Формирование и развитие сербской национальной идеологии в конце XVIII середине 30-х гг. XIX века

Вид материала

Автореферат диссертации

Содержание Виктор Сергеевич Павлов Воробьева Ирина Геннадиевна Общая характеристика работы Объектом настоящего исследования Хронологические рамки и периодизация. Цель диссертационного исследования Научная новизна диссертационного исследования Основные положения диссертации, выносимые на защиту Практическая значимость исследования Апробация результатов исследования. Структура работы Основное содержание работы Первая глава Исторические сочинения Мемуарная литература Частная переписка Периодическая печать Литературные произведения Изобразительные источники Вторая глава «Начало формирования сербской национальной идеологии на рубеже XVIII–XIX веков» ... Полное содержание

Подобный материал:

• История профсоюзного движения беларуси, 880kb.
• Темы для контрольных работ по курсу "История международных отношений в конце xviii­, 19.05kb.
• Внешняя политика сегуната Токугава и «открытие» Японии в середине XIX века, 243.18kb.
• Внешняя политика сегуната Токугава и «открытие» Японии в середине XIX века, 243.17kb.
• Российское законодательство об экономическом положении русской православной церкви, 245.77kb.
• Список вопросов к зачету по истории России Социально-экономическое развитие России, 13.45kb.
• Лоренс Стерн Вконце 20-х годов XVIII в. Джеймс Томсон своими поэма, 34.38kb.
• Немецкое население Западной Сибири в конце XIX начале XXI века: формирование и развитие, 813.44kb.
• Тест § 2, 3 3 Колониальные и зависимые страны в начале XX века, 70.54kb.
• Министерского делопроизводства XIX начала, 131.91kb.

На правах рукописи


БЕЛОВ Михаил Валерьевич


ФОРМИРОВАНИЕ И РАЗВИТИЕ

СЕРБСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕОЛОГИИ

в конце XVIII – середине 30-х гг. XIX века


Специальность 07.00.03 — Всеобщая история


Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

доктора исторических наук


Нижний Новгород

2007

Работа выполнена на кафедре истории зарубежных стран Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского


Научный консультант:

доктор исторических наук, профессор

Виктор Сергеевич Павлов


Официальные оппоненты:

доктор исторических наук

Никифоров Константин Владимирович

доктор исторических наук

Кудрявцева Елена Петровна

доктор исторических наук, профессор

Воробьева Ирина Геннадиевна


Ведущая организация: Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова


Защита состоится 7 ноября 2007 г. в часов на заседании диссертационного совета Д-212.166.10 при Нижегородском государственном университете им. Н.И. Лобачевского (603005, Нижний Новгород, ул. Ульянова, 2, ауд. 315).

С диссертацией можно ознакомиться в фундаментальной библиотеке Нижегородского государственного университета по адресу: 603950, Нижний Новгород, пр. Гагарина, 23, корпус 1.


Автореферат разослан ___________________


Ученый секретарь

диссертационного совета

доктор исторических наук, профессор Корнилов А.А.


ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Югославская трагедия 1990-х гг. вобрала в себя все противоречия новейшей мировой цивилизации, резко отделив короткий прилив эйфории, вызванный окончанием «холодной войны», от наступившего затем отрезвления и смятения. «Непредсказуемые» Балканы продемонстрировали, сколь тонкая грань лежит между зазеркальем внешнего благополучия старой Европы и внутренней драмой истории, которая не спешит заканчиваться.

События, происходившие на Юго-Востоке Европы, имели большой резонанс и в посткоммунистической России. Отношение к Сербии и сербам, превращенным в изгоев Запада, стало одним из способов самоотождествления основных идейно-политических группировок, рядовых граждан и общества в целом. Сценарии войн и территориальных разделов, использованные там, рассматривались как модель, которая может быть применена в ближнем зарубежье и федеративной России.

На волне политической актуальности усилился интерес к прошлому русско-сербских общественных, культурных связей и межгосударственных отношений. Но нередко они интерпретировались искаженно в угоду той или иной конъюнктурной позиции. Согласно одной точке зрения, на сербов возлагалась ответственность за втягивание России в Первую мировую войну и революционную катастрофу. Тем самым обосновывалась тактика невмешательства в новейший югославский кризис. Их оппоненты, напротив, рисовали отношения двух стран в романтических тонах, предпочитая забывать о размолвках, либо объясняя их происками «чужаков» и «врагов».

Агрессивный сербский национализм превратился в жупел пропаганды, оправдывающей жестокие действия других вовлеченных в конфликты сторон и применение силы международными организациями. Изъяснение сербской позиции в «патриотической» публицистике сваливалось в другую крайность: идеализацию одной разновидности национализма с возложением всей ответственности за кровопролитие на другие — хорватский, боснийско-мусульманский и албанский национализмы, а также на американский (как вариант, германский) империализм. Лишь с окончанием военной фазы югославского кризиса возникли предпосылки для более взвешенного рассмотрения истории сербской национальной идеологии и вообще истоков современных балканских проблем. Однако и в настоящее время имеются серьезные препятствия в данном исследовательском направлении.

Разрушение «большой» Югославии, сопровождавшееся массовым изгнанием сербов из мест их бывшего проживания, свержение режима Милошевича и перманентный политический кризис, усугубившийся убийством З. Джинджича, уходом Черногории из объединенного государства и угрозой отторжения Косова de jure, формируют гнетущую идейную атмосферу в интеллектуальном поле сербской культуры. Реакцией на национальную катастрофу могут быть две крайние позиции, равно опасные для дальнейшего развития страны: изоляционизм изгойства вплоть до добровольного заточения в скорлупе национального мифа, либо тупик пессимизма и тактика выжженной земли в отношении «неправильного» прошлого.

Сербская культура пропитана мифами. Ее основой стала фольклорная традиция, возведенная романтиками XIX века в ранг главного национального достояния. Эпос представлялся им поэтическим отражением «подлинной» истории и в то же время предначертанием великого будущего. Позитивистская критика не вытеснила, но лишь видоизменила подобные представления. Разрушенный миф как птица Феникс вновь и вновь возрождался из пепла. Изучение национальной идеологии необходимо не только как средство социальной или интеллектуальной «гигиены», но и с точки зрения поиска более адекватных образов прошлого, приемлемых для современного уровня развития науки и общества.

Историография освободительного движения, основы которой закладывались уже в ходе самой борьбы за эмансипацию, с неизбежностью несет на себе отпечаток национально-идеологических мифов, являвшихся орудием этой борьбы. В дальнейшем они служили целям легитимации новообразованных государств, что можно легко подтвердить на примере господствующих трактовок происхождения сербского освободительного движения.

