Федор Михайлович Достоевский Том Повести и рассказ

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
1   ...   28   29   30   31   32   33   34   35   36

Примечания



В первом томе Собрания сочинений Ф. М. Достоевского печатаются художественные произведения 1846–1847 гг.: роман «Бедные люди», петербургская поэма «Двойник», рассказы «Роман в девяти письмах», «Господин Прохарчин» и повесть «Хозяйка». В приложении печатается написанный совместно Достоевским, Некрасовым и Григоровичем юмористический рассказ «Как опасно предаваться честолюбивым снам» (1846)

По признанию Достоевского, «сочинять» он начал еще в родительском доме, в Москве По дороге из Москвы в Петербург, куда братья Достоевские ехали в мае 1837 г. (вместе с отцом) для поступления в Главное инженерное училище, оба они мечтали «только о поэзии и о поэтах», M M Достоевский «писал стихи, каждый день стихотворения по три, и даже дорогой», а его младший брат, которому в это время было «всего лишь около пятнадцати лет отроду», под влиянием Жорж Санд «беспрерывно в уме сочинял роман из венецианской жизни» (Дневник писателя. 1876. янв. Гл. 3. § 1).

Несмотря на неблагоприятные условия, Достоевский продолжал писать и в Инженерном училище, где нередко просиживал ночи над своими тетрадками. По свидетельству друга молодости писателя, доктора А. Е. Ризенкампфа, в 1840–1842 гг он работал над двумя драматическими опытами — «Мария Стюарт» и «Борис Годунов». Возможно, что в училище была начата и последняя известная нам по названию юношеская драма Достоевского «Жид Янкель», которую в письме к брату от второй половины января 1844 г. он называет «оконченной»

Таким образом, первые известные нам по названию литературные опыты Достоевского были драматическими, сюжеты их имели исторический характер. И все же истинным призванием Достоевского, как показало его последующее писательское развитие, было поприще не драматурга, а романиста. И притом его всегда занимало не столько отдаленное прошлое, сколько собственная его трагическая и противоречивая эпоха, воспринятая во всей ее внутренней драматической сложности.

Писем за последние три года пребывания писателя в училище до нас дошло мало К тому же свои литературные занятия этих лет он, по единодушному свидетельству мемуаристов, тщательно скрывал почти ото всех окружающих. Этим объясняется относительная скудость дошедших до нас сведений о первых литературных опытах Достоевского. Лишь с конца 1843 г. — после того как Достоевский (12 августа 1843 г.) окончил «полный курс наук» в верхнем офицерском классе училища и был зачислен в чертежную Инженерного департамента, — положение меняется. По письмам его к брату M. M Достоевскому, которые читатель найдет в последнем томе настоящего издания, мы получаем возможность проследить с этого времени движение главных, быстро сменяющихся литературных замыслов будущего писателя.

В конце 1843 г., во время рождественских праздников, Достоевский переводит «Евгению Гранде» Бальзака; перевод этот, напечатанный в журнале «Репертуар и Пантеон» (1844. № 6. С. 386–457; № 7. С. 44-125), явился для Достоевского не только средством заработка, но и серьезной литературной школой. Отказ от завершения юношеских драматических опытов и обращение к переводу «Евгении Гранде» были симптоматичны. Драматическая история любви и страданий молодой девушки дочери провинциального скряги, обнаружившей в борьбе за чувство к недостойному кузену незаурядную стойкость и силу сопротивления — история, разыгрывающаяся в обстановке прозаической современности на глазах жителей ничтожного провинциального городка, — стала во многом прообразом искомой Достоевским формы современного «романа-трагедии», к которой начинающего писатчря вел путь его длительных художественных исканий. Перевод «Евгении Гранде» подготовил Достоевского к созданию своего оригинального опыта социально-философского и психологического романа-трагедии, построенного на материале уже не французской, а русской жизни. Подобным опытом явился первый роман Достоевского «Бедные люди».

