Geum.ru

Булгаков не умел лукавить, приспосабливаться ни в жизни, ни в литературе, был не редкость цельным человеком, что, естественно, проявилось и в его творчестве

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5

Поводом для этого послужили события, заставившие Булгакова назвать 1929 год – «годом катастрофы». Усилия по дискредитации писателя, предпринятые чиновной номенклатурой и их прихлебателями-критиками, не пропали даром: в этот год были сняты с репертуара «Дни Турбиных», «Зойкина квартира», «Багровый остров» (пьеса, написанная для Московского Камерного театра и шедшая там с большим успехом с декабря 1928 г. по июнь 1929г.), запрещены репетиции новой пьесы «Бег» и постановка пьесы «Кабала святош» (обе во МХАТе). В сериях писем в вышестоящие инстанции и А.М.Горькому Булгаков сообщает о неблагоприятной для себя литературно-театральной ситуации и тяжелом материальном положении. В письме 28 марта 1930 г., разосланном в адрес Генсека И.В.Сталина и других членов Политбюро и правительства, он обращается с просьбой определить его судьбу и, либо дать право эмигрировать, либо предоставить возможность работать режиссером-ассистентом во МХАТе. Булгаков писал: «Я прошу Советское правительство принять во внимание, что я не политический деятель, а литератор и что всю мою продукцию я отдал советской сцене… Я обращаюсь к гуманности Советской власти и прошу меня, писателя, который не может быть полезен у себя, в отечестве, великодушно отпустить на свободу…» В другом письме Сталину (30 мая 1931 г.) он констатировал: «На широком поле словестности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашенный ли волк, стриженный ли волк, он все равно не похож на пуделя. Со мною и поступили как с волком. И несколько лет гнали меня по правилам литературной садки в огороженном дворе… Нет такого писателя, чтобы он замолчал. Если замолчал, значит, был не настоящий. А если настоящий замолчит – погибнет… Я переутомлен… «Такой Булгаков не нужен советскому театру», – написал нравоучительно один из критиков, когда меня запретили. Не знаю, нужен ли я советскому театру, но мне советский театр нужен как воздух…».

Вопрос о «литераторе Булгакове» обсуждался на заседании Политбюро и был решен положительно: 18 апреля ему позвонил Сталин. Состоялся примечательный и теперь уже легендарный диалог, свою позицию в котором писатель впоследствии оценивал как одну из пяти главных ошибок в жизни:
Сталин: Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь. А может быть, правда – вы проситесь за границу? Что, мы вам очень надоели?
Булгаков: Я очень много думал в последнее время – может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.
Сталин: Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?
Булгаков: Да, я хотел. Но я говорил об этом, и мне отказали.
Сталин: А вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся…
Завершая разговор, собеседники договорились о личной встрече (она так и не состоялась). А в Художественный театр Булгаков и обратиться не успел: оттуда позвонили и пригласили. Уже в мае 1930 г. он был принят на должность режиссера и приступил к инсценировке «Мертвых душ» Н.В.Гоголя; в январе-марте 1932 г.во МХАТе были возобновлены «Дни Турбиных» и начались репетиции «Кабалы святош» («Мольера»). Жизнь начала улучшаться.

В «Заметках автобиографического характера», записанных в 1928-1929 гг. другом Булгакова филологом П.С.Поповым, писатель доверительно сообщал: «Первый рассказ написал лет семи: «Похождения Светлана». Начинался рассказ так: «Внизу большое поле…», потому что всадник мог видеть поле перед собой. До 5-го класса гимназии не писал, наступил перерыв. Затем стал писать юморески. В революционные годы писал фельетоны. Наиболее выдающийся – «День главного врача», где описывается военная обстановка <…> Свой роман («Белая гвардия» – Б.М.) считаю неудавшимся, хотя выделяю из своих других вещей, так как к замыслу относился очень серьезно. По вопросу предпочтения повествовательной или драматической формы полагаю, что тут нет разницы в смысле выделения одного в противовес другому – обе формы связаны так же, как левая и правая рука пианиста. Потребность слушать музыку для меня очень характерна. Можно сказать, что музыку, хорошую, я обожаю. Способствует творчеству. Очень люблю Вагнера. Предпочитаю симфонический оркестр с трубами… <…> Пережил душевный перелом 15 февраля 1920 года, когда навсегда бросил медицину и отдался литературе».

