«Эндемик», 2006 Затерянные в песках

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3

День третий

Ночь выдалась тревожной. Проливной дождь хлестал до рассвета. Порывы ураганного ветра грозили унести наше хлипкое жилище, и только тяжесть наших тел удерживала палатку в более-менее устойчивом положении. Вдобавок ко всему к нам в палатку, вероятно, спасаясь от дождя, набились тучи комаров, для которых наши лица и руки моментально превратились в столовую на сотни посаженных мест.

С грехом пополам мы кое-как заснули. Наутро, выкарабкавшись наружу, мы с ходу приняли душ, устроенный нам потоком воды с прогнувшихся ольховых ветвей. Трава вокруг также была насквозь мокрая, так что в считанные минуты и мы промокли до нитки. Впрочем, мы слишком закаленные путешественники, чтобы расстраиваться из-за таких пустяков. Тем более что солнце уже встало и стремительно прогревало почву и воздух.

Наскоро позавтракав, быстро собираемся и снова в путь. По дороге решаем зайти в лесничество. Переговоры со здешними стражами леса не заняли много времени. Быстро договорившись насчет наших рюкзаков и ночлега на будущую ночь (после пережитого ночью нас что-то потянуло под крышу), поподробнее узнав дорогу, налегке устремляемся к заветной цели.

Мы выступаем с ощущением некоторого беспокойства. Не ждет ли нас разочарование? Не заросли ли эти самые "буруны" со времени моего последнего посещения, превратившись в банальный молодой сосняк? Окружающий нас пейзаж пока не внушает особого оптимизма. Все те же сосновые леса со всеми необходимыми атрибутами: синицами, пухляками, поползнями, дятлами. Вдоль дороги встречаются обычнейшие овсянки, лесные коньки, коноплянки, щеглы. И стоило тащиться в такую даль, чтобы на них любоваться? Вдобавок ночной дождь сделал напрочь невозможным чтение следов на песке. Саша несколько приободряется, найдя перо ушастой совы.

Мир насекомых также не блещет уникальностью. Под ногами суетятся всё те же прыткие степные муравьи, неторопливым ручейком струятся по хорошо утоптанной тропе луговые муравьи. Здесь же заметны черные садовые муравьи, которых в любом саду полно. Некоторое разнообразие вносят муравьи-жнецы. Это, по крайней мере, вносит некоторый степной колорит.

Пройдя несколько километров, выходим на открытое поле с сосновой лесополосой посередине. Вероятно, здесь когда-то выращивали рожь (отдельные растения видны на обочине), но сейчас поле заброшено и заросло вейником. Вдоль лесопосадки летают какие-то бабочки: белянки и голубянки.

Ещё через несколько километров мы выходим в те места, где шли вчера. Перед нами открывается вид на широкую долину Матюшины. Левее виден заброшенный летний пастуший лагерь. Замечаем чуть дальше к северу небольшой песчаный холм, заросший сосной более, чем на половину. Недолго думая, решаем забраться на него, дабы оглядеться.

Сказано - сделано. Продравшись сквозь совсем молодой (не более десяти лет) сосняк, взбираемся на холм. И здесь нашему взору открывается вид, потрясший воображение. На значительной площади (позднее по данным глазомерной съемки удалось рассчитать её, и получилась цифра порядка 2000 га) перед нами почти до горизонта - барханы, барханы, барханы... Словно бы мы по мановению волшебной палочки перенеслись на тысячи километров южнее и оказались где-нибудь посреди Кара-Кумов или Сахары.

Кое-где, правда, сосна проникла и сюда, но хозяйкой здесь это выносливое дерево себя явно не чувствует. Она здесь явно временный гость. Кое-где видны обнаженные корни упавших деревьев. Воронежская Сахара в упорной борьбе отстаивает своё право на существование.

Волнующий момент - нога вступает на рыхлый песок и погружается в него по щиколотку. Барханы вздымаются перед нами, как океанические волны. В ущельях между ними прячутся группки молодых сосенок. На склонах видны многочисленные сосновые проростки. В одном месте мы обнаруживаем группу проростков, засыпанную песком на глубине около полуметра. Вершины некоторых барханов покрыты своебразными "шапками" из чабреца песчаного.

На песке вновь замечаем звериные следы. Кроме обычных лисьих и уже ставших привычными волчьих отпечатков, замечаем изящные отпечатки косуль. В одну из ложбин вела цепочка из крупных отпечатков копыт, расположенных на значительном расстоянии друг от друга. Приглядевшись повнимательнее, определяем следы благородного оленя. Пройдя примерно с километр, встречаем крупные отпечатки копыт лося.

