К. С. Станиславский

Вид материала

Документы

Содержание К. Станиславский. 236*. Е. С. Телешевой К. Станиславский К. Станиславский К. Станиславский К. Станиславский 241. А. Н. Афиногенову 242. А. М. Горькому К. Станиславский К. Станиславский К. Алексеев.

Подобный материал:

• К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений, 10580.72kb.
• К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений, 10580.19kb.
• К. С. Станиславский («Станиславский. Ученики вспоминают») Не спешите называть бредом, 733.92kb.
• Н. В. Демидов творческое наследие Искусство актера Н. В. Демидов книга, 5224.17kb.
• К. С. Станиславский, 6294.05kb.
• К. С. Станиславский, 9727.38kb.
• К. К. Станиславский Работа актера над ролью, 8199.71kb.
• К. К. Станиславский Работа актера над ролью, 15947.17kb.
• К. С. Станиславский, 7866.42kb.
• Антона Павловича Станиславский Константин Сергеевич. Ведущий 2: биография, 104.26kb.

235. Л. Я. Гуревич

Осень 1931

Москва

   Не понимаю, как мне убедить Вас в том, что я заранее согласен на все, что Вы будете выкидывать, вставлять, вновь писать, менять, иначе, другими словами, передавать. Уверяю Вас, что у меня нет никакой амбиции и самолюбия. Я не писатель и не хочу им быть. Мне нужно только передать то, что познал на своем веку в искусстве. Еще раз даю Вам полную carte blanche и заранее благодарю за каждую вычерку. Я сам бы вычеркнул половину книги, но перестал понимать ее. Понимаю и те волнения, которые Вы испытываете. Хотел бы избавить Вас от них уверениями в том, что я верю Вам одной и безусловно.

   Какого третьего человека я мог бы назначить? У меня никого нет, кто бы по-настоящему чувствовал систему. Жена?.. Но она совершенно не понимает современности. Леонидов? Он тоже не очень современен и... ленив. Право, у меня никого нет. Одна Вы, и потому я еще больше верю Вам и еще раз прошу делать с книгой все, что Вы захотите. Полное доверие.

   В прошлый раз я со всем был согласен, что Вы мне говорили. Удивляюсь, почему у Вас получилось обратное впечатление.

   Обнимаю Вас и заранее благодарю за каждую вычерку и исправление.

Ваш всем сердцем К. Станиславский.

  

   Что касается свидания, то я всегда к Вашим услугам. Назначайте, когда Вам удобнее. Я лежебока. Вы -- работаете. Вам выбирать. Я начиная с 3 Ґ до 6 и с 8 Ґ до 11 всегда свободен.

   Письмо, которое писал Вам,-- поищу.

  

236*. Е. С. Телешевой

  

27 октября 1931

Москва

Дорогая Елизавета Сергеевна!

   Самые трудные для Художественного театра годы войны и первые годы революции были временем Вашего вхождения в жизнь искусства, временем, когда складывались и крепли Ваши творческие силы. Эти суровые годы пережиты Вами вместе с театром достойно и творчески плодотворно¹.

   Наступила эра создания новой культуры. Впереди огромная работа. Вам предстоит развернуть и отдать свои силы с удесятеренной энергией Художественному театру на этом новом этапе его жизни.

   Будьте такой же чуткой и правдивой в искусстве, какой были Вы за истекшие 15 лет.

   Желаю Вам успеха и радостного труда в эту знаменательнейшую эпоху нашей страны.

   На память о Вашей талантливой и творческой работе и жизни в нашем театре -- примите от Дирекции в день Вашего 15 -летнего юбилея прилагаемый жетон "Чайки" вместе с моими сердечными поздравлениями.

   Дружески обнимаю Вас.

Любящий К. Станиславский

  

237. Л. Я. Гуревич

  

9 ноября 1931

Москва

Дорогая Любовь Яковлевна!

