Элвин Тоффлер

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   40

Глава 18




КОРПОРАТИВНОСТЬ ОЗНАЧАЕТ КРИЗИС



Большие корпорации были типичной организацией бизнеса индустриальной эры. К настоящему времени несколько тысяч таких монстров, и в частном и в общественном смыслах, раскинулись по всей Земле, обеспечивая большую часть наших потребностей.

При взгляде со стороны они символизируют командную систему управления. Они не только контролируют огромное количество ресурсов, используя миллионы работников, сильно влияют на нашу экономику, но также определяют и нашу политическую жизнь. Их компьютеры, их корпоративные щупальца, их ни с чем не сравнимые возможности планирования, инвестирования, выполнения проектов грандиозного масштаба создают впечатление их мощи и незыблемости. В то же время большинство из нас чувствует потерю жизненных сил; кажется, что они управляют нашими судьбами.

Однако совершенно иначе смотрятся изнутри мужчины (а иногда и женщины), которые приводят в движение механизмы этих организаций. На самом деле многие из наших высших руководителей чувствуют такую же потерю жизненной энергии, как и многие из нас. Очевидно, что, подобно семейству ядерных держав, подобно школам, массовому сознанию и другим основным институтам нашего времени, корпорации разваливаются, сотрясаются и трансформируются Третьей волной изменений. И даже многие высшие руководители не знают, что их ожидает в дальнейшем.

Пляшущие валюты



Большая часть последних изменений, повлиявших на корпорации, связана с кризисом мировой экономики. В течение 300 лет Вторая волна цивилизации создавала интегрированный глобальный рынок. Периодически эта работа прерывалась войнами, депрессиями или другими катастрофами. Но каждый раз мировая экономика возрождалась, становясь все более и более интегрированной.

Сегодня мировую экономику поразил новый кризис. Но этот кризис отличается от предыдущих, происходивших в течение индустриальной эры. Он стал не просто кризисом денежных систем, но и кризисом основных источников существования общества. Отличие его от кризисов прошлого проявилось в том, что он принес инфляцию и безработицу одновременно, а не последовательно. Непохожий на кризисы прошлого, он напрямую связан с фундаментальными экологическими проблемами, с совершенно новыми технологиями, с введением нового уровня обмена информацией в систему производства. И наконец, он не является, как утверждают марксисты, кризисом только капитализма, а вовлек в себя и социалистические индустриальные государства. Короче говоря, это кризис индустриальной цивилизации как целого.

Глубокие изменения в мировой экономике угрожают выживанию корпораций в том виде, в каком они нам известны, бросая их руководителей в совершенно незнакомое и враждебное окружение. С конца второй мировой войны и до начала 70–х годов корпорации функционировали в сравнительно стабильной атмосфере. «Прирост» был ключевым словом. Доллар был королем. Валюты оставались стабильными на протяжении длительных периодов. Послевоенные финансовые структуры, основанные в Бретонских лесах капиталистическими индустриальными правительствами, и система СЭВ, образованная Советами, казались незыблемыми. Валовой прирост был все еще восходящим, и экономисты настолько доверяли собственным возможностям контроля экономического механизма и предсказаниям его развития, что небрежно говорили: он «просто и легко настраивается».

Сейчас эта фраза вызывает только насмешливую ухмылку. Президент США однажды пошутил, что он знает одного прекрасного рассказчика в Джоржии, который делает прогнозы лучше, чем экономисты. Бывший министр финансов США Майкл Блюменталь говорит, что «экономисты близки к банкротству в понимании сложившейся ситуации, как до, так и после свершившегося факта»337. Стоя на груде осколков крушения экономической теории и руинах послевоенной экономической инфраструктуры, генераторы идей в корпорациях проявляют все большую и большую неуверенность.

Тарифные ставки делают зигзаги. Курсы валют колеблются. Центральные банки покупают и продают деньги вагонами для того, чтобы ослабить колебания валюты, но эти колебания только все более усиливаются. В то время как доллар и йена танцуют, как в театре Кабуки, европейцы придумывают новую европейскую валюту (привлекательно названную «экю»)338, а арабы бешенно тратят триллионы долларов на американские прогнозы развития. Цены на золото побивают все рекорды.

В то время как все это происходит, новые технологии и коммуникации изменяют мировой рынок, делая транснациональное производство и возможным и необходимым. И для того чтобы облегчить такое производство, продолжает формироваться новая денежная система. Глобальная электронная банковская сеть, которая была немыслима до компьютеров и спутников, сейчас мгновенно связывает Гонконг, Манилу или Сингапур с Багамскими островами или Нью–Йорком339.

Эта раскинувшаяся электронная сеть банков, с ее Ситибанком и Барклис (Barclays), с ее Сумитомос (Sumitomos) и Народнис (Narodnys), не говоря о Кредит Суиз (Credit Suisse) и банке Абу–Даби, запустила воздушный шар «внегосударственной валюты» (денег и кредитов, находящихся вне контроля какого–либо отдельного государства), который может появиться в любом месте мира.