Тут было над чем задуматься. Как могла небольшая территория с чахлой растительностью, где и с водой проблемы, вместить столько зверья? Очевидно, основой всего являются молодые сосновые культуры. Её хвоей охотно питаются лоси, олени, косули, мыши собирают семена. В свою очередь, на травоядных охотится волк, а мыши служат кормом лисам. Не последнюю роль играет безлюдность данной территории.

На барханах замечаем зеленых, проворных словно муха хищных жуков, скакунов песчаных, относящихся к семейству жужелиц. То и дело попадаются гнезда мелких (значительно мельче булавочной головки) черных муравьев. Это бледноногие садовые муравьи, родственники всем хорошо известных черных садовых муравьев, но предпочитающих более сухие места обитания.

В чабрецовых "шапках" встречаются гнезда дернового муравья. Этот один из самых многочисленных видов муравьев у нас остается и одним из самых неизвестных. Для рядового обывателя все муравьи на одно лицо, а для дернового даже не нашлось народного названия. И это несмотря на то, что этот муравей - один из постоянных и "верных" спутников человека. Дерновым его можно назвать с большой натяжкой. Он отнюдь не прячется в лесной подстилке, а ведет вызывающе открытый образ жизни часто прямо под носом у человека.

Дерновый муравей - один из самых мелких муравьев. На него похож хорошо знакомый многим (причем в отрицательном смысле) фараонов муравей, поселившийся в наших домах, ползающий по нечистотам, портящий продукты и распространяющий многие инфекции. Близкое, хотя и относительно недавнее, знакомство человека с ним уже породило ряд народных названий: малый муравей, рыжий муравей, фараончик, домовый муравей. А для дернового муравья народного названия до сих пор не придумано. Уже давно живя рядом с человеком, этот вид не наносит ему никакого вреда, хотя и не приносит особой пользы, питаясь в основном семенами сорняков и самыми мелкими насекомыми. Поэтому и внимания на него человек не обращает.

Несмотря на свои малые размеры, дерновый муравей не дает себя в обиду. Вот что писал о нем классик отечественной мирмекологии (науки о муравьях) М. Рузский: "Это муравей весьма деятельный, энергичный, умеющий и пищу себе найти и постоять за себя. Движения его медленные, спокойные, но уверенные. В драках он упорен и настойчив".

Интересный случай произошел в одной из лабораторий, где дерновым муравьям не понравилось соседство гнезда муравьев-жнецов, гигантов по сравнению с ними. Попытки прорваться через вход в гнездо были неудачны, так как массивные головы жнецов полностью его закрывали, а их раскрытые мощные жвалы заставляли дерновых быть осторожными. Всё-таки непрерывными атаками им удалось потеснить жнецов сантиметров на пять от входа до сужения в галерее.

Дальше дерновые муравьи сменили тактику. Из мелкого ракушечника они построили в проходе баррикаду. Жнецы попытались разобрать её, но дерновые муравьи оставили в стенке мелкие отверстия, не выходя из которых, отпугивали противника. Проникнуть же через эти мелкие отверстия жнецы не могли. Через час баррикада продвинулась внутрь гнезда сантиметров на десять. При этом дерновые муравьи собирали камушки с её наружной стороны, поднимались с ними вверх и сбрасывали на внутреннюю сторону. При этом сами муравьи на внутреннюю сторону не спускались. За ночь таким образом баррикада продвинулась вглубь гнезда ещё сантиметров на двадцать пять.

Наконец, жнецы были оттеснены в самую последнюю камеру. Дерновые достроили баррикаду до потолка, увеличили её толщину, оставив лишь мелкие проходы. В этих проходах постоянно дежурило несколько муравьев, не дававшие жнецам разобрать баррикаду. Через несколько дней жнецы погибли от голода, а дерновые муравьи завладели их гнездом.

Подобные действия дерновых муравьев, сочетающие налаженные взаимодействия между насекомыми, незаурядные "технические" способности, настойчивость в достижении цели позволяют сделать в отношении умственных способностей этого вида самые смелые предположения.

Саша без устали щелкает фотоаппаратом, нещадно расходуя пленку. Наконец, утомленные постоянными подъемами и спусками, а также обилием впечатлений, решаем передохнуть на вершине одного из барханов.

Но безмятежного отдыха не получилось. Мы не успели даже присесть, как подверглись внезапной атаке какого-то странного крылатого темно-бурого с пестринами создания размером с курицу, которое бросалось на нас с угрожающим шипением и, раскрывая огромный рот, словно собираясь в раз проглотить непрошенных пришельцев. В первый момент создалось впечатление, что сам дух барханов требует, чтобы мы немедленно удалились из его владений.

