Конспект книги ницше Ф. По ту сторону добра и зла.\ Сб. Минск М.: Харвест, 2005 879с. Продолжение содержания
| Вид материала | Конспект |
- Фридрих Ницше "К генеалогии морали. Полемическое сочинение", 1683.73kb.
- Что бы делало твое добро, если бы не существовало зла?, 27.44kb.
- Фридрих Ницше "По ту сторону добра и зла", 2210.39kb.
- Фридрих Ницше "По ту сторону добра и зла", 5045.66kb.
- Фридрих Ницше «По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего», 8741.67kb.
- Из книги ф. Ницше «веселая наука» Безумец, 675.32kb.
- Всё, что делается из любви, совершается всегда по ту сторону добра и зла, 228.9kb.
- Формирование личности Ницше и его философии, 250.86kb.
- Конспект 1 части «Божественной комедии», 43.12kb.
- Изд. "Харвест", Минск, 1998, 6591.55kb.
Добрый Бог, как и черт, — суть исчадия decadence. Как можно так поддаваться простоте христианских теологов, чтобы вместе с ними декретировать, что развитие понятия о Боге от Бога народа Израиля, к христианскому Богу, к вместилищу всякого добра, — что это был прогресс? — Но сам Ренан делает это.
Как будто Ренан имеет право на простоту! А между тем противоположное бросается в глаза. Если из понятия о божестве удалены все предпосылки возрастающей жизни, все смелое, повелевающее, если оно опускается до символа посоха для уставших, если становится Богом бедных, Богом грешников, больных и предикат «Избавитель» делается божеским предикатом вообще, — то о чем говорит подобная редукция божественного?
«Царство Божье» увеличилось. Прежде Бог знал только свой народ. Теперь он пошел на чужбину, начал странствовать, и уже нигде не оставался, пока не перетянул он на свою сторону половину земли.
Но Бог «великого числа», демократ между богами остался иудеем, богом всех нездоровых жилищ целого мира!.. Царство его мира всегда было царством подполья, госпиталем, гетто…
\271\
И сам он, слабый, такой decadent... Даже самые бледные из бледных, господа метафизики, альбиносы понятия, стали над ним господами. Теперь он прял мир из самого себя — sub specie Spinozae, стал «идеалом», стал «вещью в себе»... Падение божества - Бог стал «вещью в себе»...
018
Христианское понятие о божестве есть одно из самых извращеннейших понятий о божестве; Бог, выродившийся в противоречие с жизнью, вместо того чтобы быть ее вечным утверждением! Бог, объявляющий войну жизни, природе, воле к жизни! Бог как формула всякой клеветы на «посюстороннее», для всякой лжи о «потустороннем»! Бог, освящающий волю к «ничто»!..
019
Сильные расы северной Европы не оттолкнули от себя христианского Бога. Они должны бы справиться. Но за то, что не справились с ним, на них лежит проклятие: почти два тысячелетия — и ни одного нового божества!
\272\
Все он, Бог христианского монотонотеизма, в котором получили свою санкцию все инстинкты decadence, вся усталость души!..
020
Осуждая христианство, я не хотел бы быть несправедливым по отношению к буддизму. Обе религии принадлежат к нигилистическим, как религии decadence, и обе удивительно непохожи одна на другую. Теперь их можно сравнивать.
Буддизм реальнее христианства, — он представляет собою наследие холодной постановки проблем. Буддизм есть единственная позитивистская религия. Он не говорит: «Борьба против греха», но говорит: «Борьба против страдания». В этом его глубокое отличие от христианства — он стоит по ту сторону добра и зла.
Вот два физиологических факта, на которых он покоится:
- преувеличенная раздражительность, выражающаяся в утонченной чувствительности к боли
- усиленная духовная жизнь, слишком долгое пребывание в области понятий, ведущее к тому, что инстинкт личности, ко вреду для себя, уступает место «безличному».
На основе этих физиологических условий возникло состояние депрессии; против него-то и выступил со своей гигиеной Будда.
\273\
Он предписывает жизнь на свежем воздухе, в странствованиях; умеренность и выбор в пище, осторожность относительно спиртных напитков; никаких забот ни о себе, ни о других.
