Мэрион Вудман
| Вид материала | Документы |
Рис Жерард Менли Хопкинс. Величие Бога
Если у Деметры нет контакта со своей внутренней Персефоной, значит, у нее нет контакта и со своей внутренней сущностью. Персефона - это девушка, которая смотрит в зеркало и проходит сквозь него на другую сторону, открывает себя богатству того внутреннего мира, отдается мужчине и возвращается обогащенной чувственностью и ощущением своей уникальности, - тем самым привнося новую жизнь. Отсутствие Персефоны истощает Деметру. В мифе Деметра возвращает Персефону обратно, в свое царство.
Современные Деметры начинают осознавать, что их собственная земля подверглась насилию, и пытаются как-то исправить существующие положение - не только в отношении себя, но и в отношении своих Персефон, своих родных и психологических дочерей. Они осознают, что были изнасилованы односторонней маскулинностью, которая бросается к достижению цели, не получая наслаждения от самого странствия. Они осознают, что их сексуальность гораздо выше ощущения оргазма и что они обладают прекрасным телом, которому впору больше десятка их платьев. В терапевтическом кабинете в ответ на это я постоянно слышу такие реплики:
"Я больше не хочу этому подвергаться. Я ложилась в клинику. Они относились ко мне, как к машине. Они вставили в меня стальные пластины и поставили их вокруг меня, словно я тоже была сделана из стали. Меня подвергли насилию. Они не сказали мне, зачем это сделали. Все случилось так, будто я для них ничего не значила. А мое тело заплакало".
"Аборт - это не просто удаление плода из утробы матери. Сейчас моему ребенку было бы три года, и я не могу перестать плакать. Я не соображала, что делала. Это оказалось слишком чувствительно ".
"Я все время хотела, чтобы меня изнасиловали. В этом желании проявлялась ужасная враждебность. Мне хотелось, чтобы мной овладели плаксивость и жалость к себе. Я захотела, чтобы мой цивилизованный, культурный мужчина вдруг превратился в пещерного человека и перенес меня в сексуальную нирвану. Я все это возложила на него. А теперь я чувствую такое облегчение только от того, что там пребываю".
"Мой научный руководитель требует от меня совершенной диссертации - как он это понимает. Каждый раз, когда мы с ним встречаемся, я ощущаю насилие над собой. Он постоянно подавлял мою сущность. Но я хочу сохранить свои ценности. Я идентифицируюсь со своим Анимусом и со своим гневом, а самокритика вызывает у меня оцепенение. Я не могу написать ни слова. Я чувствую себя ученицей из пьесы Ионеско "Урок".
"Я не понимаю, что за камень давит мне на грудь. Я чувствую, что уже не могу дышать. Я слышу, как моя мать говорит: "Ты не должна уставать", - но я совершенно истощена. Я прихожу в ужас от мысли, что Джеймс от меня уйдет. Я ненавижу себя за эту зависимость. Но на самом деле это не зависимость, а мои мысли, что его уход просто меня убьет. Все время, когда я пытаюсь его отпустить, я отчаянно за него цепляюсь. Я знаю, что он это чувствует".
"Я хочу иметь свою жизнь. Сейчас я начинаю это чувствовать. Мне думается, я получила травму еще до того, как родилась. Мать меня не хотела. Я жила, пытаясь быть невидимой. Мое тело никогда не плакало, что бы ни случилось. Сейчас во мне танцует мое внутреннее животное и оно счастливо!"
"Пока я еще могу нащупать свою бедренную кость, я знаю, что еще в форме. Чем откровенней я буду с собой, тем меньше потребуется всяких оправданий и объяснений. Я знаю, что, отгоняя от себя мысли о своей полноте, я тем самым себя насилую. Я потеряла свой критерий определенности".
"Я не только изнасиловала свою шлюху. Я пыталась ее убить. Мое пристрастие к еде было ее стремлением свести меня с ума".
"Моя мать была похожа на мать-англичанку, которая рыдала, попрощавшись со своей дочерью, собирающейся выйти замуж в какой-нибудь английской колонии. "Никогда не говори своему мужу "нет", моя дорогая. Просто ложись на спину, раздвинь ноги и думай об Англии".
Современная женщина осознает, что над ее психикой было совершено насилие, как прежде такое же насилие совершалось над психикой ее матери. Если она это осознает, то не порицает ни родителей, ни мужчин в своей личной жизни и профессиональной сфере. Она признает, что в настоящее время кризис переживают оба пола, и она должна принять за него свою долю ответственности. Являясь носителем стандартов совершенства, созданных ее родителями, учителями и всем обществом в целом, она не смогла защитить от насилия свой уникальный мир настолько, что стала даже бояться посмотреть в зеркало, словно ее вовсе не существует. Положение ее мужа, братьев и сыновей оказывается столь же сомнительным. Больше того, стандарты совершенства не оставляют места для недостатков. Они даже не позволяют жить и тем более умереть. Так как жизнь невозможно принять и жить, любя и прощая себя и своих близких, смерть ощущается как последнее и окончательное насилие. Смерть, которая так воспринимается, исключает любую возможность оправдания или воскрешения.