Слегка ошарашенные такой встречей, тем не менее узнаем в негостеприимном хозяине самку козодоя. Становится ясна нам и причина столь бурной реакции на наше появление. Метрах в двух от того места, которое мы выбрали для отдыха, прямо на песке копошился пуховый птенец.

Если встретить козодоя днем, то его можно и не отличить от коряги или сучка на дереве. При этом птица подпускает к себе так близко, что можно различить биение её пульса. Козодой преображается ночью. В это время глаза птицы сверкают красным огнем, словно рубины, раздается громкое хлопанье крыльев и рокочущие трели. Особенно часто такие картины можно наблюдать в июне.

Из других особенностей козодоя следует отметить его способность смотреть назад, не поворачивая головы, а лишь приподнимая её, чтобы не мешала спина. Своим огромным устрашающим ртом козодой на лету ловит мелких насекомых, заглатывая их целыми массами на лету.

Козодой гнездится в лесах, степях, полупустынях и пустынях. В лесной зоне на козодоя благоприятно действует создание лесных вырубок и прокладка просек. А вот интенсивного посещения леса грибниками и ягодниками козодой не любит. Поэтому он редок в пригородных лесах. Отлет козодоя происходит в конце августа - начале сентября. В это время их можно встретить отдыхающих днем даже в городских парках и, казалось бы, совсем не смущающимися обилием посетителей.

Сделав несколько снимков, решаем не беспокоить гнездо и перемещаемся на другое место. Однако беспокойная мамаша преследует нас метров двести, после чего разом как-то прекратив злобно шипеть и опустив перья (при этом птица как будто уменьшилась в размерах раза в два), возвращается к оставленному гнезду.

За следующим барханом нас ожидает новая неожиданность. В небольшом понижении мы обнаруживаем водоем, площадью чуть больше большой ванны. И, тем не менее, это самое настоящее озеро с открытой водой, прибрежными зарослями тростника, ряской, лягушками. А кругом пески, пески, пески... Снова "экологический сюрреализм"!

Немного передохнув, решаем двигаться вдоль русла Матюшины в сторону хутора Рубеж в расчете на обнаружение других участков подвижных песков и песчаных степей. Но сначала нужно освежиться и пополнить запасы воды. Пройдя километра два, уже начинаем жалеть, что не сделали этого возле "пустынного (как мы его окрестили) озера".

Возле поворота внезапно (мы уже заметили, что в этих краях разные природные явления случаются весьма неожиданно) натыкаемся на вполне приличный пруд с прозрачной водой и песчаными берегами. При подходе к воде спугиваем летный выводок крякв. Мы даже решили искупаться. Глубина пруда, правда, всего по колено, но вода прохладная и весьма приятно освежающая.

Наш дальнейший путь проходит вдоль опушки соснового леса и разнотравного луга, на котором периодически попадаются островки леса. Приглядевшись внимательнее, отмечаем удивительное разнообразие встречаемых древесных пород. Тут и яблоня, и груша, и ивы, и акации, и тополя, и ясень. Встречаются кусты терна, боярышника, шиповника.

По сравнению с предыдущими участками пути здесь довольно оживленно. Вдоль дороги летают мелкие яркие бабочки: голубянки, желтушки, сатиры. Одна из бабочек привлекает наше внимание своими размерами и легкими изящными движениями. Это подалирий, названный так в честь сына древнегреческого бога врачевания Эскулапа, военного врача в период Троянской войны и богини Эпионы.

Подалирий распространен в Средней и Южной Европе, Северной Африке, Малой и Средней Азии, на Южном Алтае, в Китае. Его можно встретить на сельских улицах, в садах, опушках лиственных лесов, лесах с дикой яблоней. поросших терновником балках. Его толстая зеленая грушевидная гусеница питается листьями плодовых деревьев: яблони, груши, сливы, вишни, черешни, абрикоса, персика, алычи и терна.

Численность подалирия во второй половине XX века заметно снизилась, и вид попал на страницы Красной книги по II категории (сокращающийся в численности вид). За этот период эта замечательная бабочка исчезла из ряда районов центра России - Московской, Смоленской, Рязанской, Ярославской областей. Основными причинами тому были опрыскивание садов ядохимикатами и отлов бабочек коллекционерами. Немалую роль также сыграло "окультуривание" диких кустарников шиповника и терна, их омоложение, обрезка, прореживание.