Он требует представлений успокаивающих или развеселяющих. Он понимает доброту как требование здоровья. Молитва исключается, равно как и аскеза. Никакого категорического императива, принуждения даже внутри монастырской общины (откуда всегда возможен выход). Он не требует борьбы с теми, кто иначе думает; его учение сильнее всего вооружается против чувства мести.
И это с полным правом: именно эти аффекты были бы вполне нездоровы по отношению к главной, диететической, цели. Если он встречает духовное утомление, он с ним борется тем, что придает даже и вполне духовным интересам строго личный характер. В учении Будды эгоизм делается обязанностью. «Необходимо одно: как тебе освободиться от страданий».
021
Мягкий климат, кротость, отсутствие милитаризма — вот условия, предрасполагающие к буддизму; очагом движения были высшие и даже ученые сословия. Ясность духа, отсутствие желании — вот чего хотят и чего достигают.
\274\
Буддизм не религия. Совершенное здесь есть нормальный случай. В христианстве инстинкты угнетенных выступают на передний план. Казуистика греха, самокритика, инквизиция практикуются здесь как занятие; постоянно поддерживается пыл по отношению к могущественному существу; высшее здесь недостижимо.
В христианстве недостает откровенности. Тело презирается, гигиена отвергается; церковь отвращает даже от чистоплотности.
Христианство есть жестокость к себе и другим, воля к преследованию. Мрачные представления здесь на переднем плане. Состояния эти - эпилептоидны. Диета приспособлена к тому, чтобы крайне раздражать нервы.
Христианство есть вражда к «знатным», и вместе с тем скрытое соперничество с ними (им - «плоть», себе - только «душу»...). Христианство — это ненависть к уму, свободе, чувствам, к радости вообще...
022
Когда христианство покинуло свою первоначальную почву, т. е. низы, подонки античного мира, когда вышло на поиски власти среди варварских народов — с тех пор оно не могло уже более рассчитывать на утомленных людей, но ему предстояло иметь дело с людьми терзающими друг друга — людьми, но неудачниками.
\275\
Страдание от самого себя не имеет здесь характера чрезмерной раздражительности, а скорее наоборот, —стремление к причинению боли путем враждебных поступков. Христианству нужны были варварские понятия, чтобы господствовать над варварами: такова жертва первенца, причащение в виде пития крови, всевозможные пытки, помпезность культа.
Буддизм — религия для поздних, для добрых рас, которые слишком восприимчивы к боли; он есть возврат к закалке тела. Христианство хочет приобрести господство над дикими зверями, средством его для этого является — сделать их больными. Делать слабым — это христианский рецепт к приручению.
023
Буддизм холоднее и объективнее. Он не нуждается в том, чтобы страданию, болезненности придать вид приличия, толкуя его как грех. А для варвара страдание - нечто неприличное: он нуждается в известном истолковании, чтобы себе признаться, что он страдает. В слове «дьявол» варвары имели налицо могущественного врага: можно было не стыдиться страдания от такого врага.
\276\
Истина и вера — это два мира отдельных противоположных интересов: к тому и другому ведут пути различные. Знать — значит на Востоке быть мудрецом. Если счастье в том, чтобы верить в спасение от греха, то нет необходимости, чтобы человек был грешен, но только, чтобы он чувствовал себя грешным.
Но если вера неизбежна, то значит, разум оказался дискредитирован: путь к истине через разум не состоялся. — Сильная надежда есть гораздо больший жизненный стимул, чем какое бы то ни было действительно наступившее счастье.
Страдающих можно поддержать надеждой, которая не может быть опровергнута — надеждой на потустороннее! (надежда считалась у греков злом, коварным злом).
Чтобы была возможна любовь, требование целомудрия усиливает пыл религиозного инстинкта — оно делает культ мечтательнее. — Любовь есть такое состояние, когда человек по большей части видит вещи не такими, каковы они есть. Здесь господствует сила иллюзии, преображающая и услаждающая. При любви можно вытерпеть все.
