Путь к германскому единству

Вид материала

Документы

Содержание Закат Германской империи Пангерманский союз

Подобный материал:

• Владимир Лободин Здоровье и духовность путь к единству в пяти томах, 5092.48kb.
• Тяга к германскому единству находила свое внешнее выражение лишь в форме студенческих, 765.99kb.
• Ссср интеграция стран СНГ через структуры гражданского общества в противовес коррупционному, 342.18kb.
• Путь россии 2011 г. Владимир Шибаев путь россии, 3106.29kb.
• Вступление на путь крестный 3 глава, 2190.5kb.
• Примерная тематика магистерских диссертаций по магистерской программе «Конституционное, 48.68kb.
• Министерство образования Российской Федерации, 984.72kb.
• Огерманском императорском (кайзеровском) военно-морском флоте конца XIX начала, 342.64kb.
• Путь Торговли «Путь Торговли», 839.7kb.
• Тема пути в лирике Блока, 40.4kb.

Закат Германской империи

Период правления Вильгельма II резко контрастирует с эпохой Бисмарка как ключевой фигуры германской внешней политики, под которой понималось строгое самоограничение рамками Центральной Европы. Вообще с 90-х годов XIX столетия германская политика выходит за рамки континента, становясь глобальной политикой (Weltpolitik). Девизом императора становится «глобальная политика в качестве задачи, мировая держава как цель и военно-морской флот как инструмент». За этим рывком к вершинам мирового господства, сопровождавшегося разного рода авантюрами, стояла «либеральная и имущая буржуазия, наследница немецкого национального движения, которая теперь, по мере роста своего экономического могущества, стремилась к экспансии и обретению значимости в мире»¹⁵.

Преемник Бисмарка на посту канцлера шестидесятилетний генерал Лео фон Каприви правильно понял, что превращение Германии из аграрного в индустриальное государство необратимо и экономическое будущее страны неизбежно будет зависеть от ее экспорта. «Мы должны экспортировать», заявил он 10 декабря 1891 г., выступая в рейхстаге. «Или мы экспортируем товары, или мы экспортируем людей. Мы не в состоянии жить дальше при таком прибавлении населения и без соответствующего роста промышленности». Торговые договоры периода правления Каприви – вначале в 1891 году с Австро-Венгрией, Италией, Бельгией и Швейцарией, затем в 1893/94 гг. с Испанией, Сербией, Румынией и Россией – шли в русле этой стратегии. Германия наращивала вывоз промышленных товаров, постоянно снижая таможенные барьеры, в том числе и на сельскохозяйственную продукцию.

Таким образом, Германская империя не только обладала необходимым потенциалом превращения из региональной в глобально оперирующую державу, но и политической волей, которая дала о себе знать с 90-х годов. В результате немецкая ось влияния через Вену и Юго-Восточную Европу распространилась на владения Османской империи вплоть до Месопотамии, кульминационным пунктом которого стало строительство в 1899 году Багдадской железной дороги, а также поездка Вильгельма II на Восток, расцененная Петербургом и Лондоном как вызов русским интересам на Балканах и Босфоре, а британским – на Среднем Востоке и в Индии.

Во-вторых, речь шла о наращивании военного потенциала Германии. Отличительной чертой Вильгельма II была любовь к армии и военной атрибутике и переоценка роли армии в обществе. Воинская служба была приравнена к «школе нации». Все это привело к тому, что в глазах мирового общественного мнения Германия превратилась в оплот милитаризма. Вильгельм уделял непомерное внимание строительству военно-морского флота – своего «самого любимого дитя». В конечном счете, превратившись во вторую по силе в мире военно-морскую державу, Германия стала наиболее опасным конкурентом и потенциальным противником Великобритании.

Вильгельм переоценил свою роль в германской истории и прибег к помощи бездарных, но сговорчивых канцлеров, которые совершили столько стратегических ошибок в сфере внешней политики, что это предопределило вступление страны в войну на два фронта и ее неизбежное поражение. Главной ошибкой стал отказ кайзера продлить действие секретного соглашения с Россией на трехлетний срок. Отвергая инициативу России в самом начале своего правления, подчеркивает Г.Киссинджер, германский император и его советники «выдернули, возможно, самую крепкую нить из ткани бисмарковской системы взаимно переплетающихся союзов»¹⁶. Это означало фактически разрыв германо-российских союзнических отношений. Немецкие политики считали, что русско-германский договор противоречит германо-австрийским соглашениям и не сможет защитить Германию от французского вторжения. Отход от России способствовал русско-француз­скому сближению и образованию Антанты, к которой затем присоединилась Великобритания, видя в Германии откровенного соперника. В Европе выстроились два военно-политических блока: Антанта с одной стороны и германо-австро-венгерский альянс – с другой. Таким образом, при Вильгельме II была разрушена вся система европейских союзов, вся система сдержек и противовесов, которую так долго выстраивал Бисмарк.