В настоящее время численность этих замечательных бабочек восстанавливается, чему в немалой степени способствует опустение "неперспективных" южных деревень, в заброшенных садах которых подалирий получает обильный корм и подходящие условия обитания. Так что есть надежда, что наши потомки ещё смогут любоваться этой прекрасной бабочкой, порхающей над садами.

Вскоре нам попался ещё один "краснокнижник" - не уступающий по красоте подалирию аполлон. Гусеница махаона зеленая и толстая, как и у подалирия, но в отличие от последней питается на растениях семейства зонтичных. Стоит её потревожить, как она вбирает голову, выставляет ярко-оранжевую "вилку" и при этом издает весьма приятный запах.

Махаона постигла та же судьба, что и подалирия. Снижение численности этой прекрасной бабочки было обусловлено применением ядохимкатов и отловом коллекционерами. Сейчас ядохимикаты не применяют, а коллекционерские страсти малость поутихли. Махаона снова можно встретить даже в пригородных лесах Воронежа.

Далее вдоль дороги встречаем кулика черныша. Эта птица размером чуть побольше скворца с контрастной черно-белой окраской, характерным криком "твит-вит-вит" и стремительным извилистым полетом. Обычные её места гнездования: небольшие заводи лесных речек и ручьев, озера на моховых болотах, старицы у границ леса. А тут пересохшее русло реки, да молодой сосновый лес, деревья которого для устройства гнезд мало пригодны. Вот и ещё один парадокс!

Долина Матюшины постепенно расширяется. Дорога идет под уклон. Уже видны меловые склоны правого берега Дона, а слева замаячили постройки хутора с символическим названием Рубеж. По дороге встречаем ферму, а при ней большое коровье стадо. Строения фермы добротные, а коровы упитанные и чистые. Крайняя редкость по нынешним временам! С другой стороны долины видны поля подсолнечника и кукурузы.

На дороге замечаем какое-то движение. Подойдя, не верим своим глазам. По краю дороги невозмутимо катит свой шар самый настоящий священный скарабей, чье поведение с такими захватывающими подробностями описано гениальным Ж. Фабром. Мы, конечно, читали о встречах наших предшественников в этих краях с этим овеянным легендами жуком, но считали, что в связи с облесением песков этот пустынный вид, скорей всего, исчез из пределов нашей области. Увидеть его мы даже не мечтали. И тут такая удача!

Не стану пересказывать всё написанное об этом жуке. Скажу лишь, что жуков было не один, а два. Второй, полностью в соответствии с рассказами Ж. Фабра, являлся явным нахлебником, рассчитывающим поживиться чужим добром. Подумав, мы решили оставить обоих жуков в покое (позднее знакомые энтомологи нас шумно в этом упрекали). Кто знает, вдруг эти жуки - единственные на всю область?

Возле хутора Рубеж нас ждала встреча с ещё одним "краснокнижным" видом - сколией степной. Это напоминающее большую осу черное мохнатое насекомое с яркими желтыми полосами на брюшке производит довольно устрашающее впечатление. Однако её укусы для человека практически безболезненны. Дело в том, что яд сколии предназначен для того, чтобы обездвиживать добычу - живущих в почве личинок жуков, например, бронзовок, оленок и др. Известны случаи, когда сколий специально завозили в новые для них страны для борьбы с местными видами жуков-носорогов - вредителей сахарного тростника и кокосовых орехов.

Пополнив в поселке запасы питьевой воды, круто меняем курс на северо-запад, т.е. возвращаясь в Глубокое. Почти сразу за околицей нам попадается довольно большой (около двухсот гектар) участок песчаной степи. Растительность представлена чабрецом и овсяницей. Кое-где виднеются куртины ковыля.

Под ногами снова замелькали многочисленные муравьи. Тут и прыткие степные, и изящные муравьи-бегунки, и большеголовые неторопливые муравьи-жнецы, и трудолюбивые дерновые муравьи.

Одно из гнезд дерновых муравьев привлекло моё внимание. В нем, помимо обычных хозяев, ползали ещё более мелкие муравьи, рядом с которыми дерновые кажутся гигантами. Скрепя сердце, беру в пробирку несколько штук на определение.

Уже в городе удалось выяснить, что моими новыми знакомцами стали муравьи с трудноудобоваримым для русского слуха названием - стронгилогнатус Христофа. Эти муравьи ведут социально-паразитический образ жизни, периодически захватывая куколки дерновых муравьев. В отличие от других видов-рабовладельцев (например, красочно описанных в научно-популярной литературе амазонок) стронгилогнатус живет со своими жертвами в одном гнезде. При этом нередко и охотится вместе с ними на одной территории. Почему же хозяева его не трогают? Может быть, занятые своими делами, не знают, что этот "малыш" втихаря причиняет им существенный вред? Полна природа загадок!

