Geum.ru

Цго, 2003. С. П. Карпачев путеводитель по тайнам масонства

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   29
218.

Неизвестными остаются личности Андреянова, руководителя военной ложи, созданной в Петербурге перед самым «усыплением» масонства219, Буслова, Измаилова, Каминского, делегата конвента февраля 1910 г. от Нижнего Новгорода220, Литвинова и Полторацкого, принятых в члены ложи Киевская Заря в январе 1909 г.221, князя Максудова, врача Светловского, генерала Субботича, директора кредитного общества в Одессе Субботкина, Тер-Погосяна, Тимофеева. При просмотре юридической периодики начала века автором обнаружено около десятка адвокатов Ратнеров. Кого из них имеет в виду Бебутов, неизвестно.

Кроме указанных лиц, зарубежными масонами в конце XIX — начале XX в. были: Николай Дмитриевич Авксентьев (1878–1943), один из лидеров эсеров; Андреянов; Абрам Аршавский, политический ссыльный, врач; Борис Викторович Астромов (1883–?); Илья Гальперин-Каминский, историк литературы; Ольга Гриневич, доктор медицины; А.Н. Ждань-Пушкин, юрист; Вера Старкова, публицист; М.А. Широков, художник. Однако они не принимали участия в деятельности русских масонских лож.

Как показывает анализ значительного комплекса источников, в «масонские сети» попадали прежде всего по знакомству. Многие русские вольные каменщики задолго до посвящения в Орден хорошо знали друг друга по научной, преподавательской, адвокатской, общественной деятельности. А.В. Амфитеатров, Е.В. Аничков, М.А. Волошин, Ю.С. Гамбаров, М.М. Ковалевский, И.З. Лорис-Меликов, Е.В. де Роберти, М.И. Тамамшев, А.С. Трачевский были преподавателями Русской высшей школы общественных наук в Париже. Первый из них был дружен с Вас. И. Немирович-Данченко с 80 х гг.222 В письме А.В. Амфитеатрова к нему от февраля 1929 г. говорилось: «Надо дотянуть до 1932, чтобы удивить вселенную странным юбилеем — двух писателей, которые прожили в дружбе 50 лет, ни разу не переругавшись»223. Дружеские отношения, как минимум с середины 90 х гг., связывали Амфитеатрова с А.И. Сумбатовым-Южиным224. Не позднее лета 1905 г. началась переписка между Амфитеатровым и Е.И. Кедриным225.

Хорошо были знакомы друг с другом по работе в Петербургском университете и совместной издательской деятельности Е.В. Аничков, А.К. Бороздин, П.Е. Щеголев. Последний был личным другом Н.П. Павлова-Сильванского. Н.Н. Баженов был членом гимназического народнического кружка, руководством в котором начал свою революционную деятельность Н.А. Морозов. Тесные отношения с 90 х гг. связывали Баженова с семьей Гольдовских226. Ранее уже упоминалось о его знакомстве с В.А. Маклаковым и А.И. Сумбатовым-Южиным. С конца XIX в. деловые и дружеские отношения установились между С.А. Балавинским и В.А. Маклаковым227. Д.О. Бебутову предложил стать вольным каменщиком Е.И. Кедрин. После инициации, когда с глаз князя сняли повязку, он увидел «близко знакомых» ему лиц: Ковалевского, Баженова, Котляревского, Роберти, Маклакова, Лорис-Меликова228. «Меккой» для русских путешественников был дом Г.Н. Вырубова в Париже. Здесь часто бывал и соученик Вырубова по Александровскому лицею Е.В. де Роберти М.М. Ковалевский. В 1901 г. О.Б. Гольдовский упоминает Ю.С. Гамбарова как своего знакомого229.

Адвокат С.Е. Кальманович выступал на процессах совместно с В.А. Маклаковым и И.Н. Сахаровым. Последний вместе с С.А. Балавинским участвовал в комиссии по выработке резолюции Съезда московских адвокатов в марте 1905 г.230 Да и вообще, члены корпорации присяжных поверенных хорошо знали и тесно общались друг с другом. Е.И. Кедрин в 1882 г. выступал защитником на «процессе 20», по которому проходил Н.А. Морозов. В 1903 г. на заседании Петербургского юридического общества, проходившего под председательством В.Д. Кузьмина-Караваева, он читал свой доклад, посвященный проекту нового городового положения231. В 1901 г. В.А. Маклаков выступал на банкете по случаю Татьяниного дня в Московском художественном кружке, председателем которого был А.И. Сумбатов-Южин232. Последний находился в переписке с мачехой В.А. Маклакова Л.Ф. Нелидовой не позднее 1892 г.233 Совместно с А.С. Трачевским М.С. Маргулиес создавал Республиканскую и демократическую федеративную (радикальную) партию. А.И. Сумбатов-Южин учился в тифлисской гимназии вместе с Вл. И. Немирович-Данченко; очевидно, знал и его старшего брата Василия. Находился актер в переписке с О.Б. Гольдовским234, М.М. Ковалевским235. Давним другом последнего был И.И. Иванюков. А.Н. Букейханов еще до вступления в масонство был связан с А.М. Колюбакиным, о чем свидетельствует их переписка, в частности письмо Букейханова Колюбакину от 2 февраля 1906 г. из павлодарской тюрьмы с критикой порядков в Киргизской степи236. Из этого же письма следует, что их общим знакомым был Д.И. Шаховской, давний приятель М.М. Ковалевского. М.С. Маргулиес и О.Я. Пергамент вместе заканчивали Ришельевскую гимназию в Одессе.

У масонов существовали определенные правила подготовки «профанов» для вступления в Орден. Русские братья, судя по воспоминаниям Д.О. Бебутова, в определенной мере их придерживались. Предложенная братом кандидатура обсуждалась в ложе; если достигалось принципиальное согласие на прием, то два члена ложи наводили справки о будущем брате. В случае положительных сведений о нем рекомендующему масону поручалось узнать, желает ли кандидат вступить в Орден. В случае его согласия два новых брата проводили с ним беседу, результаты которой обсуждались на заседании мастерской, и только здесь принималось окончательное решение о допуске «профана» к обряду инициации237. Впрочем, были и исключения, связанные с российскими особенностями, национальным менталитетом, малочисленностью русских «детей вдовы». Самого Бебутова приняли сразу после разговора с Кедриным238. Были случаи, например с М.С. Маргулиесом, возведения сразу в несколько градусов по упрощенному ритуалу.

