Geum.ru

Петр Петрович Вершигора. Люди с чистой совестью Изд.: М. "Современник", 1986 книга

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   29   30   31   32   33   34   35   36   ...   66

Но выскочивший на корму немец - это уже был весь резерв загнанного в трюм

экипажа. К Павловскому подоспели еще две лодки. Отвлеченные стрельбой немцы

перестали тушить пожар внутри судна. Когда сгустились сумерки, команда

Павловского вынуждена была покинуть взятое на абордаж судно. Оно пылало.

Языки огня, вырвавшиеся из иллюминаторов, лизали борта, отражаясь в черной

виде, а корма горела как свеча, ровным высоким пламенем. Двух гитлеровцев

везли ко мне в качестве "языков", а в горящем пароходе страшными

нечеловеческими голосами ревели остальные. Они были уже не в состоянии ни

обороняться, ни сдаться в плен. Через несколько минут затихли и они.

Наступила ночь. Хлюпала вода у берега, доносился треск догоравшего на

мели парохода, да хриплый голос Павловского откуда-то из темноты нарушал

покой и гармонию полноводной широкой русской реки, поглотившей сегодня

несколько сотен немецких трупов. На берег не ушел живым ни один немец.

Пророчество Ковпака сбылось полностью. Раки в Припяти пировали вовсю... А

мужики окрестных деревень два дня вылавливали рыбу, оглушенную разрывами

партизанских мин и снарядов.

Пинская флотилия немцев была разгромлена наголову. Поздно ночью к роте

Горланова прибило лодку Кости Руднева. Два бойца в ней были убиты наповал, а

Костя ранен.

34

По всем правилам партизанской тактики надо было уходить подальше от

места разгрома флотилии. Но нас привязывал новый аэродром, организованный

километрах в восьми от Аревичей. Под селом Тульговичи, почти на берегу

Припяти, удалось найти хорошую площадочку. Снова полетели к нам самолеты

Гризодубовой.

Нас немного удивило, что после разгрома карательной экспедиции в

составе десяти судов противник не сделал больше никаких попыток выбить нас с

берега и продолжать навигацию. Все прибрежные села были заняты партизанами.

Ближайшие вражеские гарнизоны севернее нас, в Юревичах и Хойниках,

состояли из частей словацкой бригады. Мы знали от населения, что словаки

сочувствуют нам. Многие из них бежали к партизанам. Никаких активных

действий против партизан словацкое командование не предпринимало. Щупальца

нашей разведки доставали на полтораста - двести километров. О всяком

скоплении сил противника, могущего угрожать нам, я знал заблаговременно.

Вокруг активизировались мелкие партизанские отряды, чуткие к близости врага

благодаря своей малочисленности. Как крупный зверь по крику птицы и тревоге

лесной зверюшки узнает о появлении охотника, так и мы по настроениям и делам

мелких отрядов и диверсионных групп угадывали намерения врага.

В Аревичах мы простояли больше месяца, снабжаясь боеприпасами и

отдыхая. Командиры решили прощупать городишко Брагин, считавшийся у немцев

окружным центром. Громили Брагин тремя соединениями: Ковпака, Федорова и

Мельника. Ничего особенного эта операция собой не представляла. Убито было

более двухсот человек гарнизона, захвачены большие продовольственные склады.

Цель операции - захват склада с боеприпасами - не была достигнута: немцы

зажгли его.

Остатки гарнизона засели в дзотах и каменных зданиях. Немцы успели

вызвать авиацию. Я случайно имел с собой ракетницу и полные карманы ракет.

Заметив сигналы осажденных, я рискнул и стал давать такие же из цепи роты

Карпенко. Самолеты ожесточенно бомбили болото, видимо, принимая кочки за

партизан. Лишь к вечеру вражеские летчики, поняв нашу уловку, сбросили серию

противопехотных бомб прямо на мой сигнал. Потери были незначительные.

Как только стемнело, мы ушли из Брагина, увозя обозы с хлебом, сахаром,

солью и оборудованием.

Наступило затишье. В это время к Аревичам прибился командир

партизанского соединения Наумов с частью своего кавалерийского отряда. Он

зимой совершил исключительный по смелости рейд по южным областям Украины, но

немцы бросили на него крупные силы и потрепали его войска и штаб. Он шел

через Киевщину по нашим следам. Аревичи стали притягательным местом для

многих отрядов и партизанских командиров.

