Geum.ru

Редакция вторая

Вид материалаСказка
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   19
стать лучше, а не пустить кому-то пыль в глаза, чтобы меня посчитали такой. И это самое «лучше» – тоже моё, персональное, а не взятое из чьей-то чужой системы моральных ориентиров.

– Насчёт существ я понял, – улыбнулся её горячности Анар. – Но как быть собственно с домом? Как с… местом, территорией?

– Так и быть. Бесконечный всемерно способствует тому, чтобы у каждого из множества составляющих его миров, стран, городов было своё лицо – свои порядки, традиции, культура, своё доминирующее мировоззрение, свой… дух. Для достижения этой цели он в первую очередь использует отбор и сортировку душ.

– Кругом – одни сплошные Руалы? – ужаснулся Анар.

Бесконечный вдруг представился ему жирной пупырчатой жабой, в каждой из бородавок которой сокрыто по чьему-то «городу под тазом».

– Нет, конечно! Никакие не Руалы, – недовольно наморщила нос Аниаллу. – Руал – город жёстко изолированный. А подавляющее большинство других стран – нет. Они представляют собой сообщества единомышленников, душевной и духовной родни, существ, которые смотрят на мир сходным образом, но и не думают прятаться от этого самого мира. Некоторые из этих сообществ, в основном крупные торговые города, и вовсе приветстуют разные культуры – они рады любому существу, каких бы взглядов оно ни придерживалось, лишь бы оно было способно ответить на терпимость к нему точно такой же искренней терпимостью к окружающим. – Алу помолчала. – Однако открытости есть предел. Везде есть свои правила игры, свои представления насчёт приемлемого и неприемлемого, вежливого и невежливого, и нарушать их не стоит. Ты можешь путешествовать из одной страны в другую, знакомиться с чужой культурой, но всегда должен помнить, что приехал в гости. У этой земли есть свои хозяева, это их дом, и ты обязан уважать их право жить так, как им нравится. Есть только две оговорки, два повода, чтобы вмешаться в чьи-то внутренние дела. Каждое правительство обязано, во-первых, предоставлять несогласным с местными порядками возможность беспрепятственно выехать и вывезти своё имущество. А во-вторых – уведомлять въезжающих о действующих на данной территории законах и нормах, которые они отныне должны соблюдать, или будут наказаны по всей строгости. В Энхиарге всё, о чём я тебе сейчас рассказала, нашло отражение в так называемой «Записке Эллиса», которую подписал весь Наэйриан и множество государств за его пределами.

– И она соблюдается?

– Ещё как. Она… очень оздоровила Энхиарг. До этого все вечно пытались друг друга перевоспитывать, лезли в дела друг друга, а тут... угомонились – иного слова не подберёшь. Когда у тебя есть свой клочок пространства, свой дом, где ты найдёшь понимание и поддержку, где всё так, как тебе нравится, на порядки в котором никто и не думает покушаться – это действует расслабляющее. Сознавая, что среди моря порока есть островок добродетели, куда ты всегда можешь вернуться, чтобы вдоволь отплеваться после общения со всяким беззаконным сбродом, ты становишься заметно толерантнее к чужим особенностям. Главное – понять, кто ты и, соответственно, где твой островок.

– Честность с собой, честность с окружающими и ясные правила игры, – задумчиво пробормотал Анар. – И… где можно прикупить лупу для рассматривания прыщиков на своей душе?

– О! Вариантов масса! Было бы желание.

– А что, у кого-то его может не быть?

– Ещё как. Существа вечно бегают с лупами за чем угодно, а про себя любимых забывают. Копаться в собственной душе часто довольно болезненно, вдобавок бытует мнение, что это занятие – удел слабаков. Удел изнеженных, зажравшихся тварей – вроде, опять же не к ночи помянутых, нас с тобой. Размышлять о природе, о Пути и прочей возвышенной чуши – как можно интересоваться материями столь отвлечёнными, когда ты богатства не нажил, имя не прославил, в пол тебе никто не кланяется, да и вообще вокруг бардак!? Им не приходит в голову, что, возможно, это они подходят к решению своих жизненных проблем не с того конца и бардак вокруг именно потому, что никто не интересуется всеми этими «отвлечёнными материями». Всё начинается вот здесь. – Она постучала когтем по лбу. – Невозможно ответить на вопрос: «Какой должна быть моя страна?», не ответив на вопрос: «Кто я? Каковы мои ценности и цели?» А ведь помощь – вот она, у них перед носом. Во множестве миров существуют учения – религиозные или нет, которые призваны помочь существу максимально безболезненно взглянуть в глаза самому себе. Пользуйся не хочу.

– И… это не похоже на насилие? Ну, как… когда тебя тыкают носом в собственную лужу? Или пытаются взнуздать, чтобы погнать в нужном направлении?

– Нет. Совсем не похоже. Даже наши танаи и те ведут себя прилично. Если ты когда-нибудь надумаешь заглянуть в храм Тианы, её жрецы мило побеседуют с тобой, ни на чём не настаивая, ничего не предсказывая, помогут тебе лучше понять особенности твоего характера, предрасположенности и слабости, расспросят о нынешних целях, ненавязчиво укажут на их достоинства и недостатки, на то, соответствуют ли они твоему нраву и способностям. И потом уже ты сам, очистившись от всего наносного, со свежим, открытым взглядом на мир и себя, выберешь свой дальнейший путь – и он, как показывает статистика, скорее всего совпадёт с твоим Путём с большой буквы, о котором, заметь, танаи в разговоре даже не обмолвились. Об этом забавно говорит Феллшиор, Верховный жрец Тианы в Бриаэлларе: «Тиалианна – она всё-таки кое-что смыслит. Она понимает, что для вас лучше. Вы тоже чувствуете, что для вас хорошо. И что тут удивительного, если взгляды двух мудрых существ совпадают?!»

– Мне нравится твой мир. Но всё это звучит немного…

– Утопично? Похоже не сладкую несбыточную мечту?

– Да.