О жизни масонских лож сведения имеются в хорошо знакомых отечественной научной общественности воспоминаниях Д.О. Бебутова и менее известных воспоминаниях М.С. Маргулиеса239. И Бебутов, и Маргулиес не были деятелями позднего, так называемого политического, масонства, поэтому в их мемуарах не могло быть аберрации сознания в виде накладывания более поздних событий на ранние. Речь в них идет исключительно о масонстве Великого Востока Франции в России 1906–1910 гг.

Маргулиес определил дату возникновения Полярной Звезды началом 1907 г. Численность российского масонства, по его сведениям, не превышала 100 человек, что подтверждается и другими материалами, в частности воспоминаниями Д.О. Бебутова. Маргулиес всячески подчеркивал, что качественный состав российских лож значительно превосходил количественный. Они объединяли, по его мнению, элиту российских интеллектуалов. Именно «высоколобый» состав масонских мастерских привел к тому, что мистическая и эзотерическая сторона масонства отсутствовала в них. В российские ложи шли не для морального самосовершенствования. Мемуарист неоднократно подчеркивал политический характер российского масонства, считая, что это определялось условиями русской жизни. В мастерских искали братскую поддержку, атмосферу доверия и симпатии те, кто считал своим долгом бороться с абсолютизмом. Отсюда вытекали и особенности работы лож. Собственного храма у отечественных масонов не было. Собирались они на частных квартирах (из мемуаров Бебутова следует, что это были квартиры Орлова-Давыдова, Маклакова, Бебутова, Ковалевского и др.) не более двух раз в одном и том же месте. Максимально на заседаниях присутствовало не более 20 человек. Ритуал не играл большой роли в жизни масонских мастерских. О том, что проходили именно масонские заседания, говорили только братские кордоны — специальные ленты, составляющие часть масонского одеяния. Что соблюдалось, так это хорошо сервированные и обильные «агапы» — застолья после окончания заседаний. Письменных протоколов не велось. Не было также списков членов лож. «Два брата с хорошей памятью хранили в голове сведения об именах, фамилиях, адресах, датах рождения» масонских адептов. Обращает на себя внимание отсутствие и у Бебутова, и у Маргулиеса сведений о проведении «зодческих работ», докладов — важнейшей составной части работы масонских лож. В работе мастерских преобладали организационные вопросы. Осуществлялся прием новых членов. Обсуждались проблемы открытия новых лож. За время существования российского масонства (1906–1910), кроме Полярной Звезды и Возрождения, было создано еще несколько лож в Москве, Петербурге, Киеве, вероятно, в Одессе, Нижнем Новгороде. Для создания международных связей Маргулиес, Бебутов, возможно, Урусов осуществили поездку по ряду стран, посетив Париж, Цюрих, Берлин, Будапешт, Рим, Венецию, Константинополь. Российские масоны получили право от Великого Востока Франции образовать капитул 18 го масонского градуса, куда вошли те же Бебутов, Маргулиес, а также Ковалевский, Маклаков, Урусов, Головин. Создали братья и руководящий орган отечественного масонства — прообраз Великой Ложи — Верховный Совет.

Российское масонство было настроено на «экстерриторизацию», т. е. перенос масонской деятельности в «профанскую» среду. Об этом свидетельствует единственно известное нам общемасонское дело — разоблачение Е.Ф. Азефа. Директор Департамента полиции А.А. Лопухин, муж сестры князя С.Д. Урусова, урожденной Е.Д. Урусовой, сам будущий масон (с 1928), раскрыл своему родственнику тайну о провокаторской деятельности руководителя Боевой организации партии социалистов-революционеров. Князь, стремившийся в течение всей жизни к возвышающим душу помыслам, желающий облагородить окружающую его действительность, не мог примириться с такими натурами, как Азеф, да и с провокаторством вообще, о чем свидетельствовала его нашумевшая речь в I Государственной думе с разоблачением методов властей по организации погромов. Через Досточтимого Мастера Полярной Звезды гр. А.А. Орлова-Давыдова к одному из лидеров партии социалистов-революционеров М.А. Натансону в мае 1908 г. был послан неофит Ордена Н.А. Морозов240. Натансон потребовал от последнего назвать имя человека, пославшего его, и когда Морозов, связанный честным словом, отказался это сделать, запретил ему сообщать кому-либо о провокаторской деятельности Азефа, угрожая в противном случае пропечатать самого Морозова как врага социал-революционной партии.

После провала миссии Морозова к делу подключились другие масоны. А.И. Браудо, как бы случайно, свел известного «охотника за провокаторами» В.Л. Бурцева с А.А. Лопухиным. В сентябре 1908 г. в поезде между Кельном и Берлином произошел знаменитый разговор между ними, в котором Лопухиным были приведены неопровержимые доказательства деятельности Азефа как агента охранки. Однако эсеры не поверили и Бурцеву и послали в Петербург видного партийного работника А.А. Аргунова с заданием проверить личность Лопухина и исходящих от него данных. Аргунов через масонов А.И. Браудо и С.Е. Кальмановича связался с Лопухиным, который в присутствии последних подтвердил факт провокаторства Азефа. О разоблачительной деятельности Лопухина стало известно полиции. Начальник Петербургского охранного отделения А.В. Герасимов, угрожая расправой, потребовал от него отказаться от свидетельства против Азефа. Тогда Лопухин, по совету Браудо, написал письмо на имя П.А. Столыпина, товарища министра внутренних дел А.А. Макарова и директора Департамента полиции М.И. Трусевича, где назвал Азефа полицейским агентом и сообщил об угрозах Герасимова. Дело приняло широкую огласку241.

Таким образом, разоблачение Азефа произошло благодаря инициативе и при содействии масонского круга российского общества. В литературе существует несколько версий случившегося. Г.А. Лопатин предполагал, что Урусов, Лопухин и другие участники этого дела рассчитывали вызвать крупный скандал, добиться приглашения самого Николая II и во время аудиенции убедить императора, что при существующей системе управления его жизнь находится в опасности и единственное спасение личности государя кроется в переходе на управление по европейскому образцу, на конституционной основе. Р.А. Городницкий рассматривает деятельность масонов по разоблачению Азефа с точки зрения моральных принципов и неприятия ими «существующего в начале XX в. в России режима»242.