Рубеж 1929 г. – начала 1930-х гг. был насыщен для Булгакова драматическими событиями не только сугубо творческого характера. Назревали новые серьезные перемены в его личной жизни. Л.Е.Белозерская отметила в своих мемуарах: «По мере того, как росла популярность М.А. как писателя, возрастало внимание к нему со стороны женщин, многие из которых… проявляли уж черезчур большую настойчивость…» Тогда же, 28 февраля 1929 г., как вспоминала Любовь Евгеньевна, у Михаила Афанасьевича произошло знакомство с будущей третьей женой: «…Мы с М.А. поехали как-то в гости к его старым знакомым, мужу и жене Моисеенко (жили они в доме Нирензее в Гнездниковском переулке). За столом сидела хорошо причесанная дама – Елена Сергеевна Нюренберг (см.), по мужу Шиловская. Она вскоре стала моей приятельницей и начала запросто и часто бывать у нас в доме».

Не менее дружеские чувства к Е.С.Шиловской испытывал на первых порах и Булгаков, но скоро они поняли, что любят друг друга. Елена Сергеевна происходила из интеллигентной рижской семьи Нюренбергов. Отец, адвокат, С.М.Нюренберг (см.) – перешедший в православие потомок многодетной еврейской семьи из г.Бердичева, мать – Александра Александровна (в девичестве Горская) (см.) была дочерью православного священника Псковской губернии. Получив в Риге гимназическое образование и оказавшись с родителями в Москве, она начинает свою службу в РОСТА, затем работает в секретариате газеты «Известия». Первое ее замужество – с офицером Г.М.Нееловым – было кратковременным, осенью 1921 г. она выходит замуж за сослуживца Неелова, командарма Е.А.Шиловского (см.), в браке с которым у нее рождаются двое сыновей, Евгений и Сергей. Отношения с Е.С.Шиловской приобрели новый поворот и во многом изменили жизнь Булгакова.

В 1967 г. Елена Сергеевна вспоминала, почему она хотела познакомиться именно с Булгаковым: «Я интересовалась им давно. С тех пор, как прочитала «Роковые яйца» и «Белую гвардию». Я почувствовала, что это совершенно особый писатель, хотя литература 20-х годов у нас была очень талантлива. Необычайный взлет был у русской литературы. И среди всех был Булгаков, причем среди этого большого созвездия он стоял как-то в стороне по своей необычности, необычности языка, взгляда, юмора: всего того, что, собственно, определяет писателя. Все это поразило меня…» По утверждению Елены Сергеевны, ни она, ни Михаил Афанасьевич первоначально не хотели идти в гости на масленицу 1929 г. к художникам Моисеенко, но, в конце концов, оба пошли (Елена Сергеевна – во многом из-за ожидавшегося присутствия Булгакова): «В общем, мы встретились и были рядом. Это была быстрая, необычайно быстрая, во всяком случае с моей стороны, любовь на всю жизнь. Я поняла, что это моя судьба, несмотря на все, несмотря на безумно трудную трагедию разрыва. Я пошла на все это, потому что без Булгакова для меня не было бы ни смысла жизни, ни оправдания ее».

Но по воспоминаниям очевидцев, все это для Е.С.Шиловской происходило далеко не в идиллических обстоятельствах. На парижском издании романа «Белая гвардия» Булгаков сделал многозначительную надпись: «Справка. Крепостное право было уничтожено в … году. Москва, 5.II.31 г.», а через полтора года спустя приписал: «Несчастье случилось 25.II.31 года». М.А.Чимишкиан, супруга драматурга С.А.Ермолинского в 1930-х гг., друг Булгакова и Л.Е.Белозерской, передавала описание этого памятного дня в квартире на Б.Пироговской улице со слов Любови Евгеньевны: «Тут такое было! Шиловский прибегал, грозил пистолетом…» По словам Марики Артемьевны, Булгаков с Белозерской рассказали ей, что Шиловский каким-то образом узнал о связи драматурга с Еленой Сергеевной, причем «Люба тогда против их романа, по-моему, ничего не имела – у нее тоже были какие-то свои планы…»