– Всё это и было мечтой долгие, долгие годы. В разные эпохи во множестве миров миллионы незнакомых между собой существ грезили о мире, где каждый сможет жить в согласии с собственной душой, где для каждого найдётся место. Они создавали научные теории и философские трактаты, писали стихи и песни, накрепко впечатавшиеся в память Бесконечного. Это им – идеалистам, фантазёрам – мы в первую очередь должны быть признательны за мир, в котором живём. Это их услышал Бесконечный. Это их замыслы он воплощает, используя наэй как инструменты.

– Без наэй мечта так и осталась бы мечтой?

– Не знаю. Не знаю, Анар. Может быть, со временем ему и удалось бы создать некий коллективный разум для управления собой… из местного сырья… Не знаю.

– Так ли важно, благодаря чему мечта сбылась? Главное, что она сбылась, – блаженно потянулся Анар.

– Мру-у, если уж на чистоту, я бы не сказала, что она уже сбылась. Она ещё в процессе… сбытия. И сбытие это идёт черепашьим шагом. Так что, уверяю тебя, в этом сочном куске мяса пока полным-полно острых косточек. Стоит расслабиться, и одна из них не преминет вонзиться тебе в нёбо.

– Ты говоришь так, будто в твоём до сих пор торчит парочка, – заметил Анар.

– Так и есть. Один из наших правителей, лап, так сказать, нашего мохнатого общества, изволил начихать на все эти распрекрасные принципы. Его стараниями мы все сейчас оказались в большой опасности.

– И кто же нам угрожает?

– Смерть, – просто ответила Аниаллу.

Радужка её вспыхнула, Анар моргнул, а когда открыл глаза, сианай перед ним не было. Он мотнул головой, пытаясь отогнать, развеять затопившее его разум видение, но безуспешно.


Анар оказался лицом к лицу с незнакомой алайкой, темнокожей и голубоглазой. На ней было строгое светлое платье с широкой юбкой, по подолу украшенной ярко-рыжими отпечатками кошачьих лап. Рядом с ней, в таком же округлом плетёном кресле, сидел худощавый алай «породистого» вида, одетый с нарочитой аккуратностью. Оба они смотрели куда-то за спину Анара, она – с глубокой печалью, он – с чуть заметной досадой.

Усилием воли Анар заставил себя «обернуться». Мимо него проплыла вогнутая золотистая стена, изрезанная множеством разнокалиберных ниш, забитых высохшими трупиками кошек. Вдоль неё на тумбах из чёрного и белого камня расселось на редкость пёстрое общество. Анару, привыкшему к единообразной, скульптурной красоте своих соплеменников, предстали алаи с кожей цвета священного молока и цвета хатти; алаи рослые, сухопарые и пучеглазые, как рыбки-неужели; алаи-атлеты с приплюснутыми носами и мощными шеями и алаи-статуэтки, пугающе тонкие в кости, с оранжевыми волосами и пушистыми кисточками на полупрозрачных ушах. Хвосты у одних были гладко выбриты, другие, напротив, щеголяли длинной, свивавшейся кольцами шерстью, а третьи выстригли на своих «пятых конечностях» узоры, превратив мех в двоеморхий бархат. Пышногрудая дама в первом ряду вывернула свои уши наизнанку, так что вибриссы торчали из них, как тычинки из кремовых калл (ну, если бы у калл были тычинки). В этом было что-то обольстительно-бесстыжее, Анар залюбовался. Её полненькая соседка загнула кончики богато опушённых ушей вперёд, повесив на них по медному рыбьему скелету. Она куталась в пальто из мышиных шкурок и подозрительно щурила зеленоватые глазищи, удлинённые стрелками тонких морщинок.

Всё это разношерстное собрание с совершенно одинаковым недовольством взирало на пожилого, богато одетого человека, который, потрясая массивным жезлом, что-то гневно кричал восседавшей в креслах паре. Он явно говорил не по-алайски, но через несколько минут Анар с удивлением обнаружил, что понимает его.

– Вам всем было бы лучше распродать своё имущество и покинуть Канирали уже сегодня!

– С какой это стати? – возмутился кто-то «на галёрке».

– С той, что завтра оно может быть конфисковано, – отчеканил человек. – В качестве компенсации за всё зло, которое вы принесли Канирали.

– Зло? – округлила глаза дама с ушами-каллами.

– Господин посол, думаю, в данной ситуации не будет нескромным напомнить вам о роли, сыгранной нашим народом в образовании вашего государства. Мы спасли вас от гнева Хеллина, мы долгие годы были гарантами вашего… суверенитета, и вот теперь, когда вы более-менее встали на ноги, мы вдруг превратились в злодеев и оккупантов? Я так должен вас понимать? – поднявшись с кресла, спросил «шибко породистый» алай. Он говорил мягким, чуть утомлённым тоном жреца-ветеринара, день за днём вынужденного извлекать из желудков храмовых котов проглоченные подвески от кадильниц.

– Именно так, – взяв себя руки, кивнул посол. – И уверяю вас, без вашей так называемой помощи мы встали бы на ноги намного, намного раньше. Нет, никто не умаляет заслуг алаев в организации Исхода, но ваши дальнейшие действия, то, насколько бесстыже вы воспользовались нашим бедственным положением, перечёркивает всё сделанное ранее добро. Нам чужда ваша культура вседозволенности, ваша… идеология. Мы отдельная, самобытная нация, кровью заплатившая за свою свободу, и Записка Эллиса гарантирует нам право оставаться таковой. Мы никому не позволим превратить себя в жалкую колонию!

– Колонию? Господин посол, я не помню ни одного случая, чтобы Бриаэллар вмешался во внутренние дела Канирали или пытался влиять на её внешнюю политику.

– Тогда позвольте мне, господа Верховные жрецы, сказать всего два слова, которые мгновенно прояснят картину, – поклонился посол. – Ар-Диреллейт. Одна из крупнейших межмировых высших школ магии процветает на землях народа, которому ведьмовство внушает глубокое, праведное отвращение. Благодаря вам мы вынуждены мириться с этим рассадником заразы. Мы не можем не то что избавиться от Ар-Диреллейт, но даже запретить им пропагандировать свой греховный – во всех смыслах этого слова – образ жизни на улицах наших городов!