Масоны круга М.М. Ковалевского, безусловно, интересовались политикой, преследовали политические цели, осуществление которых планировали и через масонство. Главным для них все же оставалась культурная работа, деятельность по привитию в России элементов и форм западной культуры, включая масонство. Они пытались использовать этот феномен для развития российского просвещения. Наряду с образованием политической партии демократических реформ М.М. Ковалевский и его друзья, вернувшись в Россию, создают новые учебные заведения или участвуют в их создании, например: Психоневрологического института, новых учебных кафедр, в частности социологии. Много внимания они уделяли созданию таких организаций, как Лига борьбы против смертной казни, Лига образования, Лига борьбы за мир и др. У группы Ковалевского нравственная и культурная составляющие масонства превалировали над чисто политической.

Привлечение новых членов в масонские ложи, естественно, изменило их социальный состав. Русские масоны «французского» происхождения оказались разбавленными неофитами, не прошедшими школу западноевропейского масонства. Среди вновь принятых оказалось много деятелей политических партий, что еще больше усилило политическую струю в отечественном королевском искусстве. В конце концов «новые» масоны взяли верх над «старыми».

Стремясь освободиться от ставших ненужными профессоров-моралистов, от ненадежных с точки зрения конспирации и политической борьбы «болтунов» типа Баженова, Бебутова, Маргулиеса и др., молодые политики, ведущую роль среди которых играл, очевидно, Н.В. Некрасов, задумали и осуществили маневр по переводу отечественного масонства на чисто политические рельсы. В феврале 1910 г. был собран конвент российского масонства, на котором «политики» предложили «усыпить», то есть прекратить, действие лож, мотивируя это слежкой полиции, разоблачениями прессы, опасностью репрессий со стороны правительства, ссылкой в Сибирь и т. д. На работе конвента сказались и личные противоречия братьев, многие из которых недолюбливали друг друга, личные амбиции многих делегатов оказались выше братской солидарности и интересов дела. Все это привело после бурных дебатов и выяснения отношений к решению о самостоятельности лож в вопросе о своей деятельности, что фактически означало их закрытие.

Уже в 1911 г. А.М. Колюбакин и Н.В. Некрасов возобновили деятельность лож без Баженова, Бебутова, Маргулиеса, «французских» масонов: Ковалевского, Амфитеатрова, Гамбарова, Аничкова, Лорис-Меликова, Маклакова, де Роберти, Вас. И. Немировича-Данченко. При этом связи с материнским Орденом — Великим Востоком Франции — оказались прерванными. Новая организация вовлекла в свой состав известных политиков (Чхеидзе, Керенского и др.), стала принимать в свой состав женщин (в частности, была принята Е.Д. Кускова), еще более упростила ритуал. Ее целью стало объединение всех оппозиционных самодержавию политических сил. В период первой мировой войны, с 1915 г., эта организация активизировала свою работу и смогла сыграть определенную роль в февральских событиях 1917 г. Вопрос об этом новом, «политическом» масонстве не решается однозначно. С одной стороны, нарушение масонских правил, прекращение связи с Великим Востоком и другими Орденами, безусловно, означает, что «политическое» масонство собственно масонством не являлось. Не зря французские масонские Ордена без проблем принимали в свой состав членов Полярной Звезды и Возрождения, прошедших инициацию по правилам королевского искусства, и отказывались признавать своими братьями деятелей организации Некрасова—Керенского. Не получило это масонство развития и в, казалось бы, наиболее благоприятных для себя условиях, после Февральской революции. Во всяком случае, сегодня нет документов, свидетельствующих о деятельности лож в период с февраля по октябрь 1917 г. После решения политической задачи — свержения самодержавия — собственно чисто масонского развития организация не получила. С другой стороны, в мировом масонстве по сей день продолжается произошедший в 1877 г. «великий раскол». Англо-саксонское, «регулярное», или «консервативное», масонство не признает иные направления. Так что с точки зрения наиболее многочисленного и могущественного в ХХ в. англо-саксонского масонства этого феномена в России не существовало вовсе. Поэтому имеет основание точка зрения большинства масоноведов, считающих отечественное «политическое» масонство специфической русской формой королевского искусства, его национальной особенностью.

Основание российских масонских лож Полярная Звезда и Возрождение относится к осени 1906 г. К этому времени российская общественность добилась достаточно серьезных демократических прав и свобод. По Манифесту от 17 октября 1905 г. легально действовали политические партии, профессиональные и иные общественные организации. Шла подготовка к выборам во II Государственную думу. Так что бытовавшая в научных кругах гипотеза о масонстве как протопартийной организации не выдерживает критики и фактически отпадает. Достаточно по€зднее создание такой общественной организации, как масонство, свидетельствует, скорее, о ее слабой востребованности обществом. Жизнь интеллигенции, основного поставщика масонских «кадров» в России, очень прочно была организована на общественных принципах. Каждый профессиональный отряд интеллигенции имел свои общества, проводил свои съезды. Российская общественность создавала легальные и нелегальные политические партии, профессиональные союзы. Масонство же с его достаточно аморфными, размытыми принципами морального самосовершенствования, благотворительности, примирительности, поисками консенсуса оказалось чуждым и непонятным российской интеллигенции, разделенной по мировоззренческой политико-партийной принадлежности. Попытка создания масонской организации по западноевропейскому (французскому) образцу потерпела крах. Не найдя себя в морально-этической, общественно-культурной нише, российское масонство выродилось, трансформировалось в соответствии с условиями российской жизни, ментальностью российского общества в организацию объединительно-политического толка, с поверхностным использованием некоторых масонских форм, что, конечно же, не может считаться элементом или составной частью всемирного Братства вольных каменщиков.