Вслед за «Евгенией Гранде» (возможно, еще не кончив перевода этого романа) Достоевский в конце декабря 1843 — январе 1844 г. замышляет втроем — вместе со старшим братом и бывшим товарищем по училищу О. П. Паттоном — перевести роман Э. Сю «Матильда». После выяснившегося в феврале крушения этого замысла (по вине Паттона) он один в апреле — мае 1844 г. переводит роман Ж. Санд «Последняя Альдини», но, почти закончив этот перевод, бросает его, так как узнает, что роман Санд уже был переведен на русский язык в 1837 г.

Неудача с проектами переводов Э. Сю и Ж. Санд отрезвляет молодого Достоевского, побуждая отказаться от продолжения переводческой работы. Это дает ему возможность всецело отдаться писанию романа «Бедные люди», интенсивная работа над которым продолжается в течение всего 1844 и первых месяцев 1845 г. В ходе этой работы Достоевский окончательно самоопределился как писатель, и с этого времени начинается новая глава его литературной биографии.

Завершение «Бедных людей», знакомство с Григоровичем, Некрасовым, Белинским, ставшее широко известным уже в течение первых недель после окончания романа признание Белинским и его кругом общественного значения «Бедных людей» и большого таланта начинающего писателя определили будущее Достоевского. Вместе с тем уже в «Бедных людях» и других ранних произведениях раскрылись многие особенности его дарования.

В произведениях Грибоедова, Пушкина, Лермонтова главным героем был представитель лучшей, независимой части русского дворянства. Таковы Чацкий, Онегин, Ленский, Гринев (при всем отличии его от трех первых), Печорин. Пушкин весьма критически относился к современной ему русской аристократии, характерной представительницей которой для него была графиня Фуфлыгина — «наглая дура».7 Но современной знати — потомкам «случайных людей» — и придворному обществу он противопоставлял традицию старинного дворянства, предки которого оставили славный след на страницах русской истории, а обедневшие их потомки превратились в представителей «страшной стихии мятежей», стали главной силой декабристского движения. Союз лучших людей честного, независимого дворянства и народа, союз потомков Гриневых и Пугачевых — такова формула будущей русской истории, предложенная Пушкиным. И точно так же Грибоедов противопоставляет миру Фамусовых и Скалозубов Чацкого, а Лермонтов России николаевских «голубых мундиров» — Печорина. Другое мы видим у Гоголя. Его герои в «Вечерах» — молодые представители «поющего и пляшущего племени», сельские дивчины и парубки, Левко и Ганна, кузнец Вакула и Оксана; в истории Украины — отстаивающие народный уклад жизни и народные моральные нормы Данило Бурульбаш и Тарас Бульба, а в петербургских повестях — безродные художники Чартков и Пискарев, мелкие чиновники Поприщин и Башмачкин. Славное историческое прошлое старинных дворянских родов, их прошлые заслуги перед родиной, конфликт между «старым» и «новым» дворянством, превращение потомков благородного и независимого старого дворянства в носителей «страшной стихии мятежей» — все эти вопросы, так сильно волновавшие Пушкина — историка и художника, остались вне поля зрения Гоголя в его художественных произведениях и исторических статьях. Русское дворянство в изображении Гоголя мало чем отличается по своему духовному и моральному уровню от русского чиновничества, как и от всего обрисованного им мира «мертвых душ».

Молодой Достоевский исходит в своем изображении современной России из гоголевской традиции. Вопрос о судьбах русского дворянства и его культурных начал приобретает позднее для Достоевского весьма важное значение. Но вопрос этот займет его лишь со второй половины 60-х годов — в «Идиоте», «Бесах», «Подростке>, «Братьях Карамазовых» В творчестве же молодого Достоевского нет следов интереса к славному историческому прошлому дворянской России и вопросу о будущем русского дворянства. Любимые его герои — чиновники, обитатели петербургских «углов» или молодые интеллигенты-«мечтатели», разночинцы.