– Насколько мне известно, у Ар-Диреллейт немало защитников среди жителей Канирали, в том числе и облечённых властью, – заметила Верховная жрица.

– Это и не удивительно, учитывая, какую долю в бюджете Канирали составляют налоговые отчисления школы, – поддержал её кто-то из зала.

– Никакими отчислениями нельзя искупить вред, наносимый духу наших граждан! – тут же отреагировал посол.

– Так убедите в этом собственное правительство. При чём здесь мы? – возмутился тот же голос.

– При том, что именно благодаря вам мы не можем убедить в этом часть собственного правительства, – процедил человек.

– Я не понимаю вас, господин посол, – всё так же спокойно проговорила Верховная жрица.

– Прекрасно понимаете. Ни один патриот Канирали, находясь в ясном уме, не станет защищать эту язву на теле нашей родины. Но вы большие мастера затуманивать чужой рассудок.

– И каковы доказательства того, что на ваше правительство оказывалось давление? – полюбопытствовал Верховный жрец.

– Доказательства? Всем прекрасно известно, что ваши телепаты не оставляют следов своей… деятельности. Но если раньше вы действовали тонко, и мы действительно ни в чём не могли вас обвинить, то сейчас, почувствовав, что настроения в Канирали изменились и над вашей драгоценной школой нависла реальная опасность, вы потеряли всякую осторожность. Вы испугались и грубо перетянули на свою сторону младших принцев. Если поддержку части знати можно списать на её алчность, то чем вы объясните такую неожиданную перемену в поведении Их Высочеств? Прежде они никогда не выказывали особой любви ни к вам самим, ни к вашим прихвостням-колдунам. Воистину, когда кто-то облечённый властью начинает вести себя непоследовательно – ищи алая.

– С тем же успехом я могла бы сказать, что ваши нынешние заявления являются результатом чьего-то внушения. Перемена в вашем… политическом курсе более чем неожиданна. – Верховная жрица пождала губы и сокрушённо покачала головой. – Подумайте над этим, господин посол. Хорошенько подумайте и примите меры.

В зале повисло молчание. Посол сглотнул. Плечи его вдруг как-то поникли, лицо приняло растерянное выражение.

– Что… вы?.. Что вы сделали со мной? – выдохнул он, пошатнувшись.

– Ничего. Однако вы не можете не знать, что в присутствии Верховной жрицы Аласаис любые влияющие на разум чары слабеют. Они тают, как нити сахара в горячем супе, и к их жертве возвращается способность самостоятельно мыслить, – тихо проговорила алайка. – Воспользуйтесь моим даром, посмотрите трезвым взглядом на события последних недель, о большем я не прошу.

– Всё это действительно выглядит… странным. Вы готовы поклясться, что ваши телепаты невиновны? – с видимым усилием выдавил посол.

– Да, – ни секунды не сомневаясь, ответила кошка.

Посол снова погрузился в раздумья. Никто не мешал ему. Алаи терпеливо ждали.

– Все знают, что у Верховной жрицы Гвелиарин благородное сердце. Она – одна из немногих детей Аласаис, чьему слову можно верить, и мы прислушаемся к её голосу, – сказал он наконец.

Жрица кивнула, удовлетворённо прикрыв глаза. Все трое каниралийцев поклонились и поспешили к выходу.

На этом видение закончилось.


Анар обнаружил себя лежащим на заботливо расстеленном спальнике. Аниаллу сидела рядом, от нечего делать перечерчивая себе на ногу хитроумный узор с ближайшего барельефа.

– Ну что ж, скажем спасибо твоей бабушке, да пребудет разум её в блаженном тумане, за дивную иллюстрацию, – хмыкнула она, выводя последний завиток. – В детстве твои родители могли бы неплохо сэкономить на книжках с картинками. Был бы текст, а об остальном позаботится твоя… долинность.

– Это… было? – спросил Анар, потирая затылок.

– Да. С этого странного визита начались события, о которых я собиралась тебе рассказать. Как ты видел, каниралийские послы уехали от нас ни с чем, устыдившись своих претензий. Но что толку? Гвелиарин, наша Верховная жрица, смогла вернуть чувство реальности этим троим, но до их начальства ей было не дотянуться.

– А над начальством действительно поработал телепат?

– И телепат отменный. Всего за пару месяцев ему удалось завладеть умами всех членов королевской семьи. Причём интересно, что науськивая одних подпалить нам хвосты, он в то же время пестовал в других любовь ко всему алайскому. В результате, когда король стал настаивать на аресте имущества школы Ар-Диреллейт и начале репрессий против алаев, живущих в Канирали, он столкнулся с сопротивлением. Его брат и двое младших принцев встали на защиту кошачества – о чём и говорил посол.

– И мы тут действительно ни при чём?

– На тот момент были ни при чём, а потом один из наших правителей, властитель Великого Леса Инаан, решил вмешаться. Он… Анар? Ты ещё тут? – спросила Алу, заметив, что взгляд её собеседника стал отстранённым.

– Не совсем. Опять…


– Таемасс, – прозвучал в сознании Анара исполненный силы глубокий, низкий голос.

Следом за звуком пришло и изображение – Анару явился огромный чёрный леопард. Шкура его лоснилась, усы отливали старым серебром. Он попирал лапами чей-то плоский, как крабий панцирь, череп, весь будто изъеденный ходами жуков-короедов.

– Гнев. Ярость. Зло проникает в наш мир, струится сквозь пространство и вливается в живущих. Отправляйтесь к людям в Канирали, – раскатисто прогудел кот кому-то невидимому для Анара. – Вы станете щитом на пути зла. Если не остановить эту болезнь сейчас, когда ей заражены единицы, то потом, когда она превратится в эпидемию, не в наших силах будет с ней совладать. Она поглотит и тех, кто подчинился ей добровольно, и тех, кто проявил равнодушие, и даже тех, кто противостоял ей. Бездействие – преступно…


– Это… был… он? – выдохнул Анар, открыв глаза.

– Да. Властитель Инаан собственной персоной, – хмыкнула Аниаллу, щёлкнув колпачком вечного пера; на этот раз она успела разукрасить только один палец. – Так мы тут до вечера просидим. Предлагаю запустить самоходку и продолжить разговор уже на лапах. Я проверила коридор на магию, вроде бы ничего опасного там нет.

