961 года? Теперь, навер­ное, вам обеспечен отдых до конца жизни...

– Отдыхать? – возразил   я   ему. – У   нас   все трудятся и больше всего самые известные люди. Герои Советского Союза и Герои Социалистического Труда, а их в стране тысячи, стараются работать   как   можно   лучше, увлекая других своим личным примером.

Дел после первых полетов в космос у нашей шестерки не убавилось, а прибавилось. Все мы продолжаем учиться. Со­вершенствуем знания в области космических полетов. Мы не ушли из отряда космонавтов, а продолжаем ежедневно рабо­тать в классах и лабораториях, передавая опыт своей смене.

Чудесные ребята готовятся продолжать наше дело! Им бу­дет и легче, и сложнее, чем нам. Легче – потому что наша ше­стерка многое узнала и передаст им опыт. Труднее – потому что с каждым разом задания будут сложнее, аппаратура тоже.

Мои друзья, надеюсь, простят меня за то, что я открою наш общий секрет: ни один из нас, космонавтов, слетавших в космос, не отказался от мысли еще раз «взглянуть» на нашу голубую планету...»


Оренбуржье – школа и родина шести космонавтов

За годы освоения космоса оренбургская земля воспитала и вырастила 6 космонавтов. Жители области гордятся тем, что первый космонавт планеты Юрий Гагарин осваивал навыки летного мастерства на оренбургской земле, в Чкаловском авиационном училище летчиков.

Более трехсот выпускников «летки» в разные годы удостоены звания Героя Советского Союза. Среди них покорители космоса Александр Викторенко, Валентин Лебедев, Юрий Лончаков. Родом из поселка Колтубановский Бузулукского района летчик-космонавт Юрий Романенко, а в селе Ефимовка Курманаевского района родился летчик-космонавт Геннадий Манаков. В Адамовском районе установлен памятник трагически погибшему здесь Владимиру Комарову.


Наш степной край тесно связан с небом. Город Оренбург с 1938 года по 1957 год носил имя Валерия Чкалова, его именем названа одна из главных улиц областного центра.

Выпускник Серпуховской высшей школы воздушного боя никогда не бывал здесь, но сама школа в 1928 г. была переведена в солнечный Оренбург.

Оренбургская область являлась кузницей кадров для российской космонавтики.