В 1891 году был образован так называемый « Пангерманский союз», который во многом повлиял на усиление экспансивности и агрессивности немецкой внешней политики. Формальным поводом для создания этого влиятельного надпартийного националистического движения стало подписание 1 июля 1890 г. договора между Англией и Германией об обмене территориями. Первая получала остров Занзибар, вторая – североморский остров Гельголанд, известный тем, что на нем была написана «Песнь немцев», ставшая впоследствии гимном страны. Союз пропагандировал немецкое национальное самосознание в сочетании с псевдонародными империалистическими лозунгами и требовал проведения более агрессивной колониальной политики, инструментом которой видел военно-морской флот, призванный закрепить место Германии «под солнцем». В количественном отношении эта радикально настроенная шовинистическая организация объединяла в своих рядах не более 40 тыс. человек, зато имела влиятельные связи в правительстве и окружении кайзера. Именно ее призывы к расширению «немецкого жизненного пространства» и вытеснению неарийских рас легли в основу нацистской идеологии.

Под аккомпанемент националистических организаций германское правительство начало активно колонизировать «заморские территории». В 1897 году немецкий десант высадился в Киао-Чао (Китай). Год спустя рейх приобрел у Испании группу Марианских и Каролинских островов в Индийском океане. В конце 1899 года, вскоре после начала бурской войны в Южной Африке, Берлину удалось склонить Лондон к одобрению раздела архипелага Самоа между США и Германией. Согласно подписанному соглашению немцы получала два острова, другие два были переданы американцам. Англия отказывалась от всяких претензий на Самоа. За это она приобретала острова Тонга, часть Соломоновых островов и небольшую спорную территорию на границе англо-германских владений в Того. Во всех трех случаях движущей силой германской экспансии был военно-морской флот, которому требовались по всему миру опорные пункты. Суть этой политики сформулировал тогдашний прусский министр иностранных дел и статс-секретарь германского внешнеполитического ведомства, будущий (с 1990 года) канцлер Бернхард фон Бюлов, который заявил с трибуны рейхстага 6 декабря 1897 г., что Германия не хочет «никого оттеснять в тень», но вместе с тем «требует своего места под солнцем».

Наряду с активной колониальной политикой в Германии шло усиление внутриполитического значения армии. Кто «служил», ценился в обществе больше, чем не имевшие военного опыта штатские «штафирки» и «клистирные трубки». Чтобы продвинуться по служебной лестнице, нужно было, естественно, быть офицером запаса. Кайзер Вильгельм всячески поощрял насаждение военных традиций, в том числе в виде ношения униформ и проведения пышных парадов. А если к этому добавить интенсивное военное строительство, то у остального мира укреплялось мнение, что политическая культура Германской империи того периода во все большей степени определялась традициями прусского милитаризма.

Провозглашенный в 1890 году императором Вильгельмом «новый курс», который во внешней политике означал переход к великодержавности и глобальной экспансии германской внешней торговли, способствовал вызреванию у монарха, его правительства, аграрной и промышленной элит убеждения в том, что для защиты политического и экономического «места под солнцем» требуется мощный военно-морской флот. Выступая в рейхстаге в дебатах по вопросу об интенсификации строительства крейсеров, статс-секретарь министерства иностранных дел фон Маршалл следующим образом сформулировал девиз новой «флотской политики»: «Вопрос, должна ли Германия проводить глобальную политику, неразрывно связан с другим – имеются ли у Германии глобальные интересы или нет. Этот вопрос давно решен…»¹⁷. Проводить же «глобальную политику» означало желание встать вровень с Великобританией, а эта цель была недостижима без сильного флота.