Анар нехотя поднялся. Ему ужасно не нравилось пользоваться самоходными чарами, хотя они и избавляли от множества неприятных обязанностей. Это заклятие позволяло написать для своего тела сценарий, согласно которому оно в течение нескольких часов могло ходить, бить поклоны, полировать статуи и петь гимны совершенно самостоятельно, без участия сознания. В это время алаям ничто не мешало мысленно болтать о чём душе угодно.

Вот и сейчас, пока их заколдованные тела, бормоча молитвы, впихивали кусочки мяса в глотки десятков котов, рассевшихся вдоль стен, наши герои вернулись к прежнему разговору.

– Итак, насколько я понял, этот Инаан решил отправить своих подчинённых в Канирали, чтобы они вычислили вражеского телепата?

– Да. И это было огромной ошибкой.

– Люди поймали их? И сочли их присутствие доказательством своих подозрений?

– Нет. Каниралийцам такое вряд ли под силу. Мы и представить не могли, откуда придёт беда… но была та, которая сумела почувствовать её приближение – Властительница Тимела, соправительница Инаана. Она попробовала воспользоваться своим правом вето, но Инаан, нарушив древнейший из законов, не послушал её…


…Высокая эалийка прижалась спиной к мощному стволу. Её чёрная кожа сливалась с тёмной корой, длинный гибкий хвост затерялся среди воздушных корней. Пальцы кошки вцепились в измочаленную ветку, глаза горели, рельефные мышцы подрагивали от сдерживаемого гнева. Её уши были вывернуты назад – туда, откуда, едва пробиваясь через чёрную стену деревьев, струилось ровное мягкое сияние.

– Это Тимела, – донёсся до Анара голос Аниаллу. – Сразу после.

– Мы в Ал Эменаит?

– Да. Думаю, ты первый мужчина, побывавший в этой части леса. Мы возле Льен те анеис, Чаши Чувствующих, их святая святых. Слышишь? Они поют.

Анар навострил уши. Лес заполнили звуки – манящие, чарующие, таинственные, какие-то… совершенно потусторонние – трудно было поверить, что они родились в кошачьей гортани. Анару вдруг жгуче захотелось присоединить свой голос к их голосам, почувствовать себя частью этого восхитительного целого.

– Гимн Единения Чувств. Анеис исполняют его каждый раз перед тем, как разойтись с совета, – прошептала Аниаллу. – Однажды я пела с ними. Этого не забыть.

Тимела не двигалась с места. Видимо, она не хотела появляться на совете. Лишь когда голоса стихли, она медленно двинулась на свет. Анар последовал за ней.

Лес обрывался у обширной котловины. Воздушные корни крайних деревьев, переплетаясь и змеями сползая на дно, сплошь покрывали земляную чашу. В центре её белел небольшой водоём. Как диск полной луны, он переливался нежными оттенками золота. Примерно в хвосте над молочной гладью (параллельно ей) парил чёрный, веретенообразный камень.

– Что это за… зрачок? – мысленно спросил Анар.

– Самая лучшая «недумка», какую только можно достать. Она мешает смотрящему на неё думать. Она даёт логике пинка и освобождает дорогу интуиции, – хихикнула Аниаллу.

Среди тёмной листвы окаймлявших чашу деревьев попарно пылали десятки разноцветных огоньков – зелёных, бирюзовых, оранжевых. Их свет мягкими бликами обрисовывал морды пантер, обладательниц этих лучистых глаз. Огоньки гасли один за другим. Совет закончился, и анеис расходились по своим делам. Тимела терпеливо ждала, по-прежнему не выдавая своего присутствия.

Наконец лишь одна пантера осталась в Льен те анеис. Она лежала на свисающей над котловиной ветви, изящно скрестив передние лапы, и задумчиво смотрела на купающийся в молочном сиянии камень.

– Это Ларе. Она к'элене – наставница Чувствующих. Их вторая мать, – пояснила Аниаллу.

– Тимела пришла к ней за советом?

– Нет. Она уже приняла решение. И пришла проститься, – глухо, с болью в голосе ответила Аниаллу.

Сменив форму, Тимела спустилась на стенку чаши. В то же мгновение Ларе, резко оттолкнувшись лапами, взметнулась со своей ветви, одним прыжком перелетела через котловину и приземлилась на корень рядом с бывшей ученицей. Их морды были так близко, что длинные усы соприкасались. Тимела безропотно стерпела эту вопиющую фамильярность.

– Клыки и когти, Тимела! – прошипела Ларе. – Сын Инаана и его телепаты все-таки отбыли в Канирали? Еще вчера вечером ты была вне себя от беспокойства и доказывала, хотя мне и не надо ничего доказывать, что вмешиваться в дела Канирали – подобно самоубийству! Ты обещала еще раз поговорить с Инааном… И что же?

– Он сказал, что это мой гнев ослепляет меня, а ненависть к людям лишает меня права называться Чувствующей. «Быть может, тебе, Властительница, стоит примириться с прошлым? Ты анэис, и личные симпатии и антипатии не должны затуманивать твой внутренний взгляд», – передразнила соправителя Тимела.

– А они затуманивают?

– Нет. Я сказала ему об этом и предложила, если он не доверяет мне, выслушать других анэис.

– Твоё смирение восхищает… – скривилась Ларе.

– Он отказался. Сказал, что на этот раз ситуация слишком серьёзна, чтобы полагаться на предчувствия. Ни у меня, ни у тебя, Ларе, нет сколько-нибудь весомых доказательств…

– Тимела! – Ларе хлестнула хвостом по боку. – Ты ходишь по кругу. Вчера ты полна решимости не допустить трагедии, а сегодня ты напоминаешь домашнюю кошку, которой рачительный хозяин подрезал когти, чтобы не причиняла хлопот.

– «Обрезая мне когти», он был очень убедителен, Ларе. Он всегда убедителен: он – из Сотворенных Первыми, один из праотцов нашей расы, первый Властитель Ал Эменаит, давший имя нашему лесу, правивший им на протяжении тридцати веков… И заметь – правивший мудро.