   Я задерживаю исполнение Вашей просьбы, т. е. присылку недоконченной главы о речи ¹, не по своей вине, а по вине и нездоровью Рипсимэ Карповны. Посылаю единственную рукопись, которая у меня осталась по моей книге. Больше ничего нет. Не пойму, о какой главе "Гимнастика" Вы говорите. Кроме того, что написано, я не имею ничего сказать. Цель моя -- подвести ученика к этому уроку, но преподавать предмет я не собираюсь. Моя цель сказать:

   а) гимнастика подготовляет основные, грубые мускульные центры; б) танцы идут вглубь и выбирают более тонкие центры. Но ни тот, ни другой классы не дают еще пластики, а лишь подготавливают ученика к новому предмету; в) пластика.

   Про этику я хотел в этой книге где-то (?) сказать лишь, что она входит в число элементов самочувствия. Но подробно говорить об этике лишь тогда, когда ученики попадут на сцену, что произойдет во второй книге. Прежде чем писать главу, придется читать и искать материал и разные определения "этики".

   "Общее самочувствие". Отдельно этой главы не будет, так как в ней нужно сказать лишь два слова, т. е. "соедините внутреннее и внешнее самочувствие, и у вас получится общее самочувствие". Это я сказал в главе о внешнем самочувствии.

   О приученности я думал ограничиться теми словами, которые сказаны (если не ошибаюсь) в самых последних финальных словах всей книги.

   О жесте сказано у меня (где, не помню), что я не признаю на сцене никакого жеста, а признаю лишь действие, движение. В смысле пластики движения все сказано в соответствующей главе.

   О мимике сказано (тоже не помню где), что нужно только развивать и упражнять все лицевые мышцы. Тогда они сами сделают, все, что нужно, и естественно отразят переживание. Большего про мимику не могу сказать, за исключением того, что отнюдь не следует изучать ее по существующим книгам, в которых учат актеров гримасничать, передразнивая страх, радость, грусть и т. д.

   Про мимику глаз тоже ничего не могу сказать, так как сделать блеск глаз невозможно. Он делается интуитивно.

   Если б я знал новейшие изыскания, может быть, они подсказали бы мне что-нибудь.

   Остальную часть письма я не совсем ясно понял и поговорю о ней при свидании.

   Обнимаю Вас и нежно люблю и благодарю.

Ваш К. Станиславский

   9--XI--31

  

238* A. H. Римскому-Корсакову

  

   25 ноября 1931, Москва

25 ноября 1931

Глубокоуважаемый Андрей Николаевич!

   Письмо Ваше, полное тревоги по поводу предполагавшегося изменения в тексте 3-го акта оперы "Золотой петушок", я получил ¹.

   С полным удовлетворением сообщаю, что в настоящее время театром получено от Реперткома разрешение ставить оперу без всяких изменений. Мы принуждены были считаться вначале с теми указаниями, которые нам были сделаны свыше. Тот компромисс, на который должен был пойти театр, чтобы осуществить постановку оперы, тревожил как меня, так и моих сотрудников. Мы до сего времени не приступали к разучиванию заключительного хора, ожидая окончательного ответа Реперткома, несмотря на то, что вся опера уже полностью разучена и репетиции перенесены на сцену.

   Надеюсь, что Вы прочтете эти строки с удовлетворением и у Вас не останется и тени упрека по отношению к театру моего имени, который вместе со мной относится в своей работе с глубоким благоговением и любовью к произведениям великого композитора.

   Позвольте Вас благодарить за те слова, которыми Вы начали свое письмо², и надеяться, что Вы и в будущем будете относиться к работе театра моего имени с тем же вниманием и интересом.

   Пишу Вам с некоторым запозданием, так как Ваше письмо было послано по другому адресу и разыскивало меня.

   Шлю свой искренний привет.

К. Станиславский

  

239*. А. В. Богдановичу

   14 декабря 1931 года

   Москва

14 декабря 1931

Милый, дорогой, искренно любимый

Александр Владимирович!

   Я Ваш неизменный поклонник и как артиста, певца и музыканта, и как сценического деятеля.