Большая часть этой внегосударственной валюты состоит из евродолларов, а не долларов США. В 1975 г., описывая рост евродоллара, я предупреждал, что эта новая валюта будет «дикой» картой в экономической игре. «Здесь «евро» дают вклад в инфляцию, там они смещают баланс платежей, в другом месте они подрывают валюту — так они оставляют следы то в одном, то в другом месте», пересекая любые национальные границы. В то время общее количество евродолларов оценивалось в 180 млрд340.

Около 1978 г. «Business Week» в панике сообщала о «невероятном состоянии» международной финансовой системы, где 180 млрд трансформировались в 400–миллиардную долларовую стоимость евродолларов, евромарок, еврофранков, еврогульденов и евроиен. Банкиры, имея дело с наднациональной валютой, стали свободно давать неограниченные кредиты и, без требования поддержки какими–либо денежными резервами, были готовы предоставлять займы под минимальные проценты. Сегодняшние оценки евровалюты дают свыше триллиона американских долларов.

Экономическая система Второй волны, в которой создавались корпорации, основывалась на национальных рынках, национальных валютах и национальных правительствах. И эти национально–ориентированные инфраструктуры оказались совершенно не способны принять или научиться контролировать эти новые транснациональные электронные «европузыри». Структуры, спланированные для мира Второй волны, перестали соответствовать реальности341.

Действительно, вся глобальная конструкция, которая стабилизировала мировые рыночные связи для гигантских корпораций, продолжает разваливаться и рискует стать ненужной. Всемирный банк (The World Bank), Международный денежный фонд (International Monetary Fund) и Генеральное соглашение по тарифам и сделкам (General Agreement on Taiffs and Trade) испытывают сильнейшее противодействие. Европейцы совместными усилиями создают новые структуры для того, чтобы их контролировать. С одной стороны, «менее развитые страны», с другой — угроза арабских нефтедолларов вынуждают их искать возможности влияния на финансовую систему завтра и говорить об организации их собственного двойника — Международного денежного фонда. Доллар низвергнут, побит и парализован во всей мировой экономике.

Все это смешано с недостатками и избытками энергии и ресурсов; быстрыми изменениями в позиции покупателей, работников и директоров; смещениями дисбаланса торговли; и над всем этим — усиленное вооружение неиндустриального мира.

Это очень неустойчивая и беспорядочная среда, в которой корпорации вынуждены сегодня работать. Руководящие работники, управляющие корпорациями, не хотят отказываться от той власти, которую дают корпорации. Они будут всячески бороться за выгоду, продукцию и персональные привилегии. Но перед лицом растущей непрогнозируемости дальнейшего развития, перед растущей публичной критикой и враждебным политическим давлением большая часть наиболее сообразительных директоров начинает менять свои взгляды на цели, структуру, ответственность — на все, что связано с деятельностью их организаций. Многие из наших величайших корпораций сталкиваются с условиями, аналогичными кризису, когда стабильные конструкции, возведенные Второй волной, рушатся вокруг них.

Ускоренная экономика



Эта корпоративность, идентичная кризису, расширяется за счет ускорения развития событий. Большая скорость изменений вводит новый элемент управления — усиление исполнительной власти, вынуждаемой враждебным окружением к принятию решений во все более ускоряющемся темпе. Время отклика сводится к минимуму.

На финансовом уровне скорость взаимодействия ускоряется за счет компьютеризации банков и других финансовых институтов. Некоторые банки даже перемещаются географически для того, чтобы получить преимущества за счет различия временных зон (поясов). Например, сообщает международный банковский журнал «Euromoney»: «Временные зоны (пояса) могут использоваться как преимущество в конкуренции»342.

В этом накаленном окружении большие корпорации волей–неволей вынуждены делать вклады и предоставлять займы не на годовой, 90–дневной или даже 7–дневной основе, а буквально на «одну ночь» или «минута в минуту». Новые руководители корпораций примеряют новые костюмы исполнительной власти — костюмы «международных денежных директоров» — и активно работают во всемирном электронном казино все 24 часа в сутки, разыскивая самые низкие тарифные ставки, наилучшие валютные сделки, наибыстрейшее обращение капитала343344.

В маркетинге такое ускорение также очевидно345. «Рыночники должны быстро откликаться на меняющуюся обстановку для того, чтобы быть уверенными в завтрашнем выживании», — провозглашает «Advertising Age», сообщая, что «владельцы программ телевизионных сетей... ускоряют решения о прекращении новых телевизионных серий, если они показывают недостаточно высокий рейтинг. Оценивают они не более шести или семи недель, или сезон... Другой пример: «Джонсон и Джонсон» («Jonson & Jonson») узнают, что «Бристол–Майерс» («Bristol–Myers») продает по сниженным ценам их «Тайленол»... Занимает ли «Джонсон и Джонсон» выжидательную позицию? В удивительно короткие сроки они делают все для того, чтобы сбить цены на «Тайленол» в магазинах. Задержка длится не более недели или месяца. Бездеятельность является слишком прозаичной».

Можно отметить, что в строительстве, производстве, исследованиях, торговле, обучении, подборе кадров, во многих учреждениях и ветвях корпораций наблюдается такое же уменьшение времени между принятием решения и его воплощением.