Есть и другая версия этого объяснения, исходящая уже от Елены Сергеевны: «Шиловский потребовал, чтобы Булгаков пришел к нему». Елена Сергеевна не слышала их разговора, муж не позволил ей присутствовать. Пряталась за воротами церкви, неподалеку. Видела, как Булгаков, «понурый и бледный», входил в их дом. Во время разговора Шиловский выхватил пистолет. Как должен был на это ответить Булгаков? Наверное, так, как передает Елена Сергеевна. Побледнев, сказал тихо и сдержанно: «Не будете же Вы стрелять в безоружного?.. Дуэль – пожалуйста!» То ли от этой угрозы, то ли оттого, что Шиловский заявил: в случае развода он детей не отдаст, – Елена Сергеевна и Булгаков расстались на 18 месяцев. Писатель одной из пяти своих жизненных «роковых ошибок» считал «робость и слабость» при выяснении отношений с Шиловским.

На время вынужденного разрыва с Е.С.Шиловской приходится короткая романтическая история у Булгакова с молодой и интересной дамой, Маргаритой Петровной Смирновой (1899-1990), которая потом, после публикации главного романа писателя, уверенно зачисляла себя в прототипы булгаковской Маргариты, обращая внимание, в частности, на сходство имен, предметов личных вещей, некоторые биографические детали. Действие их романа происходило в районе Мещанских улиц в Москве, вблизи Виндавского (Рижского) вокзала. М.П.Смирновой запомнился внешний вид Булгакова, представшего перед ней в охотничьем или мотоциклетном костюме, в крагах, провожавшего ее домой на Третью Мещанскую (теперь Щепкина) улицу, 43, к небольшому деревянному дому. Мемуаристка видит в своем жилище прототип «арбатского готического особняка» Маргариты (этот домик не сохранился, но солидный дом рядом – № 47 – со стрельчатой, под готику, угловой башенкой цел до сих пор), а муж героини этого кратковременного увлечения писателя, как и в «Мастере и Маргарите», был высокопоставленным инженером: Алексей Николаевич Смирнов занимал посты комиссара-инспектора железных дорог РСФСР (в 1920-х гг.) и помощника начальника Коммунального отдела Северной железной дороги (в 1930-х гг.).

М.П.Смирнова не ошибалась, описывая Булгакова в спортивном костюме: в то время он увлекался мотоциклом, предоставленном ему одним из видных деятелей МХАТа. Л.Е.Белозерская увлекалась конной ездой и автомобилем. Интересы супругов были разнообразны, и Любовь Евгеньевна, очевидно, до последнего момента не рассматривала связь мужа с Е.С.Шиловской серьезно, отнеся ее к числу тех многочисленных мимолетных увлечений, какое было, в частности, у Булгакова с М.П.Смирновой. Но с Еленой Сергеевной получилось иначе. Сама она рассказывала о дальнейшем так: «… Все-таки это была судьба. Потому что, когда я в первый раз (после возвращения домой из Лебедяни в середине августа 1932 г. – Б.М.) вышла на улицу, то встретила его; и первой фразой, которую он сказал, было: «Я не могу без тебя жить». И я ответила: «И я тоже». И мы решили соединиться, несмотря ни на что». На последнем листе парижского издания «Белой гвардии» Булгаков записал: «А решили пожениться в начале сентября 1932 года. 6.IX.1932 г.» Теперь Шиловский поступил действительно как благородный человек и дворянин. Сохранился отрывок письма к нему от Булгакова, датированный тоже 6 сентября 1932 г.: «Дорогой Евгений Александрович, я виделся с Еленой Сергеевной по ее вызову, и мы объяснились с нею. Мы любим друг друга так же, как любили раньше. И мы хотим пожениться…»