Глорификация освободительного движения приводит к преувеличенным и приукрашенным представлениям о характере, темпах и особенностях исторического развития сербских земель в эпоху «национального возрождения» и сразу после образования независимого государства. Оборотной стороной такой героизации является преуменьшение роли внешних факторов — помощи России в сербской освободительной борьбе, которая нередко рассматривается даже не как стимул, а как препятствие в завоевании государственности. Анализ генезиса этих искажений может способствовать коррекции взгляда на многие исторические процессы и избавлению от ложных стереотипов, надолго утвердившихся в историографии.

Изучение сербской национальной идеологии, ее образного ядра, важно также как материал для сопоставительного анализа других подобных феноменов. Процессы национального строительства, происходившие в прошлом, актуализировались в связи с мифотворчеством посткоммунистической эпохи. Возникает возможность выявить некоторые общие закономерности и особенности в построении идеологических нарративов эпохи «национального возрождения» и формирования наций-государств в Европе, периода деколонизации на Востоке и современного этапа декоммунизации, сопровождающегося новым взлетом национализма. Это в свою очередь должно способствовать «нормализации» национализма как явления в историческом процессе и более «холодному» подходу к его изучению. Только такой, по возможности, беспристрастный подход может привести к изживанию «комплекса вины», навязываемого внешней пропагандой, и ложного чувства собственного превосходства, провоцируемого национальными мифами.

Объектом настоящего исследования является процесс формирования сербской нации. Он в свою очередь рассматривается как комплексное явление — взаимодействие факторов, связанных между собой, но имеющих неоднозначную природу и разную интенсивность проявления. В частности, как показали последние исследования в духе модернизационной парадигмы, эволюция социальных структур и присущего им багажа массовых представлений носила на Балканах заторможенный характер. Формирование элит, хотя и было отягощено грузом отсталости, в отдельных секторах могло далеко опережать общие темпы общественных перемен. В связи с этим политические притязания элитарных слоев нередко уходили за рамки возможного для данного социума. Такими же опережающими темпами происходило складывание основ сербской национальной идеологии, которая стала предметом данного исследования. Она рассматривается как результат творческого взаимодействия и образного обмена между представителями образованной элиты, испытавшими идейные импульсы извне, предводителями освободительного движения с их властными амбициями и народными низами, чье сознание подверглось трансформации в условиях структурного кризиса Османской империи и вооруженной борьбы. В анализе источников и механизмов выработки новой идеологии предпочтение отдавалось не столько самим идеям, богатство которых незначительно, сколько суггестивному образному ряду, ценностным определениям, риторическим средствам в обосновании догматов, легендарным и мифологическим сюжетам, организующим национально-идеологическую систему.

Хронологические рамки и периодизация. Настоящее исследование ограничено рамками конца XVIII – середины 30-х гг. XIX века.

Начало оформления национальной идеологии следует отнести ко времени распространения идей Просвещения, расцвет которого среди австрийских сербов приходится на последние десятилетия XVIII века и связан, прежде всего, с творческой деятельностью Д. Обрадовича. В 1794–1795 гг. выходит главный исторический труд эпохи сербского «национального возрождения», в котором были сформулированы его ключевые идеи, образы и задачи — это «История разных славянских народов» Й. Раича. Наконец, на рубеже XVIII – XIX веков берет начало языковая дискуссия, которая вызвала поляризацию проектов сербской нации.

Центральным событием в развитии сербского национального движения стало восстание в Белградском пашалыке (1804–1813 гг.), вышедшее со временем за узкие административные границы. В ходе восстания происходило не только приспособление к текущей военно-политической ситуации уже имеющихся идей и образов, но и спонтанное возникновение новых, вызванное непосредственным творчеством масс, столкновением с быстро меняющейся международной конъюнктурой и культуртрегерской деятельностью русской дипломатии.

Во время борьбы за признание автономии Сербского княжества (1815–1833 гг.) идейно-политический опыт Первого восстания проходит переработку в целях утверждения у власти Милоша Обреновича как основоположника истинно народной династии. Период 10-х – середины 30-х гг. характеризуется созданием национально-культурных институций (периодическая печать, Матица сербская), а также обострением дискуссии по языковому вопросу в связи с деятельностью В.С. Караджича.

В середине 1830-х гг. Сербское княжество было признано de jure как автономное образование в границах эпохи Первого восстания. Начало борьбы за конституцию обозначило кризис сложившейся политической системы и необходимость перенастройки прежнего идеологического звучания. Матица сербская вместе с ее печатным органом приостановила свою деятельность в виду административного давления. В 1836 г. написан один из главных текстов сербского национализма «Сербы все и повсюду» В.С. Караджича, в котором были суммированы его отрывочные взгляды по этому вопросу. Начался следующий этап в развитии сербской национальной идеологии.

За пределами исследования осталась история Черногории — другого центра государственного и национального строительства сербского мира, поскольку это особый случай. Материалы, связанные с маленьким непризнанным государством на окраине Османской империи, во главе которого стоял митрополит, привлекались лишь в контексте событий в Белградском пашалыке (повстанческой Сербии), и в качестве сопоставительного подспорья.

Цель диссертационного исследования — комплексное изучение процесса формирования сербской национальной идеологии, взятой в контексте взаимодействия внутренних и внешних импульсов развития, творчества элиты и начала массового освободительного движения, внутриполитической борьбы и внешнеполитической конъюнктуры. Для достижения поставленной цели необходимо решить ряд исследовательских задач:

1) в свете историографического опыта, теоретических дискуссий о нациях и национализме, а также о феномене идеологии рассмотреть методологические аспекты, пути и перспективы исследования сербской национальной идеологии;

2) проанализировать первые формулировки национальной идеи в культуре сербского Просвещения и Предромантизма, специфику переосмысления в ней исторического прошлого, приспособленного к решению воспитательных и пропагандистских задач;

3) выявить возможные контактные каналы между «высокой» и «низкой» (народной) культурой, к которой Просвещение в целом относилось враждебно;

4) рассмотреть пути адаптации и варианты политизации национальной идеологии в условия «венгерской фронды» начала 1790-х гг. и особенно в ходе восстания сербов Белградского пашалыка;

5) провести ситуативный анализ выработки программных целей повстанческих предводителей вплоть до выдвижения идеи Великой Сербии во главе с династией Карагеоргия, оценить роль России и русской дипломатии в этом процессе;

6) проследить возможности использования мифотворчества масс в политической борьбе и легитимации повстанческого государства (на примере легенды о «фанариотском заговоре» против Сербии и карагеоргиевской легенды);

7) определить роль этого легендарного наследия в свете использования идеологической модели «государственной семьи» для легитимации власти Милоша Обреновича;

8) проанализировать ход диверсификации культурно-языковой концепции сербской нации, провести сопоставительный анализ различных проектов решения языковой проблемы и выявить содержательные предпосылки утверждения народнической модели В.С. Караджича;

9) оценить значение первых культурных институтов в развитии и распространении сербской национальной идеологии, а также вклад интеллектуалов в поддержку новой сербской государственности;

10) в соответствии с развитием идеологических тенденций определить специфику динамики «повстанческого» типа национальных движений (по классификации М. Хроха).