\277\
С любовью можно перейти через самое плохое в жизни -, его и вовсе не замечаешь. Вот что можно сказать о трех христианских добродетелях: вере, надежде, любви; я называю их тремя христианскими хитростями.
024
Коснусь проблемы возникновения христианства. Первое: христианство можно понять единственно в связи с той почвой, на которой оно выросло, — оно не враждебно иудейскому инстинкту.
Евреи — это самый замечательный народ мировой истории. Они, поставленные перед вопросом: быть или не быть, предпочли быть какою бы то ни было ценою: и этою ценою было извращение всей природы, всего внутреннего мира, равно как и внешнего.
Они оградили себя от всех условий, в которых народ мог и должен был жить, они создали из себя понятие противоположности естественным условиям, они обратили религию, культ, мораль, историю, психологию в противоречие к естественным ценностям этих понятий.
\278\
Евреи самый роковой народ всемирной истории: они настолько извратили человечество, что христианин может чувствовать себя антииудеем, не понимая того, что он есть последний вывод иудаизма.
В «Генеалогии морали» я представил противоположность понятий благородной морали и морали ressentiment, выводя последнюю из отрицания первой; но эта иудейско-христианская мораль.
Чтобы сказать Нет всему, что представляет удачу, силу, красоту, самоутверждение, — инстинкт ressentiment, должен был изобрести себе другой мир, с точки зрения которого это утверждение жизни являлось недостойным само по себе.
Еврейский народ есть народ самой упорной жизненной силы; поставленный в невозможные условия, он добровольно, берет сторону всех инстинктов decadence —потому, что в них он угадал ту силу, посредством которой он может отстоять себя против «мира». Евреи сумели изобразить эти инстинкты с тонкостью иллюзии, сумели поставить себя во главе всех движений decadence, чтобы из них создать движение, утверждающее жизнь.
Для той человеческой породы, которая домогается власти, т. е. для жреческой породы, — decadence есть только средство: эта порода людей имеет интерес в том, чтобы сделать человечество больным, чтобы понятия «добрый» и «злой», «истинный» и «ложный» извратить в опасном для жизни смысле, являющемся клеветою на мир.
\279\
025
История Израиля - типичное изображение того, как естественные ценности лишались всякой естественности. Во времена Царей, и Израиль стоял ко всем вещам в естественном отношении. Его Иегова был выражением надежды на себя: с ним доверяли природе. Бог Израиля - Бог справедливости.
В празднествах народ был благодарен за круговую смену времен года, за свою удачу в скотоводстве и земледелии. Народ ценил образ царя — хорошего солдата и строгого судью.
Но старый Бог ничего более не мог из того, что мог он ранее. Изменили и понятие о нем, — это понятие лишили естественности; этой ценой его удержали. — Иегова более не составляет единства с Израилем.
Понятие о нем сделалось орудием в руках жрецов — агитаторов, которые теперь истолковывали всякое счастье как награду, всякое несчастье — как наказание за непослушание против Бога.
Теперь изгнана из мира естественная причинность. И явилась потребность в противоестественной причинности; отсюда вся дальнейшая противоестественность. Бог, который требует, — вместо Бога, который помогает.
\280\
Мораль не является уже более выражением условий, для жизни и роста народа, но, сделавшись абстрактною, становится коренным извращением фантазии, «дурным глазом» по отношению к миру. Что такое еврейская христианская мораль? Случай, лишенный невинности, несчастье, оскверненное понятием «греха», благосостояние как опасность, как «искушение», плохое самочувствие, червь совести.
026
Понятие о Боге извращено; понятие о морали извращено, Жрецы устроили чудо из искажения: прошлое собственного народа они перенесли в религию с полным надругательством над исторической действительностью, сделали из этого прошлого тупой механизм, соединивши вину с наказанием, благочестие с наградой.
Церкви вторили философы: ложь «нравственного миропорядка» проходит через все развитие даже новейшей философии. Что означает «нравственный миропорядок»? То, что существует Божья воля на то, что человек может делать и чего не может, что в судьбах народа воля Божья господствует!
Действительность вместо этой жалкой лжи гласит: тот человек — паразит, который преуспевает насчет всего здорового в жизни, т.е. жрец, злоупотребляет именем Бога.