Трудное для себя решение преподаватель Военно-воздушной академии Е.А.Шиловский принял несколько раньше. За три дня до письма к нему Булгакова, 3 сентября 1932 г. он писал в Ригу родителям покидающей его жены: «Когда вы получите это письмо, мы с Еленой Сергеевной уже не будем мужем и женой…» Такое решение созрело, видимо, уже в середине лета этого же года. Цитируя рассказ Е.С.Шиловской, современный исследователь пишет: «Летом Елена Сергеевна уехала с детьми в Лебедянь, отдыхать. И оттуда после мучительных раздумий, написала мужу: «Отпусти меня!..» Молила Бога об ответе – и откуда-то сверху упал конверт: бросил в форточку почтальон… Пошла искать место, где бы прочесть без детей… Шиловский отпускал меня. Он писал: «Я относился к тебе как к ребенку, был не прав… Можно мне приехать?» Приехал, жил несколько дней. Вдруг – стал умолять, чтобы осталась в доме. Я, дура, согласилась… Вернулась в Москву в конце лета. Миша сказал мне, когда узнал, что я собираюсь остаться в доме: – «Ты что, с ума сошла?» Я написала Шиловскому в Сочи. М.А. приписал: «Дорогой Евгений Александрович, пройдите мимо нашего счастья…» Шиловский прислал ответ – мне. Была приписка: «Михаил Афанасьевич, то, что я делаю, я делаю не для Вас, а для Елены Сергеевны». Миша побледнел. Всю жизнь это горело на лице как пощечина…»

3 октября 1932 г. Шиловские были разведены, а 4 октября зарегистрирован брак между Еленой Сергеевной и Булгаковым. Сохранилась шутливая записка Михаила Афанасьевича, переданная в день бракосочетания на заседании в Художественном театре режиссеру В.Г.Сахновскому: «Секретно. Срочно. В 3 3/4 дня я венчаюсь в Загсе. Отпустите меня через 10 минут». Так они стали законными мужем и женой. Дети с прежним мужем были «поделены». Старший, Женя, хотя и боготворил мать, но вынужден был остаться с отцом, воспитываясь вскоре уже и мачехой, новой женой Е.А.Шиловского, М.А.Толстой-Дымшиц. Младший, пятилетний Сережа, переселился с матерью к Булгакову (на Б.Пироговскую ул., 35а). Михаил Афанасьевич полюбил его как родного, тот отвечал взаимностью, называя своего отчима Потапом. Сам Евгений Александрович в глубине души Булгакова не простил, с ним практически не встречался, но бывшей жене и сыну помогал неукоснительно. Летом 1932 г. Булгаков вступил в писательский кооператив, надстраивающий дом в Нащокинском переулке (ул.Фурманова, 3-5); в новую квартиру (№ 44) семья въехала 18 февраля 1934 г. Временно же они жили на Б.Пироговской, причем Л.Е.Белозерской купили однокомнатную квартиру в этом же доме. Отношения с бывшей женой были выяснены в том же октябре. Булгаковское письмо помечено Л.Е.Белозерской как «Последняя записка в общем доме». Этот разговор Любовь Евгеньевна впоследствии вспоминала: «Мы поговорили. Боже мой! Какой же был разговор. Бедный мальчик… Но я все поняла. Слезы лились между его пальцев (лицо загородил руками)…» Нелегко далось Булгакову прощание со второй женой; видно, как и с Т.Н.Лаппа, он чувствовал свою вину, как мог, помогал Л.Е.Белозерской материально.

Разрыв с Белозерской не привел, как раньше, к большим переменам в жизни Булгакова: и Б.Пироговская улица и Нащокинский переулок также относились к «влиянию» Пречистенки, были, так сказать, в «пречистенском регионе». Сестры в Москве и братья в Париже встретили с пониманием изменения в судьбе брата. Не было больших перемен в друзьях, знакомых, в круге общения Булгакова. И с Любовью Евгеньевной и с Михаилом Афанасьевичем сохранили отношения и дружили с Еленой Сергеевной Павел Сергеевич Попов и его жена Анна Ильинична, внучка Л.Н.Толстого, Н.Н.Лямин и Н.А.Ушакова, С.А.Ермолинский и М.А.Чимишкиан, многие другие. Елена Сергеевна описывала их самых близких друзей, многие из которых приятельствовали и с Белозерской: «У нас был небольшой круг друзей, были художники – Дмитриев Владимир Владимирович, Вильямс Петр Владимирович, Эрдман Борис Робертович (брат драматурга. – Б.М.). Это был дирижер Большого театра Мелик-Пашаев, это был Яков Леонтьевич Леонтьев, директор Большого театра. Все они с семьями, конечно, с женами. И моя сестра Ольга Сергеевна Бокшанская, секретарь Художественного театра, со своим мужем Калужским, несколько артистов Художественного театра: Конский, Яншин, Раевский, Пилявская. Это был небольшой кружок для такого человека, как Михаил Афанасьевич, но они у нас собирались почти каждый день…»