Научная новизна диссертационного исследования выражена в том, что оно представляет собой первое комплексное рассмотрение начального этапа формирования сербской национальной идеологии. При этом вклад двух областей сербского расселения (австрийской и турецкой) в процесс идеологического творчества, равно как и вклад разных частей сербского общества (элиты и низов) анализируется в контексте неоднозначного взаимовлияния друг на друга и взаимодействия с внешними силами. В отношении сербской национальной идеологии впервые реализован этно-сиволический подход и полидисциплинарный инструментарий научного исследования, позволивший преодолеть разрыв между политической и культурной историей. В этой связи выявились некоторые новые идейные феномены, не рассматривавшиеся в историографии как таковые (фольклорная основа «народной монархии», культ Карагеоргия и Милоша Обреновича, легенда о «фанариотском заговоре» против Сербии и др.), либо рассматривавшиеся лишь вскользь и в чисто в позитивистском ключе. Им дано культурно-семантическое толкование и выявлен их политико-функциональный смысл. Национальная идеология реконструируется как динамическая система представлений и полемическая среда, в которой обсуждались различные проекты будущего без права априорной победы для одного из них. В тех или иных исторических ситуациях могли актуализироваться те или иные варианты интерпретации того, чем является сербская нация. Постулируемая альтернативность идеологического пространства должна способствовать обогащению понимания прошлого.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

1) Формирование национальной идеологии является результатом взаимодействия образованной элиты, политических деятелей и народных низов, роль которых особенно велика в условиях слабости элитарной традиции. В этой связи равно неприемлемыми представляется как примордиалистские, так и модернистские теории в истолковании феномена национальной идеологии. Наиболее продуктивным видится этно-символический подход к ее пониманию не только как «политической», но и как «культурной системы».

2) Повстанческий тип национальных движений, к которому принадлежит сербский случай, характеризуется нарушением последовательности в прохождении фаз, наложением их друг на друга и возвращением после периода массового движения в экстремальных условиях к собирательской и пропагандистской деятельности патриотов-подвижников. Кроме того, эта динамика имеет региональную специфику, а распространение «образцовых» форм национальной идеологии неоднородно по социальной шкале.

3) В исторических сочинениях второй половины XVIII – первой трети XIX века, среди которых выделяется «История» Й. Раича, прошлое приобрело актуальные характеристики, став пригодным для использования в пропаганде единства и завоевания будущего для сербского народа. Историки и литераторы эпохи Просвещения и Предромантизма выработали образный «язык» национальной идеологии, воплотив в своих сочинениях притягательные этнополитические мифы. Центральным среди них стала «современная» редакция косовского мифа.

4) Признаки сербской нации, предложенные писателями-просветителями (Д. Обрадович), претерпели романтическую трансформацию уже в начале XIX века. К ним добавился сначала «народный характер» (С. Стратимирович), а затем — обычаи и фольклор (В.С. Караджич), но неизменным критерием оставался общий язык. Образы национального единства адаптировались и политизировались под влиянием «исторического права» в условиях перехода к массовому движению и выдвижения лозунга о восстановлении государственности.

5) В ходе Первого сербского восстания была впервые выдвинута доктрина объединенной и независимой Сербии, которая могла бы войти в круг «великих» держав. Кроме уже названных идейных источников и практики вооруженной борьбы, разомкнувшей административную замкнутость населенных сербами земель Османской империи, ее выдвижению вольно или невольно способствовала деятельность русской дипломатии, которая адаптировалась к функционированию в постреволюционной Европе.

6) Фольклорная легенда о герое-спасителе, сложившаяся в кризисных условиях рубежа веков, легла в основу модели «народной монархии» или «государственной семьи», заменяя сакральное наполнение культа Карагеоргия, а позднее — М. Обреновича. Режим последнего эксплуатировал политическую модель эпохи Первого сербского восстания, сделав ее содержанием постоянной пропагандистской работы.

7) Легенда о «фанариотском заговоре» против Сербии кристаллизировалась в результате различных по своей природе обстоятельств и выполнила ряд важных функций в рамках национальной идеологии: отграничения по этническому признаку, интеграции социальных «верхов» и «низов», австрийских и турецких сербов, функции гегемонии, диффамации противников, психологической компенсации, канализации ответственности и т.д. «Теория заговора» в измененном виде применялась затем пропагандой М. Обреновича.

8) Поляризация проектов решения языковой проблемы («культурной» нации), начавшаяся на рубеже XVIII – XIX века, усилилась после восстаний в 1810–20-х гг. в связи с выступлением В.С. Караджича. Все предложенные варианты сочетали в себе разные идейные элементы (просвещение, сентиментализм, классицизм, романтизм), но наиболее гибким и подвижным из них являлся радикально-народнический проект Караджича, который парадоксальным образом соединил новацию и традицию, индивидуализм и национализм.

Практическая значимость исследования заключается в том, что его результаты могут быть использованы сербистами при рассмотрении разнообразных проблем социально-политической, дипломатической и культурной истории. Особую ценность они имеют для изучения дальнейшей эволюции сербской национальной идеологии в тех или иных ее партийных или государственных изводах XIX–XX веков. Кроме того, модель исследования, разработанная в данном случае, может быть применена с необходимыми корректировками для изучения аналогичных идейных феноменов в других странах Балканского региона и за его пределами. Результаты анализа, проделанного в диссертационном исследовании, сопоставимы с иными идеологическими системами в целях разработки типологических концепций. Материалы исследовательской работы найдут применение в образовательном процессе в курсе «История южных и западных славян», а также в спецкурсах, посвященных теориям наций и национализма или истории национально-освободительных движений.

Апробация результатов исследования. Теоретические подходы автора, его выводы по общим и частным вопросам диссертационного исследования неоднократно обсуждались на кафедре истории зарубежных стран Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского, на международных, общероссийских и региональных научных конференциях, семинарах и круглых столах в Москве (2003–2007), Нижнем Новгороде (1997–2006), Воронеже (2003), Брянске (2003), Волгограде (2003), Иваново (2005), Муроме (2005), Казани (2006), Алексинце (Сербия, 2006). Результаты исследования отражены также в публикациях автора (в монографии, учебном пособии, научных статьях и рецензиях).

Структура работы выстроена по проблемно-хронологическому принципу и содержит в себе четыре главы, каждая из которых разбита на параграфы, введение, заключение, список использованной литературы и источников. Первая глава посвящена историографии и методологии исследования. Остальные соответствуют данной во введении периодизации развития сербской национальной идеологии.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обоснована актуальность, научная и практическая значимость, новизна диссертации, определены объект и предмет, хронологические рамки исследования, сформулированы цель и задачи, а также основные положения, выносимые на защиту.

