И А. Зверева ocr: Д. Соловьев от автора это роман, но это и трюк, вымышленная автобиография

Вид материала

Биография

Подобный материал:

• Роман Москва «Детская литература», 3628.68kb.
• Симон Львович Соловейчик, 2289.66kb.
• Джагфар тарихы летописи джагфара, 5242.53kb.
• Александр Соловьев, 622.73kb.
• Норман Мейлер «Нагие и мертвые», 793.77kb.
• -, 3479.03kb.
• «Terra Обдория» это чисто сибирский роман. По масштабам обозреваемых пространств,, 5456.63kb.
• Роман Мапу «Сионская любовь», 77.39kb.
• «Сказка начинается!!!», 110.82kb.
• Людмила Улицкая, 5777.82kb.

- А эта женщина - вон там лежит, она что, умерла?

- Умерла. Она была старой цыганской королевой.

- Такая толстая, - сказала Цирцея. - Единственная толстая, да? Остальные - кожа да кости.

- Смерть - это единственный способ растолстеть в Долине Радости, - сказал я. - Она толстая, как урод, каких показывают в цирке, потому что умерла уже три дня назад.

- Долина Радости, - повторила Цирцея.

- Или Мир, Небеса, Сады Эдема, Цветущая весна - называйте как хотите, - сказал я.

- Только рядом с нею никого нет. Она совсем, совсем одна, правда?

- Примерно так. Через три дня после смерти люди не слишком хорошо пахнут. Она пришла первая в Долину Радости, совершенно одна, и почти сразу умерла.

- Где же другие цыгане? - спросила она.

- Со своими скрипками, тамбуринами и ярко раскрашенными повозками? И с репутацией воров - кстати, вполне заслуженной.

х Х х

Миссис Берман рассказала мне легенду о цыганах, я ее раньше не слыхал.

- Они украли гвозди у римских солдат, которые готовились распять Христа. Когда гвозди потребовались, оказалось, они таинственно исчезли. Цыгане их украли, а Иисусу и всей толпе пришлось ждать, пока солдаты принесут другие. И после этого Бог разрешил цыганам красть все, что плохо лежит. - Цирцея показала на королеву. - Она верила в эту легенду. Все цыгане в нее верят.

- Лучше б не верила. А может, и неважно, верила или нет, потому что все равно умирала с голоду, когда пришла одна в Долину Радости.

- Она пыталась украсть цыпленка на ферме. Но крестьянин в окно спальни увидел ее и выстрелил из мелкокалиберки, которую держал под периной. Цыганка убежала. Крестьянин думал, что промахнулся, но он не промахнулся. Пулька попала ей в живот, она упала вот здесь и умерла. Через три дня пришли мы,

все остальные.

х Х х

- Если она цыганская королева, где же ее подданные? - спросила Цирцея.

Я объяснил, что даже на вершине власти у королевы было лишь сорок подданных, включая грудных младенцев. В Европе ведь было много споров, какие расы и подрасы паразитические, какие - нет, но все европейцы сходились на том, что цыгане, эти воры, которые предсказывают судьбу и крадут детей,

представляют угрозу для общества. За ними охотились повсюду. Королева и ее люди бросили свои повозки, стали одеваться не по-цыгански - старались, чтобы ничто не могло их выдать. Днем они прятались в лесах, а пищу промышляли, когда стемнеет.

Однажды ночью, когда королева в одиночку отправилась на поиски еды, четырнадцатилетнего мальчика из ее людей, который пытался стащить окорок, задержал отряд словаков-минометчиков, дезертировавших из немецких войск на русском фронте. Они пробирались домой, а дом их был недалеко от Долины Радости. Они заставили мальчика привести их в табор и всех цыган перебили.

Когда королева вернулась, подданных у нее больше не было. Такую вот историю придумал я для Цирцеи Берман.

х Х х

Цирцея дополнила то, что не досказал я:

- И она пошла в Долину Радости искать других цыган.

- Точно, - ответил я. - Но не так уж много цыган осталось в Европе. Их почти всех выловили и отправили в газовые камеры, к общему удовольствию. Кто же любит воров?

Она пристально посмотрела на женщину и отвернулась с отвращением.

- Фу! - воскликнула она. - Что это у нее во рту? Черви, кровь?

- Бриллианты и рубины, - сказал я. - Только она ужасно воняет и до того страшно выглядит, что никто к ней не подошел и ничего не заметил.

- И кто же из всех этих людей, - спросила она озадаченно, - заметит первый?

Я указал на переодетого охранника:

- Вот этот.