Ранее я упоминала о том, что власть маскулинности может издеваться над феминностью и ее единственной защитой является чувство аутентичности. Однако трагедия заключается в том, что чрезвычайно часто чувства женщины бывает так трудно распознать, что во время кризиса она не может их мобилизовать, даже чтобы защитить себя.
Одна наглядная ситуация служит примером того, что мобилизация чувств может вызвать и определенную опасность, обусловленную констелляцией комплекса демонического любовника, и соединение феминности с силой, позволяющей освободиться от этого комплекса. Как вскоре прояснится, у женщины был достаточный контакт со своим феминным чувством, чтобы актуализировать его и таким образом нейтрализовать воздействие комплекса.
Ингрид было чуть больше двадцати лет. Она путешествовала в одиночестве и как-то приехала в один иностранный город, когда был уже поздний вечер. Вдруг на пустой улице к ней пристал очень сильный мужчина с хорошо развитой мускулатурой, который потащил ее в ближайший парк, угрожая изнасиловать и убить. Первой реакцией Ингрид была паника; она попыталась вырваться. Затем наступило какое-то озарение: она осознала создавшуюся ситуацию: увидела в ней мужчину и себя. Когда она приняла смерть, ее тело расслабилось; и тогда она посмотрела прямо в глаза мужчине. Его пальцы сразу же вцепились ей в горло.
- Ты даже не сопротивляешься, - запинаясь, пробормотал он, - тебя даже убивать неинтересно.
- Если я собираюсь умереть, значит, собираюсь умереть, -сказала она спокойно, ни на мгновение не отводя взгляда.
Он впал в смятение. Ингрид взяла его руки в свои и медленно убрала со своего горла. Он стал плакать, схватил Ингрид за запястье и потащил в ближайший пивной бар, откуда она сразу ускользнула, как только он отошел в туалет.
Фактически Ингрид была словно во сне, который мешал ей смотреть на реальный мир еще в поезде, погрузившись в свои фантазии о демоническом любовнике. Она отправилась в путешествие, чтобы избавиться от боли, вызванной разрывом в отношениях, а голодание стало частью плана ее очищения. Этот город был последней остановкой на пути домой. За шесть месяцев почти полного голодания она практически перестала ощущать свое тело и чувствовала отчуждение от окружающего мира. Завороженная своим "идеальным" любовником, Ингрид скорее готова была освободиться от такой жизни и умереть, чем вернуться обратно домой, в реальность, где ей пришлось бы снова отвечать за свои действия.
Но, столкнувшись со смертью по-настоящему, Ингрид ощутила свою человечность и захотела жить. Мужчина был чужой, и это обстоятельство сразу "выкинуло" ее из мира фантазий в реальность. Пока она считала его насильником, а себя - жертвой, в насилии над ней отражалось насилие над ним. Произошла констелляция смерти. Мужчина хотел, чтобы она сопротивлялась, и тогда он мог бы ее убить. Но когда она вдруг ощутила себя человеческим созданием, намертво схваченным другим человеческим созданием, ее сочувствие к себе распространилось и на него. Она приняла смерть; она видела, что он еще жив и продолжает это нелепое состязание в силе. Она уже находилась вне этого конфликта, и ее интуитивное сочувствие изменило эту дьявольскую ситуацию. Ситуация оказалась парадоксальной: Ингрид стала недоступной из-за своей ранимости. Он не мог убить то, что и так умерло. В этот миг полного подчинения она освободила их обоих от одержимости. Ингрид сама пришла в себя и дала мужчине возможность прийти в себя. Он больше не был "насильником"; он был просто человеком. Возможно, собственные слезы стали для него исцелением.
Этот случай не имеет ничего общего ни с желанием навязать другому человеку свою волю, ни с манипуляцией, ни с магией. Здесь не было времени думать и понимать. Скорее всего, жизненный опыт молодой женщины не мог ей помочь понять образ мыслей насильника. В тот момент любая попытка что-то придумать вела к смерти. Все, что она в тот момент смогла сделать, - сконцентрироваться на своем Сущем, открыться его реальности и пропустить через себя эту реальность. Как раз этого требовала от нее ситуация. Ее поведение несколько похоже на так называемый первичный процесс действия, описанный Джозефом Хилтоном Пирсом80.(Pearce, pp. 145-146.)