   Все эти стороны Вашей работы сегодня будут отмечены подробно и оценены по заслугам, и вся Ваша 25-летняя деятельность будет просмотрена как близкими Вашими друзьями, так и общественными учреждениями.

   Но этим не ограничивается Ваша талантливая, честная и сложная деятельность. Я знаю Вас по интимной, почти комнатной, работе с самыми юными, никогда не ступавшими по сценическим подмосткам молодыми артистическими побегами. Я видел Вас в роли администратора, наставника, учителя, друга и отца еще никем не признанной молодежи. Здесь сказались многие стороны Вашей личности и дарования, которых не знают те, кто находился вне стен нашей небольшой комнаты, тогда еще холодной, с полуголодными начинающими актерами, не получавшими ничего или самое скромное жалованье, терпевшими нужду, чтобы иметь право приобщиться к искусству. Вы были душой этой трудной студийной и вместе с тем интересной работы, которая в конце концов привела к созданию нового Оперного театра моего имени.

   Вспоминаю теперь, сколько борьбы, сколько несправедливых нареканий, сколько неприятностей и горя и вместе с тем радостей выпало на Вашу долю. Вспоминаю, как Вы вместе с Еленой Константиновной¹ и корпорацией артистов Большого театра отстаивали это еще не проявившее себя и непризнанное учреждение, как Вы крепко верили в его будущее и оберегали его от нареканий и нападок в те годы, когда судьба закинула меня далеко по ту сторону океана.

   Оперный театр моего имени удержался и существует благодаря Вашей отцовской любви, энергии, Вашему чистому отношению к искусству, честному и прямому характеру.

   Мне приятно вспомнить обо всем этом в Ваш юбилейный день и громко сказать, за что я люблю и ценю Вас.

   Мне приятно и то, что мы снова работаем в созданном вместе с Вами деле, куда Вы вернулись, как в свою семью и где Вы нужны как близкий и родной человек.

   Поздравляю Вас со знаменательным для Вас днем, крепко обнимаю, благодарю и люблю.

К. Станиславский

  

240*. С. Л. Собиновой

  

4 января 1932

Москва

Милая и дорогая моя внучка Светик!

   Как я рад, что ты вернулась и вспомнила обо мне!

   Спасибо тебе большое за присланный чудесный цветок. Каждый день я поливаю его, вспоминаю о тебе и ставлю его на солнышко.

   Тебе понравилась "Свадьба Фигаро". Мне это очень приятно слышать. Если захочешь еще раз попировать на свадьбе Сюзанны, напиши мне, и я тебе пришлю билеты.

   Что бы тебе еще показать в нашем театре? Уж не придумаю!

   Такой у нас неинтересный стал репертуар!

   Может быть, хочешь в оперу,-- ты, вероятно, в папу -- музыкантша.

   Если захочешь послушать "Майскую ночь" или "Царскую невесту", напиши или позвони мне по телефону.

   Нежно обнимаю тебя и папу, а маме почтительно целую ручку. Будь здорова.

Твой дедушка Станиславский

   1932--4--I

  

241. А. Н. Афиногенову

  

Февраль (после 2-го)1932

Глубокоуважаемый Александр Николаевич!

   Ваше письмо с изложением темы, выбранной Вами для Вашей новой пьесы, получил¹. Тема эта очень интересует театр, и театру было бы интересно познакомиться с готовой пьесой тотчас же по окончании Вашей работы. Театр будет с интересом ждать Вашего нового произведения, рассчитывая на подходящий и талантливый материал для нашего сценического творчества.

  

242. А. М. Горькому

  

28 апреля 1932

Москва

С приездом, дорогой Алексей Максимович!

   Шлю Вам привет как от себя, так и от всех товарищей по театру.

   Прежде всего хочется благодарить Вас за то, что Вы сделали для МХТ'а.

   Мы получили то, о чем давно мечтали, вздохнули свободно и можем постепенно налаживать совершенно было разладившееся дело.

   Спасибо Вам за Вашу помощь и хлопоты¹. Я провел зиму очень плохо. В разное время пролежал в постели в общей сложности около четырех месяцев и теперь еще не встаю с кровати. Но надеюсь скоро это сделать и тогда -- лично пожать Вам руку и еще раз искренно поблагодарить Вас.