Мы наблюдаем также параллельный, хотя и менее развитый, процесс в социалистических индустриальных странах. СЭВ, который устанавливал цены каждые пять лет при разработке пятилетнего плана, сегодня вынужден менять цены ежегодно, пытаясь соответствовать ускоряющемуся темпу346. Через некоторое время этот срок уменьшится до 6 месяцев или станет даже короче.

Результаты этого всеобщего ускорения «обмена веществ» корпораций имеют множественные проявления: более короткая жизнь продуктов, частое использование лизинга и аренды, чаще совершаются покупки и продажи, недолговечные и причудливые формы потребления, больше времени обучают работников (тех, кто должен непрерывно приспосабливаться к новым процедурам), быстро меняются контракты, много переговоров и юридической работы, постоянное изменение цен, больший оборот труда, огромная зависимость от данных (информационная зависимость), увеличиваются затраты на организацию каждого предпринимаемого действия, и все это обостряется инфляцией347.

В результате — высокие ставки в бизнесе с высокой степенью риска. При этом возрастающем давлении легко видеть, почему так много бизнесменов, банкиров, корпоративных исполнительных структур не понимают, что именно они делают и почему. Они видят, что принесенная со Второй волной уверенность и определенность, мир, который они знали, разрушаются под ударами ускоряющейся волны изменений.

Общество перестает быть массовым

При этом наиболее таинственным и непонятным для них является разрушение массового индустриального общества, в котором они учились работать. Директора Второй волны знали, что массовая продукция — наиболее развитая и эффективная форма продукции, что рынок для массового потребления требует стандартизированной продукции, что массовое распределение наиболее выгодно, что «масса» работников единообразна и их действия мотивируются одинаковыми побудительными причинами. Эффективный руководитель обучен, что синхронизация, централизация, максимизация и концентрация необходимы для достижения его целей.

И в окружении Второй волны эти установки были в основном правильными.

Сегодня, когда пришла Третья волна, корпоративный руководитель понял, что все его старые установки проблематичны. Массовое общество, для которого корпорации и были задуманы, само перестает быть массовым. Не просто информация, продукция и семейная жизнь, но и биржи, так же как и рынок труда, начинают ломаться на более мелкие, более разнообразные кусочки.

Массовый рынок расщепился на быстро размножающиеся и меняющиеся сети мини–рынков, которые определяются непрерывным расширением функций, моделей, типов, размеров, цветов и цен. Компания «Bell Telephone», которая когда–то планировала поставить одинаковые черные телефоны в каждый американский дом — и почти преуспела в этом, — сегодня изготавливает что–то около тысячи комбинаций или видов телефонного оборудования от розовых, зеленых или белых телефонов до телефонов для слепых, или людей потерявших голос или даже гортань, или специальных телефонов для конструирования сайтов (модемы). Объединенный Департамент Супермаркетов (Federated Department Stores), первоначально задуманный для создания массового рынка, сегодня создает специализированные магазинчики под своими крышами, и Филлис Севелл, вице–президент Объединенного Департамента Супермаркетов, предсказывает, что «мы движемся к сильнейшей специализации... с сильно различающимися подразделениями».

Быстро растущее многообразие продукции и сервиса в технически развитых странах часто объясняется, при взгляде со стороны, попыткой корпораций манипулировать потребителем, придумывать ложные потребности, а для упрощения выбора разбивает их на части. Нет никакого сомнения, что в этих обвинениях есть доля правды. Но растущая дифференциация продуктов и сервиса также отражает растущее разнообразие действительных потребностей, ценностей и стилей жизни в обществе Третьей волны, перестает быть массовым.

Этот восходящий уровень социального многообразия питается дополнительными разделениями на рынке труда, как отражением изобилия новых профессий, особенно среди «белых воротничков» и в сфере обслуживания. Газеты заполнены рекламными предложениями для секретарей по обработке видеоданных или программистов компьютеров, в то же время на конференции профессий для обслуживающей сферы я обнаружил список психологов 68 новых специализаций, от адвокатов потребителей, публичных защитников и сексопатологов до психо–химиотерапевтов и чиновников, рассматривающих жалобы частных лиц.

В то время как наши занятия становятся все менее взаимозаменяемы, поведение людей тоже изменяется. Вопреки принципу взаимозаменяемости, они приходят на свои рабочие места с острым осознанием своих этнических, религиозных, профессиональных, сексуальных, субкультурных и индивидуальных различий. Группы, которые на протяжении всей эпохи Второй волны боролись за интеграцию и ассимиляцию в массовое общество, сейчас отказываются сглаживать свои различия. Наоборот, они специально подчеркивают свои уникальные особенности. А корпорации Второй волны, организованные для работы в массовом обществе, до сих пор не знают, как справляться с этой растущей волной различий среди потребителей их продукции.

И хотя это особенно заметно в США, социальная демассификация быстро прогрессирует и в других странах. Британия, которая некогда рассматривалась как самая однородная страна и в которой этнические меньшинства от пакистанцев, западных индийцев, киприотов, жителей Уганды до турок и испанцев сегодня перемешаны с коренными популяциями, становится все более и более разнородной. Тем временем поток японских, американских, немецких, датских, арабских и африканских туристов способствует созданию многочисленных американских палаток гамбургеров, японских передвижных ресторанчиков, магазинов с надписями в окнах, которые гласят: «Se Наblа Espanol» («Здесь говорят по–испански») и т. п.