Большая часть российских масонов (примерно 2/3 их состава) принадлежала к первенствующему сословию — дворянству. Среди них были представители титулованных родов: князья С.Д. Урусов, Д.О. Бебутов, А.И. Сумбатов, граф А.А. Орлов-Давыдов, барон Г.Х. Майдель; фамилий, известных с XIV–XVII вв.: Аничковых, Бороздиных, Вырубовых, Головиных, Колюбакиных, Ковалевских. Л.И. Лутугин, А.С. Трачевский и А.И. Шингарев были выходцами из купеческих семей. Известную семью русских православных священников представлял в масонстве А.В. Амфитеатров. Священником был отец Н.В. Некрасова.

Из малоросско-казацкой среды вышел род Вас. И. Немировича-Данченко, а также М.А. Волошина. Сыном крестьянина, точнее солдата, получившего вольную и записавшегося в крестьянское сословие, был П.Е. Щеголев.

Представителями еврейской интеллигенции в масонстве были А.И. Браудо, О.Б. Гольдовский, С.Е. Кальманович, М.С. Маргулиес (всего примерно 10% состава российских вольных каменщиков). Из литовской семьи вышел А.А. Булат, из армянской — Ю.С. Гамбаров.

Образование у большинства российских «детей вдовы», как это было принято в среде дворянства и интеллигенции, начиналось дома. Бонны, гувернеры и гувернантки, приглашенные учителя, иногда сами родители обучали своих чад русской грамматике, правилам счета, основам русской и всеобщей истории, географии, литературе, двум-трем иностранным языкам. Не могли избежать дети и обязательной повинности — занятий музыкой, рисованием, танцами. Воспоминания вольных каменщиков о гимназических годах носили, как правило, негативный характер.

Большинство российских масонов имели высшее, университетское образование; более 20 из них — юридическое; минимум семеро — историко-филологическое; минимум по пять человек — медицинское и техническое. Не менее пяти масонов имели по два высших образования (Вырубов, Маклаков, Котляревский, Маргулиес, Шингарев). Часть братьев после окончания университета не возвращалась на научную или профессиональную стезю (Головин, Орлов-Давыдов, Урусов), находила себя в иных видах деятельности. Например, Амфитеатров и Сумбатов-Южин после окончания юридических факультетов обрели себя в писательском и театральном деле. Для некоторых же вольных каменщиков обучение в высших учебных заведениях стало началом их блестящей научной карьеры (Аничков, Бороздин, Вырубов, Гамбаров, Ковалевский, Павлов-Сильванский, Роберти, Трачевский, Щеголев). Кроме обучения на родине, масоны совершенствовались за рубежом. Вообще практически все они были тесно связаны с заграницей, часто бывали, а некоторые из них подолгу жили в европейских странах, усваивая фундаментальные ценности западной цивилизации.

Значительная часть российских масонов были приверженцами рационалистических философско-социологических концепций, прежде всего позитивизма и его производных. После выхода в Париже в 1830–1842 гг. «Курса позитивной философии» О. Конта позитивизм быстро завоевал популярность и стал одной из наиболее почитаемых философских систем в Западной Европе. Во второй половине 40 х гг. XIX в. с ней познакомился ряд российских подданных, проживающих за границей. Но только в середине 60 х гг. совершился прорыв позитивизма в отечественную периодику и общественную мысль243.

Увлекавшийся с юношеских лет философскими исканиями Г.Н. Вырубов, «не без труда и отвращения» прочитавший Канта, «с неподдельным чувством ужаса» — Гегеля и Шеллинга с их «пустой фразеологией», увлекся позитивизмом, с которым его познакомил лицейский преподаватель-француз. Вырубов сыграл большую роль в распространении позитивистской философии в Европе и России. В 1865 г. он совместно с Роберти издал собственный перевод работы последователя Конта Э. Литтре «Несколько слов по поводу положительной философии», написав предисловие к ней «Позитивизм в России». В 1867 г. он совместно с Э. Литтре основал в Париже журнал «Философия позитивизма», ставший международным органом этого направления. После смерти Литтре в 1877 г. Вырубов единолично вел журнал до 1883 г. Известный английский философ и экономист Дж. Ст. Милль оценил «Философию позитивизма» как «выдающееся явление в истории человеческой мысли». Опубликованные в журнале работы его издателя «Материалистическая философия и философия позитивизма», «Замечания о критической философии в Германии», «Достоверность и вероятность, абсолютность и относительность», «Метафизическая концепция универсальной жизни», а также статьи по общей методологии наук «Что такое геология?», «К вопросу о методике в статистике», «К классификации в социологии», «Антропология, какая она есть и какая должна быть», «Социология и ее методы» обратили на себя всеобщее внимание специалистов.

В вырубовском журнале печатались русские авторы Е.В. де Роберти, П.Д. Боборыкин, предлагал свои «Очерки развития идей прогресса» В.В. Лесевич. С Вырубовым консультировались издатели произведений Конта в России. В конце 70 х гг. на страницах «Философии позитивизма» были опубликованы работы неопозитивистов, расходившиеся с целым рядом главнейших тезисов философии и социологии Конта. Сам Вырубов не примкнул к новой школе, сохранив верность однажды избранной позиции, более близкой к учению Конта, чем неопозитивизм. Это не помешало издателю приветствовать свободную критику «отца положительной философии» и благоприятно относиться к успехам и развитию нового философского направления.

Зарождение неопозитивизма специалисты относят к 1875 г. и связывают его с появлением в журнале «Знание» статьи будущего масона Е.В. де Роберти «Наука и метафизика». В ней и других своих более поздних работах он, оставаясь на фундаментальных принципах позитивизма, дополнил его биосоциальной теорией, став, по мнению Бехтерева, основоположником социальной психологии. Роберти дал психологическую интерпретацию общественных явлений и истории. По его мнению, важнейшим фактором, определяющим общественную жизнь, является духовная деятельность людей, их психология и этические представления. В этой связи ведущее место в теоретических изысканиях ученого заняли вопросы социального прогресса и свободы. Де Роберти фактически подорвал теорию однофакторности исторического процесса.

Крупный историк и социолог М.М. Ковалевский продолжил развитие позитивистского направления общественной мысли. В частности, он пошел дальше своего друга и брата по масонской ложе Е.В. де Роберти, выдвинув плюралистическую теорию многофакторности исторического процесса, то есть признания множественности причин исторического развития, их принципиальной равнозначности, отсутствия среди них ведущей и определяющей силы. В работе «Современные социологи» М.М. Ковалевский высказался на этот счет достаточно ясно: «Я думаю, что выражу не только кратко, но и весьма определенно мою заветную точку зрения, сказавши, что социология в значительной мере выиграет от того, если забота об отношении фактора, да вдобавок еще первичного и главнейшего, постепенно исключена будет из сфер ее ближайших задач, если в полном соответствии со сложностью общественных явлений она ограничится указанием на единовременное и параллельное воздействие и противодействие многих причин»244.