36

- Все солдаты, солдаты... - поражалась она. - Столько разных мундиров!

Мундиры, вернее, то, что от них оставалось, я постарался изобразить как можно достовернее. В знак признательности моему учителю Дэну Грегори.

- Отцы всегда так горды, когда первый раз видят сына в форме, - сказала она.

- Да, знаю, Большой Джон Карпински ужасно был горд. - Речь, как вы поняли, шла о моем соседе. Сын его, Маленький Джон, плохо учился в школе, потом попался на продаже наркотиков. Поэтому, когда началась Вьетнамская война, он пошел добровольцем в армию. Никогда я не видел Большого Джона

таким счастливым, как в тот день, когда Маленький Джон приехал домой в форме, - отцу казалось, что сын выправится и в конце концов чего-нибудь добьется.

Но Маленького Джона привезли домой в цинковом гробу.

х Х х

Кстати, Большой Джон и его жена Дорина решили поделить свою ферму, где выросли три поколения Карпински, на участки по шесть акров, сообщила вчера местная газета. Участки пойдут нарасхват, как горячие пирожки, ведь здесь можно построить много домов, из окон которых, начиная с третьего этажа,

будет поверх моих владений виден океан.

Большой Джон и Дорина распухнут от денег и купят поместье во Флориде, где не бывает зимы. Стало быть, расстанутся со священным кусочком земли у подножия своего Арарата, но добровольно, не испытав самого ужасного бедствия: резни.

- А ваш отец тоже гордился, когда увидел вас в форме? - спросила Цирцея.

- Он до этого не дожил, - сказал я, - и хорошо, что не дожил. А то бы наверняка запустил в меня шилом или сапогом.

- Почему? - спросила она.

- Просто вы забыли, что это ведь молодые солдаты, чьи родители тоже небось надеялись, что их дети чего-нибудь добьются, перебили всех, кого он знал и любил. И если бы он увидел в форме меня, то оскалился бы в бешенстве, как собака. Заорал бы: "Мерзавец! Свинья!" Или: "Убийца! Вон отсюда!"

х Х х

- Как вы думаете, что с этой картиной будет? - спросила Цирцея.

- Ее не выбросишь, слишком большая, - сказал я. - Может быть, она перекочует в частный музей в Лаббоке, Техас, где собрано большинство работ Дэна Грегори. Или, может, стоило бы повесить ее над самой длинной на свете стойкой бара, тоже где-нибудь в Техасе. Только клиенты, боюсь, будут все время вскакивать на стойку, чтобы посмотреть, что там, на картине, - бокалы перебьют, затопчут закуски.

Но, в конце концов, сказал я, пусть мои сыновья Терри и Анри решают, куда им девать "Настала очередь женщин".

- Так вы оставите картину им? - спросила Цирцея. Она знала, что сыновья терпеть меня не могут и взяли фамилию второго мужа Дороти, Роя, потому что он-то и был им настоящим отцом.

- Вы думаете, это остроумно - оставить им картину? - сказала Цирцея. По вашему, она ничего не стоит? Ну, так я вам скажу - в каком-то смысле это ужасно значительная картина.

- Значительная, как лобовое столкновение. Всегда есть последствия. Что-то случилось, уж сомневаться не приходится.

- Оставите ее этим неблагодарным, - сказала она, - и сделаете их мультимиллионерами.

- Они все равно ими будут, - сказал я. - Я оставляю им все, что у меня есть, включая ваших девочек на качелях и биллиард, если вы, конечно, его не заберете. Но после моей смерти им придется кое-что сделать, сущую ерунду, чтобы все это получить.

- Что именно?

- Взять себе и передать моим внукам фамилию Карабекян.

- Вам это так важно?

- Я делаю это ради своей матери. Хоть она Карабекян не по рождению, но ей так хотелось, чтобы имя Карабекянов продолжало жить - неважно где, неважно как.

х Х х

- А много тут реальных людей? - спросила она.

- Стрелок, цепляющийся за меня, - я помню его лицо. Эти два эстонца в немецкой форме - Лоурел и Харди¹². Вот тот француз- коллаборационист - Чарли Чаплин. Двое угнанных из Польши рабочих - по другую сторону часовни - Джексон Поллок и Терри Китчен.

- Так, значит, там внизу все три мушкетера?

- Да, это мы.

- Наверно, когда двое почти одновременно умерли, для вас это было страшным ударом? - сказала она.