Убежденность в необходимости модернизации военно-морских вооружений переросло в конкретную строительную программу после того, как в июне 1897 года контр-адмирал Альфред фон Тирпиц стал статс-секретарем (министром) имперского военно-морского ведомства. При нем ведомство превратилось в центр по пропаганде адмиральских планов, которые с восторгом были восприняты населением и воплотились в так называемых «флотских законах» (законах о строительстве флота), одобренных рейхстагом в 1898 – 1900 гг. Обосновывалось принятие законов тем, что германские торговые интересы по всему миру должен защищать сильный флот. Проходившие же в то время англо-германские переговоры по согласованию количественных и качественных лимитов на военные корабли были сорваны из-за высокомерия немецкой стороны, для которой важна была не столько защита торговых путей страны, сколько достижение военного паритета с Великобританией на морях.

Тирпиц прекрасно осознавал необходимость обеспечения парламентского большинства и формирования благожелательного общественного мнения для продавливания его «флотских законов». Он блестяще справился с поставленной задачей, опираясь на созданный при его непосредственном участии в апреле 1898 года Германский флотский союз – своего рода «группу давления», сравнимый по своему влиянию с Союзом землевладельцев. В организацию Тирпица входили непосредственно и опосредованно заинтересованные лица – представители тяжелой промышленности, верфей, крупных экспортеров, а также широкий спектр политических партий и движений, которых объединяло чувство сопричастности с большой патриотической идеей. В 1900 году союз насчитывал 270 тыс. индивидуальных членов, а в 1908 году с учетом корпоративных членов – уже более 1 млн. человек.

К началу XX века германский военно-морской флот занимал пятое место в мире, уступая не только флотам Англии и Франции, США, но даже царской России. В 1898 году он состоял из 9 броненосцев, большинство из которых (7) было построено в 1868 – 1873 гг.¹⁸. В 1900 году Германия спустила на воду 15 линейных кораблей, в 1905 году – 11, в 1910 году – 19, в 1912 году – 23. В 1907 году она имела 70 эскадренных миноносцев, в 1910 их насчитывалось уже 93. В 1907 году рейх имел 35 крейсеров, в 1910 – 41. В 1907 году он имел одну подводную лодку, а в 1910 – 8¹⁹. Более того, в 1912 году рейх приступил к еще более масштабному увеличению своих военно-морских вооружений. Новый закон предусматривал дополнительную постройку 50 – 60 подводных лодок, увеличение личного состава флота до 100 тыс. человек и создание третьей эскадры, которая должна была находиться в любую минуту в полной боевой готовности. Кредиты на морские вооружения возрастали по закону 1911 года следующим образом: в 1912 году на 21 млн. марок, в 1913 году – 29,7, в 1914 году – 31,7, в 1915 году – 44,1 млн. марок²⁰. Таким образом Германия по количеству и качеству военно-морских вооружений к началу первой мировой войны вышла на второе место в мире после Великобритании.

Между тем Лондон форсировал строительство быстроходных, бронированных, оснащенных тяжелой артиллерией крупнотоннажных кораблей класса «дредноут». Не отставали и немцы, которые тратили огромные бюджетные средства не только на строительство сверхтяжелых боевых кораблей, но и на реконструкцию под них «канала имени кайзера Вильгельма», соединяющего Северное и Балтийское моря, а также военного порта Вильгельмсхафен. Предпринимавшиеся до 1912 года осторожные попытки наладить диалог по вопросу об ограничении морских вооружений не принесли успеха прежде всего потому, что германский император наотрез отказывался вести переговоры о «своем флоте».

Начавшаяся в феврале 1904 года русско-японская война устранила опасную для Германии возможность образования англо-франко-русского альянса и ослабила франко-русский союз, изменив тем самым соотношение сил в Европе в пользу стран австро-германского блока. Новая ситуация создавала удобный момент для укрепления немецких позиций в Европе, однако экспансионистские возможности германского империализма сковывались быстро развивающимся англо-германским антагонизмом. Поэтому очень влиятельная часть немецкого правящего класса видела теперь главную задачу германской дипломатии в том, чтобы, продолжая линию на сближение с Россией, добиться путем соглашения с Петербургом разрыва франко-русского союза. В случае реализации этой цели Германия стала бы играть главенствующую роль в Европе и создала бы таким образом мощную военно-экономическую базу для последующей борьбы за передел мира со своим основным противником – Великобританией.