Первая глава посвящена критическому обзору источников, историографии и методологии исследования.

«Официальные» (политические) документы времени зарождения новой сербской государственности с трудом поддаются видовой дифференциации в силу неразвитости институтов власти и характерного для них делопроизводства.

В ходе Первого сербского восстания зарождаются институты будущей государственности: скупщина, совет, наследственная монархия. Хотя первые проекты государственного устройства были предложены уже в 1805 г., а затем предпринимались попытки утвердить порядок власти (1808, 1811 гг.), регламентирование деятельности молодых институтов оставалось слабым. Спустя время после второй «конституционной реформы» был организован протокол переписки верховного вождя, но ход заседаний совета (правительства) не регистрировался. Столь же сложно судить о ходе заседаний скупщин, хотя некоторые из них происходили в условиях бурной полемики, вызванной политическими разногласиями. Однако мало кто из участников этих собраний способен был поставить даже собственную подпись, поэтому протокол был бы излишним.

Те из немногочисленных документов эпохи Первого восстания, которые следовало бы отнести к законодательным актам, имели декларативный характер, выражали идеологические потребности в легитимации власти и выполняли определенную пропагандистскую функцию. «Истинное желание» сербского народа оформлялось первоначально в документах, принятых на скупщинах предводителями восстания, деятелями местного (крестьянского) самоуправления и духовенством, а затем — как совместные решения верховного вождя и совета. Наиболее разработанная вторая «конституционная реформа» (1811 г.) была продиктована волей верховного вождя и дополнена «договором» в виде взаимных обязательств наследственного монарха и приглашенных на скупщину сербских старейшин. Но правовая сфера, очерченная этими обязательствами, оставалась предельно узкой. Формой общения становящегося государства с бесписьменным народом являлись порой обращения от имени вождя и совета, рассылавшиеся местным предводителям и зачитывавшиеся во время церковных служб и на местных собраниях.

Более оживленным каналом общения являлась переписка повстанческого руководства с дипломатическими и военными представителями Российской империи, покровительствовавшей движению сербов Белградского пашалыка. Неоднократно лидеры восстания направляли свои письма властным уполномоченным других государств (Австрии и Франции), а также митрополиту Черногории Петру I Петровичу-Негошу и другим духовным лицам из сопредельных, населенных сербами земель. Помимо просьб о материальной, дипломатической и военной помощи, эта переписка содержала изложение целей движения и притязаний его предводителей, а также определенную трактовку внутренних конфликтов. Оппозиционные Карагеоргию и председательствующему в совете М. Миловановичу воеводы поддерживали отношения с дипломатическими и военными чиновниками России, что позволяет понять их интерпретацию того, что происходило внутри повстанческого лагеря.

К особой группе документов следует отнести проекты территориально-государственного переустройства Балканского полуострова, выдвигавшиеся представителями местной духовной и светской интеллигенции. Они вдохновлялись, как правило, обострением соперничества «великих» европейских держав в бассейне Восточного Средиземноморья. Другим стимулом их выдвижения стало начало восстания сербов Белградского пашалыка. К той же группе следует отнести меморандумы, памятные записки, протоколы бесед, представленные двумя сербскими депутациями, которые побывали в штаб-квартире Молдавской армии в январе–марте 1809 г. Их отличием от остальных проектов можно считать, пускай неудачную, попытку придать абстрактным идеям форму «межгосударственного» соглашения.

Крайне важные свидетельства сохранила переписка русских дипломатических агентов в Белграде К.К. Родофиникина и Ф.И. Недобы, а также других представителей России, контактировавших с сербскими повстанцами. В их рапортах и докладах главнокомандующим Молдавской армией, а также более высоким дипломатическим инстанциям, имевших регулярную основу, воссоздается широкий круг проблем, с которыми сталкивались повстанцы, в том числе характеризуются внутриполитические процессы, а также устремления и действия повстанческого руководства и, кроме того, «настроения» народа. Письма русских дипломатов обладают одной важной особенностью: наблюдение ситуации вблизи и при этом — взгляд со стороны.

Значительная часть документов сербского происхождения была безвозвратно потеряна в результате поражения восстания, в ходе войн и во время пожаров, другие были рассеяны по частным архивам. Уже в середине XIX века начался поиск и опубликование документов Первого восстания. Затем новые документы помещались в альманахах, научной периодике и сочинениях первых историков восстания. В середине XX века Р. Перович, составитель нескольких сборников документов и автор ряда источниковедческих статей, задался целью собрать, прокомментировать и опубликовать все источники эпохи восстания, написанные на сербском языке. Но лишь после его смерти в 1977 г. из печати вышел один только первый том этого ценного издания, обнимающий период с 1804 по 1808 г. Остальные материалы хранятся в архиве ученого. Следующая попытка опубликовать корпус документов эпохи восстания преимущественно сербского происхождения была предпринята В.Б. Савичем в 1988 г. Данная публикация сильно уступает изданию Р. Перовича, поскольку она лишена научного аппарата, а подбор документов в ней выполнен в интересах откровенной апологетики. Вместе с тем, в данный документальный сборник вошли и некоторые не публиковавшиеся до этого источники.

Ввиду недостатка архивных хранилищ Сербии особое значение приобрело исследование иностранных архивов, в которых отложились документы, относящиеся к восстанию. Использование документов российских ведомств было начато военными историками XIX века (А.И. Михайловский-Данилевский, Н.Ф. Дубровин, А.Н. Петров). После выхода книги Н.А. Попова «Россия и Сербия» (1869), выдвинутой на соискание премии графа Уварова, ее рецензент В. Богишич отправился на поиск новых архивных документов. По его заказу были сделаны копии большого числа писем эпохи восстания и других бумаг, которые составили целую коллекцию. Некоторая их часть была опубликована в приложении к рецензии на книгу Попова. В начале XX веке публикация документов продолжилась. При этом к русским ученым присоединились их сербские коллеги, вслед за Богишичем отправившиеся в архивы России.

В 1960-е гг. большая группа советских исследователей во главе с академиком А.Л. Нарочницким приступила к изданию документов по внешней политике Российской империи в XIX веке. Первая серия охватила период с 1801 по 1815 г. Наконец, на исходе 60-х началась работа над совместным советско-югославским проектом по выявлению в отечественных архивах всего комплекса документов, относящихся к Первому сербскому восстанию. Лишь малая часть из них была включена в итоговую двухтомную публикацию, которая стала заметной вехой в изучении русско-сербских отношений (1980, 1983). Копии остальных документов были переданы для публикации югославской стороне. Однако и до сих пор многие важные документы из российских архивов остаются неопубликованными.