Искренно преданный

К. Станиславский

   1932--28--IV

  

243*. В. И. Суку

   Телеграмма

17 мая 1932

Москва

   Шлю самые искренние поздравления моему дорогому, изумительному, любимому музыканту, тончайшему артисту, чуткому художнику Вячеславу Ивановичу. Вспоминаю радостную совместную работу, шлю самый горячий сердечный привет и дружески обнимаю.

Станиславский

  

244. Л. Я. Гуревич

  

5 июля 1932

Москва

Дорогая, милая, горячо любимая Любовь Яковлевна!

   Не сердитесь на меня и простите бездарного литератора, который взялся не за свое дело и провалился. Я понимаю Вас. Вы находитесь в положении режиссера, который должен создать роль Гамлета с начинающим любителем.

   Вас смущают мои отметки и неудачные варианты¹. Но ведь я их делаю не для Вас, а для самого себя, только на своем собственном экземпляре. Не обращайте на них никакого внимания и запретите показывать Вам мои тетрадки. У меня -- мания писания, я одержимый; я болен своей книгой. Мучительно не уметь выразить, что так ясно и тонко внутренно чувствуешь. Я -- как беременная женщина, которая не может разродиться. В поисках словесной формы я мечусь и бросаюсь во все стороны. И пусть! А Вы пишите, не обращая на меня никакого внимания. Когда кончите всю работу, тогда просмотрите мое маранье, быть может, что-нибудь пригодится. Мне же нужны мои пометки, они говорят что-то уму и сердцу, напоминают о том, что мне не хочется забыть и что я, быть может, когда-нибудь смогу выразить.

   Через несколько часов я уезжаю². Не могу же я покинуть Москву, не поговорив с Вами! В последнюю минуту у меня нет даже бумаги, я взволнован, устал, пишу еще хуже, чем когда-нибудь.

   За все это и, главное, за те муки, которые я Вам доставляю,-- простите меня, бедного литератора.

   Как бы я хотел никогда больше и ничего не писать! Если б кто-нибудь сделал это без меня!

   Верю Вам беспредельно. Себе же самому -- не верю и потому постоянно исправляю себя самого (а отнюдь не Вас).

   Преданный, сердечно любящий и бесконечно благодарный друг Ваш

К. Станиславский

   1932--5--VII

  

245*. Из письма к Н. В. Егорову

   Pension M. Klein

   Badenweiler in Baden

15 августа 1932

Милый и дорогой Николай Васильевич.

   Еще несколько дней назад, когда у нас была адская осенняя погода, я завидовал тем, кто жарится в Москве. Но сегодня, после того как установилась у нас райская погода, я много думаю о Вас, которому суждено кипеть в котле и дышать пылью стройки¹. Очень боюсь за Вас! Надо думать о Вашем отдыхе. О том, что делается у Вас, знаю мало. Кто-то писал сюда, что стройка идет с большими трудностями. Я расшифровал эту фразу: задержки в материале. Это хуже всего -- мучительно и беспомощно. По-видимому, вывожу я, сезон начнется с большим опозданием. Если это так, то что же делать? Гастроли? Или брать один из случайно освободившихся театров? Последнее, пожалуй, лучше для производства, а гастроли -- приятнее для артистов. Но вот что плохо при гастролях: только что ремонтированные декорации растреплются в путешествии и по возвращении не будет времени их чинить. Кроме того, при гастролях приходится совершенно забыть о производственном плане. Это очень плохо. В этом году нам надо дать на Большой сцене "Мертвые души", "Самоубийцу" и "Мольера". Думаю, что поспеют "Таланты и поклонники". По секрету скажу, что у меня есть надежда, что пьеса пойдет хорошо, если заменить две-три роли, и что спектакль можно будет дать на Большой сцене². Кроме того,-- Горький на Малой сцене³. Да! Все это при том условии, что вернется (а это наверное) и будет трудоспособен Немирович-Данченко⁴. Я один не справлюсь, потому что опять всю зиму просижу дома и проваляюсь в кровати, как в прошлом году, месяцев пять. Плохо то, что поездка, если она понадобится, не привезет ничего нового (кроме заигранного в Ленинграде "Страха"). Повторение задов. Это плохо. Каждая наша гастроль должна что-то открывать.