Во «Введении» к «Ряду статей о русской литературе» (1861) Достоевский писал о Гоголе: «Были у нас и демоны, настоящие демоны; их было два (Гоголь и Лермонтов. — Г. Ф. ), и как мы любили их, как до сих пор мы их любим и ценим! Один из них все смеялся; он смеялся всю жизнь и над собой и над нами, и мы все смеялись за ним, до того смеялись, что наконец стали плакать от нашего смеха. Он постиг назначение поручика Пирогова; он из пропавшей у чиновника шинели сделал нам ужасную трагедию. Он рассказал нам в трех строках всего рязанского поручика, — всего до последней черточки. Он выводил перед нами приобретателей, кулаков, обирателей и всяких заседателей. Ему стоило указать на них пальцем, и уже на лбу их зажигалось клеймо навеки веков, и мы уже наизусть знали: кто они и, главное, как называются. О, это был такой колоссальный демон, которого никогда не бывало в Европе и которому вы бы, может быть, и не позволили быть у себя». Вошедшая в эти восторженные строки характеристика «Шинели» — повести, где «из пропавшей у чиновника шинели» Гоголь «сделал нам ужасную трагедию», непосредственно подготовляет и предвосхищает мотивы ранних романов и повестей Достоевского.

В воспоминаниях о Достоевском художник К. А. Трутовский рассказывает о посещении им Достоевского в ноябре — декабре 1844 г., в период работы писателя над романом «Бедные люди»:

«Встретил меня Федор Михайлович очень ласково и участливо и стал расспрашивать меня о моих занятиях. Долго говорил со мною об искусстве и литературе, указывал на сочинения, которые советовал прочесть, и снабдил меня некоторыми книгами. Яснее всего сохранилось у меня в памяти то, что он говорил о произведениях Гоголя. Он просто открывал мне глаза и объяснял мне глубину и значение произведений Гоголя».8

О том, что Пушкина и Гоголя Достоевский уже в 40-х годах «ста вил выше всех», что Гоголя он «никогда не уставал читать и нередко читал его вслух, объясняя и толкуя до мелочей», причем «почти каждый раз», закрывая «Мертвые души» восклицал: «Какой великий учитель для всех русских, а для нашего брата, писателя в особенности! Вот так настольная книга!» — вспоминает и другой знакомец молодого Достоевского — врач С. Д. Яновский (там же, с. 163).

О горячем восхищении Гоголем, постоянном перечитывании его произведений в пору «Бедных людей» Достоевский вспоминает в январском выпуске «Дневника писателя» 1877 г Возвращаясь здесь мысленно к началу своего знакомства с Некрасовым и вспоминая день, когда он отдал Григоровичу и Некрасову для прочтения рукопись «Бедных людей» Достоевский пишет: «Вечером того же дня, как я отдал рукопись, я пошел куда-то далеко, к одному из прежних товарищей мы всю ночь проговорили с ним о „Мертвых душах“ и читали их, а который раз не помню. Тогда это бывало между молодежью; сойдутся двое или трое „А не почитать ли нам, господа, Гоголя!“ — садятся и читают, и, пожалуй, всю ночь Тогда между молодежью весьма и весьма многие как бы чем-то были проникнуты и как бы чего-то ожидали»

И далее, рассказывая о ночном посещении его Григоровичем и Некрасовым, поспешившими сообщить ему о восторге, который вызвало у них чтение «Бедных людей», Достоевский добавляет: «Они пробыли у меня тогда с полчаса, в полчаса мы бог знает сколько всего переговорили, с полслова понимая друг друга, с восклицаниями, торопясь; говорили и о поэзии, и о правде, и о тогдашнем положении разумеется, и о Гоголе, цитуя из „Ревизора“ и из „Мертвых душ“.».

Вслед за Гоголем (и Пушкиным «Домика в Коломне» и «Медного всадника», а отчасти и Лермонтовым — создателем «Штосса») молодой Достоевский ставит в центр своего творчества тему Петербурга, объединяя в изображении Петербурга беспощадный реализм и фантастику, которая у Достоевского, как и у Гоголя, не противостоит реальности, а вырастает из нее В позднейшем творчестве Достоевского тема «фантастичности» Петербурга, петербургских чиновников и петербургских мечтателей перерастает в тему фантастичности всего «петербургского периода русской истории», обусловленной трагическим разрывом верхов и низов.