По всему миру этнические меньшинства требуют признания своей индивидуальности и прав на работу, прибыль и продвижение в корпорации. Австралийские аборигены, новозеландские маори, канадские эскимосы348, американские негры, мексиканцы в Америке и даже восточные меншинства, когда–то воспринимаемые, как политически пассивные, сегодня приходят в движение. От штата Мэн до Дальнего Запада американские национальные меньшинства провозглашают: «Власть краснокожим», требуют ресторанов с родной кухней, торгуются по мелочам со странами–экспортерами нефти для экономической и политической поддержки349.

Даже в Японии, в наиболее однородной из индустриальных стран, начинают проявляться знаки демассификации. Необразованный каторжник вечером выступает как представитель небольшой диаспоры людей Айну350. Корейская диаспора становится беспокойной и нетерпеливой, и социолог Масааки Такане из университета Софии (Sophia University) говорит: «Меня часто посещало беспокойство... японское общество сегодня быстро теряет свое единство и быстро дезинтегрируется».

В Дании то там, то здесь вспыхивают уличные стычки между коренными датчанами и рабочими–эмигрантами, между рокерами и панками. В Бельгии валийцы, фламандцы и брюссельцы восстанавливают древнее, действительно доиндустриальное, соперничество. В Канаде Квебек угрожает отделиться, корпорации закрыли свои конторы в Монреале, а англоговорящая исполнительная власть произвела по всей стране сильный шум, докатившийся до Франции.

Силы, которые поддерживали массовое общество, неожиданно ослабли. Национализм в высокотехнологичном контексте становится регионализмом. Давление плавильных котлов замещается давлением этносов. Среда, пришедшая на смену созданной массовой культуре, демассифицирует ее. Такое развитие последовательно соответствует появляющемуся разнообразию форм энергии и успешному развитию внемассового производства.

Все эти взаимосвязанные изменения создают в основном новое обрамление, внутри которого производящие организации общества, или упомянутые корпорации, или социалистические предприятия будут функционировать. Исполнительные структуры, продолжающие мыслить терминами массового общества, сотрясаются и запутываются миром, который они больше не узнают.

Переопределение корпораций



Кризис идентичности корпораций все больше углубляется, поэтому на фоне широкого мирового движения требуются не просто умеренные изменения в той или иной политике корпораций, а серьезное переосмысление их целей.

В США, как пишет Дэвид Эвин, редактор «Harvard Bisness Review», «раздражение корпорациями начинает расти в пугающем темпе». Эвин, ссылаясь на исследование 1977 г. опыта работы филиала Гарвардской бизнес–школы, говорит, что он обнаружил «нервную дрожь, охватившую весь корпоративный мир». Это исследование определило, что около половины пользователей выразили мнение: они хуже обслуживаются на биржах, чем это было десять лет назад; три пятых сказали, что продукты ухудшились; свыше половины не доверяют гарантиям качества продукции. Эвин цитирует обеспокоенных бизнесменов, которые заявляют: «Мы ощущаем себя сидящими на пороховой бочке»351.

Еще хуже, продолжает Эвин, «растущее число людей не просто разочарованных, раздраженных или озлобленных, но ... иррационально и неуверенно боящихся новых технологий и рискованного бизнеса».

Согласно Джону Биглеру, управляющему «Price Waterhouse», одной из гигантских бухгалтерских фирм, «народное доверие к американским корпорациям ниже, чем в любой период Великой депрессии. Американский бизнес и бухгалтерская профессия вынуждены униженно доказывать свою пригодность делу, которое они выполняют... Корпоративное исполнение оценивается по новым, недружественным нормам»352.

Те же самые тенденции просматриваются в Скандинавии, Западной Европе и даже, менее явно, в социалистических индустриальных странах. В Японии официальный журнал фирмы «Toyota» утверждает: «Движение граждан, ранее никогда не наблюдавшееся в Японии, представляет собой постоянно нарастающую силу, осуждающую методы, которыми корпорации разрушают нашу каждодневную жизнь».

Несоменно, что корпорации и раньше в своей истории подвергались обжигающим атакам критики. Однако большая часть сегодняшних криков негодования и жалоб решительно отличается от прежнего. Все это связано с нарождающимися ценностями и предпосылками Третьей волны цивилизации, а не с угасанием индустриального прошлого.

На протяжении всей эры Второй волны корпорации смотрелись как экономические механизмы, и атаки на них в основном фокусировались на экономической сфере. Критики ругают их за низкооплачиваемых работников, за завышение цен, за образование картелей для фиксации цен, за производство некачественных товаров, за тысячи других экономических недостатков. Но суть не в силе критики, а в том, как большая часть критиков принимала внутренние установки корпораций — она смотрела на них как на необходимые экономические институты.