Однако англо-французское сближение, начавшееся в 1904 году с подписанием двустороннего договора формально о разделе колоний (Антанта), произвело шок на правящую элиту в Берлине, хотя такое развитие событий вполне можно было себе представить. Еще за год до этого, комментируя визит короля Эдуарда VII в Париж, большинство немецких газет, хотя и отрицало какое бы то ни было политическое значение этой поездки, подчеркивало, что оно привело к более тесному сближению между Великобританией и Францией в ущерб Германии. Более того, некоторые печатные издания даже серьезно обсуждали возможность тройственного союза между Россией, Францией и Англией. Впрочем, в Берлине не очень верили в серьезную возможность создания тройственной антигерманской комбинации, надеясь на соглашение с Россией как гаранта от нападения со стороны Франции. Неудивительно, что ни кайзер, ни его правительство не могли себе представить возможным англо-французское сближение, будучи уверенными в непреодолимости колониальных разногласий между обеими странами.

Согласно англо-французскому договору Марокко было объявлено французской сферой влияния. Германское правительство посчитало необходимым провести демарш в защиту своих торговых интересов в регионе. 31 марта рейхсканцлер князь фон Бюлов организовал визит кайзера в Танжер, чтобы таким образом подчеркнуть суверенитет марокканского султана. В Париже начали опасаться, что Германия готовится к войне, пользуясь благоприятной ситуацией, благо союзник Франции Россия была втянута на Дальнем Востоке в кровопролитный конфликт с Японией. Французские попытки договориться с Берлином о разделе интересов рейхсканцлер категорически отклонил и инициировал проведение международной конференции, чтобы положить предел экспансии Франции в Марокко. Однако на конференции (Алхесирасская конференция), которая состоялась в 1906 году, не Франция, а Германская империя оказалась в изоляции со своей инициативой, потерпев таким образом серьезное дипломатическое поражение. Французы, наделенные соответствующими правами, остались в независимом Марокко, признав, однако, немецкие торговые и экономические интересы в двустороннем договоре лишь 8 февраля 1909 г.

По соглашению Париж обязывался «не чинить препятствий торговым и экономическим интересам Германии». Берлин в свою очередь признал за Францией «особые политические интересы», тесно связанные с обеспечением порядка и внутреннего мира в Марокко, и обязывался «не препятствовать этим интересам». После подписания соглашения Франция и Германия разработали план совместного сотрудничества в Марокко по эксплуатации минеральных ресурсов в стране, организации общественных работ и строительству железных дорог. Но и эти договоренности не смогли ослабить конкуренцию между обеими державами, каждая из которых пыталась добиться своего господства в Марокко.

Беспорядки в стране в первой половине 1911 года Париж использовал для начала военной оккупации Марокко. 21 мая под предлогом защиты султана Мулай-Гафида от восставших туземных племен и охраны европейцев французские войска вступили в Фец (столицу Марокко), не встретив, как официально сообщалось, никакого сопротивления. Этот шаг был воспринят в Берлине как сигнал к активным действиям. На этот раз имперское правительство отреагировало отправкой в марокканский порт Агадир на атлантическом побережье канонерки «Пантера» под предлогом «оказания помощи своим подданным и защиты своих значительных интересов в Марокко». Прыжок «Пантеры» скрывался в течение 24 часов, после чего было объявлено, что «как только будет восстановлено прежнее спокойное положение в Марокко… корабль, которому поручена эта покровительственная миссия, покинет Агадирский порт». То была политика на грани войны. Берлин был намерен твердо закрепиться на атлантическом побережье Северной Африки, делая вместе с тем вид, что в принципе готов отказаться от борьбы за Марокко, будь Париж готов поделиться с немцами французским Конго. Неслучайно накануне отправки «Пантеры» Вильгельм II заявил: «Надо дать марокканским делам такое направление, которое могло бы сгладить все наши предыдущие неудачи»²¹. Франция, однако, отклонила компромисс, имея поддержку со стороны Великобритании.

После трудных переговоров агадирский кризис был разрешен подписанием франко-германского соглашения по Марокко и Конго. По этому соглашению Франция уступила Германии в Конго 230 тыс. кв. км территории с населением в 600 тыс. человек. Германия, со своей стороны уступила Франции «утиный клюв», небольшой клочок территории в Камеруне восточнее озера Чад площадью 14 тыс. кв. км. Кроме того Берлин отказался от предъявленных им «требований экономических преимуществ в Марокко» и признал «данные Францией гарантии экономической свободы в этой стране достаточными». Германия обязалась «в случае, если бы Франция нашла нужным объявить свой протекторат над Марокко», этому не противиться. В немецком общественном мнении этот скромный результат был расценен как очередное тяжелое дипломатическое поражение.