В эти же дни мы получили известие, вначале ошеломившее нас. Пяти

командирам партизанских соединений были присвоены генеральские звания. Эти

первые партизанские генералы были: Ковпак, Руднев, Сабуров, Федоров и

Наумов.

Аэродром в Кожушках притягивал к себе все большее количество партизан.

За нападение на Брагин немцы отомстили нам лишь усиленной бомбежкой

Аревичей. Село было наполовину сожжено. Поэтому штаб, санчасть, обоз и все

громоздкие подразделения были выведены в лес. Уже наступили теплые дни. В

селе осталась лишь пятая рота Ефремова и восьмая Горланова.

Заметно было, что немцы ведут против нас усиленную разведку. Чтобы не

расшифровывать лесной стоянки штаба, свою разведывательную квартиру я

оставил в селе, в одной из немногих уцелевших хат.

Я часто оставался в селе ночевать. Ко мне в это время ходил всякий

народ, многих приводили под конвоем, шлялись подозрительные бабы и мужики.

В один из вечеров, когда патрули бродили по улицам наполовину

сожженного села да в условных местах ожидали своих хлопцев девчата, по селу

промчалась тачанка. Я вышел на улицу. Тачанка остановилась у бывшей квартиры

Ковпака.

- Куда, Политуха? - спросил я у ординарца.

- На аэродром.

- Чего это вздумалось деду трястись ночью?

- Дело срочное.

Старик вышел из хаты и, хлопнув плетью по голенищу, подошел к нам. Под

мышкой он держал свои валенки, вложенные холявкамн один в другой.

- Что, Сидор Артемович, задумали ночью подежурить?

- Эге. Задумав... тильки не я. Ох, мени ця конспирация. На, читай!

Китайська грамота, а що толку?

Он протянул мне листок, на котором карандашом был написан текст

радиограммы, и сам подсветил электрическим фонариком.

"Встречайте ценный груз. Примите меры к приему н охране аэродрома..."

Над такой загадкой стоило подумать.

Самолеты садились у нас еженощно, аэродром охранялся, никаких эксцессов

до сих пор не было.

По-видимому, имелись важные причины особо предупреждать нас.

Ковпак взгромоздился на тачанку, закутался в шубу, поднял воротник.

- От и разбери их... Ценный груз?! Встречайте... Доведется самому

проверить. Щоб хлопцы чого не побылы. Може, яка техника новая?

Он повалился на бок, видимо, собираясь вздремнуть по пути.

- Можно трогать, товарищ генерал-майор? - спросил громко Политуха и

оглянулся, запнувшись, правильно ли сказал. Многим ближайшим подчиненным

приходилось туго в последние дни. Никак не могли привыкнуть; раньше было

проще: "товарищ командир", "товарищ комиссар", а сейчас вдруг -

"генерал-майор". То были себе люди как люди, а теперь вдруг - генералы.

И старые партизаны крутили головами, хотя втайне и гордились, что они

имеют дело с генералом.

Велас, так тот упорно говорил так: "Дозвольте, товарищ майор-генерал

Ковпак, Сидор Артемович, до вас обратиться?.."

И Политуха, которому по сотне раз на дню приходилось обращаться к

командиру, все еще с тревогой озирался, словно опасался, не сидит ли на его

возке кто-нибудь другой, носящий это важное звание.

- Ехать можно, товарищ генерал-майор.

- Поспиешь! Не до курьерского с балагулами. От лучше давай закуримо.

Политуха полез за кисетом.

Дед свернул цигарку на четверть фунта махры. Закурили. Посмаковали

едкий дымок.

- От, теперь рушай!.. - и генерал поднял высокий воротник шубы.

Я ушел спать на сеновал. На рассвете меня разбудила возня на дворе.

Рядом со мной, подстелив плащ-палатки, спали два человека, одетые в новые

костюмы, еще со складским запахом. Я оттолкнул дверь сеновала. Солнце

осветило моих соседей. Люди были явно с Большой земли.

Бледные лица горожан, незагорелые руки, спят крепко, но тревожно.