Центральное место в системе социологических воззрений Ковалевского занимала идея прогресса. Основным его признаком он считал человеческую солидарность, ее рост, повышение удельного веса, расширение ее сферы, области применения и проявления. Тенденцию расширения сферы солидарности ученый относил к числу наиболее универсальных социологических законов. Солидарность понималась им как наличие единства, общности, «замиренности», гармонии. Так и прогресс изображался рядом концентрических кругов, выражающих собой все большее и большее расширение человеческой солидарности. Пытался Ковалевский соединить позитивизм с марксизмом, определенное влияние которого он испытал в молодости.

Социологические воззрения Ковалевского наиболее близко подходили к масонским постулатам Великого Востока Франции. Трудно сказать, что было первичным — влияние масонства на теоретические построения или последние явились одним из факторов вступления ученого в Орден вольных каменщиков. Скорее всего, в соответствии с его же многофакторной теорией здесь было обоюдное сцепление причинно-следственных связей. Ковалевский оказал большое влияние на русских «детей вдовы». В частности, биограф А.И. Шингарева отмечал, что тот находился под большим впечатлением его теории многофакторности.

Ученик Ковалевского по Московскому университету и племянник другого видного ученого-позитивиста А.И. Чупрова, писатель-масон А.В. Амфитеатров говорил о себе, что он воспитан в материалистическом мировоззрении и является позитивистом до мозга костей245. Зинаида Гиппиус называла его «ликующим позитивистом»246.

Работы теоретиков позитивизма Бокля, Спенсера и др. составили мировоззренческую базу историка П.Н. Павлова-Сильванского.

Рационалистическое мировоззрение было присуще А.И. Сумбатову-Южину. «Приятно вступать в область мистических догадок и философской веры, — писал он своей жене в 1894 г., — но, по-моему, строгое изучение реальной временной человеческой жизни, здоровое и добросовестное отношение к задачам человека в его земной жизни дает большее удовлетворение, чем нирвана метафизических выводов»247.

К «блестящей плеяде выдающихся ученых-позитивистов» относят специалисты Ю.С. Гамбарова248. Тесно было связано с позитивизмом рационалистическое мировоззрение Н.А. Морозова. Участвовал в международных социологических конгрессах и журналах, организованных представителями позитивистской школы вместе с М.М. Ковалевским и Е.В. де Роберти, историк А.С. Трачевский. Судя по речам и выступлениям в Думе, к этому же направлению примыкал В.А. Маклаков.

Вопрос об отношении человека с высшими духовными инстанциями и организациями, претендующими на их представительство на земле, — сложный и деликатный. Отсюда и отсутствие обильного материала на этот счет. В официальных документах в графе вероисповедание почти все «дети вдовы» писали «православное», за исключением католика А.А. Булата. Изучение имеющихся источников показывает, что религиозных ортодоксов в среде русских представителей королевского искусства не было. Зато среди них была заметна группа ярко выраженных атеистов.

А.В. Амфитеатров демонстративно подчеркивал свой атеизм: «Религия для нас была… полосою гипотез, в которых не встречалось надобности»249. Четко и однозначно оценивал писатель роль церкви в современной жизни. В фельетоне «Ответ москвичке» на вопрос о мнении автора о предстоящем отлучении от православной церкви целого ряда русских писателей, которое будто бы затевает Святейший Синод, он высказался следующим образом: «…Русская литература давным-давно уже с совершенно справедливым презрением сама отлучила от себя Синод — жалкое бюрократическое учреждение…». И далее: «Православная церковь в настоящее время есть не что иное, как царепоклонническая политическая партия»250.

Воинствующим атеистом был Г.Н. Вырубов. Выступая на II Конгрессе мира и свободы, он от имени части его делегатов предложил поправку к одной из резолюций: «Полагая, что отделение церкви от государства недостаточно, чтобы разрешить религиозную проблему и кончить с влиянием религии на народы; полагая, что всякая религия является препятствием для развития человеческого разума и что, покуда разум не разовьется, народы будут служить орудием властолюбия и алчности правящих или привилегированных классов, которые толкают народы к войне, Конгресс ставит в повестку дня изучение практических способов освобождения народов от религиозных доктрин»251. Не надеясь на принятие Конгрессом этой поправки, Вырубов в докладе разъяснил свою точку зрения. Выступая, естественно, против тех или иных насильственных мер, он ратовал за развитие просвещения, за переход от христианства к научному и индустриальному строю, от крепостничества к свободе, за «создание общества без Бога и короля», считая, что «при той свободе, которую мы получаем от религии словно милостыню, мы неизбежно идем вспять, ибо идеал христианства обретается в прошлом, а мы хотим двигаться вперед, так как ясно осознаем, что если золотой век где-нибудь существует, то существует он в будущем»252. Это выступление не осталось без внимания русской бюрократии. На заседании Совета Главного управления по делам печати Министерства внутренних дел России от 17 сентября 1874 г. при рассмотрении вопроса о газете «Санкт-Петербургские ведомости» и опубликованных в них работах Е.В. де Роберти давалась такая характеристика Конгресса и речи Вырубова: «На сборище это явились демагоги, социалисты, политические агитаторы, материалисты, атеисты, словом вожди и почитатели анархии из всех стран Европы, в том числе Бакунин. В этом собрании принимал участие Вырубов, который сделал доклад о необходимости отделения церкви от государства. Вырубов заявил, что такое отделение недостаточно для разрушения религии. По его мнению, религия — помеха развитию человеческого разума и средство порабощения народа… К чести собрания, как оно ни было безобразно, его предложение не прошло. Таков друг и единомышленник одного из главных руководителей „Санкт-Петербургских ведомостей“»253.

Перед смертью М.М. Ковалевский пригласил священника и причастился, после чего оправдывался перед своими друзьями и учениками, окружавшими его, говоря, что сделал это в память и ради матери и беспокоился, не очень ли они его осуждают. Это красноречиво говорит о религиозной позиции ученого.