Именно в таких сложных личных обстоятельствах – и драматических, и радостных – Булгаков приступил к осуществлению своего главного произведения – будущего романа «Мастер и Маргарита». На различных рукописях Булгаков по-разному датировал начало работы над ним – то 1928-м, то 1929 годом. Скорее всего, в 1928 г. роман был только задуман, а в 1929-м началась работа над текстом первой редакции. 8 мая 1929 г. писатель сдал в издательство «Недра» главу «Мания фурибунда» из романа «Копыто инженера» (под псевдонимом К.Тугай). В переводе с медицинской латыни название главы означало «мания ярости», и она примерно соответствовала по содержанию главе в окончательной редакции «Дело было в Грибоедове» (сохранился лишь только первый лист черновика). Этой публикацией Булгаков рассчитывал хоть немного поправить свое материальное положение, но глава в «Недрах» так и не появилась.

В марте 1930 г. первая редакция будущего «Мастера и Маргариты» (вместе с «черновиком романа о театре» и «черновиком комедии») была Булгаковым уничтожена (сохранена лишь часть черновиков). По свидетельству Л.Е.Белозерской, рукопись уже существовала в виде машинописи, хотя Любовь Евгеньевна не могла точно сказать, был ли роман в этой редакции фабульно завершен или нет. Образ типа будущей Маргариты в романе, как ей помнилось, присутствовал уже тогда, причем Любовь Евгеньевна утверждала, что это она «подсказала» героиню, чтобы уравновесить преобладание мужских персонажей (в сохранившихся фрагментах этой «Маргариты» нет). Представляется все же, что мемуаристка несколько ошибается. Ранний вариант романа не предполагал в виде главных героев ни мастера, ни Маргариту, появившихся в более поздних редакциях в середине 1930-х гг. Главный же побудительной причиной создания таких героев была сугубо биографическая – третья женитьба писателя. Ведь именно в Елене Сергеевне Булгаков, наконец, обрел возлюбленную, для которой в жизни главным было его творчество (вероятно, двум первым женам этого качества не хватало, что и способствовало разрыву). И именно она явилась главным прототипом героини «Мастера и Маргариты», именно ей посвящен в романе гимн истинной любви: «За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!.. Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож!»

Не способствовали укреплению семьи Булгакова и Белозерской занятия, которыми неожиданно увлеклась Любовь Евгеньевна. Она поступила в автошколу и стала рьяной поклонницей лошадей, занималась в манеже на Поварской улице. Дом порой заполняли мужчины в промасленных куртках, жокеи с ипподрома, шло обсуждение скачек… Елена Сергеевна Шиловская, бывавшая в их доме, впоследствии вспоминала: «Однажды он сказал ей: – Люба, так невозможно, ведь я работаю! – И она ответила беспечно: – Ничего, ты не Достоевский! – Быть может, это был самый тяжелый камень, брошенный в него. Он побледнел, когда рассказывал об этом. Он никогда не мог простить этого Любе…» С Е.С.Шиловской все обстояло по иному; в письме (13.II.1961г.) к брату, А.С.Нюренбергу, в Гамбург, в преддверии 32-й годовщины знакомства с Булгаковым Елена Сергеевна так описала их первую встречу: «Сидели мы рядом, у меня развязались какие-то завязочки на рукаве… я сказала, чтобы он завязал. И он потом уверял всегда, что тут и было колдовство, тут-то я его и привязала на всю жизнь». Здесь она же процитировала надпись, сделанную в день ее именин Булгаковым в 1933 г. на сборнике «Дьяволиада»: «Тайному другу, ставшему явным, жене моей Елене. Ты совершишь со мной мой последний полет. Твой М. 21 мая». И Елена Сергеевна, и Михаил Афанасьевич, очевидно, верили в судьбу, верили, что именно ее воля соединила их навек. И с момента брака с Е.С.Шиловской более женщин в жизни Булгакова биографами не замечено. Елена Сергеевна стала единственной, любимой, бывшей с ним до конца. С 1 сентября 1933 г. Елена Сергеевна по просьбе мужа начинает вести дневник, который является одним из наиболее важных источников биографии Булгакова (сам он, после конфискации ОГПУ в 1926 г. дневника «Под пятой», дневниковых записей из соображений безопасности больше