Сегодня критики корпораций начинают с совершенно других предпосылок. Они нападают на искусственное разделение экономики, политики, морали и т. д., настаивают на все большей и большей ответственности корпораций не только за экономические проблемы, но и за все, начиная от загрязнения воздуха до кризисов исполнительной власти. Корпорации обвиняются за изготовление вредного асбестового порошка, за использование беднейших слоев населения и домашних животных для испытаний лекарств, за препятствия развитию отсталых стран, за нацизм и дискриминацию женщин, за секретность и обман. Корпорации ставятся к позорному столбу за поддержку неправедных режимов и политических партий, от фашистских генералов в Чили и расистов в Южной Африке до коммунистической партии в Италии.

Источник критики корпораций, которая часто соответствует действительности, — это основные принципы корпораций. Третья волна принесла новые, повышенные требования к государственным институтам в целом, а корпорации сегодня не способны одновременно, получая выгоды и расширяя производства, решать очень сложные экологические, моральные, политические, расовые, сексуальные и социальные проблемы.

Поэтому корпорации больше не могут держаться только за новые специализированные экономические функции, а под нажимом критиков, законодательства и своих собственных руководителей становятся многоцелевыми институтами.

Пять ключевых направлений нажима



Переопределение — это не вопрос выбора, а вынужденный ответ на пять революционных изменений в реальных условиях производства. Новое физическое окружение, изменения социальных сил, роли информации, организации правительства и морали медленно, но верно продвигают корпорации к иным, многогранным, многоцелевым формам.

Первая из этих принуждающих причин связана с биосферой.

В середине 50–х годов, когда Вторая волна достигла стадии созревания в США, население Земли составляло 2,75 млрд человек. Сегодня оно превышает 4 млрд. В середине 50–х население Земли использовало 87 квадрильонов Ват энергии в год, сегодня — 260 квадрильонов. В середине 50–х расходовали такие ключевые материалы, как цинк, всего 2,7 млн метрических тонн в год, теперь — 5,6 млн.

Каким способом ни измеряй, мы увидим, что наши запросы на планете безумно выросли. Как результат, биосфера посылает нам сигналы тревоги: загрязнение, вымирание, признаки отравления вод океана, неуловимые изменения климата, которые мы игнорируем, — все это приближает нас к катастрофе. Эти предупреждения говорят нам, что мы сегодня не можем поддерживать ту же организацию производства, как в прошлом, в течение всей Второй волны.

Корпорации — основные организаторы экономического производства, поэтому они основные «производители» промышленного загрязнения окружающей среды. Если мы хотим продолжать наш экономический рост, вернее, если мы хотим выжить, завтрашние руководители должны принять ответственность за изменение результатов воздействия на окружающую среду, вызванных корпорациями, с отрицательных на положительные. Они примут эту дополнительную ответственность добровольно или они будут вынуждены сделать это, так как в измененных условиях биосферы сделать это необходимо. Корпорации должны быть преобразованы в институты как экономические, так и экологические, но не руками самих производителей, радикалов, экологов или правительственных бюрократов, а материальными изменениями во взаимоотношениях между производством и биосферой.

Вторая вынуждающая причина связана с малозаметными изменениями в социальном окружении, в котором корпорации себя ощущают. Это окружение сегодня более организованно, чем ранее. До этого каждая фирма работала в обществе, которое можно назвать сверхорганизованным. Сегодня социальная сфера, особенно в США, перешла на новый уровень организации.

Она заполнена сложно переплетенной, взаимодействующей массой умело организованных, часто хорошо финансируемых ассоциаций, агентств, профсоюзов и других группировок.

В США сегодня что–то около 1 млн 370 тыс. компаний взаимодействуют с более чем 90 тыс. школ и университетов, 330 тыс. церквями и сотнями тысяч ответвлений 13 тыс. общенациональных организаций, плюс бесчисленные строго местные экологические, социальные, религиозные, спортивные, политические, этнические и гражданские группы, каждая со своей повесткой дня и приоритетами. Это порождает около 144 тыс. юридических фирм, необходимых для обслуживания всех этих взаимосвязей!

В такой плотно сгруппированной социальной сфере каждая корпоративная ассоциация встречает противодействие не просто одиночных или беспомощных индивидуумов, но и организованных групп, многие из которых располагают штатом профессионалов, собственной прессой, имеют доступ к политической системе, могут нанимать экспертов, юристов и других помощников.

В этом очень взаимосвязанном социальном окружении каждое действие корпорации находится под пристальным вниманием. «Социальное загрязнение», т. е. вызванные корпорацией безработица, раскол общества и тому подобное, мгновенно распознается, и на корпорацию оказывается давление, на нее возлагается гораздо большая ответственность, чем когда–либо ранее, за ее как экономические, так и социальные «продукты».

Третий набор вынуждающих причин отражает измененную информационную сферу. В соответствии с этим демассификация общества означает, что гораздо большее количество информации должно обмениваться между социальными институтами, включая корпорации, для того чтобы поддерживать равновесные взаимосвязи между ними. Методы производства Третьи волны усиливают стремление корпораций получать больше информации, как исходного материала. Поэтому фирмы сосут данные, подобно гигантскому вакуумному насосу, обрабатывают их и распространяют все более и более сложными путями. Поскольку информация становится ключевой для производства, «информационные менеджеры» в индустрии быстро множатся, и корпорация, по необходимости, воздействует на информационное окружение так же, как на физическое и социальное.