Это переживание перевернуло всю последующую жизнь Ингрид. Она жила в мире, который побуждал достигать совершенства, стремясь к совершенному любовнику, который бы все делал правильно. Она верила в то, что если сможет стать максимально совершенной, любить максимально совершенно и как можно более совершенно к этому стремиться, то это совершенное стремление каким-то волшебным образом приведет ее к достижению совершенства. В мире фантазий ее "я хочу" приравнивалось к "я обладаю". Исключительно от нее зависело то, чтобы в этом волшебном мире так и было. Пока Ингрид продолжала манипулировать, она не могла расслабиться, чтобы принять реальность и ощутить ее своей.
Пока Ингрид и ее демонический любовник пытались создать мир из спроецированных желаний, она не могла стать самой собой, а он - самим собой. Она пыталась сделать все возможное, чтобы превратить свою фантазию в реальность. Таким образом, она жила, находясь под заклятием ведьмы, в мире магии. Теперь она признала, что магия - это обман, что она не сможет обладать миром, который пыталась создать, даже если Бог откликнется на все ее молитвы. Ее пронзило нечто совершенно новое и проникло в нее; оно было настолько всеобъемлющим, что ей оставалось только подчиниться ему. Приняв в себя эту надличностную энергию, она увидела, какими эгоцентричными и манипулятивными были ее устремления. Из своего путешествия Ингрид возвратилась по-прежнему целомудренной невестой; она вернулась домой не изнасилованной, но познавшей сущность обладания. Она вернулась, испытав глубинное переживание женских таинств, признав, что при естественном соединении внешнего с внутренним совершается чудо, а не магия. Она без лишних слов открылась этой великой Реальности.
В истории, которая произошла с Ингрид, я нисколько не снимаю вины с насильника, не порицаю Ингрид и не исследую ни юридические, ни моральные аспекты того, что случилось. Но я полагаю, что по мере роста осознания нашего бессознательного мы однажды сможем дать ему ответ, как мы это делаем, опираясь на мораль и уголовное право. Я рассказала об этом эпизоде только с точки зрения бессознательных факторов, которые в нем существуют. Все мы участвуем в создании своей судьбы.
Происшествие, о котором шла речь, случилось в 1957 году. С тех пор на улицах наших городов возрастает число преступлений, наркоманов, проявлений беззакония, расизма и сексуального насилия. Совершенно бессмысленные выражения ненависти и мести становятся частью той реальности, с которой каждый из нас может столкнуться у всех на виду, по пути с работы домой. Сила Ингрид, которая проявилась в спасении своей жизни, предполагает человеческую реакцию у человеческого создания, которой ей все-таки удалось добиться, испытывая проявление ненависти напавшего на нее насильника и убийцы. В наши дни при нападениях, воздействии наркотиков, в случае кровной мести и холодной и расчетливой ненависти убийц нельзя заметить даже следов нормального человеческого взаимодействия. При том, что творится на улицах современных городов, женщинам, наверное, лучше быть просто хорошими женами и применять свои таланты в семье, когда они понадобятся.
Благодаря своей биологической природе женщина может считать свою жизнь осмысленной, совершенно себя не зная. Природой ей дано рожать и вскармливать детей. Но бессознательной является сама природа. В отличие от мужчины, который биологически не способен к деторождению, женщина естественно реализует себя в природе и в бессознательном. Таким образом, психологическое насилие наносит женщине травму, ибо отделить ее от бессознательной сущности - значит сразу подвести к возможной гибели. В этом состоит парадокс насилия. Оно может быть и губительным, и творческим. Прежде чем женщина может осознанно обратиться к первичному отделению от матери, которое одновременно становится рождением ее собственной идентичности, она должна полностью к нему приготовиться. Ее задача состоит в том, чтобы осознать природу, включая свою собственную сущность. Наука пытается понять природу, но слишком часто ее методы содержат насилие над природой и ее эксплуатацию. Женский способ познания мира совершенно иной. Любовь может прийти только через раскрытие феминности, через соответствующее осознание того, что Мария-Луиза фон Франц называет "звездой", - вечной человеческой уникальности81(Von Franz in The Way of the Dream (film in preparation).). Только через феминность любое творение может найти свое завершение в сознании.
Где-то в самой глубине этого таинства существует Реальность. Она связана с освящением материи. Это таинство, которое необходимо пережить; его невозможно выразить словами, ибо оно относится к познанию. По-моему, задача современной женщины заключается в размышлении над этим таинством. Это ее прямая и ключевая задача, если вся наша планета в целом и каждый ее житель собираются выжить.