не вел, да к собственному дневнику, не предназначавшемуся к публикации, сильно охладел еще за несколько месяцев до его изъятия органами). В письме к родителям 11 сентября 1932 г. она утверждала: «…Полтора года разлуки мне доказали ясно, что только с ним жизнь моя получит смысл и окраску. Михаил Афанасьевич, который прочел это письмо, требует, чтобы я приписала непременно: …тем более что выяснилось, с совершенной непреложностью, что он меня совершенно безумно любит». 14 марта 1933 г. Булгаков передал жене доверенность на заключение договоров с издательствами и театрами по поводу своих произведений, а также права на получение авторских гонораров, сохраненные ею и после смерти мужа как единственной наследницей писателя и владелицей его творческого архива. Елена Сергеевна печатала под диктовку почти все произведения Булгакова 1930-х гг.

С начала этих лет писатель и драматург оказался буквально завален работой. Сталинский звонок, о котором говорила вся литературная и театральная Москва, а главное – конкретные действия власть предержащих в отношении Булгакова возымели свой положительный результат. С апреля 1930 г. он работает в Театре рабочей молодежи (ТРАМе) консультантом, с 10 мая – во МХАТе режиссером-ассистентом. В ТРАМе приходилось рецензировать потоком поступавшие туда пьесы молодых авторов, радости не доставлявшие, и почти через год (15.III.31 г.) Булгаков оттуда уходит. Во МХАТе же новый режиссер сразу был назначен в планировавшуюся постановку гоголевских «Мертвых душ», и ему заново пришлось писать текст инсценировки (премьера состоялась 28 ноября 1932 г.). Были и другие работы, и не всегда с удачным финалом. Булгаков сотрудничает с Московским передвижным санитарно-просветительным театром Института санитарной культуры, пишет инсценировку «Войны и мира» (по роману Л.Н.Толстого) для Большого драматического театра в Ленинграде и для Ленинградского Красного театра фантастическую пьесу о будущей войне – «Адам и Ева». Последней пьесой заинтересовался и Московский театр им.Евг.Вахтангова: осенью 1931 г. драматург читает ее в театре. Присутствовавший на чтении глава Военно-воздушных сил Красной армии Я.И.Алкнис заявил, что пьесу нельзя ставить, так как по ходу действия гибнет Ленинград. Театры отказались от постановки «Адама и Евы».

Неблагоприятная ситуация продолжалась и позднее: в июле-ноябре 1932 г. Булгаков сочиняет для Театра-студии Ю.А.Завадского пьесу «Полоумный Журден» по известным комедиям Ж.-Б.Мольера, тогда же по договору с издательством «Жургаз» пишет биографию этого драматурга для серии «Жизнь замечательных людей», в 1933-1934 гг. работает над новой редакцией пьесы «Бег» для МХАТа, пишет комедию «Блаженство, или Сон инженера Рейна» для Ленинградского мюзик-холла и Московского театра сатиры. Все эти проекты не получили практического завершения: книга была отклонена, пьесы не поставлены. Несмотря на временные неудачи, Булгаков не прекращает работу над романом «Мастер и Маргарита», личные обстоятельства жизни только благоприятствуют творческому процессу. В конце 1933 г. он на практике использует и свои актерские данные: профессия актера еще с юношеских дачных спектаклей привлекала писателя и драматурга – Михаил Афанасьевич был подлинным человеком театра. 9 декабря Булгаков исполняет роль Судьи на просмотре во МХАТе первых шести картин инсценировки Н.А.Венкстерн «Записок Пиквикского клуба» Ч.Диккенса. В дальнейшем в 1934-1935 гг. Булгаков играл в театре эту роль регулярно, а также принимал участие в радио-спектакле «Пиквикский клуб» во главе бригады коллег-актеров. Опубликованы воспоминания гримера МХАТа в 1931-1936 гг. В.Г.Павлова, который сообщал как он гримировал Булгакова-артиста для этой роли, рассказывал об его участии в массовых сценах спектаклей «Дни Турбиных» и «Реклама».