- Мы раздружились задолго до этого. Мы много пили втроем, вот люди нас так и прозвали. К живописи это не имело отношения. Какая разница, будь мы хоть водопроводчики. То один, то другой, а иногда все трое, мы на время бросали пить и редко встречались, поэтому какие уж там три мушкетера, ничего

от нашего союза не осталось еще до того, как они покончили с собой. Говорите - страшный удар? Вовсе нет. Когда это случилось, я просто на восемь лет стал отшельником.

х Х х

- А потом покончил с собой Ротко, - сказала она.

- Увы, - ответил я. Из Долины Радости мы возвращались к действительности. А тут нас снова ждал грустный перечень самоубийств абстрактных экспрессионистов: Горки повесился в 1948 году, Поллок разбился пьяный на машине, и почти одновременно застрелился Китчен - в 1956 году, а затем в 1970 до смерти себя изрезал Ротко, ужасающее было зрелище.

С резкостью, которая даже меня самого удивила, я сказал, что эти насильственные смерти сродни скорее нашим пьяным разгулам, а к нашей живописи касательства не имеют.

- Мне, конечно, трудно спорить с вами, - сказала она.

- Да и не о чем. Честное слово даю, не о чем! - говорил я с юношеской горячностью. - Вся магия нашей живописи, миссис Берман, вот в чем: для музыки это давно уже обыденность, но на полотне впервые проявился благоговейный восторг человека перед Вселенной, причем этот восторг не имеет никакого отношения к тому, хорошо ли ты пообедал, к сексу, к тому, какой у тебя дом или костюм, к наркотикам, машинам, деньгам, газетным сенсациям, преступлениям и наказаниям, спортивным рекордам, войнам, миру и всем прочим житейским делам, и, уж само собой, этот восторг совершенно не связан с необъяснимыми приступами отчаяния и самоуничтожения, которые находят на всех, будь ты художник или водопроводчик.

х Х х

- Знаете, сколько мне было лет, когда вы стояли на краю этой долины? - спросила миссис Берман.

- Нет.

- Ровно год. И, пожалуйста, не обижайтесь, Рабо, но картина говорит так много, что сегодня я больше не в состоянии на нее смотреть.

- Понимаю, - сказал я.

Мы находились в амбаре уже больше двух часов. Я и сам был как выжатый лимон, но все во мне ликовало от гордости и удовлетворения.

Мы подошли к выходу, и я уже держал руку на выключателе. Не было ни луны, ни звезд; поверну выключатель - и мы погрузимся в кромешную тьму.

И тут она спросила:

- Вы на картине даете как-нибудь понять, где и когда это происходит?

- О том, где это происходит, - нет. А вот когда - понять можно, только надо как следует присмотреться, это там, на дальнем конце и очень высоко. Для этого понадобятся стремянка и увеличительное стекло. Хотите?

- Лучше в другой раз, - сказала она.

Тогда я ей рассказал:

- Там, наверху, капрал новозеландской полевой артиллерии, маори, попавший в плен под Тобруком в Ливии. Вы, конечно, знаете, кто такие маори.

- Полинезийцы, - сказала она. - Аборигены Новой Зеландии.

- Правильно! До прихода белых они разделялись на множество воюющих племен и были людоедами. Полинезиец сидит на пустом ящике из-под немецких боеприпасов. На всякий случай в ящике еще осталось три пули. Маори пытается читать газету. Подобрал газетный обрывок, принесенный ветром, который поднялся на рассвете.

Я продолжал, держа руку на выключателе.

- Это клочок антисемитской еженедельной газеты, издававшейся в столице Латвии Риге во время немецкой оккупации этой маленькой страны. Газета полугодовой давности, в ней даются советы по уходу за садом и консервированию продуктов. Маори очень внимательно ее читает, пытаясь понять

то, что все мы хотели бы понять: где он, что происходит и что будет дальше.

Если бы у нас была лупа и стремянка, миссис Берман, вы могли бы увидеть, что на ящике маленькими буковками написана дата: 8 мая 1945 - тогда вам был один год.

х Х х

Я последний раз оглядел "Настала очередь женщин", которая снова укоротилась, превратившись в треугольник плотно упакованных драгоценностей.

Мне не надо было ждать, пока появятся соседи и приятели Селесты и подтвердят то, что я знал и без них: из всех картин моей коллекции эта будет пользоваться самой большой известностью.

- Господи, Цирцея! - воскликнул я. - Похоже, она тянет на миллион!

- Так и есть, Рабо.

Я выключил свет.


37

Когда мы медленно, в полной тьме брели к дому, она взяла меня за руку и напомнила, что я все-таки пригласил ее танцевать.