– Даже лучшие охотники порой промахиваются, – возразила Ларе. – Я понимаю, что смущает тебя. Мне ли не знать, насколько хорошо Инаан умеет аргументировать свою позицию и как ловко он умеет бить по чужим больным места. Но ты – анэис, ты должна быть выше всего этого. Великая Аласаис! Что за блохи завелись в шкуре этого мира? С каких пор телепаты взялись спорить с Чувствующими?!

– А он и не спорит, – отозвалась опустившая голову Тимела, – он просто делает, как считает нужным, и, согласись, он заслужил это право.

– Что ты говоришь! – воскликнула Ларе, ткнувшись мордой в подбородок Тимелы, чтобы заставить ту поднять голову. – Какое право он заслужил? Разрушить веками существовавший баланс? Мы процветали и процветаем лишь потому, что уважали и уважаем свой дух кошки во всех его проявлениях, потому, что правители наши издревле в равной мере опирались на разум и интуицию. Мы помним, что у каждого и каждой из нас своя партия в великой песне жизни – и тем сильны. Телепаты думают, анализируют, мыслят холодно и рационально, анэис – чувствуют и вносят коррективы в их планы, когда это потребуется. Мир сложен. Жизнь сложна. Не до всего в ней можно додуматься, некоторые вещи можно лишь почуять. И ты, моя ученица и Властительница, должна была клыками и когтями отстаивать право решающего слова! Кому, как не тебе, знать, сколько раз советы анэис, наложенное ими вето спасало наш народ от ошибок. Вспомни, что я мурлыкала тебе в детстве: «Когда мы доверяем своей интуиции, наши глаза становятся подобными Глазам Аласаис, что смотрят на мир с высоты ночных небес. Ничто не может затуманить их взор – они выше личных чувств, выше разума и знаний. Они просто видят». В этом и есть суть нашего «неразумного» дара. Поведение Инаана противоестественно. Подозрительно противоестественно. Если бы речь шла о каком-нибудь человечишке, я списала бы эту выходку на невежество или острый приступ гордыни. Но Инаан – не человек. Он не может не понимать, что творит.

– Я во всем с тобой согласна, – кивнула Тимела. – Возможно, я проявила слабость, была недостаточно настойчива. Этого уже не исправить.

– Но это не повод лишать Ал Эменаит властительницы! – прошипела Ларе. – Уйдя к Дереву, ты вряд ли сможешь вернуться.

– Пусть так. Я устала быть пленницей своих сомнений. Я хочу знать наверняка. Хочу, чтобы мои глаза и впрямь стали подобными Глазам Аласаис.

– Тогда сама ты станешь подобной ночному небу – тёмной, холодной, далёкой от всего, что дорого тебе сейчас.

– Возможно, я просто стану собой?

– Я отдала бы лапу, чтобы это оказалось правдой, – вздохнула Ларе.


Дикая кошка Тимела летела сквозь ночную тьму. Она прыгала с ветки на ветку, взбираясь всё выше и выше, на верхние ярусы леса. Мимо проносились стайки радужных льетри, поспешно упорхнули с её дороги мохнатые бабочки. Бегущая Тимела приводила мир вокруг себя в такое же смятение, что царило в её душе. Она жаждала успокоения, искала ответов, подтверждений своим чувствам, и инстинкт, более древний, чем Инаан, более мудрый, чем все его слова и увещевания подруг, указывал ей тропу.

На границе территории совета анеис она остановилась, чтобы унять рвущееся из груди сердце. Выбрав дерево с жёсткой корой, Тимела принялась точить когти. С наслаждением изогнув спину, она сконцентрировалась на ощущениях в кончиках лап… и тут внезапно почувствовала, что кто-то недвусмысленно прихватил её за загривок. Разъярённая кошка развернулась и с размаху огрела незадачливого ухажера тяжёлой лапой по морде. Того буквально сдуло с ветки. Послышался треск ломающихся сучьев и шум листвы, сопровождающие жалобный мяв. Тимела не удосужилась даже проследить взглядом за падением своей жертвы. Благо, жертва была не только четверонога, но и наделена богиней даром всегда падать на эти самые четыре ноги.

Сделав несколько прыжков, Тимела вдруг остановилась и с тоской оглянулась через плечо. А ведь Ларе права. Визит к Дереву изменит… всё, и в той новой жизни, уже не будет места ни ночному пению с сёстрами-анэис, ни ловле лягушек в роще Зелёных Воронок, ни солнечным ваннам в День Кусачего Светила, от которых шкура покрывается смешными дымчатыми кольцами… ни бесцеремонным поклонникам, подстерегающим тебя на любимых тропах.

Тимела глухо заворчала. Сейчас не время поддаваться малодушным сомнениям. Властительница раздражённо дёрнула кончиком хвоста и продолжила свой путь...


Видимо, Анару не положено было узнать путь к сердцу Ал Эменаит: видение его поблёкло, образ Тимелы растворился в ставшей единым зелёным пятном листве.

– Так она ушла к Дереву, величайшей тайне Великого леса, ветви которого подобны корням, ибо из всего Бесконечного черпает оно свою силу и мудрость, – произнесла Аниаллу. – Не говори вслух, мы добрались до Мрака Безвременья, здесь нужно соблюдать полную тишину.

Анар огляделся – вокруг царила тьма, густая, плотная, хоть когти об неё точи. Он не видел даже глаз Алу, хотя она шла рядом, держа его за руку.

– И… что случилось дальше?

– Тимела не вернулась от Дерева, а телепаты не вернулись из Канирали. Пока они разбирались что к чему, брат короля и младшие принцы устроили переворот. Множество людей погибло, в том числе и наследник престола. Король был свергнут, после чего на трон взошёл его второй сын. О принёс извинения Бриаэллару… И тут началось самое страшное – в Канирали прилетели драконы. Верные слуги наэй Смерти. Они обвинили наших телепатов в организации переворота и забрали их в свой дом, в Серебряные скалы, где семеро эалов и находятся по сей день. Мы понятия не имеем, что с ними стало, не знаем, каким образом Веиндор собирается расследовать события в Канирали, и собирается ли вообще. Нет вестей и от моей сестры Эталианны. Она прибыла в Серебряные скалы ещё до начала всего этого безумия… и как в воду канула.