Но унаследовав от Гоголя его «незаметного» героя-чиновника, равно как и тему глубокой «фантастичности» реальной жизни Петербурга, молодой Достоевский придал традиционным для литературы 40-х годов гоголевским темам новый, оригинальный исторический поворот.

В повестях Гоголя духовный мир Акакия Акакиевича или Поприщина изображен преимущественно под одним углом зрения — отражения в нем мертвящей скуки и идиотизма чиновничьего существования Достоевский же понимает, что духовный мир бедного человека формируется под влиянием различных и даже противоположных общественных обстоятельств. Бедность, отсутствие образования, отупляющий труд принижают бедных людей, разъединяют их, но вместе с тем тяжелая жизнь обитателей «чердаков» и «подвалов» способствует возникновению у них взаимного понимания, ощущения солидарности с другими бедняками, рождает у трудящегося человека чувство гордости и презрения к праздным обитателям «раззолоченных палат», сознание своего превосходства над ними. Это более сложное понимание взаимодействия между характерами и общественными обстоятельствами позволило Достоевскому дать более многостороннее, чем у Гоголя, изображение психологии «маленького» человека

Уже у Гоголя его петербургские герои — «мечтатели» Это относится не только к Пискареву или Чарткову, но и к Поприщину, Акакию Акакиевичу и даже к майору Ковалеву и Хлестакову, ложь которого — своеобразная мечта о недоступных ему тонкостях жизни высшего общества. «Мечтателями» — пусть их мечта и мечта невысокого полета — можно назвать в известном смысле и «непетербургских» персонажей Гоголя — Городничего и даже Чичикова.

Но гоголевские чиновники и мечтатели — объект наблюдений со стороны. Достоевский же делает в новую эпоху своих героев не только объектом внешнего наблюдателя Он одаряет их сложным внутренним миром, раздвигает границы их самосознания, сферу их наблюдений, дает им право судить о себе и других.

Герои романа «Бедные люди» Макар Алексеевич Девушкин наблюдает жизнь других петербургских бедняков, анализирует свое положение и положение каждого из них, задает себе вопросы, сопоставляет себя и других. В этом внимании к самосознанию «бедного человека» состояло отличие романов и повестей молодого Достоевского от петербургских повестей Гоголя. «Бедный человек», изображенный в «Станционном смотрителе» и «Шинели», стал в 40-х годах, по Достоевскому, читателем и судьей этих произведений. А потому художнику недостаточно уже было призвать более развитого читателя увидеть в нем «своего брата во человечестве»: Достоевскому нужно было в изображении «бедного человека» раскрыть его внутренний мир, учесть собственные его читательские требования к литературе. Ибо литература обращалась теперь также к нему самому

Молодой писатель передает в «Бедных людях» речь самим героям, приобщая читателя к их точке зрения на вещи, к прихотливой смене их «текучих» внутренних душевных состояний. «Элементарный» — но в этой своей элементарности предельно цельный, типичный и выразительный — гоголевский герой дробится у Достоевского, сменяется персонажами духовно сложными и в то же время внутренне раздробленными, а гоголевская социально-иерархическая статика — социальной динамикой. Вместо полярности высокого авторского «я» и противостоящих ему «ничтожных» персонажей перед нами — художественный мир, где дистанция между автором-повествователем и героями почти полностью уничтожена, так что внутренние борения и психологические тайны души героев оказы ваются предельно близки к внутренним борениям автора, к сокровенной сути собственных его интеллектуальных, социальных и нравственных исканий.

Путь Достоевского вел к синтезу гоголевских, пушкинских и лермонтовских элементов: главным предметом размышлений Достоевского в новую эпоху становился не простой, внутренне элементарный, а сложный по своей психологии человек. Достоевский двигался по пути всестороннего исследования как положительных, так и отрицательных задатков своих героев, исследования свойственной этим героям внутренней борьбы душевных противоречий и терзаний.