Здесь же встречаем ещё один мелкий вид муравьем с не менее трудным названием - кардиокондила элегантная. Про этот вид мне удалось узнать лишь, что он является типичным видом пустыни Кызыл-Кум и казахстанских пустынь. Питается, судя по виду, ещё более мелкими, чем он сам, насекомыми. Вероятно, не брезгует и падалью.

В песчаной степи нам посчастливилось встретить самого интересного представителя фауны донских песков - разноцветную ящурку. Это довольно неуклюжее создание с коренастым туловищем, коротким хвостом и короткими лапками. Размер ящурки колеблется от 12 до 20 см. Цвет серый с оливково-бурым оттенком. Передвигается по пескам это создание весьма стремительно и при этом высоко подняв хвост. На протяжении примерно двухсот метров мы насчитали пять экземпляров этого вида.

Во время охоты ящурка передвигается зигзагами, закручивая кончик хвоста, как это делают среднеазиатские круглоголовки. Основу питания составляют различные насекомые и пауки. Отмечены случаи поедания растений. Встречается она в разных районах нашей области, но обязательным условием является наличие необлесенных песков. Невольно задумаешься, хорошо ли сделал человек, начав массово закреплять свободные пески лесами?

Оставшаяся часть пути до Глубокого проходила через тот же сосновый лес. Нам больше не встретилось ничего интересного, если не считать пары дроздов деряб. Встреча этого северного таежного вида в степной полосе также дело довольно необычное.

Деряба является, пожалуй, самым таинственным видом дроздов нашей области. Его таинственность объясняется прежде всего редкостью этого вида. В отличие от своих собратьев - рябинника, белобровика, черного и певчего дроздов, в последнее время явно старающимися селиться поближе к человеку - деряба гордо избегает близкого соседства с нами. В районе Белой горы, в непосредственной близости от города, автору лишь раз удалось наблюдать выводок этих птиц. Значительно чаще дерябы встречаются в лесах в районе с. Старо-Животинное под Рамонью. А в глухих лесах на границе Воронежской и Липецкой областей дерябы являются самым многочисленным видом дроздов.

Интересно, что даже в период расцвета культуры клеточного содержания певчих птиц дерябу держали лишь отдельные любители-энтузиасты. Большинство знатоков птиц отдавали предпочтение певчему и черному дроздам. У охотников деряба (под названием "серый дрозд") считался прекрасной осенней добычей. Вот что пишет по этому поводу С.Т. Аксаков: "Жирный серый дрозд считается лакомым куском. Он славился своим изящным вкусом ещё в древнем Риме, на пирах Лукулла, который плачивал баснословную цену за серых дроздов. Дрозд один из всей дичи пользуется знаменитою привилегию бекасов, то есть его жарят в кастрюле непотрошенным". В Европе охота на осенних дроздов была традиционной (в Италии оставалась таковой до недавнего времени), в домах аристократов эту дичь обычно подавали к праздничному столу.

В лесничество мы пришли около восьми вечера. Нас уже ждали. Похоже, местные стражи леса были обрадованы тем, что в пожароопасный период, благодаря нам, никому не придется дежурить ночью. Предоставив в наше распоряжение электрический чайник, электроплитку и угостив медом, они пожелали спокойной ночи и удалились.

Мы уже поужинали, я вышел покурить на двор, а Саша с наслаждением уткнулся в телевизор, жадно слушая вечерний выпуск новостей (уже успел соскучиться за три дня), как зазвонил телефон. Саша взял трубку.

Звонил дежурный по лесхозу. Нервно спрашивал, был ли у нас дождь. Саша обстоятельно доложил обстановку, после чего дежурный вздохнул, пожелал нам приятного дежурства и повесил трубку.

Мы развалились на кроватях (а ведь приятно, черт побери, после пенок и надувных матрасов!) и быстро заснули.

День четвертый

Проснулись мы как всегда рано, умылись у колодца (восхитительная вода, которая бывает только в песчаных источниках!), позавтракали и стали ждать наших хозяев, чтобы передать им свой "пост по охране лесов от пожара". Те явно не спешили. Первые сотрудники лесничества появились только в начале девятого. Мы поблагодарили их за гостеприимство, быстро попрощались и двинулись дальше.

Наш путь теперь пролегал по более населенным местам. От Глубокого до села Новый Лиман нам предстояло идти по асфальтовой дороге, затем свернуть на село Прогорелое, а оттуда по пойме Дона выйти к устью реки Толучеевка.