Эта новая значимость информации вызывает борьбу за контроль корпораций над данными — они требуют раскрыть больше информации для публичного доступа, открытого доступа к коммерческой информации (производство нефтяных компаний и цифры их дохода, например), стремятся к тому, чтобы была «правдивая реклама» и «правдивые кредиты». Для этой новой эры «информационные потрясения» столь же серьезны, как экология и социальные потрясения, и корпорации становятся, по–видимому, также информационным производителем, а не только экономическим.

Четвертая вынуждающая причина изменения корпораций исходит из политической сферы и сферы власти. Ускоренное изменение общества приводит к усложнению системы правительства. Дифференциация общества отражается в дифференциации правительства, и каждая корпорация поэтому должна взаимодействовать со все более и более специализирующимися подразделениями правительства, которые плохо координированы, и каждое, имея свои собственные приоритеты, при этом находится в постоянной неразберихе реорганизаций.

Джейн Бейкер Спэйн, первый вице–президент компании «Морская нефтедобыча», показала, что примерно десять или пятнадцать лет назад «не существовало ЕРА. Не существовало ЕЕОС. Не существовало ERISSA. Не существовало OSHA. Не существовало ERDA. Не существовало FEA»353. Все эти и многие другие правительственные агентства образовались в последние годы.

Каждая компания, таким образом, все более и более попадает в сеть политики — локальной, региональной, национальной и даже транснациональной. И наоборот, каждое важное корпоративное решение «производит», по крайней мере, непрямые политические эффекты, наряду с другими продуктами деятельности, и все чаще несет ответственность за них.

И наконец, по мере того как Вторая волна цивилизации истощалась и ее система ценностей разваливалась, возникла пятая вынуждающая причина, которая повлияля на все институты, включая корпорации. Увеличилось моральное давление. Поведение, ранее воспринимаемое как моральное, теперь интерпретируется как испорченное, аморальное или скандальное. Именно таким образом взятки компании «Локхида» привели к угрозе падения правительства в Японии. Корпорация «Олин» («Olin») обвинялась за переброску оружия в Южную Африку. Глава «Морской нефтедобычи» был вынужден подать в отставку после инициированного скандала о взяточничестве354. Осуждение «Distillers Company» в Британии, которая оплатила жертвы Талимонида355, банкротства «Макдоннел Дуглас» («McDonnell Douglas»), связанные с DC–10, — все это было вызвано приливной волной внезапных моральных изменений.

Этические установки корпораций все чаще и чаще оцениваются как источники прямых потрясений системы ценностей общества, таких же значительных, как потрясения от корпораций в физическом окружении или в социальной системе. Корпорации все более и более рассматриваются как «производители» моральных эффектов.

Все эти пять изменений и в материальных и в нематериальных условиях делают несостоятельными прописные истины Второй волны в корпорации — это только экономические институты. В новых условиях корпорации уже не могут сегодня работать только как механизмы для максимизации отдельных экономических функций — или производства, или прибыли. Очень четкое понятие «продукция» резко расширяется с включением таких сторон, как основные эффекты дальнего действия и непосредственные эффекты деятельности корпораций. Теперь каждая корпорация имеет больше «продуктов» (и несет соответственно больше отвественности за них), чем директора Второй волны могли себе представить: экология, социальные, информационные, политические, а не только экономические продукты. Цели корпораций, таким образом, изменяются от одиночных к множественным не просто на уровне риторики или связей с прессой, но и на уровне идентичности и внутреннего самоощущения.

В измененных корпорациях мы можем ожидать внутренних баталий между теми, кто остался верным одноцелевым корпорациям Второй волны, и теми, кто готов справиться с условиями производства Третьей волны и сражаться за многоцелевые корпорации завтрашнего дня.

Многоцелевые корпорации



Те из нас, кто воспитан Второй волной цивилизации, переживают трудные времена на пути осмысления этих новых организаций. Мы с трудом понимаем, как больница может иметь экономические функции наряду с медицинскими, школа — политические функции наряду с образовательными, а корпорации — неэкономические или даже надэкономические функции. Генри Форд II, пример уходящего экземпляра штампов Второй волны, настаивает, что корпорации «являются специализированными инструментами, которые задуманы для обслуживания экономических нужд общества и не слишком соответствуют обслуживанию социальной сферы, не связанной с их прямыми деловыми интересами»356. Но в то время как Форд и другие защитники Второй волны сопротивляются переопределению организации производства, многие фирмы фактически выступают сменой и их слов и их политики.

Публичные высказывания часто подменяют действительные изменения. Фантастические рекламные брошюры декларируют новую эру социальной ответственности, слишком часто маскируя жадность «баронов–грабителей». Тем не менее фундаментальный «сдвиг парадигмы» — это реконцептуализация структур, целей и ответственности корпораций, которая происходит в ответ на основные причины изменений, принесенные Третьей волной. Знамения этих изменений многочисленны.

«Амоко» («Amoco»), головная нефтяная компания, например, утверждает, что «политика нашей компании в отношении размещения оборудования — выполнять обычные экономические оценки совместно с детальным исследованием социальных последствий... Мы рассматриваем многие факторы, среди которых воздействие на физическое окружение, воздействие на открытость и доступность... и воздействие на условия местной занятости, особенно в отношении меньшинств». «Amoco» в основном продолжает учитывать экономические аспекты, но она осознает важность и других факторов. И там, где размещение имеет те же экономические условия, но различные социальные, эти социальные условия и становятся решающими.