   Еще забота. Если опоздание будет не настолько велико, чтоб ехать в Ленинград, а помещение окажется в том состоянии, при котором нельзя будет начать репетиции, то начнется брюзжание актеров, особенно "заграничных": "Чего же нас выписали! Не дали долечиться". При этом я думаю о двух по-настоящему серьезно больных, т. е. о Рипси и Николае Афанасьевиче. Про первую я ничего не знаю и очень бы хотел получить какие-нибудь сведения -- где и что она? Про Подгорного знаю, что он только недавно получил французскую визу (как и я сам. Спасибо за телеграмму и хлопоты). Он был у доктора, но что он ему сказал -- не знаю. Факт тот, что у Николая Афанасьевича все время были сильные боли в кишках, заставившие его лежать. За него страшно! Едва ли ему придется лечиться от болезни горла. Нет ли у него чего-нибудь посерьезнее в кишках!

   Дорогой Николай Васильевич. Я не хочу взваливать на Вас новую обузу и просить писать мне. Но если бы Вы приказали кому-нибудь ответить мне, хотя бы самым формальным образом, на следующие вопросы:

   1) Как починка круга? Нет ли задержек?

   2) Как новая проводка электричества? Хорошо ли удается? Есть ли нехватка материала?

   3) Строится ли дом на место флигеля с повалившейся стеной?

   4) Как разрешается один из самых важных и мучительных вопросов с надстройкой дома для квартир бездомных актеров, вроде Степановой, Ливанова и др.?

   5) Получили ли мы соседний дом рабфаков и есть ли там переделка. Если есть, то какая. Кого и как там размещают?

   6) Как ремонт Малой сцены? Будет ли там тепло?

   7) Как вопрос запасов топлива на зиму для обоих театров?

   8) Нет ли каких перемен: циркуляров, лиц в управлении?

   9) Как вопрос с объявлением конкурса по новому театру и что слышно по этим работам⁵?

   Вот приблизительно все, что приходит мне на ум.

   Здесь, в Баденвейлере, живут и завтра уезжают Качалов и Леонидов. Только накануне отъезда у нас состоялся разговор о "тройке"⁶. Вот его приблизительное содержание.

   Качалов довольно гибок и согласен на все. Леонидов относится вдумчивее и деловитее. Раньше он боялся всякой ответственности. Теперь он того мнения, что или большая ответственность, или же -- безответственная помощь мне в качестве простых консультантов. У него большая оглядка на труппу и интерес к ее мнению. Он боится, чтобы не подумали, что они лишь ширма для того, чтобы (как я понял) закрывать мои ошибки. Боится, что будет говорить труппа по поводу назначения замов и особенно по поводу жалованья при том условии, что членам труппы придется отказывать в повышении окладов в той мере, как они этого будут требовать. Чтоб у нас не вышло разногласия, я повторю, что говорил им.

   1) Моя жизненная цель: упрочить и существование театра и в нем положение стариков после моей смерти. Если они будут поставлены на должное почетное место, то их позиции укрепятся. И не только трех из "тройки", но через них и других стариков. Это делается не ради протекции, а потому, что только они могут поддерживать без меня и Немировича истинные традиции МХТ. Если этого не произойдет, то власть захватят Судаковы и, как практика показала, в несколько месяцев театр будет превращен из МХТ в прежнюю Вторую студию, со всеми ее дурными актерскими повадками. Тогда -- горе старикам! Их заклюют. Мы руководствовались этими соображениями при назначении тройки. На это Леонидов заметил: "А что будет, если мы провалимся?" Эта опасность заставляет его быть особенно осторожным.