Еще в середине XIX века сотрудники Военно-ученого архива отобрали наиболее ценные материалы об отношениях русского военного командования с сербскими повстанцами. Так возникло объемное — многие тысячи листов — «Дело о сербах» (РГВИА, ф. ВУА, д. 394, ч. 1–13; к нему примыкает: д. 395). Кроме того, богатые документальные материалы содержит фонд Главного штаба Молдавской армии (ф. 14209). Другим важнейшим хранилищем является архив Министерства иностранных дел Российской империи (АВПРИ, ф. 161, 180, 321 и др.). Он в меньшей степени отражает развитие ситуации в Сербии и в большей — их восприятие дипломатией России, а также выработку курса в отношении сербских повстанцев. С другой стороны, именно архив МИД хранит документы, связанные с поездками сербских депутатов в Санкт-Петербург, которые выражают программные цели повстанческого движения.

Югославские историки много исследовали и публиковали документы из австрийских архивов. Начало этой работе было положено в фундаментальном собрании А. Ивича. А затем она продолжилась в изданиях, подготовленных С. Гавриловичем. При этом венские архивы содержат сравнительно небольшое количество документов сербского происхождения, которые собственно и представляют главный интерес для темы настоящего исследования. Среди них преобладают донесения тайных агентов Вены, опасавшейся распространения освободительного движения сербов и усиления русского влияния. Они рисуют картину событий скорее извне, нежели изнутри. То же самое следует сказать и о документах парижских архивов.

В период начавшийся после Второго восстания (1815 г.) и вплоть до решения «конституционной проблемы» (1838 г.) институционализация власти в Сербии, если исключить судебную систему, протекала крайне медленно. Созданная во второй половине 1810-х гг. Народная канцелярия превратилась в орган, полностью подконтрольный новому верховному вождю Милошу Обреновичу, без внутренней структуры и определенных полномочий. Позднее она эволюционировала в Белградский (народный) суд. То же самое произошло и с Крагуевацкой канцелярией, куда переместилась резиденция Милоша. Особое место среди приближенных правителя занимали его секретари, выполнявшие, помимо прочего, и функции идеологов, а также уполномоченные верховного вождя (с 1817 г. — князя) в отношениях с Россией. Первым из таких уполномоченных стал М. Герман. В конце 1820-х гг. его сменил бывший секретарь Милоша Д. Давидович. Их переписка, как и переписка самого князя с русскими дипломатами, является важным источником с точки зрения стратегии и тактики легитимации становящейся государственности.

Режим Милоша Обреновича придавал большое значение идеологическому обоснованию «народного правления», под которым пряталась деспотическая монархия. Внутри Сербии инструментами влияния на умы людей являлись скупщины того или иного масштаба. При этом речи, которые произносил на них Милош или, чаще, его секретари от лица князя, затем зачитывались на местах во время богослужения. Значительная часть этих речей была опубликована в 1858 г. Л. Ненадовичем. Скупщины, решения которых были всегда предсказуемыми, использовались и как машины для изъявления «воли народа». Подобные акты всегда были частью усилий по легитимации существующего порядка власти.

Первые документы, относящиеся к событиям 1815 г., опубликовал С. Милутинович, некоторое время после восстания находившийся на службе в Сербии. Во второй половине и, особенно, в конце XIX века усилия по изданию документов периода первого правления Милоша Обреновича интенсифицировались. Но главная работа по выявлению документов оставалась еще впереди. Она выпала на долю М. Гавриловича — автора глубоко фундированной трехтомной биографии Милоша Обреновича (1908–1912). Выполненная в позитивистском ключе, она остается до сих пор не превзойденной, хотя бы потому, что Гаврилович имел в своем распоряжении документы княжеской канцелярии, целые разделы которой погибли во время Первой мировой войны. (В настоящем исследовании использовались документы Архива Сербии из двух фондов: Княжеская канцелярия и Собрание М. Петровича.) Кроме того, Гаврилович получил доступ к источникам из русских архивов, а также из архивов Парижа и Вены. Наиболее важные документы он привел полностью в качестве приложений к первому и последнему тому монографии. Задолго до него русский историк Н.А. Попов опубликовал часть переписки М. Обреновича и М. Германа с русским посланником в Константинополе бароном Г.А. Строгановым. Как сообщал публикатор, он получил эти бумаги от своих сербских друзей, указывая, что копии писем имеются также в архиве семейства Строгановых (РГАДА. ф. 1278, оп. 1, д. 87, 131, 190).

Корпус документов дипломатической переписки М. Обреновича и его уполномоченных с функционерами МИД России находится в Архиве внешней политики Российской империи. Частично они опубликованы. В настоящем исследовании использовались архивные документы преимущественно из фонда Посольство в Константинополе. Монографии и диссертационное исследование Е.П. Кудрявцевой целиком базируются на дипломатической документации, что освобождает от необходимости детального воссоздания русско-сербских политических отношений данного периода.

Исторические сочинения используются в качестве источников, как правило, в исследованиях по историографии и истории науки. В данной работе подход к ним несколько иной. Они рассматриваются как идеологические тексты, задающие определенную модель отношения к прошлому и ориентированные в своих практических наставлениях на сегодняшний день, а также на более или менее удаленное будущее.

В случае с историческими сочинениями XVIII – первой половины XIX века (труды Г. Бранковича, П. Юлинца, Й. Раича, С. Пишчевича, Д. Давидовича и др.) ситуация усугубляется тем, что в то время в сербском культурном пространстве наука отсутствовала как особый социальный институт. А принципы «историзма» и стандарты научности в отношении к прошлому еще не получили должного развития и распространения. Даже в Западной Европе в это время преобладали взгляды на историю как на литературную практику. Историки эпохи «национального возрождения» являлись энтузиастами, сознательно ставившими перед собой задачи по воспитанию читателя-патриота. Часть из них — авторы рубежа XVIII–XIX веков — руководствовалась при этом просветительскими воззрениями и раннеромантическими веяниями. Их предшественники питались импульсами позднего Возрождения. На протяжении всего рассматриваемого периода развития сербской историографии сохраняли значение традиции барокко с его велеречивостью, сочетанием пышного стиля и курьезного детализирования, а главное — компилятивностью как нормы сочинительства.