Ландшафт кругом уже сильно отличался от того, что мы наблюдали раньше. Слева простирались бескрайние пойменные луга с ольховыми и дубовыми колками, справа тянулся сосновый лес, чередуемый с открытыми полянами, на которых ранее были колхозные поля, а теперь поросшие разнотравьем пустоши.

В самом Глубоком мы впервые за три дня встретили таких обычных в других местах птиц, как домовые воробьи, скворцы, садовую горихвостку и горихвостку-чернушку, сороки. У выхода из села нам попалась стая зябликов. В самом селе мы в первый (и, как выяснилось, в последний) раз за всё путешествие встретили ужа. Похоже, этот вид редок в тех краях.

В магазин в Глубоком решили не заходить. Имеющийся опыт подсказывал нам, что чем меньше село, тем меньше выбор товаров в магазине и тем выше цены. Какие-то парни, сидевшие на крыльце магазина, проводили нас подозрительными взглядами, после чего стали о чем-то перешептываться. Потом уже на выходе из села они обогнали нас на мотоцикле, проехали за поворот, там развернулись, после чего снова проехали мимо нас. Ни о чем-то спрашивать нас, ни задерживаться они больше не стали. Вероятно, нас поначалу приняли за наркоманов, частенько посещающие южные районы области в поисках опийного мака. Однако в дальнейшем подозрения местных бдительных граждан, похоже, не подтвердились.

Дорога от Глубокого до Нового Лимана не заслуживает сколько-нибудь подробного описания. Вокруг дороги растет всё тот же сосновый лес. Правда он как минимум 40 - 60-летнего возраста. Похоже, на этих участках лесокультурные работы начались раньше, чем там, где мы были вчера. Запомнилась одна нестыковка. Мы прошли Глубокое и должны были, если верить карте, подойти к селу Дедовка. Но мы прошли уже просчитанные по карте отделявшие нас два километра, но вокруг дороги возвышался лишь один сосновый лес.

Наконец, с левой стороны от дороги показалось какое-то селение. При ближайшем рассмотрении оказалось, что селение состоит всего из пяти домов. Это явно не похоже на Дедовку. в которой, если верить той же карте, должно быть не менее сотни дворов.

В стороне мы обнаружили указатель. Подойдя поближе, обнаруживаем большую надпись на синем фоне "Дедовка". В некоторой растерянности решаем обратиться к двум пожилым колхозникам, разгружающим машину с сеном. Надо же в конце концов определиться, где мы находимся!

Колхозники, обрадовавшись неожиданному поводу для перекура, принялись пространно объяснять, что Дедовка находится "там" (они показали в сторону Глубокого), а здесь - хутор Дедовочка (такой действительно был на карте). Но куда же исчезла таинственная Дедовка? Ответ на этот вопрос удалось найти уже в Воронеже. Дело в том, что села Глубокое и Дедовка фактически слились в одно село. Граница между ними проходила как возле виденного нами сельмага, откуда за нами следили бдительные дедовцы - глубоковцы.

На окраине села Новый Лиман встречаем необыкновенно красивое здание с башнями и арками. Первой нашей мыслью было, что здесь обосновался какой-нибудь местный олигарх или наркобарон. Однако оказалось, что перед нами ... колхозный гараж. На фронтоне здания были выбиты серп и молот и цифры "1991". Возле дома стояли несколько грузовых машин, трактора с сенокопнителями и даже один комбайн (явно импортный). Судя по этой картине, местный колхоз явно не бедствовал, как многие другие.

В Новом Лимане решаем пополнить свои припасы. Однако прежде наше внимание привлек странный обелиск, расположенный рядом с автобусной остановкой. Этот сложенный из гранита явно новый обелиск по форме был похож на те, что ставят в честь каких-либо памятных событий или замечательных людей. К передней части памятника был пристроен наклонный постамент размером с письменный стол, к которому была привинчена бронзовая доска, гласящая: "В память жертвы политических репрессий святому Тихону Лиманскому". Далее следовало подробное описание "жития" вышеуказанного святого, из коего следовало, что Тихон Лиманский собрал секту "божьих людей", дабы указать им "прямой путь к Богу", за что был расстрелян чекистами в 1926 году.

Саша, как знаток краеведения, поведал мне, что Тихон Лиманский принадлежал к т.н. "хлыстам", не признающим священников, церковных книг и храмов. Свои собрания они устраивали в виде "радений", т.е. молитв, сопровождаемых плясками, участники которых доходили до религиозного экстаза. Последователи святого Тихона имеются в Новом Лимане и сейчас. Вероятно, эта секта в свое время немало попортила крови и местным православным батюшкам, и сменивших их политкомиссарам. Правда, последние в борьбе с сектантами действовали куба более решительно и эффективно.