Церковники обвиняли В.А. Маклакова во враждебном отношении к православию. В открытом письме к нему некто Н. Беляев писал: «В своей речи на торжественном собрании в честь Л.Н. Толстого Вы позволили себе ряд кощунственных сравнений и выпадов против православной церкви… Вы открыто и с достойной уважения прямотой заявили себя ее врагом и, конечно, интересы гонителей ее Вам много дороже и ближе, чем интересы ее самой»254. Свидетельство об антирелигиозной или, по крайней мере, антицерковной позиции В.А. Маклакова дополняет его биограф Г. Адамович, отмечавший, что тот не был верующим в обычном смысле этого слова, то есть не соблюдал обрядов, в церковь ходил только по необходимости на официальные церемонии255. Интерес к религии, однако, у Маклакова сохранялся, во всяком случае под конец жизни его все чаще видели с Евангелием в руках.

С раннего детства сформировал у себя антирелигиозное мировоззрение Н.А. Морозов. «Занятия естественными науками, — писал он в автобиографии, — и постоянно слышимое от законоучителя утверждение, что они еретические и ими занимаются „нигилисты“, не признающие ни Бога, ни царя, сразу насторожили меня как против церковных, так и против монархических доктрин»256.

Н.П. Павлов-Сильванский в детстве и в первые гимназические годы был очень религиозен и набожен, любил молиться, охотно посещал церковные богослужения, помогал при службе в алтаре и за свою серьезность и набожность пользовался любовью местного протоирея. Потом настал резкий перелом, религиозность прошла и заменилась полным равнодушием и даже неверием.

А.И. Сумбатов-Южин также в детстве находился под сильным религиозным влиянием своей тетки и матери257. Позже его отношение к религии кардинальным образом изменилось. В 1894 г. в письме к своей жене он так передавал свой разговор с известным русским религиозным философом В.С. Соловьевым: «Я прямо сказал Соловьеву, что вера всегда приводила человечество к религии, религия к застою и насилию не только над телом, но и над духом, а скептицизм и критика освобождали дух от морального, а тело от материального рабства…»258

Племянник П.Н. Яблочкова Н.М. Эшлиман в своих воспоминаниях отмечал отсутствие у того религиозности и атеистических воззрений259. Это не совсем сочетается с принадлежностью изобретателя к ложе Шотландского устава, требовавшего от своих адептов веры в высшее существо, выступающее под именем Великого Архитектора Вселенной. Очевидно, у Яблочкова были те или иные религиозные, но внеконфессиональные убеждения.

Политические позиции российских масонов определялись их принадлежностью к различным политическим партиям. Наиболее существенной среди них была группа кадетов. Она составляла примерно половину из вольных каменщиков, чьи политические пристрастия выявлены и четко определены. Если добавить к ним родственные кадетам партии, прежде всего Партию демократических реформ М.М. Ковалевского и прогрессистов, то удельный вес группы возрастет до 2/3. Примерно 10% «детей вдовы» принадлежали к народническим партиям (эсеры, энесы, трудовики). Столько же занимали промежуточную позицию между либералами и народниками. Практически все масоны стояли на либерально-демократических политических позициях.

Российским масонам была присуща высокая общественная активность. В связи с этим они подвергались тем или иным формам репрессий со стороны самодержавно-полицейского Российского государства. Минимум 8 человек были заключены в тюрьму (Аничков и Морозов — дважды), 5 человек — в ссылке (Амфитеатров — дважды). Большинство испытывали те или иные виды запрета на профессиональную деятельность, вынужденно проживали за границей, находились под подозрением и наблюдением полиции.

В вольные каменщики вступали люди, состоявшиеся в личностном, социальном, профессиональном плане. Самый ранний возраст при инициации зафиксирован у Н.Н. Баженова и М.А. Волошина — 27 лет, самый пожилой — у А.С. Трачевского — 61 год, средний возраст — 42 года. До 30 лет в масонство вступили 4 человека, от 30 до 40 лет — 15, от 41 до 50 — 19 и свыше 50 — 6 человек. Следовательно, здесь не было легкомысленного юношеского любопытства. Это был обдуманный и осознанный поступок. Не могло быть и стремления заручиться поддержкой «сильных мира сего». Скорее, наоборот: вступление в тайную и по русскому законодательству запрещенную организацию было связано с риском репрессий. Не могли рассчитывать вольные каменщики на улучшение своего личного материального положения, будучи сами довольно обеспеченными людьми, не искали они и возможностей поездок за границу, достаточно часто и свободно выезжая за пределы России.

Практически все русские масоны были западниками. Естественно, у них была тяга к ценностям свободы, демократии, достоинства личности, ее прав, гуманизма. Будучи своеобразными патриотами, они стремились приобщить к этим ценностям российское общество, видя в этом продвижение вперед по пути прогресса. Масонство как часть западной культуры, западной цивилизации привлекало их дополнительными возможностями расширения западного влияния в стране.

Как неоднократно отмечалось исследователями, с самого своего зарождения русское масонство было отягчено политическими целями. По-другому, очевидно, и не могло быть. В полицейском государстве любое занятие общественной деятельностью автоматически становилось политическим. Большинство русских масонов было либералами, выступающими как против самодержавия, так и против революции. Политические успехи французского масонства, особенно Великого Востока Франции, его роль в консолидации общества, вес и авторитет в общественной и культурной жизни страны не могли не вдохновлять русских братьев, не соблазнять их на использование масонства в политических целях. Существовала у них также надежда на помощь русскому освободительному движению со стороны свободных стран по масонской линии.

В практической деятельности российских вольных каменщиков наиболее яркой страницей явилась их работа в Государственных думах. Депутатами I Думы были Е.И. Кедрин (от Петербурга), М.М. Ковалевский (от Харьковской губернии), С.А. Котляревский (от Саратовской губернии), В.Д. Кузьмин-Караваев (от Тверской губернии), В.П. Обнинский (от Калужской губернии), А.А. Свечин (от Черниговской губернии), С.Д. Урусов (от Калужской губернии). Кроме того, из лиц, «подозреваемых» в масонстве, депутатствовали А.Г. Вязлов, (от Киевской губернии), К.К. Черносвитов (от Владимирской губернии), Д.И. Шаховской (от Ярославской губернии), Ф.Р. Штейнгель (от Киева). Итого 7–11 человек из 478 депутатов, что составляло 1,46%–2,09%260.