Мемуарная литература представлена в основном воспоминаниями участников Первого сербского восстания. Среди них, безусловно, выделяются «Мемуары» одного из идеологов повстанческого движения протоиерея М. Ненадовича. Изгибы биографии автора наложили отпечаток на текст «Мемуаров», которые, конечно же, нельзя рассматривать как рассказ «объективного наблюдателя и репортера» «без априорных симпатий и антипатий и исторических предрассудков». По признанию самого Ненадовича: «Если напишешь правду — потеряешь голову, так как ее отсечет господарь Милош [Обренович], если же напишешь ложь, то твоя голова останется целой, но зато ты потеряешь свою честь». Исследователи справедливо рассматривают «Мемуары» Ненадовича в свете традиций «народной прозы». Целью мемуариста была не просто запись воспоминаний, а поучительный рассказ о героическом прошлом его родины. Он обращался не к будущим историкам, а к потомкам, которые должны сохранить лишь добрую память о предках и их делах. При таком «эпическом», идеологически нормированном подходе не было место противоречиям, ошибкам, слабостям главных героев повествования, хотя допускалась самоирония и правдивость в изображении рядовых повстанцев и обстоятельств.

В середине XIX века были записаны и другие мемуарные рассказы участников Первого восстания, хотя среди них не было лиц первого ряда. В 1980 г. Д. Самарджич издала воспоминания Я. Джурича, Г. Пантелича, П. Йокича и А. Протича под одной обложкой, там, где следует, вернув текстам авторскую редакцию. Это издание используется в данной работе. Другие мемуарные свидетельства, собранные в середине XIX века, в основном характеризуют ход вооруженной борьбы и оставлены рядовыми участниками повстанческого движения.

К мемуарным памятникам относятся также автобиография С. Текели, сербского аристократа, общественного деятеля и мецената, дающая представление об особенностях его личности, и самооправдания М. Обреновича, надиктованные в эмиграции, правда, обстоятельства их возникновения до конца не ясны. Здесь же следует указать на записки русских путешественников и дипломатов.

Частная переписка деятелей «национального возрождения» позволяет проникнуть в мир «литературной республики» конца XVIII – первой трети XIX века и понять специфику взаимоотношений внутри нее. Кроме того, эпистолярный жанр мог использоваться для изложения программных позиций и оттачивания аргументов в идеологических спорах. В гораздо большей степени переписка отражает реалии литературного и частного быта своей эпохи.

Публикация писем подвижников сербского «возрождения» из первого поколения (Д. Обрадовича, Г. Терлаича, А. Стойковича, П. Соларича и др.) началась уже в 1820–е гг. В журнале «Сербская летопись» существовала специальная рубрика, где публиковались неизвестные тексты писателей-«родолюбцев». Они обозначали преемственную связь и демонстрировали линию журнала в общественной полемике. Культивирование Д. Обрадовича и писателей его круга являлось также мемориальным проектом — средством демонстрации образца и пропаганды служения родине.

В конце XIX века большая подборка писем деятелей славянского «возрождения» (в том числе сербского) была издана в России В. Ягичем. В публикацию вошла переписка С. Стратимировича, Й. Раича, Г. Терлаича, Л. Мушицкого, В.С. Караджича и др. Она послужила толчком для поиска и опубликования новых писем деятелей круга С. Стратимировича.

Наиболее крупным предприятием стал выход в «государственном издании» большого корпуса переписки В.С. Караджича, которую подготовил его биограф Л. Стоянович. Караджич имел огромное число корреспондентов, к тому же в публикацию были включены не только тексты, относящиеся к двухсторонней переписке, но и направленные другим адресатам. Поэтому этот эпистолярный материал представляет собой своеобразную хронику культурной и общественной жизни в сербских землях по обе стороны австро-турецкой границы. Второе дополненное издание писем Караджича было предпринято под руководством Г. Добрашиновича в конце XX века в рамках проекта по изданию полного собрания сочинений сербского классика. Если в издании Стояновича письма разбиты по корреспондентам, то во втором издании используется чисто хронологический принцип, а объем расширился до 11 томов.

Периодическая печать, как известно, относится к комплексному виду источников, поэтому она содержит самую разнообразную информацию. Ранняя периодика, в условиях неразвитости других социальных институтов современности, служила моделью общества в целом. Автор «Воображаемых сообществ» Б. Андерсон отводит особую роль появлению периодики как орудия «печатного капитализма» в процессе формирования нации. Действительно, чтение газет, журналов и альманахов, благодаря регулярности выхода и обсуждению на их страницах актуальных вопросов общественно-политической и культурной жизни дает ощущение причастности к общности, читающей и пишущей на одном языке, формированию в конечном итоге единой национальной «картины мира» и чувства включенности в нее. Следует, правда, сделать оговорку, что пространство «нации» до распространения сплошной грамотности ограничивалось сравнительно узким кругом образованных лиц. Их можно считать прообразом-ядром будущей большой нации.

В середине 1820-х гг. литературная периодика стабилизируется благодаря выходу журнала «Сербская летопись», который стал постоянным органом просветительской организации Матица сербская. Популярной разновидностью периодики этого периода являются альманахи, приобретающие определенную общественно-идейную окраску.

Литературные произведения. Эпоха Просвещения рассматривается как время рождения современной сербской литературы, в результате отвержения/сохранения средневековой традиции и новоевропейских заимствований. Закономерно, что для нее была характерна слабая дифференциация литературных жанров: поэзия перемежалась прозой, автобиография сочеталась с нравоучениями, сентиментальная повесть скрывала под собой незамысловатую притчу.

Литературные образчики «национального возрождения» в той или иной степени несли в себе пропагандистский заряд, поскольку писатели рассматривали свою творческую деятельность как патриотический долг перед соотечественниками. Иными словами, литературные произведения этого порядка можно и должно анализировать как тексты публицистические с присущими им социальными задачами. Нередко они формулировались в виде манифестов-обращений как отдельные тексты или предваряющих другие литературные тексты (предисловия, посвящения и т.д.). Не исключалась поэтическая форма подобных обращений.

Особый род литературных текстов — произведения на «историческую» тему, призванные адаптировать актуализированное прошлое, связав день сегодняшний и день вчерашний в сознании читателя или зрителя (в сочинениях, предназначенных для сценического воплощения). Образность литературного текста способствовала усвоению идей и установок национального единства в диахронном и синхронном измерении.

Полемика по вопросу о сербском литературном языке, начавшаяся на рубеже XVIII–XIX веков, также не была оторвана от более широкого социального и национального контекста, который и является главным предметом внимания в рамках настоящей исследовательской стратегии. Кроме того, литературные тексты задавали определенные стандарты поведения, во всяком случае, в сфере идей. Они также представляют интерес в плане понимания механизмов идеологического творчества.

Изобразительные источники представлены книжными гравюрами, которые следует рассматривать не только как визуальное украшение книги или иллюстрацию к тексту, но и как средство пропаганды в условиях узости сферы грамотности. Согласно семиотической теории, иконические изображения, как и все виды сообщений, являются текстом, следовательно, они могут быть прочитаны с помощью присущего им «языка». Этот «язык» одновременно апеллирует к выразительному арсеналу барочной традиции и понятному простонародью «реалистическому» изображению. Исследование изображений в настоящее время превращается в целое направление по изучению визуальных представлений (репрезентаций) прошлого.