Всё это Саша рассказывал мне, пока мы в порядке привала сидели на уже упомянутой автобусной остановке. Пол под навесом был буквально по колено завален пластиковыми бутылками из-под пива и банановой кожурой. Очевидно, здесь было любимое место местной "золотой молодежи", которую соседство с памятником ничуть ни смущало.

Зайдя в местный магазин (довольно приличный выбор и цены приемлемые) и пополнив свои припасы, продолжаем свой путь вдоль уже изрядно надоевшего асфальта. Нам уже не терпелось почувствовать под ногами рыхлый песок, мягкую почву или пружинистую траву. Поэтому с нескрываемым облегчением встречаем на дороге указатель "Прогорелое, 2 км".

Село Прогорелое вопреки названию произвело на нас впечатление села благополучного и даже зажиточного. Добротные дома, газ... Но особое впечатление на Сашу произвел сельский храм. По своим размерам он почти не уступал кафедральному собору в Воронеже, а его изящные и вместе с тем величественные (несмотря на заброшенный вид) формы наводили на мысль о работе талантливого архитектора. Мой спутник не успокоился, пока не сфотографировал храм со всех сторон. По его словам, нигде в селах нашей области ничего подобного не встречается.

В Прогорелом мы с радостью встретили старых городских знакомых - сизых голубей. Забегая вперед, можно сказать, что потом мы их не видели до самого Богучара.

После Прогорелого выходим на берег озера Кривого (если верить карте). За озером тянутся обширные луга, перемежающиеся лесопосадками. Над лугами парят болотные луни, коршуны и канюки. Здесь же мы встретили ещё одного орлана-белохвоста. С лугом доносится крик коростеля. Из прибрежных зарослей тростника ему отвечает малая выпь, или волчок. На открытой воде плавает уже оперившийся выводок лысух. Эти самые многочисленные птицы Воронежского водохранилища здесь воспринимаются как нечто необычное, почти нереальное. Или просто мы отвыкли?

Над озером летают легкокрылые черные крачки, а у самой кромки воды суетятся желтые и желтоголовые трясогузки. Последний вид ещё лет двадцать назад был у нас большой редкостью, но сейчас встречается почти во всех подходящих местах. В целом птичье население пойменных озер в этом районе значительно беднее, чем в аналогичных местообитаниях других частей области.

Около двух часов шагаем под палящим солнцем по пойменному лугу, постоянно останавливаясь, дабы сориентироваться среди многочисленных троп и тропинок, пересекающих пойму во всех направлениях. Наконец, определив правильное направление, выходим на берег Дона. Однако место здесь для купания явно неподходящее, поэтому решаем двигаться дальше. Нам уже частенько встречаются машины, набитые отдыхающими (как местными и приезжими), которые, проезжая мимо, оставляют долго витающий в воздухе запах гари и звенящие в ушах звуки тяжелого рока.

Наконец, доходим до места, намеченного нами для ночлега. Здесь стоит не менее полутора десятков машин, оглашающих воздух ревов поп-музыки. Такое впечатление, что хозяева их стараются переорать друг друга. Нам, привыкшим за три дня к тишине, кажется, что попали на светопреставление.

У самого устья Толучеевки среди группы прибрежных ив решаем остановиться на ночлег. Судя по следам, любители палаточного отдыха здесь останавливаются регулярно. Да и машин здесь стоит всего две (и обе без музыки, что даже странно), и их хозяева задерживаться на ночлег явно не собираются.

Освежившись сразу в водах двух рек (а ведь не часто в жизни такое бывает), начинаем разводить костер на месте старого кострища. Обжитость данного места имеет и положительную сторону: кострище оборудовано кирпичами, да и за дровами далеко ходить не надо.

Похоже, что к приезжим здесь привыкли. Аборигены не обращают на нас никакого внимания. Мы спокойно заканчиваем трапезу и, малость освоившись, заводив разговор с нашими соседями - двумя мужчинами примерно шестидесяти пяти летнего возраста.

Аборигены предварительно выкушали пол-литровочку "Бутурлиновской" и "пополировались" "полторашкой" "Жигулевского". Подкрепив таким образом силы, старожилы полезли в воду проверять поставленную сутки назад сеточку. Осмотр был удовлетворителен. В вентере было примерно полтора десятка плотвичек и несколько густерок. На радостях "дедки" (как мы их окрестили) хотели весь улов подарить нам, и нам стоило немалых дипломатических способностей, что вежливо отказаться от подарка.