- Когда?

- Мы сейчас танцуем, - сказала она.

- Да ну!

Она опять повторила, что и представить себе не могла, чтобы я или кто-нибудь другой мог написать такую огромную прекрасную картину, да еще на такую серьезную тему.

- Мне и самому не верится, что создал ее я. Может, это не я? Может, картофельные жучки?

Цирцея сказала, что как-то, взглянув на полку с романами Полли Медисон в комнате Селесты, она тоже засомневалась, она ли их написала.

- Может, это плагиат? - пошутил я.

- Мне иногда и самой так кажется.

Домой мы вернулись в таком состоянии, какое бывает только после физической близости, хотя ничего подобного между нами не происходило и не произойдет. Не примите за хвастовство, но никогда еще я не видел ее такой удовлетворенной и усталой.

х Х х

Обычно такая неугомонная, вся в движении, она теперь расслабленно откинулась на мягких подушках в библиотеке. Тут незримо присутствовал и дух Мерили Кемп. Переплетенный томик ее писем к армянскому мальчику из Калифорнии лежал на кофейном столике между мной и миссис Берман.

Я спросил миссис Берман, что она подумала бы, если бы амбар оказался пустым, или полотна незаполненными, или я бы восстановил на них "Виндзорскую синюю 17".

- Если вы действительно оказались бы такой пустышкой, как я думала, поставила бы вам пятерку с плюсом за искренность.

х Х х

Я спросил, будет ли она писать. Я имел в виду письма, но она решила, что речь идет о ее романах.

- Я только это и умею делать, да еще танцевать, - сказала она. - Пока не разучилась, горе ко мне не подступится.

Все лето она держалась так, что никто бы и не догадался - недавно она потеряла мужа, человека, видимо, блестящего, остроумного, которого она обожала.

- И еще одно немного помогает. Мне помогает. Вам, возможно, и не помогло бы. Надо без умолчании, во всеуслышание сообщать всем, когда они правы, а когда нет. И тормошить их: "Встряхнитесь! Повеселее! За работу!"

- Дважды был я Лазарем, - сказал я. - Я умер с Терри Китченом, а Эдит вернула меня к жизни. Я умер с Эдит, а к жизни меня вернула Цирцея Берман.

- Неважно, кто именно, - сказала она.

х Х х

Мы поговорили о Джералде Хилдрете, который приедет в восемь утра на своем такси и отвезет ее в аэропорт. Он местный, лет шестидесяти. Тут все знают Джералда Хилдрета и его такси.

- Он раньше состоял в Спасательной команде нашего округа, и, по-моему, они с моей первой женой одно время были увлечены друг другом. Это он нашел тело Джексона Поллока в шестидесяти футах от дерева, в которое врезалась его машина. А прошло несколько недель, и ему же пришлось собирать в пластиковый мешок то, что осталось от головы Терри Китчена. Выходит, он сыграл важную роль в истории искусства.

- Когда он недавно вез меня, то рассказал, что его семья триста лет трудится здесь не покладая рук, а у него самого, кроме такси, ничего нет.

- Зато такси у него хорошее, - сказал я.

- Да, он все время до блеска натирает кузов и пылесосит внутри, - сказала она. - Наверно, это его способ сделать так, чтобы горе не подступалось, не знаю, правда, какое горе у него.

- Уже триста лет оно подступается, - сказал я.

х Х х

Пол Шлезингер беспокоил нас обоих. Я все время размышлял о том, что чувствовала его беспомощная душа, когда плоть кидалась на ручную гранату, которая вот-вот взорвется.

- И как только она его не убила? - удивлялась Цирцея.

- Непростительная небрежность рабочих с фабрики, где их делали.

- Его плоть сделала это, ваша - ту картину в амбаре, - сказала она.

- Может, вы и правы. Душа моя не сознавала, какую нужно написать картину, а плоть написала.

Она откашлялась.

- Так не пора ли вашей душе, которая вечно стыдилась плоти, воздать ей за то, что в конце концов она создала прекрасное?

Я задумался.

- Может, и тут вы правы.

- Тогда пусть так и будет.

- Каким образом?

- Поднесите руки поближе к глазам, посмотрите с любовью на эти удивительные и мудрые живые существа и скажите громко: - "Благодарю тебя, Плоть".

Так я и сделал.

Поднес руки к глазам и громко, от всей души, произнес:

- Благодарю тебя. Плоть.

О, счастливая Плоть. О, счастливая Душа. О, счастливый Рабо Карабекян.