Во II Государственную думу из 518 депутатов были избраны масоны или лица, скоро ставшие таковыми: А.А. Булат (от Сувалковской губернии), Ф.А. Головин (от Московской), В.Д. Кузьмин-Караваев (от Тверской), В.А. Маклаков (от Москвы), А.И. Шингарев (от Воронежа). Первый представлял Трудовую группу, Кузьмин-Караваев — Партию демократических реформ, остальные были кадетами. Из «возможных» масонов депутатами Думы были А.А. Демьянов (от Тверской губернии), О.Я. Пергамент (от Одессы), К.К. Черносвитов (от Владимирской губернии). Всего — пять-восемь человек, или 0,97%–1,54% от всего состава Думы.

Депутатами Государственной думы третьего созыва были масоны Булат, Головин, Колюбакин (от Санкт-Петербурга), Маклаков, Некрасов (от Томской губернии), Шингарев (от Воронежской губернии). Из «подозреваемых» в масонстве депутатами III Думы состояли Килевейн (от Нижегородской губернии), Пергамент, Розанов (от Саратовской губернии), Степанов (от Пермской губернии), Черносвитов (от Владимирской губернии). Все депутаты, за исключением трудовиков Булата и Розанова, принадлежали к кадетской фракции.

В IV Государственной думе Орден был представлен В.А. Маклаковым, Н.В. Некрасовым, А.А. Орловым-Давыдовым, А.И. Шингаревым, а также, возможно, В.Л. Геловани, В.А. Карауловым, В.А. Степановым. Итого 4–7 человек, или 0,9%–1,6% от общего количества депутатов (442 чел.).

Депутаты-масоны проявляли высокую активность в работе русского парламента. Анализ стенограмм заседаний Государственных дум показывает, что удельный вес выступлений вольных каменщиков в три-четыре раза превышал их долю в общей численности депутатов. Почти все вольные каменщики были членами думских, иногда нескольких, комиссий, часто их руководителями. «Дети вдовы» в Думах выступали за отмену смертной казни, амнистию политическим заключенным, против военно-полевых судов, за введение и укрепление демократических свобод, расширение прав национальных меньшинств, национальное и гражданское равноправие, создание правового государства, разоблачали организаторов и вдохновителей погромов и полицейских провокаций. В то же время масоны проявили себя как государственники-державники, считавшие возможным совмещение либеральных общечеловеческих ценностей с принципом «единой и неделимой» России, поддерживали ее имперско-агрессивную внешнюю политику. Имеющиеся материалы не позволяют сделать вывод о скоординированной деятельности участников русских масонских лож. Их совместные выступления определялись не масонским братством, а близостью идейных позиций; так же, как и разногласия — принадлежностью к тем или иным политическим силам.

Значительную профессиональную группу в среде российских масонов составляли адвокаты. Многие из них являлись участниками знаменитых судебных процессов начала века. О.Б. Гольдовский был защитником по делу о московском вооруженном восстании, по которому проходило 99 боевиков революционных партий. В адвокатской работе Гольдовский, возможно под влиянием дружбы с масоном Баженовым, известным психиатром и психоаналитиком, делал акцент на психологическом расследовании показаний обвиняемых и свидетелей. Анализируя психическое состояние последних, он трактовал его как возбужденное, а следовательно, их показания как искаженные, представляющие «увеличенную копию действительности». Описывая душевное состояние боевиков, находившихся в училище Фидлера, адвокат указывал на «эффект толпы», понижающий умственные способности каждого составляющего ее индивида и возбуждающий эмоциональную сферу. Даже некоторые шокирующие публику и суд высказывания обвиняемых он пытался трактовать то как результат непонимания серьезности происходящего, то как результат повышенного эмоционального темперамента. Свою речь Гольдовский закончил в типичном для масона примиряющем духе: «Довольно зла и мести. Кровавые реки имеют особенные свойства, вопреки законам природы они бегут вспять, и всякое накопление зла оказывает этому роковое содействие». Участвовал адвокат и в защите известного разоблачителя Азефа, бывшего директора департамента полиции А.А. Лопухина.

С.Е. Кальманович начал свою карьеру как провинциальный саратовский адвокат. Он принимал участие в кассационном слушании дела о саратовской политической демонстрации 5 мая 1902 г., в одесском процессе по делу типографии «Искры», арестованной в 1902 г. в Кишиневе. В 1914 г. защищал группу своих коллег (Переверзева, Керенского и др.), обвиняемых в составлении и распространении резолюции общего собрания присяжных поверенных Петербургского округа по делу Бейлиса, оскорбительной для высших чинов министерства юстиции и киевской судебной палаты. Для Кальмановича-адвоката был характерен тщательный разбор документации, проведение серьезных следственных действий; коллеги отмечали его умение ставить «неотразимо-логические вопросы»; в то же время он не чужд был и игре на чувственных струнах судебных представителей, умело оттеняя в речах личностные качества своих подзащитных. Общение с ними выходило за чисто деловые, служебные рамки. Кальманович всячески стремился помочь своим клиентам, содействуя свиданиям, передачам им писем и газет. Помимо собственно адвокатской работы, Кальманович избирался представителем от саратовской адвокатуры на Всероссийский съезд юристов, участвовал в деятельности Бюро всероссийского союза адвокатов, за что привлекался к судебной ответственности.

Е.И. Кедрин участвовал в «процессе 20 ти» (1882) над деятелями «Народной воли», по которому проходил будущий масон Н.А. Морозов.

Самым известным из адвокатов-масонов был В.А. Маклаков. С первых шагов его карьера присяжного поверенного приобрела общественный характер. В середине 90 х гг. группа молодых адвокатов, куда входили, помимо Маклакова, будущие знаменитости П.Н. Малянтович, Н.К. Муравьев, Н.В. Тесленко и др., организовала клуб «Бродячая собака». Название происходило из-за того, что он не имел своего постоянного помещения и заседания проходили на квартирах его участников. Клуб ставил своими задачами подъем профессионального и общественного уровня адвокатуры, оказание юридической помощи рабочему и крестьянскому населению261. Защита Маклаковым рабочих Сормовского завода, участвовавших в политической демонстрации 1 мая 1902 г., привлекла внимание М. Горького. Два участника этого процесса стали прототипами горьковских произведений: Петр Заломов — Павла Власова из романа «Мать» и Василий Маклаков — Клима Самгина.