Впрочем, разговор получился довольно сумбурный. Каких-либо интересных сведений о местной фауне получить не удалось. Зато пришлось выслушать длительный эпос о сплаве не плотах, осуществленный нашими собеседниками в молодости, который длился "аж три дня". Закончив рассказ о своих подвигах, "дедки" отошли к своей машине, где, потягивая пиво, сетовали на неурядицы современной жизни. И, дескать, "берег зарос", и "лодок не осталось", и "молодежи совсем нет".

- Да, уж - тихо заметил Саша и, копируя "дедков", произнес, - лет тридцать назад эти экологи отсюда бы живыми не ушли, а сейчас им и морду набить некому.

Закончив изливать душу, старожилы загрузились в машину и уехали. Вторая компания задержалась чуть дольше. Это была семья, приехавшая, что отметить, как следовало с их слов, "первое качание меда в этом году". Они собрались уезжать ещё раньше "дедков", но задержались из-за подвыпившего главы семейства, который никак не хотел расстаться со спиннингом, стоя на берегу реку, несмотря на очевидную бесперспективность этого занятия. Наконец уехали и они.

Мы вздохнули с облегчением и быстро развернули палатку, готовясь к отдыху. Но расслабились мы преждевременно. Не прошло и десяти минут, как к пляжу подъехала красная "восьмерка", из раскрытых окон которой наружу вырывались звуки блатной песни. Из машины вышли две молодые семьи с детьми и, по виду, уже изрядно "разогретые".

Первое время новые посетители не обращали на нас никакого внимания. Они с шумом и плеском резвились в воде. Затем ситуация несколько изменилась. Женщины с детьми продолжали купаться, а мужчины вернулись к машине. На капоте появилась чакушка и солидный шмат сала домашнего копчения. После двух рюмок настроение аборигенов стало меняться. Они о чем-то тихо переговаривались, с беспокойством поглядывая на нас. Наконец один из них с решительным видом подошел к нашему костру.

- Сержант Сонин, уголовный розыск - представился местный Шерлок Холмс, показывая удостоверение - Ваши документы.

Спорить мы не стали и молча протянули свои паспорта и командировочные удостоверения. Доблестный сержант, похоже, не ожидал такой покладистости с нашей стороны и даже несколько оторопел. Однако быстро взял себя в руки и, мельком взглянув на документы, продолжил:

- Отдыхать приехали?

- Нет, в командировке - не счел нужным скрываться я, после чего насколько мог коротко объяснил цель нашего пребывания здесь. Разговор перешел на местную фауну, но, увы, как и предыдущие разы, толковой информации получить нам не удалось. Сержант что-то неопределенно рассказал об "огромной птице" (тут он неопределенно развел руки, демонстрируя, должно быть, размах крыльев этой птицы), которую его дед видел аккурат лет тридцать назад. Точное место встречи сержант указать не смог. Выпитая им (вероятно для храбрости) водка начала оказывать свое замедленное действие.

Товарищ доблестного сержанта, наблюдавший за происходящим со стороны, видя, что разговор принял весьма сумбурный характер, попытался оттащить своего не в меру проявляющего служебное рвение товарища. Но тот заупрямился. Личности приезжих незнакомцев его, похоже, заинтересовали. На помощь пришла жена нашего сыщика. Отвесив своему благоверному пару увесистых затрещин со словами "Опять нажрался, ..... !", женщина отволокла его к машине. Тот пытался оправдаться, ссылаясь почему-то на "этих интересных людей". В спор включилась жена товарища нашего сержанта. Дети уже во всю ревели, визжали и просились домой.

Наконец, ситуацию разрешил товарищ нашего сержанта (он был старше его по возрасту и, вероятно, по званию). Решительно затолкав в машину обе конфликтующие стороны, он запустил двигатель (при этом звуки блатной песни вновь огласили до этого дремавшие в тишине донские берега), дал газ, круто развернулся и исчез в направлении ближайшего села.

Мы остались на берегу одни, но ещё долго не могли прийти в себя. Наши мозги, за три дня успев привыкнуть к благостной тишине природы, картины сумбурной человеческой жизни воспринимали с известным трудом. К тому же мы чувствовали себя в немалой степени виноватыми, став (пусть и невольной) причиной семейной ссоры.

Чтобы заснуть пришлось принять по изрядной дозе водки. Только после этого мы забрались в палатку и вскоре заснули.

Blog

«Эндемик», 2006 Затерянные в песках

Содержание