\281\
Жрец определяет ценности, называет «Царством Божьим>>, средство, при помощи которого с хладнокровным цинизмом мерит он народы, времена, отдельные личности меркою полезности или вреда для власти жрецов. В руках еврейских жрецов великое время истории Израиля сделалось временем упадка; изгнание обратилось в наказание за прошлые великие времена, за те времена, когда жрец еще был ничем.
Из сильных, свободных, удачных образов истории Израиля они сделали, жалких проныр и ханжей; психологию всякого великого события они упростили идиотской формулой «послушания или непослушания Богу».
«Божья воля» (т. е. условие для поддерживания власти жреца) должна быть известно — необходимо «откровение», «Священное Писание»; оно делается публичным со всей иерархической помпой, с покаянными днями, с воплями горести о «грехах».
С педантизмом формулировал жрец, что хочет он иметь, «в чем Божья воля», вплоть до малых податей, которые должны платить ему. Нигде не обойтись без жреца — при рождении, браке, болезни, смерти. — Обязательно является священный паразит, чтобы лишить все это естественности, «освятить» их, выражаясь его языком...
\282\
Ибо всякий естественный обычай, учреждение, всякое требование, — все, что имеет свою цену в самом себе, через паразитизм жреца лишается ценности. И даже более того: требуется санкция, — необходима сообщающая ценность сила, которая, отрицая природу, сама создает ценность...
Жрец обесценивает природу Неповиновение Жрецу, получает имя «греха»; «грехи» - факторы власти, жрец живёт грехами, он нуждается в том, чтобы «грешили»... Высшее положение: «Бог прощает тому, кто подчиняется жрецу.
027
На такой-то ложной почве выросло христианство, самая острая форма вражды к реальности. «Святой народ», заклеймивший «нечестивый мир», — этот народ выдвинул формулу христианства — он отрицал «святой народ», «избранный народ», саму иудейскую реальность.
\283\
Христианство отрицает церковь...
Не понимаю, против чего могло направляться восстание, зачинщиком которого считается Иисус, если это не было восстанием против еврейской церкви. Это было восстанием против «добрых и справедливых», против общественной иерархии — не против привилегии, порядка. Это было неверие в «высших людей».
Святой анархист, вызвавший на противодействие порядку низший народ, «грешников» речами, которые, если верить Евангелию, еще и теперь могли бы довести до Сибири, — он был политическим преступником. Это привело его на крест: он умер за свою вину, — не за вину других.
28
Я впервые касаюсь проблемы психологии Спасителя. Я признаюсь, что мало книг читаю с такими затруднениями, как Евангелия.
\284\
Далеко то время, когда и я смаковал произведение несравненного Штрауса. Тогда мне было 20 лет, теперь я слишком серьезен для этого. Как можно вообще назвать «преданием» легенду о святых? применять научные методы там, где отсутствуют какие-либо документы?
029
Мне крайне интересен психологический тип Спасителя. Он мог бы даже удержаться в Евангелиях, как бы его ни калечили. Истина не в том, что он сделал, сказал, как умер; но важен вопрос, нужно ли представить его тип, даются ли «преданием» черты для его представления.
Я знаю попытку вычитать из Евангелия даже историю «души»; блаженство в неспособности быть врагом. Что такое «благовестие»? — Найдена истинная жизнь, вечная жизнь — она не только обещается, но она тут, она в вас: как жизнь в любви.
\285\
Каждый есть дитя Божье — каждый равен каждому... И из Иисуса делать героя! Все наше понятие о «духе», целиком культурное понятие, — в том мире, в котором живет Иисус, не имеет никакого смысла.
Представим физиологический habitus в его последнем выражении: как инстинкт ненависти против всякой реальности, как бегство, в «необъяснимое», как отвращение от всякого понятия, связанного с временем и пространством, от всего, что есть обычаи, учреждения, как постоянное пребывание в мире, который не соприкасается ни с каким родом реальности, в «Царство Божье внутри вас».