Маклаков был участником самых громких процессов начала века. Одним из них было дело о Выборгском воззвании (1–18 декабря 1907 г.). На скамье подсудимых находился цвет русской интеллигенции. Никто из подсудимых не отрицал факта подписания воззвания. Маклаков считал его крупной ошибкой. Тем не менее он взялся за защиту подсудимых. Тактика адвоката была построена на чисто юридических основаниях. Он доказывал необходимость переквалификации статьи обвинения, карающей за распространение преступных воззваний, на чем настаивал прокурор, на более мягкую, предусматривающую лишь составление такового. Речь Маклакова произвела огромное впечатление на участников процесса, включая судей и недругов адвоката.

Всероссийскую и мировую известность получило дело Бейлиса. Здесь, кроме Маклакова, защитниками выступали такие знаменитости, как Грузенберг и Карабчевский. Однако, по единодушному свидетельству лиц, присутствующих на суде, именно речь Маклакова оказала решающее влияние на исход дела. Состав присяжных заседателей по своему культурному уровню был очень низок, они были подобраны из людей, которые, по предположению властей, должны были иметь склонность к антисемитизму и могли осудить Бейлиса, не вдаваясь в сущность вопроса. Слегка театральное, приподнятое по тону красноречие Карабчевского впечатления на них не произвело. Грузенберг, говоривший преимущественно о еврейском вопросе в России, погромах, «кровавом навете», имел бы, вероятно, успех в иной обстановке и в иной аудитории. Его речь, рассчитанная на газетные заголовки и отклики в кругах интеллигенции, была воспринята присяжными скептически и недоверчиво. Маклаков же «дошел до сердца». Он обращался именно к присяжным заседателям, а не через их головы к кому-либо другому. Еврейского вопроса он не коснулся, говорил с большой простотой, наглядно объясняя непричастность Бейлиса к преступлению, его доводы и примеры были понятны всякому, он не ораторствовал, не поучал, а беседовал с присяжными как равный. Адвокат напомнил им, что суд — это прежде всего выражение справедливости и что решение здесь должно быть основано на совести. Они это оценили и с ним согласились.

Среди других процессов с участием Маклакова выделяются: дело о восстании на броненосце «Георгий Победоносец», дело о вооруженном восстании на Пресне, дело председателя Петербургского Совета рабочих депутатов и др. Особенностью манеры адвоката было то, что он никогда не говорил своих речей для тех или иных посторонних целей (для общественности, газетных отчетов и т. д.). Его выступления были направлены исключительно к присяжным заседателям или членам суда в интересах и на пользу подзащитных. Юрист не подменял в нем политического деятеля. Не выражая собственные политические взгляды, он оставался исключительно в рамках юридической компетентности. Это свидетельствовало не только о высоком профессионализме Маклакова-адвоката, но и о его неуклонной приверженности идее правопорядка как краеугольном камне общественного устройства. Естественно, участвовал адвокат и в судебных делах по экономическим вопросам. По этому поводу на него сыпались обильные упреки. Освещая дело фирмы Тиль, «Судебная летопись» писала, что адвокаты «становятся на защиту капитала», а адвокатская этика, эволюционируя, становится этикой фарисействующей буржуазии262. Отвечая на обвинения в свой адрес, Маклаков доказывал, что он поступил как адвокат правильно, потому что был уверен в невиновности обвиняемого. «Я совсем не сторонник взгляда, — говорил он, — что адвокат может защищать всякое дело. Он имеет право отказаться от защиты дурного дела и дурного лица. Но адвокат не может отказаться от защиты только потому, что она не популярна, что общественное мнение не на стороне обвиняемого: отказ от защиты под этим предлогом — недостойное малодушие»263.

Как и все ведущие адвокаты страны, Маклаков принимал участие в общественно-юридической и литературно-юридической деятельности. Он выступал с докладами на собраниях московских присяжных поверенных, входил в комиссию по выработке их резолюций, был делегатом Всероссийских съездов адвокатов. Работы Маклакова внесли вклад в развитие отечественной юриспруденции, в частности конституционного права.

Очень активную адвокатскую деятельность вел М.С. Маргулиес. Он представлял интересы множества компаний, организовывал бюро бесплатной юридической помощи для бедных. Среди наиболее интересных процессов, на которых выступал присяжный поверенный, дело о гродненской организации Бунда и складе нелегальной литературы (январь 1905), дело Петербургского Совета рабочих депутатов (1906), а также участие в процессах о Выборгском воззвании, социалистической фракции II Государственной думы, о покушении на военного министра Редигера, об армянской революционной партии дашнакцатюн, по обвинению А.В. Луначарского в революционном выступлении на митинге и др. Маргулиес выступал на V съезде русской группы Международного союза криминалистов в 1905 г., на котором произнес яркую речь, направленную против смертной казни.

Большой вклад в русскую культуру внесли писатели-масоны Амфитеатров и Немирович-Данченко, актер Сумбатов-Южин, в репертуаре которого насчитывалось 255 ролей, сыгранных в Малом театре, фактическим руководителем которого он стал с марта 1909 г. Кроме того, им было написано 16 пьес, многие из которых были переведены на иностранные языки и ставились не только в России, но и за границей. Развитию отечественного литературоведения способствовали работы Аничкова, Бороздина, Щеголева. Крупными историками были масоны М.М. Ковалевский, А.С. Трачевский, Н.П. Павлов-Сильванский. Последний доказал наличие в истории России особого феодального периода, однотипного с феодальным строем западноевропейских стран. Многие отечественные вольные каменщики были преподавателями и профессорами российских высших учебных заведений.

Таким образом, среди российских «детей вдовы» конца XIX — начала XX в. были выдающиеся деятели общественно-политической и культурной жизни страны. Сама же масонская организация практически не сыграла какой-либо существенной роли в отечественной истории рубежа веков.