В ходе русско-японской войны был ослаблен франко-русский союз, ухудшились и англо-русские отношения. Тяжелым было и внутриполитическое положение царизма. В этих условиях под давлением немецкой стороны Николай II согласился на предложение Вильгельма встретиться на Балтике. Встреча состоялась в июне 1905 года в финляндских шхерах около острова Бьёрке. Во время встречи германский император предложил царю вернуться к прошлогоднему проекту союзного договора. Николай дал себя уговорить и подписал «Русско-германский союзный договор». Этот документ включал всего четыре короткие статьи:²²

Статья I

В случае, если одна из двух империй подвергнется нападению со стороны одной из европейских держав, союзница ее придет ей на помощь в Европе всеми своими сухопутными и морскими силами.

Статья II

Высокие договаривающиеся стороны обязуются не заключать отдельно мира ни с одним из общих противников.

Статья III

Настоящий договор войдет в силу тотчас по заключении мира между Россией и Японией и останется в силе до тех пор, пока не будет денонсирован за год вперед.

Статья IV

Император всероссийский после вступления в силу этого договора предпримет необходимые шаги к тому, чтобу ознакомить Францию с эти договором и побудит ее присоединиться к нему в качестве союзницы.

Однако после возвращения Николая в Петербург российское правительство отказалось признавать этот договор, что было вызвано серьезными причинами. Германия и Россия могли стать союзниками лишь при наличии общего и опасного врага. Однако Англия при содействии Франции активно добивалась улучшения англо-русских отношений. Союз с Германией привел бы к установлению немецкой гегемонии в континентальной Европе и поставил бы Россию в зависимое положение от Берлина. Кроме того, наличие острых противоречий между Австро-Венгрией, являвшейся союзницей Германии, и Россией затрудняло русско-германское сближение.

Все эти факторы приводили к тому, что немецкое правительство предлагало России союз на условиях, явно не приемлемых для последней, так как они были выгодны в основном только Берлину. Кроме того, в Петербурге сложилось впечатление, что германская дипломатия не столько стремится к союзу с Россией, сколько к тому, чтобы обострить англо-русские противоречия и подорвать франко-русский союз. Царское правительство было заинтересовано в союзе с Францией, потому что франко-русский альянс являлся эффективным средством борьбы против установления германской гегемонии в Европе. Кроме того, для подавления революционного движения внутри страны царское правительство нуждалось не столько в политической поддержке со стороны Германии, сколько в деньгах, которое оно могло получить в Англии и Франции. Все этой явилось причиной того, что Россия не пошла на союз с Германией.

18 августа 1907 г. не без содействия Франции было подписано англо-русское соглашение о разделе сфер влияния в Персии, Афганистане и Тибете. Оно оформило так называемее Тройственное согласие – тройственную Антанту в составе Англии, Франции и России, противостоявшую Тройственному союзу Германии, Австро-Венгрии и Италии, которая фактически отошла от активного сотрудничества в рамках альянса с подписанием в 1902 году франко-итальянского соглашения. Образование Антанты свидетельствовало о том, что англо-германский антагонизм оказался глубже англо-русских и англо-французских противоречий. Лондон вынужден был признать Германию своим главным врагом и перед лицом немецкой опасности договариваться с Парижем и Санкт-Петербургом.

В ходе экономической экспансии немецкие банки в сотрудничестве с представителями тяжелой промышленности проникли в конце XIX столетия в турецкую Малую Азию и основали в 1899 году «Анатолийское железнодорожное общество». Наряду с разного рода экономическими заказами общество получило от турецкого султана концессию на строительство железнодорожной линии от Константинополя до Багдада, которая позже должна была быть продлена до Персидского залива. С этим проектом, однако, германская экономика вторглась в сферу геополитических интересов Лондона и Петербурга. Поэтому официальные круги в Берлине поначалу дистанцированно отнеслись к строительству ветки. Тем не менее, начавшееся в 1903 году строительство Багдадской железной дороги приобрело политический формат. Здесь, правда, в отличие от военно-морского флота, германское правительство неожиданно проявило осмотрительность и сделало все возможное, чтобы удержать в рамках и без того натянутые отношения с Великобританией и Россией. И хотя поездка кайзера в 1908 году на Восток вызвала у окружающего мира подозрение, будто немцы претендуют на то, чтобы взять под свой патронат более 300 млн. мусульман региона, благодаря взвешенной политике Берлина, несмотря на продолжение железнодорожного строительства и заявления о приверженности традиционной германо-турецкой дружбе, Германии удалось заключить в августе 1911 года соглашение с Россией о стыковке российской ветки в Персии с Багдадской железной дорогой (Потсдамское соглашение^). С Англией также был достигнут прогресс с заключением в 1914 году соглашения о продлении ветки от Басры до Персидского залива, но уже под британским руководством. Однако начало первой мировой войны помешало ратификации этого договора. Строительство же Багдадской железной дороги было завершено только в 1940 году.