030
Ненависть против реальности — это следствие крайней чувствительности к страданию Инстинктивное отвращение от всякой вражды, границ и расстояний в чувстве — следствие крайней чувствительности к раздражению, которое всякую необходимость противодействия ощущает как невыносимое отвращение (т.е. как отрицаемое инстинктом самосохранения). Ничему и никому не оказывать противодействия — любовь, как последняя возможность жизни...
\286\
Это две физиологические реальности, из которых выросло учение спасения. Близкородственным ему является эпикуреизм, языческое учение спасения. Эпикур — типичный decadent. Боязнь боли не может иметь иного конца, как только религии любви.
031
Я предвосхитил свой ответ. Тип Спасителя мы получили в сильном искажении. Такой тип не мог остаться свободным от примесей. На нем следы среды, в которой вращался этот чуждый образ, судьба первой христианской общины: она обогатила этот тип чертами, которые делаются понятными только в целях борьбы.
Странный и больной мир, в который вводят нас Евангелия, — мир как из русского романа, где сходятся отбросы общества, нервное страдание идиота, — этот мир должен был при всех обстоятельствах сделать тип более грубым: в особенности первые ученики, чтобы хоть что-нибудь понять, переводили это на язык собственной грубости. И он отлился в более знакомые формы...
Пророк, Мессия, будущий судья, учитель морали, чудотворец, Иоанн Креститель — вот сколько было обстоятельств, чтобы извратить тип... Наконец, не будем низко оценивать proprium сектантского почитания: оно сглаживает оригинальные, часто мучительно-чуждые, черты в почитаемом существе — оно даже их не видит.
\287\
Кто сумел бы почувствовать захватывающее очарование подобного смешения возвышенного, больного и детского? Еще одна точка зрения: тип мог бы совмещать в себе многое и противоречивое. Однако всё говорит против этого, все заставляет предполагать противоположное.
Не сомневаюсь, что обильная мера желчи (и даже esprit) перелилась в тип учителя из возбужденного состояния христианской пропаганды: достаточно известна беззастенчивость всех сектантов, которые стряпают себе апологию из своего учителя.
Когда первой общине понадобился судящий, сварливый, гневающийся, хитрый теолог против теолога, она создала по своим потребностям «Бога»: без колебания вложила в его уста понятия, без которых не могла обойтись, каковы: «будущее Пришествие», «Страшный суд», всякий род ожидания и обещания.
032
Я против того, чтобы в тип Спасителя вносить фанатизм: слово imperieux13 которое употребил Ренан, одно уничтожает тип. Царство Небесное принадлежит детям, вера не приобретается завоеванием.
\288\
Вера не гневается, не порицает, не обороняет себя: она не приносит «меч». Она не нуждается в доказательствах ни чудом, ни наградой, ни «даже писанием»: она сама всякое мгновение есть свое чудо, своя награда, свое «Царство Божье». Вера даже не формулирует себя — она живет, она отвращается от формул.
Конечно, случайность среды, языка определяет круг понятий: первое христианство владеет только иудейско-семитическими понятиями. Но пусть остерегаются видеть здесь что-нибудь более чем язык знаков, семиотику, повод для притчи. Ни одно слово антиреалиста не должно приниматься буквально.
Между индусами он пользовался бы понятиями Санкхьи, среди китайцев — понятиями Лао-цзы, и при этом не чувствовал бы никакой разницы. — Можно назвать Иисуса «свободным духом»: слово убивает; все, что устойчиво, то убивает.
Понятие опыт «жизни», противится у него всякого рода слову, вере, догме. Вся реальность, вся природа, даже язык, имеет для него только ценность знака, притчи. — Велик соблазн, который лежит в церковном предрассудке: такой символист стоит вне религии, понятий культа, истории, естествознания, мирового опыта, познания, политики, психологии, вне искусства, — его «знание» есть чистое безумие, не ведающее, что есть что-нибудь подобное.
О культуре он не знает, и ему нет нужды бороться против нее... То же самое по отношению государству, к труду, к войне, — он никогда не имел основания отрицать «мир»; он не предчувствовал церковного понятия «мир»...
\289\
Отрицание для него есть нечто совершенно невозможное. — Подобным же образом нет и диалектики, нет представления о том, что веру, «истину» можно доказать доводами (