Если в «Бедных людях» писатель раскрыл скрытую внутреннюю красоту, душевную чистоту своих героев, заставив читателя полюбить Макара Алексеевича и Вареньку, приобщиться душой и сердцем к их радостям и страданиям, то в двух следующих повестях — «Двойнике» и «Господине Прохарчине» Достоевский обрисовал мир «маленьких» униженных людей столицы с другой стороны. С участием и юмором писатель обрисовал здесь те болезненные идеи и настроения, которые несправедливые, беспощадные к нему условия жизни могли рождать в душе бедного человека Таковы обидчивость и мнительность Голядкина мрачная страсть к приобретению и накоплению, сжигающая и губящая Прохарчина.

Белинский и воспитавшиеся под влиянием его идеи писатели «натуральной школы» были одушевлены в первую очередь задачами борьбы с самодержавием и крепостным правом. Горячо сочувствуя бедному человеку — мелкому чиновнику, интеллигенту-разночинцу, крепостному крестьянину, — они страстно защищали его человеческое достоинство и право на счастье Достоевский же в повестях и рассказах, созданных после «Бедных людей», все большее внимание уделяет анализу сложной психологии бедного человека. И в душе его молодой писатель открывает клубок глубоко запрятанных внутренних противоречий, непрерывно совершающуюся борьбу пробивающихся ростков доброты и человеколюбия с болезненной гордостью, «амбицией», тяготением к индивидуалистическому самоутверждению в скрытом мире своего одинокого душевного «подполья».

Постепенно определявшееся в процессе писательской эволюции молодого Достоевского направление его творческих исканий, лишь частично совпадавшее с общественно-литературной программой писателей «натуральной школы», стало причиной его расхождений с Белинским, обнаружившихся после выхода в свет «Господина Прохарчина» и в особенности «Хозяйки» — произведений, побудивших Белинского вступить в горячий и резкий спор с молодым Достоевским. Но ни охлаждение Белинского к «Двойнику», отраженное в его неоднозначных отзывах об этой повести (которые приводятся в комментариях к ней), ни отрицательные отзывы великого критика о «Господине Прохарчине» и «Хозяйке» не заставили Достоевского свернуть с избранного пути психологического изучения души человека большого города в ее сложности и внутренних противоречиях. Путь этот привел Достоевского в 1847–1848 гг. к обращению — наряду с продолжением разработки темы «маленького человека» петербургского чиновника — к новой для него теме интеллигента-«мечтателя». Обратившись к исследованию типа петербургского «мечтателя» в июне 1847 г в последнем из фельетонов цикла «Петербургская летопись» (цикл этот публикуется во втором томе настоящего издания), Достоевский продолжил исследование это в повести «Хозяйка», заключающей данный том. Она открыла новый период в творчестве молодого Достоевского, тесно связанный в духовной жизни писателя с участием в кружках петрашевцев, которое определило во многом творческое развитие Достоевского в 1847–1848 гг.

«У меня бездна идей; и нельзя мне рассказать что-нибудь из них хоть Тургеневу н<а> пр<имер>, чтобы <…> во всех углах Петербурга не знали, что Достоевский пишет вот то-то и то-то», — писал Достоевский брату 16 ноября 1845 г. И в письме от 1 апреля 1846 г. снова: «Идей бездна и пишу беспрерывно». Из этих разнообразных «идей» лишь немногие успели получить в 1846–1847 гг. литературное воплощение, некоторые другие, неосуществленные, известны нам по письмам Достоевского, Вот главные из них.

8 октября 1845 г. молодой писатель с увлечением сообщил брату о задуманном Некрасовым юмористическом альманахе «Зубоскал», который должен был выходить под редакцией Григоровича, Достоевского и Некрасова, но был запрещен цензурой. Отзвуками увлечения Достоевского этим проектом Некрасова явились написанное им тогда же объявление об издании «Зубоскала» и участие в создании коллективного рассказа-фельетона «Как опасно предаваться честолюбивым снам», который предназначался первоначально для этого же альманаха Достоевский собирался написать для «Зубоскала» и другой рассказ, оставшийся неосуществленным, — «Записки лакея о своем барине» (см. письмо к M. M. Достоевскому от 8 октября 1845 г.).