Двойственный союз с Австро-Венгрией был предметом особой заботы со стороны Бисмарка. Но основатель империи и рейхсканцлер отчетливо видел и те трудности, с которыми столкнулась «двуглавая монархия» во времена, когда отдельные нации все громче заявляли свои права на самостоятельность. В этих условиях постоянно требовался выход за рамки двойственного союза и создание дополнительных гарантий безопасности империи через систему альянсов далеко за периметром внешних границ Германии. Эта система не пережила своего архитектора. Австро-Венгрия из единственно верного союзника Германии превратилась в откровенную обузу. Будучи сама по себе многонациональным государством (на ее территории проживали около 7 млн. сербов, хорватов и других славянских народностей), она проводила активную и достаточно агрессивную политику на юге-востоке Европы. После аннексии в 1908 году бывших турецких провинций Боснии и Герцеговины, на что было получено добро еще на Берлинском конгрессе, правительство в Вене глубоко увязло в нерешенных проблемах Балканского региона и вторглось в сферу российского влияния, подогревавшегося идеями панславизма. Его курс представлял угрозу для союзника России Сербии, которая ставила своей задачей объединить южных славян и получить доступ к Адриатическому морю. После балканских войн 1912 и 1913 гг., в ходе которых борьба шла за территории европейской Турции, на кон была поставлена и судьба самой Австро-Венгрии. В очередной раз стало очевидным, насколько проблематичным было для Германской империи иметь в лице дунайской монархии союзника, раздираемого внутренними межнациональными противоречиями и нестабильного по отношению к внешней угрозе со стороны панславизма. Конструктивное сотрудничество между Лондоном и Берлином по выработке компромиссов в деле сохранения мира могло бы предотвратить начало большой войны между двумя крупнейшими альянсами того времени. Но этого не произошло.

Будучи в союзе с Австрией, Германия неизбежно должна была вступить в конфронтацию с Россией, поскольку последняя не собиралась отказываться от поддержки сербов. Таким образом, Балканы, уже многие годы являвшиеся взрывоопасным центром Европы, окончательно превратились в очаг международной напряженности, который перерос вначале в общеевропейскую, а затем и мировую войну.

Убийство сербским националистом австрийского престолонаследника – эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево 28 июня 1914 г. стало поводом для начала первой мировой войны. Австрийцы были готовы немедленно нанести удар по Сербии и получили полную поддержку кайзера и немецкого правительства 6 июля^. В Берлине были убеждены, что Россия не вмешается в конфликт. 23 июля Вена, рассчитывая на негативный ответ, передала Белграду ультиматум, в котором содержались масштабные требования наказать в течение 48 часов виновных и их пособников, а также подключить к расследованию австрийские власти. В ответном послании от 25 июля Сербия в большинстве требований пошла навстречу Австро-Венгрии, которую, однако, ответ не удовлетворил. В тот же день австрийцы прервали дипломатические отношения с Белградом и начали мобилизацию. 28 июля было объявлено о состоянии войны с Сербией, а на следующий день последовал обстрел Белграда.

В ситуации в Европе наступил коренной перелом. Рейхсканцлер Т. фон Бетманн Хольвег предпринял, правда, безуспешную попытку в ночь с 29 на 30 июля склонить австрийское правительство к прямым переговорам с Россией, чтобы ограничить ущерб от конфликта с Сербией. Но время уже нельзя было повернуть вспять. 31 июля Петербург объявил всеобщую мобилизацию своих вооруженных сил.

1 августа Германия начала войну против России после того, как та отклонила германское требование об отмене мобилизации. Это произошло без попыток начать политический диалог между Санкт-Петербургом и Берлином относительно сущности кризиса, причем, как справедливо замечает Г.Киссинджер, между Германией и Россией вообще не существовало спорных вопросов в прямом смысле слова. 3 августа немцы объявили войну Франции. А с вводом частей рейхсвера в Бельгию настал черед Великобритании, которая вступила 4 августа в войну против Германии. Германии пришлось воевать на два фронта. Ей не удалось добиться быстрого разгрома Франции, предусмотренного германским стратегическим планом («