В целом можно заключить, что в распоряжении исследователя имеется достаточная база источников для решения поставленной научной проблемы.

В следующем параграфе обоснована авторская позиция относительно споров по поводу наций и национализма, отвергаются крайности примордиализма (нации имеют «врожденный» характер) и конструктивизма или модернизма (нации — современный, искусственный, воображенный и дискурсивный феномен). За основу исследования взят этно-символический подход к национализму, предложенный английским социологом Э. Смитом и некоторыми другими авторами. Такой взгляд на национальное обнаруживает большее количество духовных феноменов по сравнению с «воображением» Б. Андерсона. Это миф, символ, память и ценности. Они связаны, по мнению Смита, с более ранними формами сознания, предшествовавшими современному национализму. А их носителями выступали так называемые «этнии», то есть общности с высоким уровнем этнического самосознания, в отечественной науке именуемые, как правило, народностями. Теоретик различает два типа наций — «территориальные» и «этнические». Формирование последних происходило при отсутствии «своей» аристократии, исходной территории и «этнического государства». К таковым относятся многие нации Центральной и Юго-Восточной Европы.

Процесс реконструкции и кодификации старых этнических элементов (мифов, символов, легендарной истории, бытовизмов, фольклора и т.д.) с неизбежным привнесением сюда актуальных внешне-стратегических, общественно-политических, морально-этических, эстетических, литературно-языковых задач, норм и стандартов концептуально выражается в создании современной национальной идеологии. (В совокупности же речь идет о формировании национальной культуры.) При этом соотношение различных элементов такого «коктейля» — «старого» и «нового» в нем — в каждом случае бывает разным. У наций, названных Смитом «этническими», ярким примером которых является сербская нация, доля «архаики» в национальной идеологии может быть особенно велика. Это связано со слабостью «элитарной» (во всяком случае, светской) культуры. Утрата «своего» государства в результате османского завоевания была компенсирована в сербском случае сохранением «исторической» памяти, закрепленной в легендарно-мифологическом фольклорном комплексе, из которого черпали исходный материал творцы национальной идеологии.

Разумеется, ее нельзя рассматривать как раз и навсегда устоявшуюся совокупность идей, образов, ценностей. Можно говорить лишь об определенном минимуме консенсуса относительно их сочетания. Было бы ошибкой видеть в нации конечную и тотальную общность. Нация — лишь одна, хотя и весьма важная, совокупность среди множества других совокупностей, динамически взаимодействующих между собой в обществе. На разных этапах своего существования в разных исторических условиях нация представляет собой более или менее дискретное и не однородное целое: имеются в виду имущественные, образовательные, профессиональные, политические, гендерные и иные различия внутри нее; со временем меняются границы социального пространства нации. Не случайно, национальная идеология чрезвычайно пластична, изменчива и вариативна. Это позволяет ей приобретать всевозможные обличия, сочетаясь со многими формами «партийной» идеологии (либеральной, консервативной, леворадикальной и т.д.). Национальная идеология на первых порах, в условиях господства традиции и, тем более, архаики (как, например, в той же Сербии) может быть достоянием лишь узкой части общества — интеллектуальной и политической элиты, — распространяя свое влияние с развитием социальных, политических и коммуникативных структур и институтов. Необходимым фоном, а часто и условием такого развития является экономическая модернизация: промышленный переворот и как следствие его — преобладание города над деревней.

Следует провести разграничительную черту между понятиями «национальная идеология» и «национальное самосознание». Идеология — продукт более целенаправленной, более сознательной волевой деятельности в верхних этажах общества (интеллектуальная и политическая элита), в результате которой преобразуются, переосмысливаются и дополняются элементы старой идеологии, а также стихийно складывающегося в нижних этажах общества самосознания. Оно приобретает национальную форму под влиянием распространяющейся со временем новой идеологии, представленной в политических декларациях, массовой печати, произведениях литературы и искусства и, конечно же, в образовательном процессе.

Исследование учитывает эвристически значимую типологию национальных движений, предложенную чешским историком М. Хрохом. Авторитетный ученый выделил три фазы в их развитии. На первой из них (фаза А) изучение культурных, языковых, социальных и исторических черт этнической группы диктует преимущественно академический интерес, а информирование о них носит просветительский характер. Во втором периоде (фаза В) новое поколение активистов переходит к национальной агитации для реализации сложившейся программы, с тем чтобы «разбудить» сознание соотечественников. Сначала они, как правило, не достигают значимых успехов (первая полуфаза), но затем аудитория становиться более восприимчивой к их лозунгам (вторая полуфаза). В фазе С движение становится массовым, формируется полная социальная и партийно-политическая структура национального целого. Балканские движения, включая сербское, Хрох отнес к повстанческому типу, когда переход к фазе С происходит в рамках старорежимного (феодального) общества, еще до промышленного переворота с его социальными переменами и гражданской унификацией как следствие буржуазной революции и/или введения конституции. Именно этот тип в силу отсутствия необходимых источников и специфики научных интересов не получил эмпирической проверки в монографиях и статьях историка.

Первые попытки осмыслить национально-идеологический аспект сербской литературной жизни относятся к началу XX века. Эти выступления носили полемический характер, имели цель опровергнуть обвинения в шовинизме и исходили из примордиалистских установок. Специальные работы, посвященные развитию сербской национальной идеи, были написаны историками межвоенного поколения (В. Чорович, С. Йовановича, Я. Проданович, Д. Слиепчевич, М. Костич и др.). Даже лучшие из ранних сочинений по сербскому национализму находились на грани истории и публицистики. Книга В. Чубриловича «История политической мысли в Сербии XIX века» (1958) — яркий пример соединения революционно-демократического прочтения национальной традиции (по С. Марковичу) и официального марксизма.

Один из участников большого научного семинара «Возникновение и развитие сербской нации» в 1978 г. констатировал отставание югославских ученых в деле изучения национальной проблематики от их коллег в Венгрии, Польше, Чехословакии и СССР, а также на Западе. На семинаре четко определились две группы ученых одна из которых более тяготела к классовому подходу и демистификации национального (М. Джорджевич, М. Миркович, Д. Янкович, М. Станишич), а другая в той или иной мере склонялась к примордиализму (Б. Джурджев, Р.Д. Лукич). Семинар завершился с некоторым перевесом исследователей, убежденных, что нация — это порождение буржуазной эпохи. Спустя десятилетие соотношение сил изменилось.