В случае слиянии компаний, директорами Control Data Corporation — основного компьютерного производства США — явно были приняты в расчет не только финансовые и экономические доводы, но также «все относящиеся к делу» факторы, включая социальные эффекты и воздействие этого слияния на служащих компаний и организаций, с которыми «Control Data» имеет дело357. В то время как другие компании состязались в скорости размещения своих предприятий в предместьях, «Control Data» специально строила новые заводы в центральных районах Вашингтона, Сан–Паулы, Миннеаполиса, стремясь помочь обеспечить занятость для меньшинств и оживить городские центры. Корпорация поставила своей целью улучшение «качества, равенства и потенциала жизни людей», причем равенство — это неортодоксальная цель корпорации.

В США продвижение женщин и цветных стало давно ожидаемой национальной политикой, и некоторые компании продвинулись так далеко в этом направлении, что поощряют финансово своих директоров за «положительные действия» для достижения этих целей. В «Pillsbury», ведущей пищевой компании, каждая из трех групп ее продуктов должна представлять не только план продажи на следующие годы, но и план, связанный с наймом, обучением и продвижением женщин и представителей меньшинств. Побудительные причины руководства компании связаны с достижением этих социальных целей. В AT&T все руководители проходят ежегодное тестирование. Осуществление положительно направленных действий оценивается положительно. В Химическом банке (Chemical Bank) в Нью–Йорке от 10 до 15% оценки исполнения обязанностей отраслевых директоров основывается на ее или его социальных деяниях: участия в заседаниях общественных организаций, предоставление займов общественным организациям, найм и социальная помощь меньшинствам. Во всех своих газетах, исполнительный директор Аллен Нойхарт строго предупреждает редакторов и местных издателей: главная часть их премий «будет определяться на основе прогресса в этих... программах»358.

Аналогично этому, во многих больших корпорациях мы видим явное изменение позиции руководящих структур относительно экологических последствий работы корпораций. Сегодня о некоторых таких последствиях сообщается прямо президенту корпорации. Другие компании учредили специальные комитеты в правлениях директоров, которые определяют новые обязанности корпораций.

Эта социальная ответственность корпорации — только часть происходящих изменений. Как говорит Розмари Брунер, директор исполнительного комитета американского филиала «Hoffman–La Roche»: «Некоторые из них — чисто общественные связи, конечно. Что–то обеспечивается само собой. Но большинство из этого действительно отражает измененное процентное содержание функций корпораций»359. Поэтому, неохотно подталкиваемые общественными протестами, судебными процессами и боязнью правительственных санкций, руководствуясь также более достойными мотивами, директора начинают приспосабливаться к новым условиям производства и принимают идею, что корпорации уже имеют множественные цели (а не только экономические).

Подводные течения



Многоцелевые корпорации, кроме всего прочего, должны иметь очень энергичные исполнительные структуры. Это подразумевает способность директоров распознавать цели, взвешивать их, находить их взаимосвязи и осуществлять такую политику, которая будет удовлетворять одновременно нескольким целям360. Это требует политики оптимизации по нескольким параметрам одновременно. Ничего подобного не было в одноцелевой политике директоров Второй волны.

Кроме того, поскольку необходимо решать множество задач, нужно придумать новые измерения такого исполнения. Взамен одной линии, на которой большая часть представителей исполнительных структур училась фиксировать внимание, корпорации Третьей волны должны учитывать различные подводные течения: социальные, экологические, информационные, политические и этнические, так как все они взаимосвязаны.

Непосредственно столкнувшись с этой новой комплексностью, многие сегодняшние директора оказываются в затруднительном положении. Они испытывают недостаток в интеллектуальных средствах (терминах, мерах, определениях), необходимых для управления в условиях Третьей волны. Мы знаем, как измерить экокомическую эффективность корпораций, но как определить или оценить неэкономические цели? Управляющий «Waterhouse» Джон С. Биглер говорит, что директоров «просят учитывать поведение корпораций в областях, где реальные стандарты ответственности еще не установлены, где даже язык отчетности только развивается».

Это объясняет сегодняшние попытки развивать новый язык отчетности. На самом деле она сама находится на грани революции, и вот–вот будут разорваны ее узко экономические стандарты.

Американская бухгалтерская ассоциация, например, выпустила сообщение о «Комитете нефинансовых измерений для социальных программ эффективности» и «Комитете измерений эффективности для социальных программ». В соответствии с каждым течением выполняется такая огромная работа, что библиография этого сообщения включает 250 статей и монографий. В Филадельфии консалтинговая фирма, названная «Сеть человеческих ресурсов» («Human Resources Network»), работает с двенадцатью основными корпорациями США для развития пересекающихся с индустриальными методов спецификации того, что может быть определено как «неэкономические» цели корпораций. Фирма пробует интегрировать эти цели в корпоративном планировании и найти способы измерять «надэкономическую» работу компаний. В Вашингтоне тем временем министр торговли Джуанита Крепе вызвала бурю дискуссий, предположив, что правительство само должно приготовить «индекс социальной деятельности», который она описала как «механизм, который компании могли бы использовать для оценки их деятельности и ее социальных последствий»361.