Волнение непривычных людей никогда так не заметно, как во сне. Я слез с

сеновала и вышел во двор. У ворот стояли подводы с грузом. Толстые, круглые

грузовые мешки с нераспустившимися парашютами. Это говорило о том, что

самолеты были с посадкой, а не сбрасывали груз на парашютах. Я вспомнил о

радиограмме Ковпака. Может, это и есть ценный груз? Пощупав мешки, убедился,

что содержимое было обычное: ящики с толом, патроны, мины, медикаменты и...

киноаппарат.

У ездовых узнал, что командир давно уехал в лес к штабу. Я оседлал коня

и поскакал к лесной опушке, где были расположены штабные подразделения.

Ковпака и Руднева я нашел на поляне, уходившей вверх огромным

косогором, заросшим мелким ельником. Рядом с ними на расстеленной шинели

сидел человек в полувоенной фуражке, сером коверкотовом костюме, с орденом

Ленина, Он, казалось, дремал, прикрыв рукой глаза от солнца. Я взял под

козырек.

- Знакомьтесь, - сказал Руднев.

Я отрекомендовался по всей форме.

- Демьян... - сказал скороговоркой человек. Руднев продолжал

докладывать обстановку. Потребовались справки. Я давал их по памяти, все

время ощущая на себе внимательный взор из-под ладони. Незнакомец

интересовался всем: частями противника, системой гарнизонов и патрулей,

работой дорог и транспорта, базами и аэродромами, гебитскомиссарами,

ландвиртами и комендантами полиции...

Но больше всего удивил он меня вопросом:

- А какие у вас сведения о политике немецких властей в сельском

хозяйстве?

Я молчал. "А черт их немецкий знает, какая у них политика!" - думалось

мне.

Ковпак нахмурил брови и дымил самокруткой, как паровоз.

- Н-не знаю... - процедил я сквозь зубы.

- Надо знать, - сказал Демьян резко и больше не задавал вопросов.

Мне показалось, что мое присутствие уже не требовалось, и я отошел к

штабу. Было немного обидно. Совсем недавно я закончил солидный доклад о

состоянии гитлеровского тыла. Около тридцати страниц текста, отпечатанного

Васей Войцеховичем на машинке, вмещали данные о гарнизонах по крайней мере

четырех областей; расписания движения на железных дорогах и состава грузов;

около полусотни характеристик немецких должностных лиц и почему-то

фольклорные записи сказаний и песен народа о войне. "Правда, о

сельскохозяйственной политике немцев там, кажется, не сказано ни слова, -

думал я. - Да что я, агроном или облзо, что ли?.."

С бугра семенил к штабу Ковпак. Лицо у него было сконфуженное.

- Що ж ты, Вершыгора? Про сельску политику? А? От и надийся на вас,

интеллигенция-яа!

- Ну что ж, что интеллигенция? Мало ли что кому захочется знать? Я ж не

справочное бюро.

- Не кому, а... Поняв? - и дед поднял многозначительно палец к соснам.

Я ничего "не поняв".

- Да кто такой? Говорите вы толком.

- Радиограмму читав вчера? Ценный груз. Поняв?

Я начинал немного понимать.

Ковпак сделал таинственное лицо.

- А как же обращаться, звать как?

- Так и кажи: "товарищ Демьян", и точка. А про сельскую политику щоб

все сведения... Поняв?

Конечно, законспирировать в отряде "ценный груз" не удалось. Уже к

вечеру по всему отряду знали, что к нам прилетели руководители ЦК партии

большевиков Украины.

- А Хрущев буде? - спрашивал дед Велас вечером у штабной кухарки, тети

Фени, но сразу же удалился под ее грозным взглядом.

Мы все же решили не особенно разбалтывать о том, что в нашем отряде

находятся такие люди, и Руднев поговорил минут пять с политруками и

парторгами. Объяснил, что среди прибывших Хрущева нет. Что группу

возглавляет один из секретарей ЦК КП(б)У.

Руднев объяснял:

- Был у нас такой обычай никогда не спрашивать у командования, куда

идем, зачем. Так и сейчас, будут спрашивать: "Кто приехал с Большой земли?"

- "Кому надо, тот и приехал". - "А как обращаться?" - "А вот так и называйте

- товарищ Демьян, товарищ Сергей, товарищ..."