   2) Я ставлю условием, чтобы мои помощники и заместители имели возможность выполнять ту огромную работу, которую на них возлагают. Для этого нужно им твердое положение, власть и ответственность. Это дается им -- вместе со званием замов и вместе с той оплатой, которая принесет им возможность отдаться целиком делу. При этом ставлю на вид, что размеры оплаты назначал не я (от этого я отказался). Назначение оплаты было сделано свыше, сообразно с тем, как те же должности оплачиваются в Большом театре.

   4) Леонидов выражал недоумение, почему не они -- замы. На это я ему напомнил, что раньше было предположено составить правление или дирекцию из Леонидова, Качалова, Москвина, Вас, Сахновского... Но Леонидов категорически отказался и неоднократно заявлял, что он ни на какую ответственную роль не пойдет, а может быть лишь консультантом. Теперь он требует ответственности -- тем лучше. На основании его отказа была создана новая форма правления, при которой их роль выросла, а не умалилась. Конструкция такова.

  



  

   ...Вот приблизительно то, что я говорил с тройкой. Немирович тоже стоит очень за тройку (если не потерял, приложу его письмо). В конце концов принципиально решено, что тройка будет (нет еще голоса Москвина) и что они сами выработают и представят мне на утверждение свои функции так, как они их понимают.

   Пишу Вам еще по поводу Димы Качалова. Дело в том, что он освободился из Студии Малого театра. Подумайте: не взять ли нам его. Вот мои соображения: он человек работящий, деятельный и знающий, энергичный. Он интересуется всякими новшествами, и проведением их в жизнь. Его очень увлекает стройка нового нашего театра. Он много видел за границей, и если пришлось бы послать кого-нибудь для осмотра театров иностранных, то он оказался бы очень подходящим. По стройке нового театра (сценическая часть), я думаю, он был бы полезен. До открытия нового театра он мог бы еще поставить сценическую часть [на] Малой сцене. Впоследствии он мог [бы] стать заведующим сценической и постановочной частью нового театра. Кроме того, если б он не подошел сюда, а в Оперном театре, куда взят художник Иванов, последний не удержался бы на своей новой должности из-за болезни (запой), -- Дима мог бы занять его место. Подумайте и напишите мне Ваше мнение. Если нужно, вызовите Диму для справок и переговоров⁷.

   Несколько слов о себе и семье. Живем с семьей (единственно, что приятно и что оправдывает поездку). Жена Игоря очень милая и пришлась к дому. Как будто давно уже с ней живем. Внешность у нее -- некрасивая, при хорошей фигуре. Игорь более или менее здоров, но ужасно худ и не прибавляет, а уменьшает в весе, что для него очень плохо. Кира похудела и стала миловидна. Внучка Киляля страшно выросла. Говорит по-французски, как парижанка, и беспокоит меня тем, что уж слишком она офранцузится. Но она очень худа и узка, а это в нашей семье (туберкулез) очень страшно. Забавна, талантлива, нервна и темпераментна до последней степени. Кроме того, ей, бедненькой, предстоит очень неприятная операция -- удаление гланд. Это необходимо произвести здесь, за границей, прежде чем возвращаться в Москву. Кроме того, она требует сейчас страшно усиленного и кроме того -- особенного, по указаниям доктора, питания. Приказано бояться простуды и гриппа. Все эти причины и условия заставляют задумываться, прежде чем ей ехать в Москву, так же как и Игорю. Опять нам придется еще год прожить одним! Но зато Вы еще можете год оставаться на квартире -- Брюсовской.

   Обнимаю Вас, всем Вашим душевный, дружеский привет. Спасибо за проводы при отъезде.

   До скорого свидания, в средине или в конце октября.

Ваш душевно преданный и любящий

К. Алексеев.

   15/VIII 1932 г.

  

   Все наши шлют поклоны и дружеские приветы.

   Так плохо пишу, потому что сижу и пишу на доске -- на весу.

   При случае велите написать мне имя и отчество нового красного директора в Оперном театре -- Чернявского. Остроградского решено снять.

   Не слышно ли чего про Гватуа⁸?