Параллельная работа выполняется в Европе. Следуя Мейнолфу Диркесу и Робу Коппоку из размещенного в Берлине «Международного института окружающей среды и общества», «многие большие и средних размеров компании в Европе экспериментировали с концепцией социальных отчетов... В Федеративной республике Германии, например, около 20 самых больших фирм сегодня публикуют социальные отчеты регулярно. В дополнение, более чем сто других выпускают социальные отчеты для внутреннего пользования».

Некоторые из этих публикаций — просто крикливая реклама, отчеты о «хорошей работе» корпораций, внимательное отслеживание таких конъюнктурных тем, как экология. Но другие — открыты, объективны и добротны. Так, в социальных сообщениях, выпущенных гигантской швейцарской пищевой фирмой «Мigros–Genossenschafts–Bund», самокритично признается, что они платят женщинам меньше, чем мужчинам, что многие их должности «очень скучные» и что их утечка нитродиоксида увеличилась за последние 4 года. Как говорит управляющий директор компании Пьер Арнольд: «Предприятию потребовалась определенная смелость для того, чтобы признать различие между его целями и реальными результатами»362.

Такие компании, как STEAG и «Saarbergwerke AG» сделали первую попытку связать затраты компаний со специфичными социальными выгодами. Менее формально такие компании, как издательская фирма «Bertelsmann AG», копировальная фирма «Rank Xerox GmbH», химическая фабрика «Hoechst AG», радикально расширили виды социальных данных, сделав их доступными для общественности.

Гораздо более развитая система используется компаниями в Швеции, Швейцарии и «Deutsche Shell AG» в Германии. Последняя не публикует ежегодные отчеты, а выпускает то, что называется «Ежегодный и социальный отчет», в котором и экономические и надэкономические данные взаимосвязаны. Метод, использованный «Shell», названный Диркесом и Коппоком «целевым учетом и отчетностью», обуславливает конкретные экономические, экологические и социальные цели для корпораций, обстоятельно разбирает действия, направленные на достижение этих целей, и публикует сведения о затратах363.

«Shell» также перечисляет пять основных целей корпораций, только одна из которых заключается в достижении «приемлемого оборота капиталовложений», и особо утверждает, что каждая из этих пяти целей, и экономическая и неэкономическая, должна одинаково учитываться в корпоративном механизме принятия решений. Методы учета этих целей вынуждают компании делать свои надэкономические намерения ясными, определять временные периоды их достижения и предоставлять их для публичного рассмотрения.

На более широком теоретическом уровне Тревор Гамблинг, профессор бухгалтерского учета в университете Бирмингема в Великобритании, в книге «Социальная бухгалтерия» призвал к радикальному переформулированию отчетности, которое начато для объединения работы экономистов и бухгалтеров с теми учеными–социологами, которые разрабатывают индикаторы и методы социальной отчетности.

В Голандии декан высшей школы менеджеров в Делфте Корнелиус Бревурд разработал набор многомерных критериев для мониторинга поведения корпорации. Это вызвано необходимостью, как он предположил, глубоко значимых перемен в обществе, среди которых изменение от «ориентации экономического производства» к «всеобщей ориентации на оздоровление»364. Он отмечает также смещение от «функциональной специализации к многодисциплинарному подходу». Оба эти изменения усиливают необходимость более законченной концепции корпораций.

Бревурд перечисляет 32 различных критерия, с помощью которых корпорации должны измерять свою эффективность. Они охватывают их связи с потребителями и с пайщиками (акционерами), а также их объединение с экологическими организациями и руководством корпорации. Но, как он указывает, даже эти 32 критерия представляют собой только отдельные параметры, по которым появляющиеся корпорации будущего станут самотестироваться.

С этими находящимися в переработке инфраструктурами Второй волны, с изменениями, ускоряющими распространение демассификации, с биосферой, присылающей сигналы опасности, с уровнем организации в растущем обществе и экономическими, политическими и этническими изменениями условий производства — со всем этим корпорации Второй волны оказываются устаревшими.

Поэтому то, что происходит, является реконцептуализацией значения производства и институтов, которые до сегодняшнего дня отвечали за его организацию. Результат — комплексное смещение к новому стилю корпораций завтрашнего дня. Об этом говорит Вильям Халал365, профессор управления в Американском университете: «Феодальные поместья сменились корпорациями бизнеса, когда аграрное общество преобразовалось в индустриальное, точно так же старая модель фирм должна быть заменена новой формой экономических институтов...» Эти новые институты начнут комбинировать экономические и неэкономические цели. Они будут иметь множество подводных течений.

Трансформация корпораций — часть больших преобразований социальной сферы в целом, которые происходят параллельно драматическим изменениям в технической и информационной сфере. Взятые вместе, они обусловили огромный исторический сдвиг. Но мы не просто переделываем эти гигантские структуры. Мы также меняем повседневную жизнь обычных людей. Когда мы меняем глубокие структуры цивилизации, мы должны одновременно переписывать все кодексы нашей жизни.