Этих объяснений было достаточно, и на следующий день наш лагерь зажил

привычной трудовой, кропотливой жизнью муравейника. Только пытливые глаза

"товарища Демьяна" ко всему приглядывались, все изучали. Иногда он отходил в

сторону на поляну или на лесную тропу и, заложив руки за пояс брюк, ходил

взад и вперед, о чем-то сосредоточенно думая. Иногда подходил к Рудневу,

спрашивал и о чем-то снова думал. Люди его группы, Сергей Кузнецов,

кинооператор Глидер, занимались своим делом.

Не скажу, чтобы мы чувствовали себя очень спокойно. Это партия

проверяла нас и готовила для нас новые задания.

На третий день товарищ Демьян, встретившись со мной на поляне, спросил

улыбаясь:

- Ну, как материалы по сельскому хозяйству?

- Постараюсь...

- А что еще у вас есть нового?

Я подал последнюю сводку.

Он прочел.

- Вы не пробовали это собирать систематизировать, обобщать?

Я вспомнил о своем докладе. Порывшись в полевой сумке, подал ему

тридцать страниц печатного текста.

- Ого... это я у вас возьму. Возьму, возьму, - и ушел, улыбаясь и

потирая руки.

Через полчаса, съездив верхом в главразведку, я, возвращаясь, увидел

Демьяна. Он сидел на пне, держал на коленях мой доклад и, видимо, читал его

вторично, карандашом подчеркивая что-то.

- Слушайте! Подполковник...

Я остановил коня.

- Это то, что мне нужно... вот только бы сведения посвежее...

Действительно, доклад относился к прошлому месяцу и был расплывчат,

охватывая обширнейшую территорию нескольких областей.

- Это хорошая информация, по без целеустремленности... А сейчас нужно

разведать Киев, Днепр. Я поговорю с командованием, а вы подумайте и доложите

свои соображения.

Мы собрались еще раз: Ковпак, Руднев, Базыма и я. Товарищ Демьян

уточнил свое задание. Пока что это была крупная разведывательная операция,

но по своему размаху она стоила больше другой боевой, кровавой. Уже не

только "на себя", не на дивизию, не на армию, а на всю Красную Армию мы вели

разведку. В это время гитлеровское командование кричало о неприступных

оборонительных "валах" на востоке. Главным "валом" оно называло рубеж реки

Днепра. Нужно было проверить, действительно ли существует этот "вал" на

Днепре.

Была у меня карта, которую Руднев шутя назвал стратегической.

Обыкновенная десятиверстка, от Дона до Одера и от Черного до Балтийского

морей. Когда было время подумать, он говорил мне, всегда улыбаясь при этом:

- Товарищ подполковник, нельзя ли стратегической одолжиться на часок?

А?

А когда бывал в шутливом настроении, все уговаривал продать ее. Каких

только благ не предлагал он мне! То немецких марок, то оккупационных

карбованцев - хоть миллион. А зачем мне марки?

- А хочешь, коровами расплачусь? За каждый квадрат плачу по корове.

Сколько тут? Двадцать? Плачу двадцать коров. Как, по рукам?

Но я был непреклонен, и "стратегическая" оставалась у меня в сумке. "Ну

зачем мне коровы?"

Разведчикам особенно трудно было без карт. Посылаешь хлопца в разведку,

а он два часа сидит у тебя и, пыхтя, срисовывает "кроки" своего маршрута.

Дать ему карту нельзя, потому что она единственная, а рисовать эти "кроки"

для него каторжный труд... Вот и перебивались.

Вынув из сумки "стратегическую", мы с Рудневым сообща мусолили ее,

разрабатывая задания.

Одновременно восемь разведывательных групп пошли на Днепр. Берега

Днепра от Речицы и Гомеля до Киева ставились на неделю под тщательный

контроль нашей разведки. Каждый паром, мост, дорога, высотка, рощица

ощупывались, наблюдались, изучались. Надо было дать командованию Красной

Армии подробное и исчерпывающее представление о силах и намерениях

противника на Днепре. Существует ли там "вал", или он только выдумка,

рассчитанная на то, чтобы обмануть русских и заставить испугаться реки?