– Почему вы не попытались освободить их? Как Аласаис могла позволить кому-то судить своих детей?

– Она не в силах им помочь. С Веиндором спорить бессмысленно и сражаться с ним невозможно.

– Он что, прилетел бы и спалил Великий лес?

– Спалил? Огнём? – усмехнулась Аниаллу, хотя в голосе её не было ни капли веселья. – Нет, Анар. Веиндор есть Смерть. Как наэй Перехода, он решает, кому умереть и кем возродиться, он может убить тебя, не прибегая к оружию. Ему было бы достаточно пролететь на своих призрачных крыльях сквозь лес, сквозь деревья, сквозь птиц, зверей и эалов. Забирая души последних. А лес… лес и его неразумные обитатели ничего бы и не заметили. Веиндор не карает невинных. Раньше он вообще никого не карал, не брался быть судьёй в мирских делах, не лез в политику.

– Этого не может быть! – прошептал, почти прошипел, Анар, невольно опустив уши. – Если в Энхиарге существует раса, наделённая такой силой, то она должна уже многие тысячелетия диктовать свои правила всем остальным его обитателям. Или, быть может, так уже и происходит?

– Нет, конечно, нет, – нервно рассмеялась Аниаллу, – у драконов нет иных целей, кроме служения гармонии в Бесконечном, добру, хотя и в непонятной большинству существ форме. Они во всём подобны своему владыке, а его не интересуют ни власть, ни богатство. У них нет ни амбиций, ни страхов, ни привязанностей… в общем – никакой личной жизни. Вот такой у нас выдался весёленький год. Раньше, оказавшись в опасной ситуации, я говорила, что нас вот-вот накроет пёсьим брюхом, а теперь – теперь это брюхо превратилось в драконье. Чести, конечно, больше, но удовольствие – то ещё. Впрочем, насколько я понимаю, раз уж ты отказался от редкой возможности быть всесильным владыкой в безопасном и неизменном Руале, в скорости это будут и твои проблемы.

– Жду не дождусь, – с чувством вслух заявил Анар.

Аниаллу предостерегающе зашипела, но было уже поздно. Справа полыхнуло багровым огнём. Падая на пол, Анар подумал, что теперь он знает, каково приходится яйцу, когда кухарка разбивает его о край миски и начинает растаскивать пальцами края скорлупы… Слава Аласаис, её Тень вовремя прикончила «кухарку». Ледяные пальцы заклятия разжались, и Анар снова смог дышать.

– Что-то многовато со мной в последнее время неприятностей, – мысленно прохрипел он.

– Да уж, расслабился, мышей не ловишь. Мы, определённо, дурно друг на друга влияем, – хмыкнула Аниаллу. – Встать сможешь? Хорошо бы нам убраться отсюда поскорее. Давай помогу.

Опираясь на плечо сианай, Анар с трудом поднялся на ноги и заковылял по коридору. Через несколько сотен шагов впереди забрезжил свет. Алаи вышли в следующий зал, и Анар с тяжёлым вздохом опустился на постамент одной из статуй.

– И зачем только прекрасной госпоже сианай такая обуза? – пропыхтел он, ощупывая макушку; вроде бы череп был цел.

– Как зачем? – округлила глаза Аниаллу, убирая за уши растрепавшиеся пряди. – А, ты же не знаешь! Чтобы срезать путь через залы Возмездия, необходимо принести в жертву алая-еретика королевской крови. Ты алай? Алай. Высокородный? Высокородный. Про еретика даже не спрашиваю. Вот и оправдание твоего здесь присутствия. Тебе легче? Уже не чувствуешь себя бесталанным дармоедом? – тепло улыбнулась госпожа ан Бриаэллар.

– О нет! Моя жизнь обрела смысл! Униженно благодарю и лобызаю твои божественные лапы. – Анар качнулся вперёд, но не рассчитал силу и едва не свалился с постамента.

– Тебе только дай повод, – давясь смехом, дёрнула его за воротник сианай.

– Каюсь, грешен. Гр-решен, каюсь, – раскатисто замурлыкал Анар.


***


Анар не переставал удивляться себе. Как быстро он «оттаял», с какой лёгкостью воспринял перемены в жизни.

Трудно представить, сколько любому из его соплеменников-руалцев пришлось бы «переваривать», например, известие о том, что в Бесконечном существует сила, превосходящая Аласаис. Грозная Мать Всех Кошек вынуждена склонять голову, увенчанную короной владычицы всего сущего, перед каким-то крылатым гадом? Немыслимо. Ужасно! Лучше и вовсе не жить на свете, чем жить с грузом такого знания. А Анар? Нет, это «разоблачение», конечно, ранило его самолюбие, но отнюдь не выбило почву из-под ног... как и другие «открытия». Многое в рассказах Аниаллу изумляло, даже потрясало его, однако потрясение это проходило подозрительно быстро. Больше того – с каждым днём он чувствовал себя всё более уверенными и… счастливым. Былое отчаяние истаяло, как синяк, обработанный целебной настойкой. Мир Анара не перевернулся кверху лапами, он наконец-то встал на эти самые лапы. Дела шли именно так, как им следовало идти. Анар был там, где ему следовало быть… причём в самой что ни на есть подходящей компании.

И всё же кое-что портило эту радужную картинку. Временами его обожаемая «госпожа Пыльный Нос» уподоблялась… царице Амиалис. «Призрак» доруалского Анара тоже не давал ей покоя. Если мать видела в Анаре наивного растяпу, то Аниаллу – дракона в кошачьей шкуре, день и ночь трясущегося, не покусился ли кто на его Священную Свободу. Алу всё время осторожничала, перестраховывалась, переспрашивала – не задела ли его тем или иным высказыванием или поступком? Поначалу эта забота льстила Анару, потом начала утомлять. Всё это было донельзя странно. Если верить легендам, Тень Аласаис должна была видеть его насквозь, со всеми потрохами, как одну из тех прозрачных рыбёшек из Ал Эменаит. Но она явно не видела...