М. Джорджевич в монографии «Сербская нация в буржуазном обществе» (1979) рассматривал этот вопрос с точки зрения классовых различий. Ряд его замечаний представляют особый интерес для изучения сербской национальной идеологии. Это указания на сравнительно позднее возникновение «национальной традиции», к которой задним числом были отнесены все освободительные выступления донационального периода на этнической, религиозной и иной основе. Джорджевич называет два исторических комплекса: 1) средневековой сербской державы и 2) восстания 1804–1813 гг., которые, при всем своем различии, соединяясь, составили основу всего идеологического творчества в национальную эпоху. Актуальным остается вопрос, каким образом было возможно их объединение, неразрешимый в рамках классовой ортодоксии.

В работах Д. Джорджевича, балансирующего на грани примордиализма и модернизма, тем не менее, находится немало стимулирующих тезисов по вопросу специфики формирования сербской национальной культуры (идеологии). Балканский национализм, по мнению Д. Джорджевича, прошел три стадии становления: 1) переход от «инстинктивного национализма» к современному, «искусственному»; 2) развитие национализма, основанного на «историцизме» в 40-х – 70-х гг. XIX века; 3) преобладание «государственного национализма» в конце века. Как олицетворение данной ситуации в сербском случае — приход на смену Стефану Первовенчанному в качестве главного символа-образа прошлого Стефана Душана, основателя Царства. Было бы более точным сказать, что исторические сюжеты переплетались, в зависимости от конъюнктуры поочередно выдвигаясь на первый план.

Спорным остается вопрос о роли православной церкви в формировании сербской нации. Опровергая клерикальную историографию, преувеличивавшую эту роль, ее критики все же вынуждены признать: церковь культивировала память о былой государственности и тем самым поддерживала образ единства сербов вопреки областническому партикуляризму в Средние века (при этом он был выражен как церковно-культурным, так и крестьянско-поэтическим языком). Поэтому данное наследие было использовано в национальную буржуазную эпоху. А по мнению немецкого исследователя Э. Турцзынски, дистанцировавшегося от клерикализма, православная церковь способствовала «национальному сплочению» балканских народов морфологически: выполняя административно-посреднические функции и находясь в постоянном контакте с верующими, она вольно или невольно торила дорогу идее народного суверенитета.

Историк сербской философии А. Стойкович в ряде работ затрагивал проблему национальной идеологии, смешивая ее с общественной мыслью и спонтанным самосознанием. По его мнению, философская и общественная мысль не обязательно должны быть выражены в виде организованного дискурса, но могут быть представлены в произведениях фольклора, искусства, религии, а также в жизненной практике. Именно здесь идеология с ее образными средствами и практической направленностью «проглатывает» философию и возвышается над собой. Содержание фольклорной традиции сконструировано Стойковичем так, чтобы оно соответствовало высоким «философским» критериям: реалистический, критический и конкретный рационализм и эволюционизм, стремление к универсальному синтезу, автономия жизни и мышления и т.д. К такому внушительному списку (даром, что он имеет самое отдаленное отношение к фольклору) внешние источники вряд ли могли добавить что-то существенное. Поэтому не возникает вопрос о механизме адаптации просветительских и иных идей в сербских условиях.

На рубеже 1980–1990-х гг. размышления о сербской нации часто облекались в жанр исторической публицистики (Р. Самарджич, Е.Д. Митрович, М. Экмечич, М.С. Протич и др.). Вместе с тем, нельзя сказать, что публицистика полностью вытеснила теоретические поиски. Уход марксистской идеологии диктовал необходимость переосмысления национальной проблематики в новых концептуальных рамках, а взлет балканского национализма обуславливал социальный заказ на объяснительные модели. Ускоряется адаптация опыта западных исследований национализма (например, в работах Д. Кецмановича или А. Молнара).

Стремление к теоретическим обобщениям, готовность к критическому пересмотру образа национальной истории, новаторский эвристический подход характерны для книги Л. Вркатича «Понятие и существо сербской нации» (2004). Вркатич различает сущностный, формальный и образовательный моменты в бытии всякой нации. Он демонстрирует, таким образом, весьма утонченный, историософский вариант примордиализма. Сущностный момент — это потенциальная основа бытия нации, народ без развитой рефлексии. Формирующий момент связан с изменением условий бытия и форм общественной жизни. А образовательный момент вызван проникновением в бытие народа сознания принадлежности к определенной нации. Концептуальные построения — одновременно и сильная и слабая сторона Вркатича. Суждения автора провоцируют интеллектуальную активность, но порой они базируются на весьма сомнительных посылках. Критический настрой и сложные философские построения отнюдь не мешают продуцировать миф о национальной исключительности сербов.

В целом для сербской литературы последних десятилетий характерно преобладание позитивистских работ с явным примордиалистским оттенком в понимании феномена национального. Это не умаляет достижений сербской историографии в решении частных вопросов истории национального движения, политики и культуры.

В советское время усилиями нескольких научных центров интенсивно проводились комплексные исследования по проблеме «История и культура народов Центральной и Юго-Восточной Европы в эпоху перехода от феодализма к капитализму», в рамках которых рассматривались пути формирования буржуазных наций. Советские ученые сделали многое, как в области страноведческих исследований, так и в отношении теоретических обобщений. Достаточно назвать имена А.С. Мыльникова, Т.М. Исламова, В.И. Фрейдзона, И.И. Лещиловской. Но и на выводы этих крупных ученых нередко негативно влияла жесткость однозначного классового подхода.

С конца 70-х гг. все чаще начал использоваться термин «национальная идеология», употреблявшийся В.И. Лениным. Согласно ленинской традиции, он, как правило, брался в кавычки. Тем самым подчеркивалось очевидное различие между идеологией национализма и «обычными» формами партийно-политической идеологии. Сущность же этих особенностей не раскрывалась. Содержание национальной идеологии понималось достаточно узко — лишь как совокупность идей, т.е. полностью отождествлялось с общественной мыслью. Лишь сравнительно недавно предмет национальной идеологии был полностью реабилитирован. Впрочем, советские историки уже ставили вопрос о влиянии на процесс формирования национальной идеологии меняющегося этнического самосознания.

Среди западных исследований, посвященных сербскому национальному движению, следует выделить работы Ч. и Б. Елавич, П.Ф. Сугара, Р.Г. Плашки, Д. Вильсона, В.Д. Бешнитта, Л. Мерияж и др. Из них лишь исследование Бешнитта (1980) посвящено непосредственно сербской национальной идеологии, но в нем выпущен ранний этап развития (с конца XVIII по 30-е гг. XIX века), который и составляет предмет настоящего диссертационного исследования. То же касается книги американского историка литературы А.Б. Вахтеля «Создание нации, разрушение нации» (2001). По тем или иным причинам истоки сербской национальной идеологии до сих пор не получили комплексного осмысления в историографии.

Методология исследования конкретизируется в ходе рассмотрения базовых для него категорий: идеология, миф, символ, фольклор