Мы не льстили себя надеждой, что этот наш кропотливый труд решает

важную проблему стратегии. В великой войне слишком мала была песчинка нашего

отряда. Но сейчас мы знаем, как протекала одна из славнейших операций

Отечественной войны - битва за Днепр. И думается мне, что в небывалом в

истории военного дела решении форсировать большую реку с ходу, раньше чем

враг успеет занять на ней жесткую оборону, и форсировать ее именно на

участке Гомель - Киев, думается мне, что в этом решении есть и наша капля

творческого, пытливого, осмысленного государственного труда.

Это был первый результат пребывания у нас "ценного груза". Человек,

которого мы называли "товарищ Демьян", учил нас в любой мелочи чувствовать

государственный пульс.

Свыше двухсот человек лучших партизан-разведчиков мы разослали на

задания и поэтому не могли уходить с места.

Через Москву к нам попала радиограмма крупного партизанского вожака -

товарища С. Москва писала: "С. доносит: агентурным путем удалось узнать о

готовящейся крупной карательной экспедиции немцев, названной ими "мокрый

мешок". С. предполагает, что это операция против Ковпака, и просит указать

Ковпаку выходить из боя не в его сторону. Радируйте ваши соображения".

- Сукин сын, - пробурчал Ковпак.

- Что, что? - переспросил товарищ Демьян.

- Сукин сын вин, а не партизан.

Демьян молчал, хмуро улыбаясь.

Руднев задумчиво вертел в руках радиограмму.

Так уже сложилась тыловая обстановка, что действующие отряды в тылу

врага разделялись на рейдовые и сидящие на месте. Рейдовые ходили по тылам,

совершали набеги, будоражили противника, соответственно своим силам громили

его, а базирующиеся на месте создавали базы, обосновываясь в глухих лесных

дебрях, действуя вблизи своего района. Каждый вырабатывал свою тактику. Не

все понимали, что каждый из этих двух видов тактики нужен и они лишь

дополняют друг друга.

Ясно было, что С. опасался нашего прихода, ибо это наверняка означало

появление вслед за нами крупных сил врага.

Руднев, усмехнувшись, отдал радиограмму начштаба.

- Спрячьте. История разберется... может быть.

- Шутки шутками, а треба нам рушать в дорогу, - ворчал Ковпак. - Як,

начштаба?

Базыма взглянул на командира.

- Не надо было рассылать разведчиков. А теперь, хочешь не хочешь, а

придется их дожидаться.

- Ох, вылизае нам боком ця стратегия!

Базыма внимательно вчитывался в радиограмму, как будто в коротком ее

тексте можно было найти какой-то скрытый внутренний смысл.

Угроза "мокрого мешка" становилась все более реальной. Мы залезли в

него сами, и обстоятельства, помимо нашей воли, удерживали нас в междуречье

Днепра и Припяти.

Ковпак еще долго ругался, придираясь то к штабным писарям, то к

Политухе.

Он в последние дни был особенно не в духе. Старика окончательно одолели

зубы. Выкрошились, болели и вынуждали к молочной диете, что ему было не по

душе. Самолеты шли на аэродром в Кожушках через час по столовой ложке.

Прибывали груз, инструкторы, минеры, новая подрывная техника. На одном из

самолетов прилетели два врача. Оказалось, это прибыли врач-стоматолог и

зубной техник - вставлять зубы Ковпаку. Леша Коробов, улетая, обещал

похлопотать перед начальством и выручить старика из беды. И сдержал слово.

Через день стоматолог установил в ельнике хрупкую, блестящую

хромированными частями бормашину и начал свое дело.

Старые ветераны отряда ходили целыми экскурсиями в ельник и с

благоговением наблюдали сложную и необычную операцию.

- Из Москвы. Значит, знают про нас все. Даже про зубы нашего генерала

не забыли, - восхищался Велас.

Еще через несколько дней для Ковпака и Руднева прибыли новые военные

костюмы с фронтовыми генеральскими погонами. Соединение партизанских отрядов

стало принимать вид войсковой части. Батальоны и роты, взводы и отделения

становились стройней и организованней, дисциплина и порядок все больше

проникали в дух и содержание нашей работы. Мы стали готовиться в новый рейд.