Позднее, весной 1846 г., в связи с решением В Г. Белинского оставить «Отечественные записки» и выпустить альманах «Левиафан», Достоевский приступает к работе над двумя повестями, предназначавшимися для названного альманаха О них он пишет брату 1 апреля 1846 г. «Я пишу ему <Белинскому> две повести: 1-е) „Сбритые бакенбарды“, 2-я) „Повесть об уничтоженных канцеляриях“, обе с потрясающим трагическим интересом и — уже отвечаю — сжатые донельзя. Публика ждет моего с нетерпением. Обе повести небольшие <…>. „Сбритые бакенбарды“ я кончаю».

Судьба обеих указанных повестей сложилась по-разному. О «Повести об уничтоженных канцеляриях» Достоевский в дальнейших письмах к брату не упоминает. Отзвуки этого замысла, им оставленного, есть в рассказе «Господин Прохарчин» (см об этом в примечаниях к этому рассказу) Над «Сбритыми бакенбардами» же Достоевский, как видно из писем к брату, продолжал работать до конца октября 1846 г., когда отказался от завершения повести, по-видимому, под влиянием определившегося к этому времени неуспеха «Господина Прохарчина», заставившего писателя искать в творчестве новых путей (см. об этом в примечаниях к «Хозяйке»).

Восстановить сюжет «Сбритых бакенбард» помогает один из эпизодов повести Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» (1859; наст, изд., т. 3). «Мне положительно известно, — заявляет здесь рассказчик, — что дядя, по приказанию Фомы, принужден был сбрить свои прекрасные, темно-русые бакенбарды. Тому показалось, что с бакенбардами дядя похож на француза и что поэтому в нем мало любви к отечеству» (ч. 1, гл. 1). Приведенный отрывок делает вероятным предположение, что фабула «Сбритых бакенбард» была связана с имевшими место при Николае I гонениями на бороды, усы и бакенбарды, ношение которых считалось проявлением дворянского и чиновничьего «вольномыслия» и было запрещено гражданским чиновникам специальным указом от 2 апреля 1837 г.9 За ношение вопреки указу длинных волос и бороды одно время преследовался во время службы переводчиком в министерстве иностранных дел и Петрашевский, вынужденный в конце концов сбрить их.10 Это делает вероятной догадку, что сюжет повести «Сбритые бакенбарды» мог быть прямо или косвенно связан с соответствующим эпизодом из биографии Петрашевского. Достоевский познакомился с ним как раз весной 1846 г Обращает на себя внимание, что на последних страницах повести «Хозяйка» полицейский чиновник Ярослав Ильич изображен, напротив, отрастившим бакенбарды — по-видимому, после оставления службы в полиции (или увольнения).

Чтобы исчерпать те неполные сведения о творческих замыслах Достоевского 1846–1847 гг., какими мы располагаем, следует упомянуть еще о повести, обещанной Достоевским в августе-сентябре 1847 г. Некрасову (вместо этой повести для Некрасова был написан рассказ «Ползунков» — наст, изд., т. 2), и о задуманной им осенью 1846 г. переработке «Двойника» (см. примечания к этой повести)

Наконец, нужно отметить и одну особенность ранних произведений Достоевского, в различных его повестях 1840-х годов нередко фигурируют одни и те же персонажи, переходящие из одного произведения в другое Так, спившийся чиновник Емельян Ильич, скатившийся на «дно» (который впервые появляется в романе «Бедные люди»), снова всплывает в рассказе «Честный вор» (1848), жандармский офицер Ярослав Ильич фигурирует в «Господине Прохарчине» и «Хозяйке», а несколько позднее чиновник-карьерист Юлиан Мастакович — в повести «Слабое сердце» и рассказе «Елка и свадьба» (1848) и т д. Это дает основание полагать, что у молодого Достоевского возникала идея (возможно, подсказанная опытом Бальзака) объединить свои ранние произведения в один повествовательный цикл, связав их образами персонажей, которые, переходя из одного произведения в другое, освещались бы в них с разных сторон, в разные моменты своей биографии. Однако замысел этот не был доведен до конца

Текст произведений Достоевского подготовлен Т. И. Орнатской. Примечания составлены редактором тома Г. М. Фридлендером, которому принадлежит также настоящее послесловие.