Один случай поразил Анара до глубины души. Они с Аниаллу как раз миновали Залы Правоверных, место хранения одноимённого Кодекса, и, свернув из основного коридора под тёмную клыкастую арку, вышли в какой-то узкий сырой туннель. Засунув в нос пару губчатых шариков, Алу извлекла пучок пантерьих усов, перевитых серебряной нитью, и, запалив его заклинанием, принялась зажигать лампады в нишах. Отбивая поклоны на каждой ступени, она поднялась по широкой лестнице и, словно в нерешительности, остановилась перед медной чашей, опирающейся на головы четырёх кроваво-красных котов.

– Ну вот, мы и добрались, – промурлыкала Алу, бросая остатки усов в чашу.

– Это место не похоже на Гробницы, – оглядевшись, нахмурился Анар.

– О да. Это не Гробницы, – с какой-то недоброй многозначительностью согласилась Аниаллу. – Это Залы Возмездия. Цель твоей жизни. Короткой и жалкой.

Она резко обернулась к Анару, и он отшатнулся. Перед ним стояла грозная тал сианай – настоящая, руалская, с кривым кинжалом-когтем в высоко поднятой руке. Презрение и жажда крови не обезобразили её черт, а напротив, придали им будоражащую хищную прелесть. От неё так и веяло силой, уверенностью в своём могуществе, а, как всякий руалец, Анар считал силу и уверенность весьма привлекательными.

Он решил подыграть ей… но тут его деланное изумление сменилось изумлением вполне натуральным. Аниаллу купилась – поверила в то, что он поверил ей. Она оцепенела от стыда. Решив, что её шутка, мягко говоря, не удалась, ошеломлённая собственной тупостью и чёрствостью, Аниаллу застыла, безвольно повесив руки и почти не дыша.

Несколькими минутами позже две кошки – золотая и чёрная – лежали, свернувшись одним клубком. Прилизывая вздыбившуюся шерсть на затылке Анара, Алу не переставала бормотать извинения ему в затылок – что шутка её дурацкая и крови-то требовалась всего капелька. У Анара же глаза лезли на лоб от нереальности происходящего. Взяв себя в руки (и, что уж греха таить, вдоволь насладившись прикосновениями её шершавого языка), Анар, вывернув голову, посмотрел на сианай долгим обиженным взглядом и, вздохнув, примирительно пробурчал:

– Ладно. Откуда брать будем?

– Откуда тебе будет угодно, – улыбнулась «прощённая» Аниаллу.

– И, может, обойдёмся без ножей? Своими средствами? – подумав секунду, добавил Анар.

Ему страсть как хотелось проверить одну гипотезу, но Аниаллу, увы, пришлось на сей раз воспользоваться кинжалом-когтем, а не собственными когтями – того требовал ритуал. Эксперимент пришлось отложить. Ненадолго.


***


На следующий день алаи добрались до входа в Гробницы. И… забуксовали. Массивные створки оказались на диво прочно запечатаны. Трое суток посменно Анар и Алу колдовали над хитроумными запорами, не разговаривая ни о чём, кроме магических ухищрений. Утром четвёртого дня, когда конец мучениям был уже близок, Аниаллу вернулась со «смены» в их импровизированный лагерь и застала Анара за весьма странным занятием. Привалившись к колонне, его экс-Высочество методично расцарапывал себе предплечье. Раз за разом он наносил себе длинные порезы и наблюдал, как они медленно закрывались, исчезая без следа.

– Я запустила взломщика. Если повезёт, он добьёт последние заклятья. Что ты делаешь?

– Готовлюсь к проведению опытов.

– Анар, если твоя кровь и помогла открыть одну дверь, это не значит… – устало потёрла лоб Аниаллу.

– Я ничего не говорил про дверь, – перебил её алай.

– Вот как? И что же ты… О, я поняла. Это такая психическая декомпрессия. Ты слишком быстро перешёл из среды с повышенным давлением догм и стереотипов в зону с пониженным их давлением – и повредил мозг. Как я раньше не догадалась? Нарушение координации, эйфория, а теперь вот ещё и… это.

– Ты патологически несерьёзна, – по-прежнему не глядя на неё, буркнул Анар.

– Так чем же ты всё-таки занимаешься? – усевшись рядом, спросила Аниаллу.

– Решаю головоломку. Пытаюсь понять, что может вогнать в краску Тень Аласаис?

– С энвирзийской бранью ты не знаком, так что вряд ли тебе удастся нацарапать на себе нечто, способное смутить мою всесторонне образованную персону, – усмехнулась Аниаллу.

– Не думаю, что дело здесь в тексте. В прошлый раз текста вообще не было, а эффект был достигнут.

– Какой такой прошлый раз? Я что, уже была жертвой изуверских опытов?

– Нет. Пока я только наблюдал. Под «тем разом» я имею в виду момент нашего знакомства, когда Твоё Богоподобие изволило располосовать мне руку, доказывая, что оно, то есть ты – тал сианай. Ты оцарапала меня и покраснела. Что же могло быть тому причиной? – спросил Анар, и от его пытливого взгляда Алу стало не по себе. – Из моих более поздних наблюдений следует, что ты смущаешься и, я бы сказал, пугаешься каждый раз, когда тебе кажется, что ты вторглась в моё личное пространство, покусилась на мою свободу. Свободу воли в первую очередь. Помнишь тот случай с рыбой – яркий образец!

– Уважать чужую свободу – вполне естественно, – пожала плечами Аниаллу.

– Не будем спорить, – поднял руку Анар. – Но в вышеупомянутый день нашего знакомства ты не прибегала к телепатии, предпочтя наглядно продемонстрировать мне, что ты тал сианай, вместо того чтобы просто внушить мне веру в это.

Аниаллу кивнула.

– Отсюда вопрос – что могло тебя так смутить? Возможно, в тот момент ты поняла, что кто-то другой оказал на меня некое влияние.

– Можно придумать тысячу причин… – быстро проговорила Алу.

– Но верна-то только эта, не так ли? – довольно улыбнулся Анар.

Сианай промолчала.

– Прекрасно. Осталось только установить, что именно это было за вмешательство. Что мы имеем? Раны, нанесённые мне твоими когтями, заживали в два этапа. Сначала они затягивались так, будто я сам оцарапал себя, без всяких световых эффектов и сверхъестественных ощущений, если не считать эдакой блаженной истомы, будто ты не оцарапала меня, а поцеловала. Моё излечение вогнало тебя в краску, и ты поспешила воспользоваться своими чарами тал сианай. На этот раз синий свет и ощущение снисхождения божественной благодати присутствовали.

– Ты очень наблюдателен, – вздохнула Алу.

– И я спрашиваю себя, свидетельством чего может быть способность исцеляться от ран, нанесённых Когтем Карающим? – воодушевлённо продолжал Анар. – Вероятно, какого-то особого Пути.

– Анализ крови на Путь? Забавно, – выдавила Аниаллу.

– Забавно, – кивнул Анар. – Это вообще всё охвостеть как забавно. Но только не для тебя. Ты терзаешься, а значит, в этом особом Пути есть какой-то подвох. Причём подвох этот тебе таковым не кажется – иначе ты не смутилась бы, а преисполнилась негодования, как тогда, когда узнала о том, что мать украла мою память. Но ты уверена, что я, в силу болезненного драконьего свободолюбия, выгоды своей от этого предопределения уразуметь не смогу.

– Думаю, слово «выгода» тут не совсем подходящее… – попыталась вставить слово Алу.

– И последний момент, – «добил» её Анар. – Моя вышеупомянутая истома и степень твоего вышеозначенного же смущения наводят на мысль, что это предопределение касается нас обоих.

– Какая вопиющая, бесстыжая, возмутительная наглость, – отведя глаза, пробормотала Аниаллу, и Анар вдруг почувствовал себя странно взрослым рядом с этим… священным котёнком.

Да, именно священным котёнком, который внушает благоговение своей богоизбранностью, способностью проводить в мир благодать Аласаис, но в то же время остаётся котёнком, сующим лапы в жаровни с благовониями и боящимся уборщиков-рабов.

– Ты и вправду думаешь, что я впаду в истерику, узнав, что у нас с тобой общий Путь?

– Не в истерику, а в ярость, – вздохнула Аниаллу.

– Поразительно. Скажи, это моя… драконовость не позволила тебе заглянуть в мою душу – увидеть, что я хоть и полудракон, но всё-таки не полудурок?

– Нет. Будь я простой алайкой, она, конечно, помешала бы… но я не простая алайка.

– Это уж точно, – многозначительно сказал Анар. – И что же тогда не даёт Твоему Богоподобию развеять тяжкие сомнения? Тем более что я совсем не возражаю.

– Драконы – существа непредсказуемые. Хотя сейчас ты кажешься мне даже большим алаем, чем я сама, я не могу…

– Считать себя застрахованной от обвинения в ментальном изнасиловании, – буркнул Анар.

– Мне по силам заглянуть в твои мысли, но, при всём моём сианайстве, высока вероятность, что ты это заметишь. И как это будет выглядеть? Мало того, что я ни с того ни с сего свалилась тебе на голову, так ещё тут же принялась в твоей голове копаться.

– Своими маленькими грязными лапками, – подсказал Анар, глядя на Алу так, будто у неё выросло третье ухо.

– Я дорожу тобой, – проигнорировав его шутливый тон, с чувством сказала сианай.

– Я тоже дорожу тобой. И именно поэтому я не против такого Пути и того, чтобы ты лезла мне в голову…

– Грязными лапками, – в свой черёд вставила Аниаллу; она наконец улыбнулась, и от этой улыбки им обоим стало значительно легче.

– Ну, лапки лучше предварительно продезинфицировать. А то мало ли что. – Анар помолчал и, посерьёзнев, добавил: – Я люблю тебя, доверяю тебе и хочу, чтобы ты видела меня так же ясно, как я вижу тебя.

– И… тебя не пугает, что это – навсегда?

– Есть вещи, которыми невозможно пресытиться. Посмотри и сама увидишь.

Аниаллу прикрыла глаза и посмотрела. Он не лгал ни ей… ни себе. Он почувствовал связь между ними задолго до того, как она впервые произнесла слово «Путь», говоря о любви между существами. Ощущение прочности этой связи ничуть не пугало Анара, оно лишь несколько притупляло остроту его чувств, превращая страсть в блаженную, безмятежную нежность – спокойную и немного горделивую.

– Вот как всё славно устроилось, – сказал Анар, когда Алу медленно, словно пробудившись от глубокого, сладкого сна, подняла увлажнившиеся ресницы. – А я-то уж было начал жалеть, что ты оказалась тал сианай, а не служанкой моей матери.

Аниаллу недоумённо дёрнула ухом, а потом, вспомнив, с какой целью Амиалис подсылала к Анару своих помощниц, рассмеялась:

– Помнится, ты напророчил нашему царственному союзу не самое радужное будущее: я – в могиле, ты – в дурдоме.

– Дурхраме, – поправил Анар. – Думаю, трагический финал только придал бы нашей истории очарования. Какой был бы роман! Эх, Амиалис, Амиалис… Приятно было обнаружить, что, хотя мать и подвела, о наших судьбах позаботилась гораздо более опытная сводня. Вот. Я сознался. Теперь можешь считать меня мерзким приспособленцем.

– Ты и вправду можешь быть очень мерзким, – сказала Аниаллу и, склонив голову набок, посмотрела на Анара с такой нежностью, что у него закружилась голова.

Нагнувшись, он ласково потёрся кончиком носа об её переносицу.

– А ещё я могу быть въедливым, занудным, рассеянным и… склонным к самокопанию. Клещом-меланхоликом.

Аниаллу провела щекой по его щеке и, касаясь губами кромки уха, промурлыкала:

– Летающий клещ-меланхолик и философствующая мокрица с раздвоением личности. Мы с тобой определённо друг друга стоим.

Хрюкнув от смеха, Анар легонько цапнул её за порозовевшую шею и прижал к груди свой ненаглядный Коготь Карающий.